4. Обнуление

Россия фактически последней заявила о своей независимости, от кого или чего — неясно, завершая тем самым «парад суверенитетов». Страна разваливалась на глазах. Из двух вопросов русской интеллигенции — «кто виноват?» и  «что делать?» — первый интересовал меньше всего. Кого назначить виноватым — Горбачёва, Ельцына, их обоих? А сепаратистские, центробежные движения в союзных республиках да и в самой России? Теперь это уже не имеет значения. Важен результат. Скорее всего, каждый внёс посильный вкладв это дело. Намного острее оказался второй вопрос — что делать? Он разделил и Россию, и умирающий СССР на два лагеря — сохранить Союз или окончательно разойтись. Силы расположились примерно так: ГКЧП за сохранение, Ельцын и остальные верхи бывших союзных республик за развал, Горбачёв занял выжидательную позицию. По глубокому убеждению Андрея Владимировича никакой ГКЧП не мог спасти тонуший корабль под названием СССР. Так что же? Безумству храбрых поём мы песню? Скорее всего, да. Сами участники ГКЧП прекрасно понимали, что их ждёт провал. Но заявить во всеуслышание, что в стране кроме деляг есть и патриоты — это поступок. Тогда в агонизирующем СССР одни ловили золотую рыбку в мутной воде, другие пытались выжить. В эту категорию попала и семья Андрея.  Из-за разрыва экономических связей предприятия города или останавливались, или искали способы преодоления кризиса. Родители Андрея вышли на пенсию. Ордена и заслуги отца превратились в пустое «спасибо». Андрей ещё как-то работал на Шёлковом Объединении. Виктория преподавала. В декабре 1991 года произощла крупнейшая геополитическая катастрофа, которую одни ждали, а другие боялись — перестал существовать СССР. Горбачёв сложил с себя обязанности президента страны и превратился по сути в политического маргинала и посмешище. Ельцын сообщил о распаде СССР президенту США, забыв при этом добавить: «Сэр, ваше задание выполнено». «Дружба народов» расгорелась ещё сильнее и перешла от слов к вооружённым действиям. Ещё с конца 80-х годов пылали Карабах и Средняя Азия. К сопредельным республикам, в первую очередь к России, предъявлялись территориальные притязания и выражалась готовность «восстановить историческую справедливость». На этом фоне стремление Молдовы «навести конституционный порядок» в Приднестровье не стало чем-то оригинальным. Национальное самосознание — вещь, безусловно, хорошая, но нейтральная как например, молоток или кухонный нож. Всё зависит от того, в чьих он руках. Можно заняться чем-то мирным — ремонтом или приготовлением еды. Можно попытаться защитить себя, свой дом, семью. Но можно и напасть, чтобы убить и завладеть имуществом. И в Молдове, и в Приднестровье ждали начало войны с часу на час. Перестрелки вдоль побережья Днестра стали уже привычным делом. Неизвестным оставалось лишь направление главного удара — Дубоссары или Бендеры. Дубоссары — это прежде всего мощная ГЭС, снабжающая током не только Молдову и Приднестровье, но и значительную часть Одесской области Украины. Захватить этот город — значит разрезать Приднестовье на две части. Но он стоит на левом, приднестпровском берегу, и взять его «с разбега» не получится. Это обстоятельство вкупе с возможным недовольством Украины, надо полагать, определило наступательные планы Молдовы. Бендеры — единственный крупный город Приднестровья, находящийся на правом берегу. Сзади Днестр, а вокруг Молдова. Безусловно, город укреплён и будет упорно защищаться. Но его экономический потенциал плюс близость у столице ПМР — по мосту и на Тирасполь! — кружили головы кишинёвским стратегам. К тому же в городе соблюдалось некоторое двоевластие. Кроме органов управления ПМР там находилась военная часть Молдовы, замаскированная под отряд полиции особого назначения. 1992-й год начался для Андрея с того, что его уволили по сокращению. Весной, на школьных каникулах Виктория отвезла полуторагодовалого Мишу к родителям в Херсон. Став безработным, Андрей зарегистрировался на бирже труда. Вскоре он пошёл на трёхмесячные бухгалтерские курсы. Их вёл презанятнейший мужчсна лет пятидесяти. Он учил не только умению вести счета и прочую бухгалтерскую отчётность, но и делать это так, чтобы начальство всегда оставалось довольным, а налоговая инспекция этого не замечала. Время от времени Андрей и Виктория забегали в театр. Иногда заставали кого-нибудь из труппы, но чаще видели Ларису Александровну одну что-то вяжущую. Есть такое выражение «звенящая тишина». Из этого же ларчика можно достать и другое — осязаемая напряжённость, которая висела или как-то присутствовала весной 1992-го года в городе Бендеры. Именно в этот день, 19 июня, Андрей закончил бухгалтерские курсы. Накануне были сданы все зачёты, написаны все контрольные, и новоиспечённые счетоводы с нетерпением ждали раздачи «корочек». Но их не везли. Александр Иванович, руководитель курсов, безуспешно вытался связаться с Кишинёвом. А за окном началась перестрелка. В очередной раз позвонив и ничего не добившись, Александр Иванович извинился и попросил учеников, соблюдая осторожность, разойтись по домам. Около 19. 30 все покинули учебную комнату. В какое-нибудь другое, спокойное время можно было бы сказать,что на город опускались прохладные сумерки. С Днестра действительно тянуло прохладой, но город поглощала перестрелка и веяло смертью. Выйдя на улицу, Андрей сначала растерялся. В темноте он видел ещё хуже. Быстро придя в себя — становилось жарко, от выстрелов, казалось, лопнут барабанные перепонки — он сориентировался. Андрей пошёл мимо текстильной фабрики к ДК им. П. Ткаченко, оттуда на улицу Котовского, подальше от центра города. Не чувствуя себя в безопасности, он продвигался где перебежками от дерева к дереву, где прижимаясь к заборам и стенам домов. У Площади Героев он взяо влево, к автопарку, а дальше — мимо мясокомбината и кабельного завода. Увидев «Трёх богатырей», три общаги-малосемейки, Андрей вздохнул с облегчением: ещё несколько минут и дома. Лифт на удивление работал. Не рискуя застрять в нём, Андрей поднялся на восьмой этаж пешком. В дверь он позвонил около десяти часов вечера. Ему открыла встревоженная Виктория.

— Ты чего так долго?

Закрыв за собой дверь, Андрей молча подошёл к окну в кухне. Полная луна освещала колонну бронетехники, которая двигалась по Кицканской трассе, не включая огней. Андрей подозвал Викторию.

— А ты посмотри.
— Я это с восьми часов наблюдаю, — внешне спокойно ответила она. — Хорошо, что Мишку успели отвезти. Что же будет, Андрюша?
— Не знаю. Но уверен, что ничего хорошего. Одно ясно — из цель не окраины города, а центр. И направляются они к горисполкому. Там сейчас пекло. Значит так. К окнам не подходить. Свет не включать.
— Как же ты выбрался?
— Не знаю, Вика. И те, и другие в одинаковой форме. Ты смогла бы в сумерках отличить красную повязку на рукаве от белой?

Виктория пожала плечами.

— Вот и я о том же. А это единственное, что отличает стороны. Красные повязки у армии ПМР, белые — у Молдовы.
— Как ты думаешь, долго это продлится и чем закончится?
— Моральный перевес на стороне Приднестровья. Оружия бы побольше. Думаю, что без помощи «лебедят» не обойтись. От неё, кстати, будет зависеть, как быстро закончится эта авантюра.

Через три дня после нескончаемой стрельбы, после передвижения по собственной квартире чуть ли не по пластунски и постоянного страха перед автоматной очередью или снарядом в окно жители города узнали о перемирии на одни сутки, за которые желающие могли покинуть его. Андрей и Виктория решили стать таковыми и утром 23 июня присоединились к людскому потоку, направляющемуся к мосту через Днестр. Среди беженцев попадались и на собственных авто. Но основная масса шла пешком, неся сумки с тем, что сумели наспех собрать. Мост, блокпост армии ПМР с флагом бывшей Молдавской ССР, вооружёными людьми в балаклавах и камуфляжной форме с красными повязками на рукаве и наконец левый берег. Там, на левом берегу, в селе Парканы для покидающих родной город, ставший фронтом, были предоставлены все доступные транспортные средства для отправки еа вокзал Тирасполя. В третьем часу, в разгар пекла этого долгого июньского дня подали железнодорожнвй товарный состав  для отправки на Одессу, а дальше — по собственному желанию. Люди располагались в неприспособленных вагонах как попало — кто на сумки, кто прямо на пол. И все надеялись на скорое возвращение, а пока делились историями о пережитых трёх днях войны. Андрей Владимирович не переставал удивляться живучести и многоликости выражения «своя рубашка ближе к телу» и мог с лёту назвать не менее пяти вариантов. Среди них особое место занимает новинка 1992 года. Если где-то и с кем-то, это вооружённый конфликт, у себя на родине — война. Андрей и Виктория слушали эти рассказы, но думали о разном. Конечно же, их мысли сходились в одном — скорее увидеть сына, но разнились  в отношении к родителям. Родители Андрея отказались покидать город. Они объяснили это тем, что присмотрят за квартирой. «А что война? Одну пережили и эту, даст Бог, переживём. Главное, чтобы у вас всё было хорошо». «Вот-вот, — грустно улыбнулся Андрей Владимирович. — Предупредить об опасности, прикрыть собой. Со старшим, который весь такой правильный, почти на равных. А младший... Вот кому надо мозги вправить». А прощальные слова он уже тогда понял как положено. «Главное, чтобы у тебя всё было хорошо». В Херсон Андрей и Виктория приехали к вечеру. Вскоре дверь им открыла мать Виктории. Улетучившуюся тревогу ожидания сменила бескрайняя радость встречи. Несмотря на позднее время, Миша не спал. Родителей он признал сразу. Быстро накрыли на стол, и начались распросы. Видя, что Миша хнычет и капризничает, Виктория унесла его укладывать спать. «Быстро уснул», доложила она, вернувшись. На следующий день состоялся семейный совет по трудоустройству. Вскоре Виктория благодаря связям отца начала работать методистом в гороно. На Андрея связей не хватило, и он устроился на Хлопчатобумажное Объединение, где некогда, учась в техникуме, проходил практику. Вопрос о возвращении не поднимался. Родители Виктории надеялись, что дети останутся здесь. Андрей считал эту посадку вынужденной и временной. Он постоянно держал связь со своими родителями и ждал от них отмашку на отъезд. Как-то в библиотеке в отделе учебно-методической литературы Андрей взял учебник истории. Читая его, он чувствовал, как волосы строятся в ирокез. «Украину, вне всякого сомнения, ждёт приднестровский сценарий. Но во столько раз мощнее, во сколько Украина больше Молдовы. Значит, уважаемые тесть и тёща, такую судьбу вы хотите для нас? Домой! На руины, на пепелище, но домой!» Виктория колебалась. «Конечно, с родителями легче, но снова на ту же кухню, когда только-только почувствовала себя хозяйкой. И сколько это может продлиться? Мишка вырастет, а дальше? А там у него своя комната. Да, там ещё неспокойно, но когда-нибудь всё наладится». Супруги решили остаться в Херсоне до конца мая — начала июня следующего года, а пока работали, растили сына и жадно слушали новости из Приднестровья. В начале июня 1993-го Андрей, Виктория и Миша вернулись в Бендеры и сразу принялись налаживать быт. Прежде всего Мишу устроили в детский сад, а потом начались поиски работы. Виктория поинтересовалась насчёт места в гороно. Ей отказали, но направили в одну из школ города. Андрей всё лето безуспешно искал работу. К тому же подводило зрение. На биржу идти не хотелось. Пособия там, если есть, то мизерные. Значит, ждать у моря погоды? А она известно какая. «Наше дело предложить, ваше — отказаться». Если работодателя что-то не устраивает. Андрей вспомнил слова отца о том, что работа должна приносить удовольствие. «Сейчас надо выжить. Об удовольствии подумаю позже». Некоторое время он перебивался случайными заработками — давал уроки шахмат, сочинял стихи на заказ. Платили продуктами. Виктория репетиторствовала. Андрей заглянул в театр. Лариса Александровна предложила ему роль в спектакле, посвящённому одному местному дельцу. Андрей изображал самого заказчика корпоратива, и поэтому его гонорар  оказался заметно больше, чем у остальных актёров. Андрей радовался и таким заработкам. Лариса Александровна обнадёжила, что с началом учебного года дела пойдут лучше. Андрей ходил по родному городу и не узнавал его, точнее, боялся поверить, что это его город, в котором в любое время суток и в любой точке он чувствовал себя как дома. Вместо туристов и весёлых компаний — пустота и тишина.