Пушкин в эссе Вяч. Иванова Роман в стихах

Вячеслав Иванов, рассуждая о том почему классическая поэма нравов  а ля Дон-Жуан и Беппо лорда Байрона превратилась в роман (в стихах) и почему автор поял право свое творение так величать и отметить «дьявольскую разницу», отметил следующее:

(выписка №1):

<<<
… ведется рассказ о происшествиях, намеренно приближенных к обиходности и сведенных в своем ходе к простейшей схеме. Сказывается оно и в значении изображенных участей.
Татьяна - живое опровержение болезненного романтического химеризма.
В Онегине обличены надменно самоутверждающееся себялюбие и нравственное безначалие - те яды, которые гонящаяся за модой блистательная чернь успела впитать в себя из гениальных творений, принятых за новое откровение, но в их последнем смысле не понятых.
>>>

(выписка №2):

<<<

В "Онегине" обличено "уныние" (acidia), оно же - "тоскующая лень", "праздность унылая", "скука", "хандра" и - в основе всего - отчаяние духа в себе и в Боге.
Что это состояние, человеком в себе терпимое и лелеемое, есть смертный грех, каким признает его Церковь, - явствует из романа с очевидностью: ведь оно доводит Евгения до Каинова дела.
Приближается к этой оценке Достоевский, но в то же время затемняет истинную природу хандры-уныния, как абсолютной пустоты и смерти духа, смешивая ее с хандрою-тоскою по чем-то, которая не только не есть смертный грех, но свидетельство жизни духа. Вот подлинные слова Достоевского из его Пушкинской Речи:
 "Ленского он убил просто от хандры, почем знать? - может быть, от хандры по мировому идеалу, - это слишком по-нашему, это вероятно".


***
Бонус культ-урологии:

Полный фрагмент об убийстве от хандры:

В глуши, в сердце своей родины, он конечно не у себя, он не дома. Он не
знает, что ему тут делать, и чувствует себя как бы у себя же в гостях.
Впоследствии, когда он скитается в тоске по родной земле и по землям
иностранным, он, как человек бесспорно умный и бесспорно искренний, еще
более чувствует себя и у чужих себе самому чужим. Правда, и он любит родную
землю, но ей не доверяет. Конечно, слыхал и об родных идеалах, но им не
верит. Верит лишь в полную невозможность какой бы то ни было работы на
родной ниве, а на верующих в эту возможность,;—;и тогда, как и теперь,
немногих,;—;смотрит с грустною насмешкой. Ленского он убил просто от хандры,
почем знать, может быть, от хандры по мировому идеалу,;—;это слишком
по-нашему, это вероятно.

Не такова Татьяна:
это тип твердый, стоящий твердо на своей почве. Она глубже Онегина и,
конечно, умнее его. Она уже одним благородным инстинктом своим
предчувствует, где и в чем правда, что и выразилось в финале поэмы.

Может быть, Пушкин даже лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны, а не Онегина, ибо бесспорно она главная героиня поэмы.

Это положительный тип, а не отрицательный, это тип положительной красоты, это апофеоза русской женщины, и ей предназначил поэт высказать мысль поэмы в знаменитой сцене  последней встречи Татьяны с Онегиным. Можно даже сказать, что такой красоты положительный тип русской женщины почти уже и не повторялся в нашей  художественной литературе;—;кроме разве образа Лизы в «Дворянском гнезде» Тургенева

Источник ДНЕВНИК ПИСАТЕЛЯ
Ежемесячное издание
Год III
Единственный выпуск на 1880
АВГУСТ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ОБЪЯСНИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ПО ПОВОДУ ПЕЧАТАЕМОЙ НИЖЕ РЕЧИ О ПУШКИНЕ