Бессонница...

На душе туман и смута,
Нет покоя и во сне:
Толи должен я кому-то,
Толи кто-то должен мне.
Вячеслав Щедрин


     Ночь-то какая светлая. И луна в полное лицо открылась. Кряхтя и охая, баба Катя поднялась с кровати и пошаркала на кухню. Зачерпнув из ведра воды, принесённой накануне дедом из колодца, баба Катя сделала несколько глотков и поставила ковшик на лавку. Выглянув в оконце, она перекрестилась на полную луну, прошептав под нос, что та видать и есть виновница мучившей её бессонницы. Проснулась как по часам, в одно и то же время. Помучается без сна до зевоты, да и уснёт потом часов до девяти утра. Вот такой у неё пошто-то график образовался. И вот ведь беда, не поборешь его, как не щурь глаза и не взбивай подушку. Надо внучке-врачихе пожалиться, пусть каких-никаких таблеток для сна привезёт.
      И дети давно уже выросли, да и внуки, что зовут бабой Катей, тоже институты позаканчивали, работают. Скоро поди и правнуков народят. А они всё живут-поживают с дедом, да гостей поджидают. Редко те заглядывают, шипко занятые все работой. Пущай... Жизнь сейчас суматошная пошла, не угонишься. Только у них с дедом день ото дня мало чем отличается: ходют друг за другом, что-то делают. А то и не делают. По состоянию всё: бодрые - делают, а как немочь привяжется - так всё лежат. Чай попьют со смородиновым вареньем, а то и с клубничным, и опять лежат.
     Это пошто так мысли-то ночью лезут? Зудят ведь, как комар под потолком. Вроде козявка, а не уснёшь: лежишь и ждёшь, когда он под ухо прилетит. Так и мысли в голове. Зудят и зудят. Попробуй тут, усни... Ещё и дед распыхтелся во все ноздри. Может, и права была тогда Настька, что посоветовала стерпеться. Куда он пойдёт?.. Или она. Дом у них общий, и дети опять же под присмотром. Жизнь рядом прожитая. А у них теперь такой возраст, что вдвоём легче, чем по одному жить. И доброе утро есть кому сказать, или спокойной ночи. Они же жили с ним до того случая - как воздух друг для друга. Это ей так казалось. А всяким, мимо проходящим, нечего нос совать в чужую жизнь.

     Она была дурой... Дура, дура, и ещё много-много раз дура! Больше сказать нечего. Ну, конечно, не в полном смысле слова. Просто была обыкновенной дурой, придумавшей себе в младенческой юности, что у неё будет один-единственный и на всю жизнь. И она у него тоже. Потому что от таких, как она, уж точно никто к другой не побежит. Она была в этом так уверена, что даже до мурашек от будущей красивой жизни. Катя... Катюша... Катюнька. Дура!.. Дура, ставившая перед собой зеркало со свечами с двух сторон в дни гадания, и терпеливо ждущая появления в том зеркале суженого-ряженого, когда придёт он к ней наряженным. Она даже губы красила перед тем зеркалом. Ну, чисто для того, чтобы показаться ему ещё красивше. И ждала... До озябших ног на полу, до робкого прихода ранней зорьки. Ну да... Она бы точно с ума сошла, если бы он появился. Тогда и небо в звёздочках, и всё счастье для неё. А он не появлялся. И тогда она кляла себя, потому что глупая, неинтересная, и никому ненужная дура.
     А после - хороший морозный денёк, и все дуры в сборе!.. Стоя кружком возле клуба, они наперебой рассказывали как гадали, и кому в том зеркале что-то померещилось. Сидите дальше! И успехов вам, девки... Эк, как взбудоражились-то, болезные. Всем замуж надо, и непременно за единственного на всю жизнь. А единственные, приняв по стакану на грудь, с гоготом выспрашивали про девичьи гадания и обещались поймать ночью валенок, заброшенный через крышу дома: куда открытым голенищем упадёт - в той стороне и суженый. А справный по жизни или голышом в одних портках - то уж как повезёт. Некоторые суженые ещё и клялись, что надо было не в зеркала смотреть, а в окна, где они - эти суженые, покуривая и смеясь, наблюдали за ночными девичьими гаданиями. Смеха тогда было, когда гадали на Святки! Хотя... Сбывается, говорят, иногда. Зойка вон мужа увидела в стакане воды, а на дне колечко. И точно, осенью замуж вышла.
     Не осталась и она в девках, нашёлся и для неё суженый-ряженый. Который единственный, и у которого она одна на всю жизнь. Так она, дура дурная, думала. Ну дура, что с неё взять?.. Только однажды он так оплошал, что прямо почти на её глазах. Пошли они с Настькой по ягоды, да и увидела там подруга её мужа родного, как целуется он с разведёнкой Зинкой у стожка. Ну да! Сено косит... Настька тогда зашипела, развернула её от поляны и утолкала в другую сторону. Она Настьке - чё да чё, да там же ягод - хоть пригоршней бери. А та - иди-иди, там Зинка с твоим... Как кипятком окатила. Ещё и поклялась, что никогда и никому. И слово своё сдержала.
     Вот и всё. Вот и приехали с единственным на всю жизнь. Впору самой стакан на грудь принять. И не сказала тогда ничего, не укорила, пожалела. Потому как семья, дети, да и мужик хороший. Так говорила ей Настька: они сидели тогда на поваленной ветром берёзе, и она ревела в голос так, словно сроду никогда не ревела, и ругала мужа такими словами, что даже сама напугалась, откуда они берутся. Настька аж обомлела и крепко возразила:
- Ты дура, что ли?
- Дура!.. Наверное, плохо долго жить с дурами. Очень вредно! Потому и побежал.
- Да ладно, - уговаривала её подруга. - Все мужики такие. Все глядят на сторону. Потому как - такое уж мужичье отродье.
- Вот, как он так мог?.. От меня и куда-то. Вот, как он мог? - размазывая слёзы по щекам, причитала она Настьке. - Вот, сроду бы не подумала на него. И как жить-то дальше? Попался... А мне, как теперь? - и заревела опять: - Не хочу!
- Мать, ты чего? - Настька ткнула её в плечо. - Одурела совсем? У тебя забот больше нет? Живи дальше, ровно и спокойно. Нет мужиков без рыльца. Вот такие они.
- Ага... И теперь всю оставшуюся жизнь дуть на холодное?
- С чего ты решила, что он будет холодным?
- Я буду холодная. В каждой клеточке теперь моя жизнь ломаная, моя тоска невысказанная, - она вздохнула и глянула на подругу. - Настька... Я ж молилась на нашу жизнь, я же...
 - Катюнька... Я вот сижу рядом, а от твоей одежды запах вашего дома. Да и его запах до сих пор остался. Только... - Настька глянула на неё. - С чего ты решила, что твой святой? Он что, не мужик?
- Да... Он, как видишь, не святой. Я - святая! - с вызовом возразила она. - Зачем он от меня побежал?
- Найди святого себе, и будешь спокойная. Найдёшь? То-то же, - Настька шумно набрала воздуха в грудь и опять упёрлась на своём: - Забудь, и не вспоминай. Любит-то он тебя. Возвращается-то он к тебе. Вот и радуйся, что любит не кого-то, а тебя.
- Ага. Как в том кино: ну и пусть она была, риса-киса твоя, - она взахлёб всхлипнула. - Это же я. От меня не надо было.
- У всех бегали, а у тебя нельзя, - хохотнула вдруг подруга. - А у меня, почему можно было? Скажи! Ну?.. Чем, я не такая?
- Не знаю.
- Вот и я не знаю. Тоже бегал. Ещё как бегал. А я живу.
- Вот и уйду, - прошептала она.
- Я уходила. И вернулась... Раз десять, - Настька обняла её за плечи. - Мы же привыкли, что они говорят нам всякие слова, улыбаются, даже целуют иногда. И не вижу я здесь никакой трагедии. Будь выше той Зинки, - усмехнувшись, Настька добавила: - Дура ты... Кто с тобой сравнится?
- Так внутри-то ноет. Я же верила.
- Успокойся. Что не так тебе? Радуйся, что такой. А так... Уж одной жить или с ними - это нам решать.

     Догадывался видно он, что она догадывается. Пришёл в дом тогда, так виноватый и ходил. Как кобель с опущенным хвостом. Всё заглядывался, видит она или нет его глаза навыпучку, да щеками красными горел. Не умеет он прятать виноватость свою. Она-то знает, и видит. Хотела сказать, что хозяин-барин, что дети почти выросли и определились. А видит - он всё стелется, да угождает. Ага... Дурочку из неё делает. Ходит, стучит что-то, возится по хозяйству, и не знает с какой стороны заговорить. Ну-ну... Хозяйство вести - не штанами трясти. С таким хозяйством, как у них, мужику в первую очередь подмога нужна: голый чай с хлебом не хлебали, всегда зарабатывали своим трудом. И это ей было в радость. Бывало и ей хотелось повредничать, да вот он тушил всё на корню, посмеиваясь и поддакивая. Вот, что ему не хватало? Скучно стало в их спокойной семейной жизни?
     А тогда... Ей и жить расхотелось, и ночи - хуже всего. Он спит, а у неё страдания да мучения. За что зацепиться? Неужто, как в соседних деревнях две бабы - одна повесилась, вторая таблетками решила уйти. Неужто так плохо, что люди жить не хотят?.. Ой, живите миленькие!!! Что им, мужикам этим? Заботы чуток, доброты, слов хороших, да и всё. И уже счастливый. Они вон с дедом... Сходили однажды за грибами, как в разведку. Перемигнулись у ворот и пошли на всю жизнь. И вспомнить про то стыдно, и нытьё сладкое внутри как вспомнишь. Свадьба потом деревенская, и по всем правилам.
     Какие свадьбы играли раньше в деревне! Какие свадьбы... Дня три шумело село, да неделю отходило. Широко, искренне, от души. Первый день отгуляли как положено. На второй день похмелились, и молодежь на реку, на мотоциклах с люльками, с гармошкой. Кого по дороге потеряли, за теми вторым рейсом вертались. Песни пели, купались в речке, вечером жгли костёр да картошку пекли. Кто из мужиков постарше, те прибегали к реке огородами. Так бабы их потом искали и растаскивали по домам. Гуляли... Никто не виноват, и у всех морды биты. Когда там их сортировать. Эх-ма!.. Были времена-то.
     А теперь, что?.. Много лет уже прошло, а они до сих пор вместе. Заросло всё, как старая трава зарастает новой, свежей и зелёной. И спасибо Настьке, что уговорила её тогда. Сидит она теперь, и ночь вон. Вроде и светло, но с тучками по небу - видно к дождю. Спать бы, а не спится: ломота в ногах, поясницу хочется потянуть, да и окаянная бессонница крутит. Как навалилась неделю назад, так и будит её около трёх ночи. Встанет, побродит по дому, в холодильник заглянет, зачем-то вдруг голодной враз станет. И опять в спаленку... А он лежит рядом на подушке и ни сном, ни духом. Спит-похрапывает, да поддаёт во все трубы. Лепёшек горячих со сметаной намакался вечером. Вот сон у кого!.. И ни о чём не думает. А у неё жизнь в голове переворачивается. Растревожилась, словно гул в пчелином улье.
     В субботу вон удумал дров поколоть. Чурку разобьёт и сидит, покуривает, по макушке себя гладит. Толь так гладит, толь мошкару отпугивает. Хоть бы она съела его в ту макушку. Чтобы чесал и думал, паразит. Она вон всю жизнь думает - разок он к той Зинке сбегал, иль по случаю ещё не забывал. Думы-то точут. Прилечь, что ли?..
- Мурка, - зашипела бабка Катя на кошку, боясь потревожить старика. - Ещё ты в ноги лезешь. Тут без тебя сон не идёт, - Мурка бухнулась ей под бок на краю кровати. - Ну лежи, муркай под ухи. Глядь, и я засну под твои песни.
     В деревне-то, мало ли чего прошло за всю жизнь. Колька вон свою Надьку как... Наговорили, что она с Петром целуется, да прихваливает ещё, как он её целует шипко. Колька с работы домой бегом. Душил, говорят... Говорят, что ажни пальцы на шее остались. А кум их, что дочку крестили. Не приведи господи, какой суматошный. До сих пор не угомонился. Как сбегает к какой бабе, так вся деревня знает. Танька, его жена, терпела-терпела, похватала своих девчонок, две дочки у них, и уехала далеко к матери. А кум остался один: то с одной поживёт, то с другой. А потом и вовсе один остался. Видать, что ненужон больше никому.
     А этот... Спит. А глаза тогда были, словно на нём шапка горела. Ещё и взбрыкивает порой!.. Так бы тот холодец, что давеча делала, на голову бы и надела. Раскрякался на всю избу, сон весь перебил. Свято-ой!.. Ведите его в храм, херувимы!.. Хотя, всяко в семье бывает. У другой вон мужик мелкий, да никому не поклонится и за жену всех порвёт. А так-то... Все мужики с прошлым. Неужто, кому-то нехоженым достался? Вот и получается: живёшь для мужа, для детей и внуков. А для себя?.. Нет, надо и для себя тоже пожить. Хотя... Ведь главная бусинка в семейной связке - это ты сама. Разорвёшься, и бусы рассыпятся. Если хотя бы одно звено хрустнет - то всё, нет семьи. А хорошего было много: то порадовал чем-то, то цветочек подаренный, то вовремя сказанное доброе слово. И это перевесит обиды. А на пересуды деревенские... Да тьфу! Не касайтесь вы меня своими грязными языками. Я к вам не жаловалась.
     Как уснуть-то? Говорят, что четвертинка луковицы с корочкой хлеба - лучшее снотворное. Ага... И подышать на него. Спит он, гляньте-ка... А ведь ходила когда-то, наряжалась, красила губы, зачем-то причёску делала. Идёшь по улице, ветер ту причёску располощет, и вот тебе не голова - а дом птичий. И всё равно, изюминок-то сладких внутри больше было. Не то что сейчас... И он вон рядом, домашний и домовитый. Мужикам то, что... Обутки снял на положенном месте - и молодец, и ухмыляется. А чему радуется - не понять. Ты ему супчику в тарелку, и котлетку с картошкой на стол. И всё. Довольный!.. Потом ты ему ещё пироги с какавой, и уже в чашечке. Тебе с пенкой? Да раз плюнуть...
     Всё-таки хорошо, что она во время спохватилась, что с таким мужем обо всём говорить можно. В других вон семьях мужья считают, что они завсегда правы и ещё кулаками по столам стучат. А то и не по столам, с дури-то... А ей достался для семейной жизни муж: послушный, уважительный, не жадный, не вредный, не хитрый. Ну, вот какого рожна ей надо? Мечта, а не мужик!.. И берёг он её, от всякой тяжёлой работы отнимал, сам старался делать. А если бы они разошлись? Уже в возрасте, дети большенькие. Нашла бы себе другого? А?.. Вот... И вслух даже нельзя сказать. А бабы бы сказали - у Катюньки кукуха съехамши. Смешно, аж теперь давлюсь и слёзы вон... Сказали бы - дура баба, заездила мужика, вот найдет себе другую, спохватится потом. Сказали бы - чужая ему глаза застила, и ей самой бог ума не дал. А она же хозяйка! И над ним тоже. И при встрече с Зинкой, она всегда горделиво вскидывала высокую грудь и, окатывая ту взглядом, неспешно проходила мимо как бы показывая, что не стоит той соваться в её, Катюнькину, собственность.
     Вот она, любовь-то какая. Жена рядом, а мужики всю жизнь дураки. Внутрях, что ли у них природой заложено попробовать чужую на вкус? Попробовал?.. Он попробовал, а у неё по сих пор в душе царапки. И не знаешь, что будет в этом заступой. У большой и сильной реки тоже извилистое русло. И маленькие речки бегут и кружат. Вот и попробуй, выбери своё русло. Так и жизнь... Не зарекайся от неё, никому не известно как эта жизнь повернёт. Может так повернуть, что не думала и не гадала. А к человеку после всего присмотреться надо и не рубить с плеча. Если ты по-человечески, то и к тебе потом. Когда покаются. От счастья тоже не скроешься.
      А так-то... Жить охота! Жить надо, пока живётся. Столько, сколько выпало на их долю. Належимся потом досыта в сырой земле. Люди больные, другой раз вон как за жизнь цепляются. Как бы не было плохо, а цепляются. Так что... Живите вы, бабы миленькие! Живите. В войну вон, да и после войны полуживые бабы всё поднимали, детей чужих подбирали, своих рожали. Мужиков-то раз-два и закончились, а ребятишки-то всё равно рожались. Так что, мысли дурные гнать надо. В тёмном лесу, и то есть просвет. А одному жить - хуже всего. Начнёшь сам с собой говорить, или вон с кошкой. Чего, Мурка? Тепло тебе под моим боком?.. А с другой стороны - можно подумать, что ни у кого не бывает, когда они не знают, чего хочут.
- Храпишь? Язви тебя... А тут думы в голове и глазоньки не сомкнутся. Сам-то по-людски любить умел? Всё скромничал, всё тихим казался. А вон как под стожком распопёрло-то. И про стыд забыл. А вот прогнала бы тебя, или сама бы ушла... Конешно, в грудь бы стучал, доказывал. Надо же! Отвернула его! А сбегать к другой, значить, было за что? Тем более женатому!.. И какая я не такая-то? - баба Катя вздохнула. - Вот и не рычи. И перекрестись, что всё хорошо закончилось. Хрюкаешь, поросёнок... Хочь бы разок повернулся на другой бок. И попробуй только, помри наперёд меня. Жизнь вон прожили, а почему-то думаю иногда: зачем я тебе, да и ты мне пошто...