На привале

    Два охотника из села Лебяжье погожим октябрьским деньком отправились в лес. Они шли не спеша, любуясь красками осенней природы.  А ведь каких только не было! И палевая, и бордовая, и золотистая, и изумрудная, и сапфировая… Они не знали пока, на кого шли – просто на того, кто попадётся.
    У Семёна, старшего из двоих, 45-летнего завхоза местной школы, охота была на косулю. У Дмитрия, десятью годами моложе, мужа его младшей дочери Алёны, охотничий азарт ещё не сформировался, поэтому он мечтал подстрелить молодого кабанчика или, на крайняк, зайца.
    Жена Дмитрия, Алёнушка, в свои двадцать пять, была на сносях. Хотелось ей в последнее время чего-то необыкновенного – то кисленького, то солёненького, то мяска, но не магазинного - к примеру, кусочек тушёной баранины, или зайчатины. А поскольку Дмитрий очень любил свою пышечку-жёнушку, то и ублажал её, как мог. Вот чего она не хотела, так это сладкого.  Испекла на днях матушка её, Любовь Андреевна, торт, сели вчетвером чаёвничать, откусила Алёна кусочек – и сразу к мойке. Вышла бабка, мать Семёна, 80 лет отроду, и говорит:
    - Это у неё мальчонка будет. Меня завсегда от сладкого воротило, так три сына и было.
    (Два старших жили в городе, на заводе работали).
    Услыхав такое, Дмитрий аж просиял: «Значит, не бракодел я». И на радостях, и сам не заметив, как, съел два огромных куска тёщиного торта.
   
    - Давай-ка присядем, Дима, к лесу принюхаемся.
    Сели мужики, закурили, потом задремали под тёплыми лучами восходящего солнца…
    Первым веки разомкнул Семён. Открыл – и глазам своим не поверил: на пригорке возле малинника, в пролеске, как по заказу, паслись две молоденькие косули. «Наверно, и мать где-то рядом, - смекнул охотник. – Одних отпустить она не могла».
    Взвёл курок Семён, перекрестился – чтобы не промазать, значит, - прицелился в ту, что побольше, и бабахнул. Осечка, мать её! Косули подняли головёнки, не поняв, что щёлкнуло поодаль,  и продолжили лакомиться всё ещё зелёной травкой. Тут же послышался треск сучьев. Семён сообразил, что откуда-то ломится через лесок косуля-мать, что-то нехорошее учуяв.
    Пришло время разбудить сонного зятя, и тогда они вместе обсудили ситуацию. Пока решили понаблюдать, что будет. А было вот что: подоспевшая мамаша втянула ноздрями воздух, но ветерок веял в сторону людей, и она ничего не уловила. Животное внимательно осмотрело всю округу, но охотники уже залегли в небольшой канаве. Косуля успокоилась, облизала своих детёнышей и повела потомство в глубь леса.
    - Чего не стреляли-то, Семён Игнатьевич? Можно было ещё попробовать.
    - Да что-то ёкнуло во мне. Не посмел я детей убивать на глазах у любящей родительницы. Нешто не человек я? Вставай. Косули отпадают. Двинем-ка мы на кабана.
   
    Шли они долго, пока не увидели изрытую кабаньими «хрюкалами» землю и следы свиных копыт.
    - Туточки они, где-то неподалёку.
    Прошли ещё метров триста – так и есть, пасутся трое, довольно большие.
    - Слышь, зятёк, ты вон тех спугни, что в стороне пасутся, а я попытаюсь третьего, одиночку, завалить.
    Дмитрий стал подкрадываться к кабанам, те, услышав хруст веток под его сапогами, дали дёру, охотник – за ними, метров на сотню отогнал.
    «Что-то выстрела не слышно, - пронеслось в голове у него, - неужели батяня сдрейфил, или снова осечка?» Только он так подумал, как грянул выстрел, да такой оглушительный, что шишки и сучья трухлявые с деревьев посыпались, а о листьях, осенью подёрнутых, и говорить нечего. Начался чуть ли не самый красивый листопад, что Дмитрию в жизни видеть доводилось.
    Дмитрий пошёл туда, откуда раздался выстрел, смотрит –  Семён Игнатьевич возле убитого кабанчика сидит, знать, последние силы на него израсходовал. Подошёл ближе, а Семён и говорит:
    - Вот убил – а у самого сердце болит. У нас же своих две хрюшки в засеке стоят, одна пороситься скоро будет.
    - Да не расстраивайтесь вы так, кабанов в лесу много. Не будем есть – продадим. К родам готовиться пора, а ребёнку ой как много надо! Мы же с вами охотники, в обществе состоим, взносы платим. Негоже нам форму терять.
    - Твоя правда, Дима. Жизнь сейчас дорогая, сложная. Нас не щадят, почему мы щадить должны? Садись, как удобно, свежевать зверя будем.
    Разделали они кабанчика, заложили куски мяса в пластиковые мешки, а потом в рюкзаки. Вырыли яму, все отходы – туда: нечего лес захламлять. Приустали.
    - Давай перекур, что ли, сделаем да пообедаем. Посмотри, что там мать нам в дорожку дала.
    Дмитрий сунул руку в свой сидор:
    - О, на первачок расщедрилась тёщенька, по гранёному точно выйдет. Так… пирожки… с мясом… а ещё с капустой! Огурцы… солёные!! И кусок «копчёнки» в пергамент завёрнут.
    - Ну, брат, уважила жёнушка. Щас мы пир устроим на весь мир, то бишь на лес. А твоего зайца для Алёнки – не боись – подстрелим. Надо же девке чем-то самой питаться и ребёночка питать.
    На том и порешили. Стали быстро уплетать всё, что было положено в рюкзак сердобольной хозяюшкой. Вначале первачка приняли по полстакана. Загорелась душа мужицкая, возвеселилась.
    - Ох, ну и мастерица моя Андреевна. Лучше её никто в посёлке не сделает! Большое спасибо ей, уважила, так уважила.
    Так и сидели оба, охваченные блаженной истомой. Не думали ни о чём, только слушали тишину и смотрели, как кружат листья, создавая нечто волшебное, мечтательное.
    Вдруг откуда-то из чащи до их слуха донеслись крики, женские, похоже:
    - Не могу больше. Воды неси, родниковой, сомлела я.
    Где-то неподалёку раздались звуки тяжёлых шагов, удалявшихся к ручью, про который знали и наши добытчики. Думая, что женщине плохо, Семён с Дмитрием двинулись на женский голос. Первачок у них ещё оставался – взбодрит кого хочешь. Авось, и страждущей поможет.
    Но дело состояло в ином: под берёзками, в ложбинке, на расстеленной мужской куртке, прикрытая тёплой кофтой, лежала женщина лет тридцати, им не знакомая.  Она ловила ртом воздух,  перекатываясь с куртки на траву и обратно.
    - Мы помочь чем-то можем? - спросил Семён.
    Услышав мужской голос и заметив их, женщина замахала руками:
    - Ступайте отсюда, ступайте! Чем тут поможешь? Рожаю я, не видите, что ли? Как-нибудь сами с мужем справимся.
    - А откуда вы? – поинтересовался Дмитрий.
   Схватки у женщины, видимо, ослабли, она приподнялась на локтях и ответила:
    - Да мы из Приозёрского. Погулять собрались да рыжиков последних набрать, а меня вот растрясло по кочкам на мотоцикле, и такое стряслось – совсем не в пору. Ладно, вы идите, сейчас муж придёт, страда начнётся, как-нибудь без вас справимся.
    - Ну, мы это… и скорую к вам подослать можем – шоссе в паре километров, а там зона, в райцентр звякнем.
    - Если успеете – век вас с Федькой благодарить будем, - простонала женщина и снова стала кататься по земле.
    Послышались тяжёлые шаги, и охотники поспешили ретироваться.
    - Как рожать будет, не представляю, -  с трудом переводя дыхание от быстрого шага, проговорил Семён. - В таких-то условиях!..
    - Да родит, как все, - отвечал Дмитрий, чьё дыхание не было таким тяжёлым. - Баба-то не первой молодости, опытная, видать.
    Выйдя на большак, Семён извлёк из кармана старенькую «моторолу» и набрал «03».
    - Ну, вот, дело и сделано, - заявил он после того, как назвал диспетчерше, на какой километр дороги ехать и чтоб «водила» клаксоном погудел подольше для Федьки.
    По большаку и домой двинули – дома заждались, поди. Смотрят, а с другой стороны дороги вынырнул Стёпка, соседский парень, тоже из общества охотников, и у него через плечо палка с  двумя «косыми» на ней.  Охотники наши так и остолбенели. Первым прорезался голос у зятька:
    - Слышь, Стёп, не уступишь одного зайку? Я тебе прям здесь заплачу. Жена моя ничего из мяса не ест, зайчатинки просила, а у нас с тестем непруха сегодня.
    Стёпка почесал в затылке для пущей важности и сказал:
    - А чо не уступить-то? Я их, почитай, через день по паре таскаю. Дома зайчатина не переводится. А уж для Алёнки твоей тем более – мы же с ней в одном классе учились, я, правда, только до восьмого.
    И он торжественно отвязал от палки одного зайца и вручил его Дмитрию. Тот пытался всучить Степану пару сотен, но безрезультатно.
    - Ну, спасибо, соколик, уважил, - и они разошлись.
    - Теперь давай к дому, да побыстрее, - поторопил счастливого Дмитрия тесть.
    Притопали домой через час, а Любовь Андреевна на крыльце восседает и, качая головой, на них глядит. Что-то дрогнуло в душе у Семёна:
    - Ты чего это, мать?
    - Это я вас хотела спросить, где плутали-то, что к шести только домой возвращаетесь. Алёнушку часа уже четыре, как увезли в город. Сказали, вечером звоните, попозже.
   Дмитрий так и сел на ступеньку рядом с тёщей.
    - А я ей зайца принёс, расстарался…
    - Ну, заяц у нас не пропадёт. Я его разделаю и в печке потушу, как она любит. Завтра к ней в больницу в горшочке свезём – пусть сил набирается после родов.

    В роддом позвонили через два часа. Дмитрию доложили, что Алёна двух близнецов мужского пола на свет произвела.
    - Так вот почему она, сердешная, так тяжело беременность свою переносила!
    На радостях Любовь Андреевна накрыла стол и выставила свою заветную, специально к этому случаю хранимую. Оприходовали родимую, мужики на крыльцо покурить пошли, а хозяйка на кухню с зайцем воевать.
    - Ты посмотри, Дима, день-то какой сегодня хороший, всё по своим местам расставил - и на привале побывали, и кабанчика с зайцем подстрелили, и внучат нам судьба подарила, а тебе сыновей!