Последнее дыхание

Ноябрьское утро просыпалось неохотно. Солнечные лучи тускло проглядывали сквозь густую пелену тяжелых туч с высокого неба, и белёсым своим отблеском падали на землю. Ночью подморозило и первый снег белоснежным покрывалом лёг на поля и луга, окутал белой бахромой ветви деревьев, засыпал собою разомлевшие от осенних дождей уличные лужи. Первые прохожие проснувшись рано и выйдя на улицы родного города, радовались этим переменам как маленькие дети. Ведь зима основательно приближалась в эти края, неся с собою морозы, первые метели, и зимние запахи приближающего декабря; а там и новый год, а может с ним придёт и новое счастье. Как обычно каждое утро просыпалось местное малосемейное общежитие. Опять запахло вкусной едой на общей кухне, кто-то гремел алюминиевой посудой, кто-то включил стиральную машинку с самого утра, и рыкающий, монотонный звук электродвигателя разносился по общему коридору этажа. Где-то заплакал маленький ребёнок которого собирали в детский сад, и его мама громко ругалась торопливо собираясь на работу. Разные шаги стали раздаваться за филёнчатой дверью комнаты № 237, в которой проживали двое мужчин последние два года. По этим разнообразным шорохам доносившихся от скользящих по бетонному полу подошв, Виктор Архипов различал своих соседей и знакомых по общему их второму этажу левого крыла общежития. Вот сосед из 230 комнаты Игорь, собираясь уезжать на ранней электричке, ступал торопливо и суетно по полу, как будто лыжник спешащий к своему финишу, он быстрым шагом спешил на свою работу. После него наступала очередь иных жильцов общежития, проделать тот же самый путь от своей комнаты до парадного подъезда, туда и обратно, и так на протяжении целой жизни. Вот бабка Маня, шаркая своими резиновыми галошами, засеменила за утренним молоком, которое привозила машина из соседнего района. Вот пара из 225 комнаты, муж с женой вместе неторопливым шагом направились на свою службу, переговариваясь между собой негромко. Вот школьница Иринка торопливо засеменила на своих тонких каблуках в школу, цокая по бетону, как молодая горная козочка, расточая еле уловимый запах недорогого парфюма. Вот прошёл сосед Анатолий, размеренно шагая в своих мягких ботинках «прощай молодость», спеша на утреннюю смену, раскуривая свою сигарету, запах которой медленно таял в холодном воздухе общего коридора.
- Опять закурил, - неприветливо пробубнила одна из соседок по этажу, - не мог до улицы дотерпеть, нюхай вашу вонь, - снова бурчала она. Вот молодая мама Татьяна громко хлопнула входной дверью своей квартиры с металлическим скрежетом, разносившимся на весь коридор, запирала дверной замок. Рядом с нею стояли её маленькие близняшки, недавно начавшие ходить в ясли.
- Не вертись, Женя! – говорила она одному из них, - а ты, Саша, не хнычь, не до тебя пока, - снова своим звонким голоском произносила она. Их отец Игорь уже давно уехал на работу, и матери приходилось самостоятельно отводить своих крох в детский сад, расположенный недалеко от общежития. И так почти каждый день, одно и то же. Виктор научился за долгие годы своего одиночества и проживания в общежитии, на слух улавливать шаги того или иного жильца. Он даже различал некоторые шаги других жильцов из соседних этажей, заходивших иногда в их крыло по тем или иным делам. Вот раздаётся еле уловимое шарканье домашних тапочек Анны Тимофеевны с первого этажа. Она неторопливо и крадучись как кошка, медленно ступает по коридору. Виктор знает, что Тимофеевне есть дело до всех жильцов дома. Она негласно стучит местному участковому о том или ином жильце. Но Виктор не боится её, ему нечего опасаться за себя, ничего криминального он в своей жизни не совершал. А вот его дружок проживающий сейчас вместе с ним Олежек, ранее дважды судимый за грабёж и кражу, ненавидел и побаивался местную соглядательницу.
-У-у, сука хромоногая, всё вынюхивает и высматривает,-ругался он, шепелявя при этом своим беззубым ртом. Олежеку было что опасаться: ведь проживал он в комнате Виктора на птичьих правах, да к тому же по старому ещё советскому паспорту, так и не заменённым им своевременно на новый российский.

Это общежитие, расположенное на улице Космонавтов местного города, представляло собой пятиэтажное кирпичное здание, с двумя подъездами по фасаду. Причём номера комнат и квартир были так перепутаны, что заходящие сюда частые гости знали кто где проживает исключительно по фамилиям или кличкам местных жильцов. Оба два этих подъездов не имели домофонов, поэтому их входные двери, постоянно открытые и запачканные, и провисшие на петлях от долгого срока службы, выглядели как два шатающихся зуба, прикрывая собою глубокий зев пасти этого общежития. В этих подъездах всегда пахло кошками и сыростью, создавалось такое впечатление, что солнечный свет сюда никогда не проникал и всегда здесь царил густой и зловещий полумрак. Провисшие и отваливающие крышки почтовых ящиков висели по обоим сторонам стен каждого из первых этажей дома. Еле читаемые номера на этих ящиках, не всегда можно было разобрать. Но местным жителям это нисколько не мешало, они знали своё расположение ящиков наизусть. Иногда можно было заметить валявшиеся под ними на грязном бетонном полу, различные почтовые квитанции и извещения. Но никто не обращал на это особого внимания. Должность коменданта этого общежития давно сократили, и каждая семья жила сама по себе, по принципу- моя хата с края. Местная милиция частенько выезжала по данному адресу, особенно по выходным или праздничным дням, когда местные кухонные боксёры частенько упражнялись в своём боевом искусстве на своих боксёршах, под действием местного спиртового пойла. В последнее время в стенах данного заведения, стали негласно проживать выходы из Средней Азии, которые работали на многочисленных стройках города и области.

Виктор сменил за свои пять лет жизни в этом доме немало комнат. В начале своего вселения, он проживал более менее в благоустроенной комнате в соседнем крыле. Но последние два года, когда окончательно опустился и перестал оплачивать за своё проживание, его переселили в этот медвежий угол. Кроме двух грязных и нестираных длительное время матрасов, и одиноко висящей на потолке шестидесяти ваттной лампочки, ничего другого в комнате не было, не считая мешка с грязным бельём и кипы старых газет, книг и журналов, которые иногда приносили ему жалостливые соседи. Виктор лежал на спине, и печальным и скорбным взглядом взирал на грязный и давно не штукатуренный потолок, по которому ползала ещё живая муха. Батареи в комнате грели горячо и исправно, и холодно не было, но окно давно не открывалось, и в этих стенах царил удушливый и потный запах нечистоплотного человеческого тела. Хотя уже в последнее время и запах от того, что осталось от него и его дружка Олежки, лежащего рядом с ним на соседнем матрасе, уже давно растворился с последними жизненными силами в местном общаговском эфире. Виктор уже не мог подниматься на ноги, но справляя нужду, он пытался доползти до помойного ведра, стоявшего в дальнем углу. Олег уже три дня как ходил под себя, поэтому и пахло от него ещё сильнее чем от места лежанки Виктора. У Олега был туберкулёз обоих лёгких. Он подцепил его ещё на зоне, во время последней своей ходки, когда спёр на автозаводе, где он работал слесарем, несколько запасных частей для автомашин. Но вместе со своими подельниками попался на сбыте и получил свои законные пять с половиной лет общего режима. До этого он по молодости отбывал срок на «Буреполоме» за грабежи, которые он по глупости, как позже сам рассказывал Виктору, совершал в своём родном Автозаводском районе. С последней ходкой он и подцепил свою смертельную бациллу и волчий билет на всю жизнь, так как работодатели смотрели косо на раннее судимых лиц, особенно за хищение с предприятий.
Сотрудники скорой помощи, иногда выезжавшие на вызова по данному адресу, только разводили руками, глядя на полуживой трупп Олега.
- Сам виноват, что докатился до такого состояния, - ворчала толстая и некрасивая фельдшерица, - тем более паспорт ещё советский, а он уже не действителен, - вновь добавляла она. Но, тем не менее записывала данные больного в бланк вызовов и делала обезболивающий укол прямо в живот Олега, так как вены у него уже не просматривались. В больницу его не забирали, поэтому товарищ Виктора медленно уходил из жизни на его глазах.
- Олежка, а Олежка, - сиплым голосом шептал Виктор, - ты жив, а? Пить хочешь? – снова шептал он. Но Олег не отзывался. Заострённый нос и выступающие сквозь прозрачную кожу скулы, прямо смотрели в потолок. Он не дышал уже вторую ночь. Виктор подумал, что он спал всё это время, ведь иногда острый внутриутробный кашель друга будил его по ночам. А в этот раз он не разу не кашлянул и не захрипел. Виктор потихоньку повернулся на бок и дополз на корячках до друга. Его товарищ не дышал, лишь острый кадык зловеще выпирал своим заостренным краем на его заросшей щетиной шее. Стеклянные зрачки закатились глубоко под веки, беззубый рот был полуоткрыт и оттуда лишь выглядывали два верхних полугнилых зуба, похожие на старые гнилые пни, на месте давнишней вырубки. Язык глубоко запал за нёбо, как бы говоря всем, что я отслужил своё, много произнося разных праздных слов в своей жизни, а теперь мне пора на покой. Виктор понял, что его корешок умер. Он посидел какое-то время рядом с ним, вспоминая их давно состоявшуюся когда-то первую встречу, первую бутылку распитую вдвоём, и многое что ещё. Потом, набравшись сил, Виктор дополз до своей двери и стал стучать не сильно кулаком в неё. Это был обусловленный знак для привлечения внимания со стороны соседей. Спустя час своих безмерных усилий, на его стук вошла баба Маня.
- Ба, Витька, это ты стучишь? – спросила старушка своим писклявым голоском. – Что случилось-то у вас? – снова она задала вопрос и оглядевшись по углам комнаты поняла, что здесь покойник. – Никак твой дружок представился, - снова промямлила она и перекрестилась.
- Вызови кого-нибудь, - тихим голосом проговорил Виктор, - его нужно похоронить как-то,- снова сказал он.
- Пойду сообщу Розе Павловне, пусть сама думает, как быть, - промычала бабка Маня и быстро выскользнула из комнаты, морща свой старушечий нос. Роза Павловна была бывший комендант данного общежития, но выйдя на пенсию и проживая этажом выше, она не снимала с себя ответственности за поддержание порядка и дисциплины в бывшем своём владении. Она многих жильцов знала уже длительные годы своей жизни, как никак проживала она в этом доме более сорока лет. Сама она знала о многом и о многих, но старалась держать язык за зубами, зная простую истину: чем меньше знаешь, тем крепче спишь, хотя сама и страдала бессонницей. Узнав о смерти одного из постояльцев, Роза Павловна вместе с бабкой Маней зашла в данную комнату где был труп.
- Нужно вызвать милицию и скорую, - сказала вслух Роза Павловна, - а не то трупп начнёт разлагаться и вонь будет на весь этаж, - гнусаво проговорила она и затыкала при этом пальцами руки свой раскрасневшийся от быстрой ходьбы, похожий на картошку нос.
- Где его паспорт? – снова спросила она вслух.
- Кажется под матрасом, - тихо произнёс Виктор.
- Тогда достань сам, - потребовала от него бывшая комендантша. Виктор сунул свою худую руку под матрас, на котором лежало тело друга, и вынул измятый грязный паспорт с изображением советского герба.
- Фу, какая рвань, - медленно произнесла Роза Павловна, - даже в руки брать не хочется. – Пойду вызову скорую и ментов, - сказала она, - а ты, - кивнула она в сторону Виктора, - дожидайся их приезда. После чего бросила паспорт рядом с трупом и поспешным шагом вышла из комнаты.
Спустя некоторое время в комнату вошла молодая девушка фельдшер. Она спросила у бабы Мани, что произошло, и осмотрела тело Олега, затыкая свой очаровательный курносый носик рукавом жилета, и быстро выписала медицинский акт о констатации смерти. После чего произнесла своим молодым голоском о том, чтобы вызвали милицию, ещё раз оглядела комнату и быстро выпорхнула в коридор.
Виктор стал дожидаться приезда милиции. Сегодня у него на обед и ужин оставался кусок ржаного хлеба и полстакана соли, да пластиковая бутылка с водопроводной водой. Виктор давно уже питался таким способом, особенно после того, как здесь поселился и перестал получать часть своей честно заработанной пенсии, которую у него незаконно присваивала его бывшая вторая жена Светлана, которая проживала с новым хахалем в областном центре. Сам Виктор Николаевич Архипов был родом с реки Пьяны. Где родился в одной из многочисленных деревушек того края шестьдесят два года тому назад. В их семье помимо него было ещё две сестры и младший брат. Семья была крепкая и сплоченная. Сам Виктор работал до армии, и некоторое время после неё в местном колхозе. Сначала на грузовой автомашине, потом на тракторе. Он любил свою деревушку, раскинувшуюся вдоль красивой и чистой реки. Ему часто снились те летние восходы и огненные закаты, перелески и дубравы родной стороны, где осенью обильно произрастали маслята и кулаки, а ещё бывало и рыжики. Он помнил, как ещё маленьким пацаном ходил со своим дедом и старшими сверстниками в ночное. Помнил тот запах костра и вкус свежесваренной ухи, и аромат свежезаваренного чая на брусничном листе. Вспоминал огромный, звёздный небосвод, распластавшийся над ним своим далеким и бесконечным мирозданием. Он любил под разговор деда и мужиков засыпать в тёплом овчинном тулупе, слыша изредка похрапывание коней, пасшихся рядом с ними. Помнил тот утренний июльский туман и чистую росу, выпавшую под утро, когда идёшь босиком по заросшему травою родному лугу и дышишь чистейшим воздухом, окутывающим тебя своим нежным дыханием, нагретым от испарения родной земли.  И никакие хвори никогда не брали и не приставали к тебе. Потому что ты любил эту землю и жил на ней ради продолжения своего рода и честного труда. Последнее время Виктору снились его покойные отец и мать, его брат, умерший несколько лет тому назад от рака, племянник, дед с бабкой. Будто бы они переезжают в новую большую избу в своей деревне, а Витьке хотелось в ту старую, в которой он когда-то рос, но родители непреклонны и зовут его в новое своё жилище. - Видно помру скоро, - с горечью думал Виктор и лёгкая прозрачная слеза медленно стекала по его щеке на грязный матрас.
Сам Витька, после того как отработал в местном колхозе определённое время, подался вместе со многими дружками из своего района в областной центр за новой жизнью. Выучился на токаря и устроился на завод «Красное Сормово». Позже он перевёлся в литейных цех, где хоть и вредность выше, за то на пенсию можно раньше выйти, да и оклад больше. Спиртным он не увлекался, разве что только по праздникам, не курил, хотя чуть было не пристрастился к этому зелью служа в армии, но вовремя одумался. Играл в футбол в заводской местной команде. Встал в очередь на квартиру. А вскоре познакомился с одной симпатичной девушкой из своего цеха по имени Галина, она работала на кране. Они не долго встречались, а после полюбив друг друга, решили пожениться. Вначале жили в местном общежитии, а после рождения сына, получили однокомнатную квартиру в местном районе, чему были нескончаемы рады. А когда появилась на свет и дочь, то смогли с помощью родителей обоих молодожёнов, приобрести и трёхкомнатную квартиру в благоустроенном по тем меркам районе, вступив в местный кооператив. Так пролетело более тридцати лет их совместной жизни. Сын вырос, отслужил в армии, пошёл работать на тот же завод где трудился Виктор, а потом женился и стал жить отдельно. Через некоторое время вышла замуж и дочь, и стала жить у мужа в соседнем районе города. Иногда собирались все вместе на праздники и радостные события, особенно когда появлялись внуки. Но спустя какое-то время врачи диагностировали у Галины рак груди и она угасла как церковная свеча, пролетев яркой кометой в жизни своего мужа и их детей. Виктор позже стал попивать с горя, иногда прогуливать смены, и если бы не поддержка своих родных сына и дочери, наверное смог бы спиться окончательно от такой жизни.
 В родную свою деревеньку он ездит перестал, там уж практически никого из его родни и не оставалось, многие упокоились на местном погосте. Одна из сестёр проживала в родном для них райцентре, а другая переехала в один из областных промышленных городов области. Где каждая из них и коротала свой век в кругу своих забот и устремлений. И тут Виктор познакомился с одной довольно привлекательной особой по имени Светлана. Она была моложе его на двенадцать лет, и сама с рождения проживала в областном центре. Сначала они встречались, а после решили расписаться; при чём на этом решении больше настаивала сама Светлана.
-Мы люди взрослые, негоже жить как молодёжь от встречи до встречи,-бывало говорила она Виктору, при этом лукаво смотрела своими зелёными глазками на него. Виктор прописал её на свою жилплощадь. Сам же он всё ещё работал, но не на заводе. В ту пору, многих уже сокращали, и с работой было очень в натяг. У Виктора ухудшилось зрение, и он начал слесарить где придётся у разных частников, и заниматься сантехническими работами вместе с бывшими товарищами. Спустя год их совместной жизни, Светлана настояла на том, чтобы Виктор продал свою квартиру и купил однокомнатную для них. А деньги, вырученные от продажи её, поместил бы в банк на процентный счёт. Сначала Виктор не соглашался: всё-таки продать родную квартиру, где всё ему напоминало о его бывшей любимой жене и детях, он так просто не мог. Но Светлана в течении недолгого времени, сумела допилить его своими хныканиями и ворчаниями, несмотря на многократные протесты детей своего мужа, которые усмотрели в этом посягательство на их наследственную долю.
-Подумаешь, что говорят твои дети! – говорила она Виктору,- они сами по себе, у них своя жизнь и нечего вмешиваться в нашу личную, так ведь, мой Барсик…! –называла она его и нежно поглаживала при этом по плеши.
-Конечно, Светик,-добавлял Виктор, тихонько млея от ласк своей любимой женщины. Разменяв свою старую квартиру, Виктор от разницы полученной от её продажи, открыл счёт до востребования в банке на имя своей жены. И Светлана стала распоряжаться им как хотела, не спрашивая особого разрешения своего мужа. Виктор только узнал вскоре, что Светлана одолжила крупную сумму своей двоюродной сестре Карине, которая занималась куплей и продажей недвижимости. Но возражать не стал. Так Виктор смог наконец-то доработать до своей пенсии, но Светлана требовала от него, чтобы он продолжал пока ещё есть силы трудиться, пусть и неофициально.
-Нечего дома сидеть, совсем сопьёшься от безделья,-произносила она своим слегка осипшим голосом от многократного и долгого курения,- при этом сама и соблазнила его снова этой пагубной привычкой. При чём Виктор заметил, что Светлана почти каждый вечер предлагала ему водку пред ужином, а после почти всегда, нисколько не переживая за последствия. Карина зачастила в последнее время к ним в квартиру, что сначала настораживала Виктора, но после ему стало всё равно. После чего Светлана уговорила продать и эту квартиру, а взамен купить какую-нибудь малосемейку, в недорогом районе города.
-И деньги будут, и с квартплатой полегче станет, а не то повышают и повышают по несколько раз за год, и обирают честных людей-черти полосатые,- звучно и фальшивя произносила она свою фразу, демонстрируя при этом свои новые керамические коронки. В общем итоге его уговорила и на это. Неожиданностью стало для него только то, что комнату в малосемейном общежитии, она приобрела в одном из соседних городков области, прилегающих к областному центру, где ныне он и проживал. Сама же спустя два года после этой ловкой и хитрой сделки, с ним развелась, а банковский счёт перевела умело ещё до развода, на свою сестру. Виктор понял, что его обманули, при чём подло и коварно.
-Ах, сука такая…,- зло ругался он в присутствии своих нынешних собутыльников по несчастью,- объегорила меня как липку, а сама падла к молодому хахалю подалась. Только вместо хахаля он добавлял более увесистое и благозвучное русское словечко, грозя при этом кому-то своим ещё крепким кулаком. Виктор сначала получал свою пенсию по новому адресу своего проживания, а потом узнал, что прописан только временно, стал получать её на местной почте. Бывшая его жёнушка, ещё до развода с ним, приезжала обычно в день его пенсии. Забирала больше половины, а кое-что оставляла ему. При чём все коммунальные платежи платила лично сама со своего специального счёта. Потом, смогла через знакомого нотариуса, оформить на себя доверенность на право получения пенсии своего ещё законного мужа, так как у Виктора стали отниматься ноги, и он плохо ходил. Да так и получала похоже за него последние года, редко навещая его в его медвежьем углу. Витька пытался обратиться с заявлением по данному факту в местное отделение милиции. Но там, компетентные лица вынесли решение об отказе в возбуждении уголовного дела, с рекомендацией ему обратиться по данному поводу в суд. А Виктор уже стал терять и зрение к тому же, всё-таки литейный цех в молодости и чрезмерное пресыщение алкоголем в старости, сделали с ним своё дело. По всей вероятности, любимая им когда-то жена регулярно снабжавшая его палёной сивухой, поднасадила его и так шаткое здоровье. Со своими детьми Виктор уже не общался долгое время. Они не могли простить ему необдуманную, с их точки зрения, продажу бывшей родовой квартиры без их согласия.
-Раз женился снова, на своей крашеной кобыле,- говорила зло дочь, то пусть с ней и живёт как хочет. –Она его ещё доведёт до ручки,-повторяла снова она, по-видимому своим женским чутьём понимая, что из себя представляет эта особа. Так Витька Архипов остался в однокомнатной своей халупе на улице Космонавтов, да ещё без средств к дальнейшему своему существованию. Те деньги, которая Светлана оставила ему за продажу их бывшей квартиры и за право распоряжаться его пенсией, давно уже кончились. Витька пил безбожно и поил за свой счёт таких же бедолаг как и он сам, коих в этих стенах общежития было немало. Да и в соседней, расположенной на улице Коммунистической то же. Все со своей личной судьбой и жизненной трагедией. Близко он сошёлся только со своим другом Тихомировым Олегом, у которого судьба ещё сложилась печальнее и тяжелее чем его.
Он как мог помогал ему, раньше бывало деньгами, а в последнее время лишь морально, хотя о морали в их положении и говорить то не хотелось. Они с ним, казалось бы за последние два года совместного проживания в этой комнате, переговорили обо всём на свете, о чём могли вспомнить. Эти бесконечные разговоры и неосуществимые мечты, немного обнадёживали и согревали их огрубевшие и очерствелые души. Ведь в человеческую справедливость и благородство они уже не верили. Хотя некоторые сердобольные соседи по общаге и приносили им то хлеба, то ещё чего-нибудь съестного, видя, как два узника современного жизненного «Освенцима», доходят до последней своей жизненной черты. Но этим двум бедолагам было уже всё равно, и лишь тихие слова благодарности шептали порою их беззубые рты, да равнодушные ко всему глаза, выражали какую-то затаённую признательность.
 
Виктор на какое-то время забылся и кажется даже заснул. Он почему-то увидел себя вновь молодым и сильным, как будто бы собирался на смену на свой завод, где он отработал без малого почти тридцать лет. Только вот, окружающая его обстановка напоминала ему его сегодняшнюю общагу. Рядом спал на матрасе Олег.
-Ты, чего лежишь? –обратился к товарищу Виктор,-айда на работу, а не то опоздаем!
-Не могу я, Витёк!- ответил ему Олег,- ты лучше донеси меня, а то я, похоже приболел, -жалобным голосом проговорил он.
-Ну, давай! - и Виктор схватил друга на руки как ребёнка и понёс к выходу, спеша в свой знакомый цех.
-А ты, почему Олежка такой лёгкий, как пушинка,-спросил его Виктор.
-Так не ели мы с тобой больше месяца нормальной пищи, кроме сухарей да лапши с водою,-проговорил Олег.
-Не может быть! - возразил на это Виктор,- я смотри, какой сильный…! 
-Это тебе только так кажется,- ответил ему Олег. И тут Виктор увидел, что и руки и ноги его такие тонкие как спички, и сквозь его прозрачную кожу можно было разглядеть кости.
-Неужели это я? - снова спросил кого-то Виктор, и уже не смог больше держать на руках своего товарища. Какая-то неудержимая сила тянула его к земле всё сильнее и сильнее. И тут Виктор понял, что он летит вместе с Олегом в какую-то глубокую и зловещую бездну…
В этот момент, кто-то дотронулся до его плеча. Виктор открыл свои глаза и увидел в комнате двух сотрудников милиции в серых милицейских зимних бушлатах.
-Ты чего, спишь что ли? –спросил его один из них, и Виктор узнал в нём местного участкового Назарова Андрея, с которым ранее несколько раз имел неосторожность встречаться по долгу службы последнего. Тот брал с него несколько раз письменные объяснения по факту местных дебоширств, но это было так давно казалось Виктору.
-Когда окочурился дружок-то твой? –снова спросил его участковый, при этом доставая какие-то бумаги из своей полевой армейской сумки.
-Точно не знаю,-тихо ответил Виктор. –Может вчера, а может сегодня ночью,-вновь прошептал он. Другой сотрудник милиции просматривал в этот момент паспорт Олега.
-Ещё старый, советский,-негромко произнёс он,- у таких как они обычно российских-то и не бывает, живут все в прошлом и одним днём.
-Ну, ладно, я пока пойду по соседям,- быстро проговорил Андрей и понятых поищу, а ты пока труп опиши и направление на вскрытие выпиши,-произнёс участковый обращаясь к своему товарищу, и быстрым шагом вышел из комнаты. Этот милиционер видя, что в комнате нет никаких предметов мебели, облокотился на подоконник, предварительно сдув с него залежавшуюся пыль, и начал составлять свои документы, иногда задавая те или иные вопросы Виктору. Потом в комнату вошла баба Маня с Анной Тимофеевной и расписались в протоколе в качестве свидетелей. В этот момент, где-то звучала музыка в исполнении Виктора Цоя: «Мы ждём перемен».
-Это в 240 играет,- произнесла быстро Анна Тимофеевна,- вторую ночь пьют, день рождение отмечают,- снова проговорила она и хитрым взглядом посмотрела милиционеру в глаза. –Они там частенько устраивают попойки,- снова добавила она, глядя подобострастно на стража порядка. Но тот не отвечал на её бурные изречения, а продолжал неспешно свою кропотливую работу. После чего дамы вышли из помещения, но Анна Тимофеевна всё продолжала что-то бубнить своим тихим голоском участковому инспектору, при этом размахивала своими худыми руками, как регулировщик на перекрёстке.
-Это что, твой ужин? -вдруг спросил милиционер Виктора, указывая кивком головы в сторону пластмассового стаканчика с солью и куском ржаного хлеба лежащего сверху на нём.
-Да,-тихо промолвил Виктор и печально улыбнулся при этом.
-В блокадном Ленинграде наверное выдавали больше,- грустным голосом произнёс милиционер и с каким-то сочувствием посмотрел на Виктора.
-Как же ты, до такого состояния докатился? – снова обратился к нему страж порядка, глядя внимательно в глаза Виктора.
-Да, так уж получилось, долго объяснять,- снова ответил тихо мужчина.
-Вед вы же выглядите как узники «Освенцима» или «Бухенвальда»,-снова негромким голосом произнёс милиционер и посмотрел печальным взглядом на Виктора и его покойного друга.
-Неужели всем кругом безразлично на то, как вы живёте? – вновь задал он кому-то вопрос. –А родные или близкие у тебя есть? – спросил он опять Виктора.
-Были когда-то, а теперь я никому не нужен, вот и живу пока здесь,-ответил Виктор и попытался подняться на колени, но не смог.
-Да ты, лежи, лежи или лучше присядь,-произнёс поспешно милиционер. –Ведь вы же здесь медленно умираете от истощения и голода, и человеческого безразличия со стороны людей,- снова сказал он. Но Виктор ничего не ответил, только тяжело задышал и на его лице появилась какая-то видимость улыбки, но видимо уже и сил у него не оставалось, чтобы улыбнуться. –На вот, возьми Виктор,- произнёс милиционер и положил рядом со стаканчиком горсть монет,- здесь немного, но всё что смог найти в своих карманах,- немного краснея сказал сотрудник милиции. –Может что из съестного сможете купить,-снова произнёс он.
-Спасибо,- тихо ответил Виктор. В этот момент в комнату зашёл Назаров.
-Ну вот, вроде бы всё,-быстро проговорил он,-соседей я опросил, ничего криминального здесь нет, типичный скоропостижник,-быстрым тенором промолвил он. –Поехали, у меня уже материалы горят, сроки поджимают,- добавил он. И оба сотрудника милиции быстрым шагом направились к лестничному пролёту, где их снова поджидала Анна Тимофеевна, которая быстро засеменила своим старушечьим шагом за ними, что-то по пути снова рассказывая и на кого-то опять клевеща. Только по коридору этажа опять разносился из музыкальной колонки голос Виктора Цоя сего хитом: «Перемен, требуют наши сердца…»

К вечеру подъехала муниципальная автомашина с рабочими, и забрав тело Олега, а с ним его паспорт и направление в морг на вскрытие, увезла свой скорбный груз по назначению.
-Смотри-ка Толян,-сказал один из рабочих,- опять  жмурик. –Сегодня уже четвёртый, что-то мрут они как мухи перед заморозками.
-Погода резко переменилась,-басисто произнёс прокуренным голосом второй уже немолодой рабочий,- давай бери его за ноги и клади на носилки, да айда потихоньку к труповозке,- снова проговорил он.
-Лёгкий какой,- опять произнёс первый рабочий, взяв с одного края носилки и приподнявшись направился к двери, неся в руках свою неприятную находку, с другого края за ним следовал чуть прихрамывая на правую ногу Толик.
-Поживёшь как он и ты таким же станешь,- смеясь ответил рабочий. –Похоже и его дружок тоже скоро кони двинет,-добавил он глядя вслед товарищу, на прощание обернувшись и безразлично посмотрев при этом на Виктора, который полусидя провожал их своим пока ещё живым взглядом. Виктор долгое время молча сидел на своём матрасе и с тоской взирал на опустевший полосатый матрас своего друга. Вспоминая про себя их последние разговоры при жизни, и в каком-то полузабытье думал только ему одному известные думы.
Так пролетел ещё один день. Спустя неделю, в одну из тёмных и ранних ночей, которая быстро спускается в это время года на эту землю, Виктор как обычно лежал на своём привычном месте. Ему не хотелось ни есть, ни пить; жизненные силы постепенно покидали его, и Виктор понял, что приближался теперь и его час расставания с этой привычной для него земной жизнью. Сердце стало стучать всё медленнее и медленнее в его впалой груди, переставая прокачивать его густую кровь по венам и артериям. К тому же ещё сильнее ныло в правом боку, он догадывался, что это болела печень. По всей вероятности у него был гепатит «С», это последствие его беспробудного и бесконтрольного пьянства в последние годы. Но Виктору уже было всё равно.
-Об этом узнает лишь патологоанатом при вскрытии,-думал про себя он,- но теперь это не имеет для меня уже никакого значения. Виктор стал задыхаться, но позвать на помощь он никого уже не мог своим и так ослабевшим голосом. Только лишь слабый гортанный хрип вырывался у него из груди. Виктор понимал, что смерть уже близка. Сделав последний глубокий вдох, он уже больше не выдохнул, как это он делал миллионы раз в своей жизни. Лишь зрачки глаз медленно закатились за его верхние веки уже навсегда. Он пытался ещё перекреститься в последний момент своей жизни, но его рука, как плеть в своём последнем движении обессиленно упала на его исхудавшую грудь и замерла навечно. Это было его последнее дыхание. Так и остался лежать он узник современного нашего «Освенцима» в одной из многочисленных комнат этого общежития, в своих грязных тёмно-синих спортивных трико, в давно не стиранной светлой майке, босой, никому не нужный и никем не любимый человек, а теперь лишь только труп. Лишь рядом с телом стоял полусмятый пластиковый стаканчик, на дне которого лежали крупицы крупной соли, а рядом валялся на грязном полу небольшой огрызок ржаного куска хлеба, искусанный недавно человеческими дёснами.

Бездыханное его тело обнаружила бабка Маня через два дня после его смерти. Она быстро заглянула в комнату, как это делала много раз, и сразу же сообразив, что произошло, мигом выбежала наружу. А после снова выезжала бригада скорой помощи, выходил местный участковый усталый и злой, прибыла неторопливо местная служба по вывозке и транспортировке бесхозных трупов. И вся эта жизненная карусель снова завертелась в своём нескончаемом круговороте жизни, служа порою тем, кто из неё безвольно ушёл.
Лишь только на местном кладбище, в том углу где обычно хоронят так называемых «бесхозных» покойников, появилась ещё одна свежая могила. На которой сверху был вкопан сосновый, свежеструганный, не крашенный колышек с такой же деревянной табличкой. Где масляной краской был выведен старательно номер-237, а рядом с ней на соседней могиле, высился похожий колышек с табличкой за номером-236. Два закадычных друга снова встретились вместе, только уже в иной жизни, так не похожую на нашу.