Роман Объединение Физики. Ч. 2, гл. 11

                ХI

  - Ровно через минуту - ты слышишь? - поворачиваешь вот эту ручку в обратном направлении до упора, не забыла, надеюсь?.. - бледный и потеющий хрипло рычал Кипарисов в самое ухо перепуганной, взволнованной Зине, сидящий перед ним смирно на стуле, с каждым словом всё ниже наклоняясь к ней, к самым волнам её каштановых волос.
   Гудели, позванивали, вибрировали провода; горькое и тёрпкое, казалось, разлито в воздухе электричество.
   - Игорёк, ты не бойся, всё будет нормальненько,- с беспредельной жалостью и нарастающим ужасом смотрела Зина, задрав вверх нос и очки, на страшно изменившегося, подурневшего Кипарисова с дёргающимися губами, стараясь ухватить его холодную, уворачиващуюся руку.- Если не хочешь, если у тебя есть сомнения, то - может, не надо? Может быть, отложим эксперимент? Ну его...
   У Кипарисова сейчас же сделалось такое выражение лица, будто его миллионом вот-вот одарят. Радостно сверкая глазами, головой закидал вверх-вниз, соглашаясь; расплывшееся в улыбке лицо его стало всходить над столом, как солнце. И тут он заметил насмешливо, кривой молнией сложенные губы Коперника, на него издали с надменностью поглядывающего.
  - Нет-нет, что ты?- мрачнея, поспешно сказал он.- Решил - значит, сделаю, надо так надо... Ведь ты утверждаешь, что все расчёты верны? Я верю тебе,- взглянул он коротко и кротко в этот раз на Зину.
   Зина горячо, в сотый, наверное, раз принялась объяснять, что волноваться нет причины, что с формулами не поспоришь - математика вещь упрямая... Зашуршала листочками, заиграев тонкими пальчиками, демонстрируя свой мелкий аккуратный почерк, разлитый ровными фиолетовыми строчками на листах, называя по памяти все формулы до одной, какие требовались, ссылаясь тут же на мировые авторитеты с громовыми именами, суетилась и щебетала, как птичка, пела нежненько, вертела в широком, модном, отложном горле свитера бархатной своей шейкой. Но Игорь был так сильно напуган, истёрт свалившимся на него испытанием, что кроме бегущих по бумаге тонконогих паучков и букашек ничего не видел. Он кашлял в кулак, кивал, как будто соглашаясь, головой, и безропотно слушал только с одной целью - чтобы подольше потянуть время. Спрятал трясущиеся руки за спину, раскачиваясь над столом.
   Коперник, выставив свой тощий, юношеский зад в мятых штанах, крутился чуть в стороне от влюблённой парочки, выясняющей непонятные для него отношения, возле высоких, каменных мотков проводов, сваленных в углу комнаты, по которым, как по жилам, бежала невидимая электрическая кровь. Кряхтя и едва слышно чертыхаясь, устраивал тяжеленные кольца поудобнее; был погружен в расчёты, которые настойчиво и всё более значимо начинали звучать у него под черепом.
  - Знаете,- стал вдруг задумчиво мычать он себе под нос,- у меня есть некоторые опасения насчет правильности наших выводов,- он, схватившись за подбородок, нервно припал на стул, поднялся.- Чёрт его разберёт... Но проверить, правы мы или нет, можно, увы, только при помощи опыта, то есть...
   Кипарисов, казалось, этих слов только и ждал, он затрясся с каким-то обуявшим его дьявольским восторгом:
   - Ну зачем, спрашивается, когда нам вот-вот отправляться на опасное задание, нужно зерно сомнения сеять, воду мутить?- гнусаво закричал он на застывшего от этого неожиданного взрыва Коперника, некрасиво выбрасывая в стороны локти и поворачивая к тому  перекошенное, пошедшее красными пятнами лицо. Зина поспешно отвернулась в сторону, опустила стыдливо глаза, горестное что-то промелькнуло у неё во взгляде, будто преддверие какого-то неизбежного, несладкого прозрения.
   Коперник виновато развёл руками.
   - Не считаю себя в праве молчать,- сказал он серьёзно и несколько сконфуженно.- Но отправляться в прошлое надо - я же с этим не спорю - без этого шага мы с места не сдвинемся.
   - А кому - надо? Мне, тебе, ей, человечеству? Это же чертовски опасно, это - впервые! Гагарин и тот именьше рисковал...- Кипарисов забегал по комнате, разбрасывая в стороны кисти рук, шипел и сутулился, точно сдуваться начал, голову назад в отчаянии запрокидывал.
   - Игорь...- с укоризной прикрикнула Зина, покачала головой, зацокала языком.- Ай-яй-яй, как не стыдно...
   - Что - Игорь? Что - Игорь?- обернулся к Зине Кипарисов, широко и гневно раздувая ноздри.- "И-и-игорь!"... Я ведь обыкновенный человек, и мне тоже присуще чувство страха - а ты как думала? Чего ради я должен рисковать своей жизнью?
   - Что ж,- вскочила со своего стула Зина, решительно поправляя на носу очки, дёргая съехавшую на бок юбку, бледнея.- Иди ты, смельчак, ручку будешь крутить, а я уж с Андреем отправлюсь в неизведанное...- Давай! Ой, что же ты замер? Тоже мне мужчина, называется...- с возмущением, перешедшим в ледяное презрение сказала она.
   В Кипарисово точно молния ударила.
   - Что-о? Так, а-ну пойдём прыгать, товарищ Коперник!- мгновенно поменялся он и, схватив Коперника за локоть, потащил того к искрящемуся оранжевым и голубым кольцу на полу. Коперник в ужасе развалив глаза, стал неистово от него отбиваться, в пол ногами упёрся.
   Зина, задрав рот, истерически захохотала.
   - Куда, куда?- заплелескала она широкими крыльями рукавов.- Поле-то, как надо, ещё не заработало...
   Кипарисов, бросив сражаться с Коперником, немедленно вернулся и камнем уселся на стул.
   - Так,- унимая дыхание, обрушив сжатые кулаки на стол, прохрипел он, вытер затем запястьем влажный лоб.- Объявляю минуту готовности. Включай поле, Зина, пусть канал времени хорошенько прогреется. Андрей, ты - на кухню за коньяком. А я, пожалуй, чуть посижу... Фух...
   Коперник, спотыкаясь обо всё, что попадалось ему под ноги, с вытянутыми вперёд руками поплёлся и вернулся, когда назначенная Игорем минута давным-давно истекла. От него густо попахивало спиртным, глаза нездорово блестели.
   - Уже хильнул, чертяка,- с завистью сказал Кипарисов, схватил с тонкой стеклянной шеей бутылку, плеснул себе в стопку бурого побольше.- Значит, мне усиленную можно...
   Расплескав на стол, выпил тотчас же.
   - Ну, мальчики, с вами каши не сваришь...- сказала Зина, устало приваливаясь на спинку стула, с изумлением глядя то на не в меру раскрасневшегося Игоря, то на подавленно примолкшего Андрея, со скрытой  нежностью.
   Скоро Кипарисов и Коперник, пьяненько обнявшись, болтали, грубовато гоготали и называли себя космонавтами.
   - Мы работать будем, или нет?- тяжко, обречённо вздыхая, спросила Зина, устав уже ждать и делать им замечания.
   - Девять, восемь, шесть, пять, четыре... - начал считать Кипарисов, поднявшись и торжественно выпятив грудь и расправив плечи.- ...три, два, один... Включай, Зина!
   - Включа-а-аю!..
   - Присядем на дорожку!- пырскнул совсем пьяненький Коперник с окрасневшим носом, тоже натягивая на лицо маску торжественности и печали.
   В широком кольце на полу веселее забегали, заскакали голубые, жёлтые колючие искры.
   - Может, вообще на завтра отложим, ну его?- жалобно искривив лицо, Игорь негромко выдал.
   Зина Только руками всплеснула.
   - Ручечку, ручечку не забудь вернуть в первоначальное положение ровно через минуту!- почти прорыдал Игорь, понуро направляясь к открытому временному порталу, толкая перед собой оробевшего Коперника. Оба они встали у края развёрнутого на полу огненного кольца, очерченного проводами, в котором бурлила каша из времени и пространства, слегка пригнулись, словно прыгуны в воду, откинув назад руки и и туда-сюда покачиваясь.
   - И-и-и...- провалившимся голосом пропел Кипарисов, то приседая, то выпрямляясь, и вдруг - бурные, отчаяные веселье и восторг заполнили всего его. Он в буйном припадке звонко, рассыпчато рассмеялся, зажмурил глаза и опрокинул назад голову.
   У Зины по лицу в чёрной волной разлился страх.
   - Всё, хваит! Не надо, мальчики!- почуяв что-то не недоброе, тяжёлое, заверещала она, ринулась, чтобы их удержать, но в этот момент они, высоко подпрыгнув вверх, на мгновение зависнув над кругом,- исчезли...
   Зина стремглав бросилась к экрану, к заветной на панели курносой точечке. Подвинув близко очень  к самим очкам, под которыми тревожно сверкали её громадные глаза, усатый тикающий циферблат часов, она, положив подбородок на кулак, упёрлась в него взглядом и глядела, как секундная стрелка нехотя ползёт, перешагивая изогнутые циферки; внизу, под столом  у неё но стала нервно выплясывать нога в комнатной дырявой туфле Коперника.
   - ...пятнадцать, двадцать пять, тридцать...- теперь вслух стала считать она, облизывая пересохшие губы, и готова была пальцами эту чёртову стрелку потащить вперёд.- ...пятьдесят пять, шестьдесят!- она с грохотом подальше зашвырнула хронометр, обеими руками повернула, едва не сломав её, хрустнувшую под напором ручку. Тотчас испуганно обернулась: сноп сине-красных искр вырвался из вздувшихся глубин  кольца, в тлеющем кружеве огня нарисовался образ - сначала едва видимый и дрожащий совершенно обнажённого начальника лаборатории Стетоскопова, который, прищурившись, сурово погрозил Зине пальцем. Вдруг, сделав сальто-мортале назад, сверкнув худым, старческим задом и дряблой мошонкой, канул в небытие. Как только, описав полный круг, его коричневые, истерзанные пятки пропали, из всё ярче разгорающихся сполохов на Зину, клацая зубастыми челюстями, понеслась бородавчатая акулья пасть. Зина не сдвинулась с места. Облив Зину холодными колючими брызгами и канализационной вонью, извиваясь и дёргаясь, грозный хищник, сделавшись вдруг прозрачным, промчался сквозь неё. Едва от зловония и испуга не лишившись чувств, крестясь и нашёптывая молитвы, ещё раз дёрнула ручку, ещё и ещё... Но ни Кипарисов, ни Коперник не появлялись, только гуще стали вырываться из кольца на полу огненные столбы и треугольники, шипящим дождём рассыпаясь по полу, между шкафами и панелями, золотыми брызгами прикатываясь к самым ногам Зины. На стенах, качаясь и приседая, пугающие бегали блики и тени. Зина, заплакав горько, закрыв лицо руками, скатилась на пол без сил, очки слетели у неё с носа, она очень тоненько и жалобно подвывала, уткнувшись лбом в колени.
   - Господи, что я за дура такая, зачем мне всё это это нужно было! Что теперь делать, как спасти их? Пропали, пропали, милые, отчаянные мальчики... Игорёк любименький мой!
   Откуда ни возьмись чуть ей не на голову с грохотом выпали Игорь и Андрей, прямо, показалось, из треснувшего, заклубившегося потолка, дёргая ногами и мерцая белыми испуганными лицами.
   - А-ха-ха-ха...- зарыдав от счастья, Зина устремилась к ним обниматься: громко плямкая, исцеловала раскрасневшихся от смущения героев.
   - Ну-ну-ну...- строгим басом забубнил Игорь, отстраняясь от назойливых губ Зины, и оттаскивая её от закаменевшего, пылающего от смущения и удовольствия Коперника.- Обычное дело, слетали в неизведанное - вернулись... Вернулись же? Ты ручку крутила? Крутила. Ну вот, видишь, я же говорил - всё будет нормально...
   Зина, не слыша ничего, словно потерянная, трясла головой, слёзы градом летели у неё по щекам;  крепко ухватив Кипарисова за руку, с трепетом вглядывалась в его лицо. Глядела на него так, точно он с того света вернулся.
   - Да, да...- шептала она распухшиеми  от рыданий губами. Сбиваясь, она рассказала, что было, как заведующий лабораторией с голым задом перед ней скакал...
   - Слыхал? - с наигранным осуждением качая головой, сказал Игорь Копернику.- Вот так, оставь на минуту...
   - Я чуть с ума не сошла, - жаловалась им Зина, размазывая по щекам тушь, от счастья подхохатывая.- Я думала, что вы никогда не вернётесь, что вы погибли... Я в отчаянии все кнопки на пульте нажимала - уму непостижимо, и - ничего...
   - Что ж, не женское это дело - подвиги совершать,- уронив Зине в объятия гривастую голову, назидательно пробубнил оттуда Кипарисов.- Здесь нужны бойцы, рыцари.
   - Да, да,-  таяла от счастья Зина, признаваясь себе, что, наверное, прав Игорь. Да ей и наплевать на все правды на свете теперь было, кроме одной - что живой он остался.
   Игорь, зашуршав, вытянул из-за пояса газету, протянул Зине. Был молчалив и почтительно, торжественно собран. Дата на газете стояла - 1939 год, число и день совпадали с нынешними.
   - Мама моя родная...- взглянула потрясённая Зина.- Неужели, и правда, у нас всё получилось?
   - Почти,- делово сказал Андрей, выступая из тени.-  Сам процесс смоделировали верно, а вот мелкие детали - тут есть над чем подумать...
   - Представь: прыгаем, летим, опускаемся...- шевеля длинным, тонким носом, вмешался Игорь, перебивая Коперника и многозначительно показывая ему на бутылку со звёздочками.
   - Как - летим? Как - опускаемся?- придя, наконец, в себя, требовательно и сурово теперь заговорила Зина, вспомнив, что она всё-таки учёный, физик и должна преданно служить делу знания.- Обрисуй, пожалуйста, всё поподробнее.
   - Ну летим и летим...- напрягая кожу на лбу, замычал Кипарисов, пальцами у Андрея перед носом защёлкал.- А что там было-то?- взглянул беспомощно на того.
   - Сначала ничего достойного внимания...- Коперник, высунув кончик языка, наполнил рюмки.- Аромат еле уловимый (действительно, полился шоколадный аромат коньяка) - довольно, скажу, необычный, но - приятный, похоже на индийские ароматные палочки, и всё тело будто ветром горячим обдуло. Твоё здоровье, Игорь!
   Они выпили.
   - Да, запах странный был, прикосновения к коже, будто ладошек, нежные такие... Дребедень какая-то...- с наслаждением чувствуя, как разрастается в солнечном сплетении сладкий горячий ком, сказал Игорь.
  - Нет, не дребедень вовсе это, не дребедень! - возмутилась Зина, сверкнув в него стёклами очков,- всё главное! Неважных мелочей в нашем деле не бывает.- И сейчас же под оскорбленным взглядом Кипарисова стушевалась. Игорь сначала хмуро, недовольно продолжал, а затем разулыбался, артистично шевеля длинными, подвижными кистями рук:
   - Ну а потом - да; было чему удивиться. Приземлились мы в этой же самой квартире, где мы сейчас находимся, только, получается, много лет назад... Обстановочка, разумеется, другая совершенно, весьма простенькая... Раскладушечка продавленная прямо под ногами у входа стоит, шифоньерка невысоконькая какая-то, чёрная тарелка радио под потолком на проводе болтается - бубнит о чём-то тихонько женщина-диктор из неё... Но всё какое-то искажённое, ненастоящее, что ли, как в кривом зеркале отражённое: один угол предмета выпирает, а другой - вогнутый, колеблется, туманом покрытый; шифоньерка как-то на одной ножке устроилась, как стоит - непонятно; из этой самой радиоточки на стене - представляешь - нос человеческий растёт, страх и ужас просто  - с чёрными, волосатыми ноздрями, с розовинкой и с прыщиком - шевелится, как бы разнюхивает... На улицу из окна выглянули - все дома, вроде, на своих местах стоят, как и сегодня у нас, только всё намного скромнее, рекламных вывесок на стенах нет, а те которые есть - рукописные они. Всё плоское какое-то, говорю, серое, неприглядное...- Игорь нервно хохотнул.- По улице отряд красноармейцев идёт, чеканя шаг по брусчатке, в шинелях, в островерхих будёновках, красные звёзды на лбах горят, а винтовки у них прямо из плеч растут, буквально, как продолжение, ясно видно, что шинель переходит плавно в деревяшку и дальше в штык, и лица у всех, одинаковые... слушай, это же было лицо - вашего Стетоскопова... ё-маё...- Игорь изумлённо примолк, поглядел на Зину, как та, раскрыв пышный рот, слушает.- Смотрим, значит, дальше,-продолжал увлечённо он.- Замечаем тут с удивлением: дома-то, оказывается, какие-то странные, и странность эта заключается в том , что окна на стенах расположены неровными рядами, не одно рядом с другим, а - как попало, вкривь и вкось, как-будто строители пьяные были, саботаж или - диверсия...
   - Слушай, только минуту в тоталитарном в прошлом побывал, а словечек уже набрался ихних революционных...- язвительно заметила Зина.
   - Слушай дальше,- плавно и требовательно, как дирижёр, взмахнул кистями рук Кипарисов.- Тут хлопает дверь, тревожно оглядываемся: и что ты думаешь?- в комнату входят ноги...- снова Игорь нервно хихикнул.- Обыкновенные человеческие ноги, на коленях штаны пузырятся, синие полосатые носки, потёртые шлёпанцы. Передвигается и передвигаются себе, значит, как им, ногам, и положено; только выше этих ног - ничего, пустота..
   - И этой... задницы тоже не было?- смущаясь, дёргая на носу очки, спросила Зина. Кипарисов долго смеялся остроте, одобрительно похлопывал Зину по плечу.
   - Тут наш Игорь в дверь ломанулся,- сердито заметил Коперник, давно молчавший,- да и мне, если честно, не по себе стало. И вся реальность стала двоится от поднятой вибрации, рушиться...
  - Ничего этого не было,- возмутился Игорь, неуклюже делая знаки Андрею, чтобы тот молчал.- Я просто споткнулся, чуть не упал...
   Зина головой, закачала, порицая, по обыкновению своему язычком зацокала.
   - Как хотите, я могу и не рассказывать,-  фыркнул Игорь, обиженно отвернулся. Конечно, Зина немедленно бросилась Кипарисова уговаривать, и он, щёлкнув зажигалкой, закурив, стал важно продолжать из облака дыма:
   - Вошли, значит, эти самые ноги, и тут страшный крик потряс воздух... Причём - не мой, а вот этого юноши (галантный кивок в сторону Коперника), который тоже, надо отметить, отнюдь не безмолвствовал ( тут уж Андрей, взмахнув своими непокорными вихрами, бурно запротестовал, потом тяжко вздохнул и чистосердечно признался: "Это правда!") - и, как будто услышав наш крик, как бы пробуксовав на месте, ноги мгновенно умчались... И тут началось тако-ое!.. Примерно то же, что и ты, Зина, видела,- снопы искр, целый их потоп,  вой, истошные стоны, словно с того света... Только голых мужиков не было. Сексуальные видения, милочка! - назидательно взмахнув в воздухе пальцем, бросил упрёк Игорь.
- Можно предположить,- задумчиво сказала Зина, не обращая никакого внимания на колкости Игоря,- что эти ноги, точнее - человек, которому они принадлежали, видел не вас с Андреем, а тоже только ваши убогие нижние конечности... Вот такой странный излом пространства получается...
   - Я тоже об этом подумал, - сказал Коперник.- Да, что-то мы недоучли.
   - Почему - "убогие"?- Кипарисов оглядел свои коленки.- Нормальные ноги.
   - Вот вам и к бабушке в гости слетали, - разочарована прокуковала Зина. - А напланировали: и клад разыскать, и к самому усатому тирану в гости пробраться... Как глупо! Нет, мы тут хлебнём, мне кажется...
   Коперник энергично запротестовал:
   - Ничего страшного не произошло, я настаиваю на этом! Произведём корректировку программы, просчитаем ещё раз всё тщательно, да, ребята? Главное - принцип верен... Мы же реально в прошлом побывали, это невероятно, друзья! Я это же величайшее событие в истории! Я буду писать об этом статью непременно, возможно - уже сегодня ночью... Ограниченность доступной информации, слабая программа...- покусывая палец, задумчиво произнёс он; тотчас стал внутренне собран, замолчал. Схватив какой-то лоскуток и карандаш, стал быстро строчить.
   - Дома с кривыми окнами, репродуктор с человеческим носом,- с восхищением и лёгкой завистью глядя на гениального Коперника, сказала Зина.- Ноги какие-то самодостаточные...- она, приуныв, хмыкнула.- Хорошо хоть не птеродактили... Кстати, откуда газета? Это прекраснейшая и неопровержимое доказательство свершившегося, мальчики!- воодушевилась, расцвела.
   - Коперник со стола успел хватануть,- поблескивая глазами, с черной завистью прогудел Кипарисов.- Как только начало всё рушится, и мы вверх томашками подлетели в воздух. Да он просто ближе к столу стоял, а то бы газета была моя, я бы тоже не растерялся...
   - Времени терять было нельзя, пространство стало быстро схлопываться,- отрываясь от писания, заметил Андрей.- Надеюсь, фактом похищения газеты никаких фатальных изменений в будущем я не произвел. Мало ли и в наше время газет и других подобных предметов бесследно исчезает? И кто знает- чьими стараниями...
   - Всё правильно ты сделал!- звонким голосом поддержала его Зина.- Я эту газету завтра под нос Стетоскопову суну, пусть Рудольф Емельянович задумается над своей незавидной ролью в научном процессе!
   - Бесполезно,- махнул рукой Кипарисов.- Этот тип - отъявленный реакционер, недаром он без трусов с самим чёртом в обнимку носится, сволочь такая...- сверкнув белыми зубами, пошленько приулыбнулся.
   - Тише ты! - шикнула на него Зина, оглядываясь и крестясь.- Может, ты и прав,- тихо, таинственно заговорила она.- Чёрт (снова знамение на грудь) в приятели к себе только представителей мракобесия выбирает. Наверное, душа Рудольфа Емельяновича чёрная, злая, в какие-то моменты покидает тело и творит неправедное... А, может быть, и даже - скорее всего - очернить чёртушка товарища Стетоскопова хочет в наших глазах, рассорить нас,- таковы его методы,  лукавого. Входит в образ завлаборатории и порхает там и здесь, смущая нас. Но ему не удастся вбить клин между нами!- горячего засверкав глазами, она обвела взглядом тёмные углы комнаты, вверх кулачок победно взбросила.- А этот, тоже хорош,- барин, Николай Николаевич? Помнишь его злобный предостерегающий голос в той странной телефонной будке посреди заснеженной пустыни?
   - Что я прекрасно помню, так это его  сахарные кренделя, милочка,- осуждающе забубнил Кипарисов.- И ещё его похотливые глазки, которыми он тебя оглаживал, гадкую его, целлулоидную лысину. Ещё один яркий представитель сил регресса. Администратор, служака до мозга костей - и больше ничего, вне этого его не существует.
   - Правда твоя... А гадкий шабаш у Бобровщикова ты не забыл, миленький?- почувствовав упрёк, лукаво прищурила глаза Зина, поймала руку Кипарисова и острыми коготками пребольно сжала. Игорь только глаза к небу вознёс.
   - У меня появилась идея друзья, стойте!-  решительно заявил Коперник, пресекая разбушевавшаяся страсти.- А что если нам мозг живого человека использовать?
   Зина и Игорь были немало удивлены подобным предложением.
   - Пригробить кого-то?-  (Кипарисов, присвистнув, возмущённо и весело).
   - Так-так, говори, Андрей - это очень интересно! (Зина, вскакивая и ладонью стараясь зажать рот Игорю)
   - Размышления мои вот в чём состоят: нам никогда, кажется, не достанет всей полноты информации о том или другом отрезке прошлого - вот вам кривые окна, ноги без тела и странные красноармейцы, другие неожиданные сюрпризы. Время объёмно, многопланово, а отнюдь не прямолинейно. Мы ведь ничего не знаем о свойствах временной спирали. Откуда она идёт? Куда движется? И что это вообще такое - время? Живое существо? Мистика? Нам всё это только предстоит выяснить. Чтобы воссоздать нужный нам отрезок времени, нужно всё знать о пространстве, которое и составляет его, из которого оно построено, или, возможно, никие ключевые моменты пространства, а можем мы знать всё или почти всё? Вряд ли.
   - Нет, не можем,- хором ответили Игорь и Зина, ожидая дальнейших разъяснений.
   - Мы даже не жили в том времени, куда хотим отправиться, поэтому вложить в программу компьютера верные на все сто данные - никак невозможно... А вот живой человеческий мозг  хранит самые мельчайшие подробности прошедшего - так ведь? И об этом даже не подозревают человек, потому что большая часть информации покоится в его подсознание - это же азбучная истина, об этом все знают! И наша задача - активизировать те участки мозга, которые отвечают за необходимую для нас информации. И если мы извлечём все мельчайшие детали искомого пространства-времени, тогда картина прошлого засияет во всей своей красоте и полноте! Да, нашу систему придётся перестраивать, но у меня вполне созрели решения возникших проблем...- Растолкав загипнотизированных Кипарисова и Ветрову, он, очень довольный, с горящими глазами примостился перед экраном, защёлкал клавишами, и на экране побежали бесконечные ряды цифр и замелькали бесконечные паутины таблиц.
   - Так... так... и - так...- бормотал Андрей, словно виртуоз-пианист, вытворяя на клавиатуре пальцами что-то невообразимое; Зина и Игорь только рты открыли.- Всё, готово!
   Сорвавшись с места, он полез в один из углов, в котором навалена была гора железного хлама. Раздался звон и грохот, покатились, подпрыгивая, алюминиевые трубки, забренчала медная проволока, выпрыгнувшая из рыжего, переливающегося, как огонь, мотка; рассыпались, тарахтя, мелкие гвоздики из консервной банки, и разлился настоящий сверкающий дождь на полу. Андрей, упрямо двигая локтями, кряхтя, всё углублялся и углублялся в груду металла и, наконец, обнаружив то, что искал, перестал греметь. Он выбрался и вернулся к столу, держа в руках блестящее металлическое кольцо небольшого диаметра, отдалённо похожие на зубастую шестерёнку, по сторонам которого болтались усики разноцветной проволоки.
  - Вот, - весь светясь, Андрей продемонстрировал сие странное приспособление.- Удивительно, но я предполагал такой вариант, поэтому - заготовил это считывающие устройство мозговых электромагнитных волн.
   - У како-ой!- восхитилась Зина.
   - А что это - "испанский воротник"? Кого пытать будем, коллеги?- брезгливо покосился на замысловатый прибор Кипарисов.
   - Мы никого не станем мучить!- почти вскричал возбужденно Коперник.- Наоборот: это будет акт любви и милосердия,- милосердия по отношению ко всему человечеству, потому что, если в этот раз сбоя в нашем эксперименте не произойдёт - а я в этом совершенно уверен - то человеческая цивилизация будет поставлена на порог новой золотой эры. Мы сможем вмешиваться в исторический процесс, изменить полностью его ход! Человечество обретёт, наконец, своё долгожданное, вечное благоденствие...- просветленным взором уставился куда-то в стену, за развернувшиеся перед его мысленным взором горизонты.
   За стеной шумели, ржали и били копытами соседи, очевидно, пьянствуя.
   - Подожди. Что ты конкретно собираешься делать?- взбрасывая на нос очки, спросила Зина, с подозрением глядя на то, как Коперник привинчивает нервы- проволочки, дрожащие на кольце, к клеммам на квадратном, сверкающем никелем приборе.- На кого ты собираешься одевать эту штуку?
   - Нам нужен пожилой человек, правильно?- горел весь от желания действовать, действовать, действовать Андрей.- Есть такой кандидат!
   - Кто?- хором вскричали Зина и Игорь.
   - Бабушка Мазай, соседка. Она здесь, в нашей коммуналки прожила всю свою жизнь, в крошечной комнатке своей.
   - Почему - Мазай, и - бабушка? Здесь какая-то нестыковка. А зайцы будут?- тотчас отозвался, гоготнул Кипарисов. Наивный Коперник не понял, уставился на него, прихмурившись.
   - Фамилия у неё такая - Мазай; Мазай Вера Онуфриевна, пенсионерка республиканского значения,- пояснил он.- Ударник коммунистического труда.
   - Ага, раз человек пожилой, пенсионер, значит можно на нём отвязаться по-полной, oхмурить, обдурить несчастную старушку... Я вот насчёт ентого самого в собес сейчас дёрну!- гневно метнул в Андрея молнию бровей и глаз Кипарисов, заржал следом.
   Коперник озадаченно примолк.
   - Никуда он не пойдёт, этот шут гороховый, - пришла ему на помощь Зина  и с размаху назидательно хлопнула Игоря пониже спины.- Он, как всегда, дурачится. Пора уже привыкнуть к его идиотским выходкам.
   Игорь запрыгал с ноги на ногу, задирая высоко коленки, выкрикивая, что малых деток обижать нельзя, по попкам ладошками их хлопать.
   - Послушай, Андрей,- озадаченно заговорила Зина.- И правда, если подумать... Человек ведь действительно не будет отдавать себе отчёта в происходящем. Аморально это, да и вообще - опасно!
   У Коперника вдруг стало очень надменное, железное выражение лица, показалось на мгновение, что он намного умнее, расчётливее, чем могло бы показаться на первый взгляд, что он бабку хоть на тот свет отправит, лишь бы добиться намеченных целей.
   - Никакого риска,- как бы предостерегающие поднял он вверх ладонь .- Она-то останется здесь на стуле сидеть, а вот мы с вами снова неизвестно куда отправимся. Только...- он на мгновение примолк, пристально вглядываясь в лица физиков.- Ей денег придётся дать, без этого она пальцем не пошевелит,- такая у неё натура. А я.... А у меня... В общем, я - пуст...
   - Люди гибнут за металл,- пропел Кипарисом голосом Плачидо Доминго, и это получилось у него весьма неплохо, красиво и внушительно; Зина с нескрываемым удивлением на него посмотрела.
   - Денег дадим, не сомневайся,- с готовностью, поразившей её саму, она устремилась к своей сумочке; щёлкнув замком, она достала кошелёк.- Сколько надо?
   - Да пару-тройку червонцев всего, для неё это большие деньги.- Коперник двумя пальцами осторожно взял хрустящие бумажки. Он ушёл, гордо, как Курчатов, подбрасывая наверх непослушные свои вихры. Через пару минут он вернулся, держа под крошечный её остренький локоток хорошо сохранившуюся старушку лет восьмидесяти с хвостиком, с недоумением поглядывающую вокруг; на губах её струилась тихая, самодовольная улыбочка.
   - Ну чаво, чаво, милый мой, от меня хочешь? Вечно у тебя делы какие-то,- шепелявила она и подслеповато, хитро щурилась сквозь очки с гигантскими увеличительными стеклами.- Каких-таких денег подзаработать? За что енто? Хорошо, согласная я...
   Коперник удавом изгибался перед ней, крепко, точно петлёй, обвив ей руку своей рукой.
   - Посидеть-то всего и нужно часик на стульчике, да вот это колечко на голову надеть...- на лице Коперника снова ярко зазвучало, что старуху он хоть в печку зашвырнёт, чтобы добиться своих целей.- И за всё это...  Полтора червонца... - быстро выпалил он, посмотрев в противоположную от Зины и Игоря сторону.
   - Согласная я, согласная, говорю- без промедления проворковала старушенция, заблистала своими чёрными бусинками глаз под стёклами.- А чаво - можна! Если только посидеть... Куды идти-т, милок?
   Её бережно усадили на стул перед экраном компьютера, надели на голову хищно сверкнувший колпак, и стала бабушка похожа на марсианина преклонного возраста. Коперник, сладко улыбаясь, как можно более отчётливо протарабанил:
   - Единственное условие, Вера Онуфриевна - думать о своей молодости, о довоенном времени, о 39-м годе. Вы помните, что тогда вокруг вас происходило? Нужно всё - в  точности.
    - Как же, хорошо всё помню...- взгляд  старушки потеплел.- Жизнь была хорошая, сытная, правильная, не то, что теперь... Э-эх...
   - Вот и замечательно, думайте, вспоминайте, наслаждайтесь прошлым, только представляйте всё как можно отчётливее, как вы находитесь здесь же, в квартире, только - очень, очень давно...
   - А чаво представлять, чаво ещё - отчётливо? Вся жизнь моя здеся проистекла - глаза закрою, вижу всё, как есть, минувшее...
    - Сидеть, бабуля, и - ни-ни - не двигаться, со стула не вставать! Вот тебе деньги, держи,- смущаясь и опуская глаза, сунул ей червонец и пятёрку Коперник.
   - Да сижу уж, чаво...- цепко облила взором бабушка ладонь Андрея, ухватила деньги и трепетно прижала их к плоской груди.
   Игорь и Коперник, взявшись за руки, боком, с опаской протанцевали какой-то странный танец к кольцу из проводов и, затравленно оглянувшись, попросили Зину включить поле. Бабушка Мазай, положив узловатые ладони на колени, прикрыла дрожащие веки.
   - Через минуту отключишь, да?- почти простонали Игорь и Андрей, и ей снова стало очень жалко их, глупых, отчаянных мальчиков.
   Зина как-то безрадостно клацнула клавишей, и вдруг - воздух зашипел, старуха покрылась с головы до ног голубым сиянием и - исчезла. Секунду все, находясь каждый на своей позиции, сохраняли изумлённое молчание. Коперник, перебирая ногами, мерцая ими, как спицами, стремительно подлетел к пульту, глаза в ужасе выкатил.
   - Ну, и где она, теоретик?- коротко, сдавленно крикнул ему Кипарисов вдогонку.- Гад! Убийца!
   - В прошлое провалилась, наверное,- прошипел белый, как снег, Коперник, падая задом Зине на руки. Кипарисов стал смеяться, как демон, схватился за живот.
   - Ничего не пойму...- бегал взглядом по экрану компьютера испуганный юноша.- Ошибка в расчётах, наверное...
   Зина пинком колена под зад отпихнула его.
   - Что- насовсем канула?- она в ужасе схватилась за голову, тоже залилась нервным хохотом.
   - Да не знаю я!- возмутился Коперник, начиная как маленький зверёк, отчаянно от неё отбиваться .
   - Немедленно возврати её! Ты, Нильс Бор долбаный...- стал наезжать на него Кипарисов.- Сматываться отсюда надо, ребятки! Пока не поздно,- очевидное предложил Игорь.- Срок теперь мотать нам придётся и немалый.
   - Я говорю, что не знаю, как!- сидя на полу, всхлипывал Коперник и вдруг, грохнув затылком, обвалился на пол и лишился чувств.
   - Не мужи-ик! - обругал Кипарисов, с содроганием и странным наслаждением думая, как бабушка Мазай летит кувырком в мировом пространстве, дёргая ногами в панталонах на резиночках. Очнувшись, Коперник, весь блестя от скользкого пота, вполз на стул и судорожно начал тарабанить по захрипевшим клавишам: экран вспыхивал и сотрясался, провода искрили, из кольца на полу вырвались потоки разноцветного тумана, вертелись пятна и росчерки на стенах и на шкафах, на потолке. Их плечи, бледные пятна лиц,  ящики, коробки, панели приборов вертелись в бешеном хороводе. Воздух, будто обидевшись, сдулся и, задрожав, с треском лопнул. Понеслись отовсюду жалобные стоны, шелест, шёпот. Лопотание многих губ послышалось, точно забурлила вода в ручье, глухо, придавлено. Кислый, ядовитый запах пепла ударил в нос, брызнул горячий ветер и дёрнул их за волосы, сдул лихо листы со стола - и полетел белый снег сеять на пол. Экран компьютера с треском лопнул, и из пульсирующего пламенем провала, глухо стуча об края досками, выдвинулся красный гроб и стал протискиваться с жутким скрежетом всё глубже и глубже в комнату. В гробу, сложив руки на груди, тихо лежала бабушка Мазай с чёрными пятаками глубоко запавших, горько прикрытых глаза, мраморно-белыми лбом и щеками, со вздутыми, как прокисшей торт, ноздрями и губами. Гроб, колыхаясь из стороны в сторону, выполз на стол, с грохотом обрушился на пол и, потрясая души гениальных физиков, настойчиво заскользил к их ногам. Мудрый Кипарисов, Зина и Андрей, толкаясь и подвывая, полезли с ногами на стулья. Гроб, ударившись об шкаф, остановился. Бабушка с глухим стоном поднялась, и дряблые щёки её стали трястись, почти отваливаясь с лица; губы, распахиваясь и смыкаясь, оголили чёрные, почерневшие, как земля, дёсны. Протяжно и жалобно застонала она, не открывая морщинистых, низко упавших век, вытянула кости рук и скрюченные пальцы к самым лицам оторопевших от ужаса учёных. Охнув, захрипев, она навзничь рухнула на подушку, набитую опилками, жидкое покрывало накрыло её с головой, и гроб, скрежеща и подрагивали, заскользил обратно к дыре, пышущей невыносимым жаром, в провалился в гудящее, поднявшееся высоко пламя, поглотившее его.
  - Да ты никак как точно убил её!- захохотал, как безумный, Кипарисов, с откуда-то взявшимся в нём остервенением замахиваясь кулаками на Коперника.- Теперь мы все из-за тебя, гад, пропадём, не простят нам высшие силы твоей самодеятельности!- волосы стояли у него на голове, как железная проволока. Коперник, отбиваясь от него одной рукой, дёргая головой,- другой нажимал клавиши и кнопки. Зина, забившись под стол, уткнув подбородок в колени, пронзительно визжала и трясла растрёпанной головой; очки она неизвестно где потеряла. Волосы рассыпались у неё по лицу, закрыв его чёрной стеной. Стены комнаты дрожали, шкафы, точно великаны, качались над ними, грозя вот-вот обрушиться им на головы. Коперник вскочил и, разбросав в стороны руки, едва удерживая равновесие на прыгающем полу, покатился к расставленным под стеной прибором. Из дышащей огнём дыры выпала чудовищных размеров акулья пасть,  полная острейших зубов; зверь, обведя свирепо выпученными глазами комнату, лязгая челюстями, шурша чешуёй по паркету - понёсся вдогонку ничего не подозревающему Копернику. Идеально скроенные ластообразный плавник и гигантский хвост принялись хлестать во все стороны, толкая чудовище вперёд. Затрещали под страшными ударами шкафы, хлынули с грохотом в разные стороны щепки досок и осколки стекла, точно бомба лопнула. 
   - Ой,  Андрюшенька, берегись!- заверещала Зина на какой запредельно высокой ноте, что на мгновение померкли все звуки в комнате.
   - Провода!- не оглядываясь, сопротивляясь бешеным порывам ветра, кричал Коперник.- Я перепутал провода! Красный - к синему нужно! А синий -...
   Переставляя, точно пудовые гири, ноги, он с трудом, продвигался к высокой скале из приборов, к который длинными нитками проводов, была привинчено металлическое кольцо бабушки Мазай. Чудовище, догнав, распахнуло над ним пасть, собираясь перерубить Копернику позвоночник. Изловчившись, Коперник вырвал проводок из клеммы и мгновенно пересоединил его. Ветер сейчас же утих. Пятна света перестали беспорядочно скакать, и только два покосившийся торшера у стола продолжали источать загадочную желтизну. Шкафы, панели, книжные полки - всё встало на свои места. Дыра в углу мгновенно закрылась, и омерзительная хищное чудовище растаяло, как наваждение. На стуле восседала бабушка Мазай, будто и не исчезала, - живая, розовая, в металлическом колпаке на оттопыренных ушах и седом узелке волос. Тихо жужжало в приборах и проводах мирное электричество. Все кинулись её обнимать, целовать; ощупывая, дёргали за руки и плечи, а Зина, вдруг затягав носом, разревелась.
  - Вы живы, слава Богу...- глотая слёзы, слабо произнесла она и лишилась чувств, упав на руки подскочившего Кипарисова.
  - А чавой это такое было?- крутила из-под обруча глазками-бусинами бабушка, оттолкнула от себя не в меру расчувствовавшегося Коперника.- Ну будя, будя, зацеловали совсем!
   Зине налили полстакана коньяку, и она, тихо попискивая, задыхаясь, отпила глоток.
   - А ещё можно туды?- обводя всех масляными, самодовольными глазками, начавшими куда-то течь, спросила вдруг порозовевшая старушка, её морщинистое лицо осветилось изнутри каким-то видением.- Мужчинка голый там бегает какой-то, ничейный вроде...- пошловато хихикнула она.
   - Стетоскопов, ах негодяй,- он этого!- очень выразительно взглянул на Зину Кипарисов: ну и начальничек, мол, у тебя...
   Наконец, пришёл в себя примолкший Коперник, выхватил у Зины недопитый коньяк, мгновенно проглотил, прядь его волос засыпала брови и глаза. Его слегка покачивало. Он глядел на старушку, как на грянувшее чудо - расширенными, умилёнными глазами  и почему-то с благодарностью.
   - Нет, Зинуля, всё! Всё!- нервно ударил в ладоши Кипарисов.- На сегодня - баста, по домам!- он потянул за локоть Зину, глядя требовательно на неё. Зина, хлопнув замочком сумки, порылась в ней и вынула десятку, с осуждениям посмотрев на Коперника, торжественно вручила деньги расплывшейся от счастья бабуле. Старушка живо вскочила и, зажав крепко красную бумажку в ладони, засеменила к двери как была - в колпаке. Коперник, станцевав какой-то странный танец в воздухе, кинулся за ней и нежно разоблачил её от прибора.
   - Завтра, бабушка, продолжим, не возражаете?- ласково протрубил он и впился губами ей в белую, мягкую руку. Показалось, снова колючие интонации пробежали у него в голосе, глаза холодно сверкнули.
   - А чаво? Работа не пыльная, денежная,- проворковала старуха и, тревожно сверкнув глазами, сунула деньги себе глубоко в лиф.- Я даже со сторожей уйти могу, если надо. Уйти?
   Все, устав сегодня от эмоций с видимым безразличием стали Веру Онуфриевну отговаривать, убеждая, что сторожа плюс у них здесь подработать - выйдет солидная сумма.
   - А и то правда!..- изумилась старая женщина и в приподнятом настроении юркнула в  дверь.
   Когда бабушка Мазай ушла, у Зины началась истерика.

   Утром в лаборатории Зина Ветрова в сейфе недосчиталась трёх очень дорогих приборов, стоявших в углу под чехлами, с золотыми и платиновыми вкраплениями.
   Ни Таня, ни изумленный Юрий Сергеевич ничего не могли сказать насчёт неожиданной пропажи, недоумённо пожимали плечами. Зина разволновалась невероятно, стала, ломая спички, прямо здесь, возле форточки закуривать.
   - Я знаю, куда подевались приборы!- сказала она вдруг очень уверенно и надолго уставилась в мутное, избитое морозными узорами окно.- Их взял Володя Маклаков. Только - зачем? Ума не приложу. У него и ключей-то от лаборатории не осталось. Это же серьёзное преступление! Его теперь точно посадят.
   Юрий Сергеевич с неожиданно в его устах зазвучавшим злорадством сказал, что туда ему, бездельнику, и дорога.
   - Ну вот видите, как... Совсем опустился человек, я просто не знаю...- настроение у Ветровой сделалось невыразимо скверное. Она долго сидела, глядя куда-то в одну точку на истёртом ногами линолеуме, подёргивая носком туфли. Юрий Сергеевич со страшным треском высыпал из стеклянного шкафа тетради, развернул одну какую-то в голубенькой изодранной обложке, включил, наладил аппарат, и - помчалось, загудело в проводах всемогущее электричество, весело потрескивая разрядами под эмалевой обшивкой. Он, точно заколдовали его, не отрываясь стал смотреть в окуляр и время от времени, почти не оборачиваясь, делал в тетрадь короткие записи. Таня, сидя тихонько в своём закутке, подперев голову крошечной ладошкой, созерцала копошение и жизнь за окном. Она словно во сне видела: люди гребут торопливо сквозь густо, как натянутые струны, с неба звучащий снег по тротуару; их обгоняют потускневшие в сизом тумане машины, и от их моторов, от мокрых шапок людей, от оттаявших деревьев почти уже по по-весеннему густо поднимается пар, взлетает и смешивается с тяжеловатым, наливающимся силой утренним воздухом. Она увидела вдруг тонкого, высокого Кипарисова, широко шагающего на работу, его рыжую, тоже любимую ею лисью шапку на голове; ударив её сладко и больно в грудь, красивые его мелькнули нос и губы - и ей показалось, что у неё на миг схлынуло, совсем пропало сердце, голова у неё закружилась - всё быстрее и быстрее - и ей захотелось прямо здесь, немедленно подняться и затанцевать, полететь от пола и до потолка. Она сейчас же, как кто толкнул её, вынула помаду и пудру, крошечное зеркальце и  чёрный карандаш и тщательно подвела у себя на лице все линии и изгибы. В окне под чёрными прозрачными деревьями, качаясь на импортных ботиночках прошествовал Рудольф Емельянович Стетоскопов в пальтишке с узкими плечиками, сверкнув в их окна квадратными очками, смешно и важно подпрыгивал, тащил в руке тяжёлый, набитый бумагами портфель.
   - Рудольф Емельянович идет! - звонко крикнула Таня, с быстротой молнии захлопывания свои коробочки и с грохотом сгребая их в ящик стола.
   - Так, попрошу заведующему лабораторией ничего о пропаже пока не говорить!- не громко, но требовательно сказала Зина, взлетела со стула, оглядываясь в большое зеркало на стене и поправляя свой беленький с иголочки халат.- Мы сами здесь как-нибудь разберёмся, да? Думаю, Володя сам вернёт всё на место - никуда не денется.
   Когда  Стетоскопов, стукнув дверью, разделся и важно вздёрнул перед зеркалом свои жидкие рыжие бакенбарды, из-за громады аппарата вдруг вышла Зина и, с вызовом, воинственно вздернув вверх подбородок, на повышенных тонах стала с ним объясняться, что увольнять старого работника со службы, не предоставив тому испытательного срока, это  бесчеловечно и даже - гадко; что каждый человек может сбиться с пути истинного - от сумы и от тюрьмы не зарекайся - и что, если кто-то раз в жизни оступился, то это вовсе не означает, что на нём можно сразу ставить жирный крест...  Рудольф Емельянович, сложив руки за спиной, покачиваясь на круглых толстых подошвах, молча слушал, с интересом в упор сквозь толстые стёкла очков рассматривая разбушевавшуюся Ветрову, и, когда она, задохнувшись от слов, сделала паузу, он тихо и печально сказал:
   - Всё? Теперь я выражу свою точку зрения, если позволите, Зинаида Феликсовна?- он неспеша прошёлся взад-вперёд по комнате, смешно выбрасывая ноги вперёд и чуть в стороны, задевая плечом Ветрову, размышляя; в ладонь звонко кашлянул. Таня сидела за шкафом тихо, как мышь - ни шороха. Юрий Сергеевич уже пять минут, не отрываясь, смотрел в окуляр прибора, точно его приклеили, и одна нога его, словно самостоятельное, не принадлежащие ему существо, повисла в воздухе. Зина, скрестив внизу руки, с мелькавшими в её глазах страхом и неприязнью взглядывала Стетоскопову в его жидкий, мокренький затылок, когда он проходил мимо неё, на котором величественно размазались два слипшихся завитка волос.
   - Вот что я вам скажу,- развернулся вдруг резко Рудольф Емельянович и двинулся прямо на Ветрову.- Оправдывать легко, добреньким быть легко - находясь в стороне, на отдалении - потому что отвечать ни за что не нужно - так? Потому что все послушают такие сладкие, хвалебные речи и скажут: вот какой человек, вот - заступается, жалеет, входит в положении ближнего, значит - добрый очень человек, хороший, отзывчивый, настоящая лапочка. А обвинять? Кто обвинять будет? Обличать явившиеся в мир зло? Кто поймёт того человека, которому поручено выводить зло на чистую воду, выносить нелицеприятный приговор и часто - приводить его в исполнение? Почему все спохватываются вдруг, когда всё уже кем-то, обрекшим себя на поприще мучителя, решено, сделано; когда и говорить-то уже по конкретному случаю серьёзного ничего не нужно, а только - принять всё к сведению на будущее? Почему все тогда именно вдруг начинают спорить, подвергать сомнению решённое, даже - осуждать? И - что? Кого?- Рудольф Емельянович горестно рассмеялся.- Не того, кто был заслуженно, разумеется, за совершенный поступок или преступление наказан, а тех, стал по собственной, возможно даже, неосмотрительности судьями! И за что же, спросим? За то, видите ли, что неоправданную якобы жестокость эти судьи проявили! А я уверен - что если бы до суда всем - каждому! - вмешаться в ход дела, помочь, подсказать, что да как, руку подать падающему человеку, то до сурового приговора и дело бы не доходило вовсе. Но - ведь говорить легче, чем конкретную помощь оказать, удержать от неверного поступка, от преступления; да и дивиденды дополнительные можно сорвать тогда на пустом месте, аплодисменты, улыбки, вздохи: ах, как гуманно! Ах, какая несказанная добродетель, какая сердечность, какая предупредительность! А поди прими решение, когда это действительно требуется, когда нужно действовать решительно и жёстко,- семь потов с тебя сойдёт, да ещё, говорю, деспотом,  душегубом прослывёшь у всех сердобольных эгоистов, плевать вослед тебе будут...- Рудольф Емельянович поплямкал губами, прокачался на подошвах, погладил, сняв очки, устало пальцами себе глазницы, прогулялся по лаборатории и снова остановился прямо перед Зиной.
   - Вы, Ветрова,- как столб, возвышаясь над ней, сказал он монотонно, но даже без тени злости.- Если не согласны, можете отправляться вслед за Маклаковым, мне нужен коллектив единомышленников... Что вы там стоите, Юрий Сергеевич, возле окуляра, словно приклеили вас? Сядьте же, наконец!- неожиданно закричал Стетоскопов, безобразно брызнув слюной, поворачиваясь от Ветровой на сто восемьдесят градусов  и быстро, угрожающе направляясь к аппарату.- Покажите мне, что сделано за последние два дня? Где тетрадь? Где тетрадь, я вас спрашиваю?- наливаясь краской, кричал Рудольф Емельянович, точно плёткой стегая словами несчастного Юрия Сергеевича, который и так мчался к столу так быстро, как только мог. Стетоскопов, резко развернувшись, снова направился к Зине.- У меня нет времени на сантименты!- грубо прохрипел он, стараясь удержать подступивший гнев, и брови чёрными волнами, зверски извиваясь, поплыли у него на лице.- Я не могу делать серьёзную работу и одновременно детским садом руководить! Передо мной государство поставило конкретные задачи, которые я безусловно должен решить, и всё, что мешает движению к цели, будет мной отметаться прочь безжалостно! У нас секретные темы есть, уж это вы, наверное, знаете, Зинаида Феликсовна? Секретные! А вы отдаёте себе отчёт, почему это - секретные? От нас ждут решений, результаты нашего труда используют многие и многие предприятия, которые трудятся в том числе и на оборону страны - это вам шуточки, что ли? Шуточки, я спрашиваю? Не сметь волынить, не сметь пререкаться!-  тонко, по-бабьи закричал Стетоскопов, и шея у него, как у гусака, выгнулась, налилась красно-бордовым, очки подпрыгнули на носу, и он их пальцем впечатал на место.- Работать, чёрт побери, всем работать!
   Зина чувствовала, как руки у неё мелко стали трястись.
   - И всё-таки я с вами не согласна,- как можно спокойнее постаралась произнести она, но у неё не получилось, голос её треснул, сломался от ударивший ей в самое сердце обиды.- Нужно ещё и сердце помимо зубов иметь... А насчёт того, что после драки кулаками, мол, машу, то это неправда, потому уж я как могла...
   - Да бросьте вы...- точно резиновое, сморщилось лицо Стетоскопова горько.- Надоело!
   У Зины в сумке лежала газета из квартиры Коперника, и она напряжённо раздумывала, стоит ли показывать Рудольфу Емельянович её теперь,  после нервов и ругани. Ей очень хотелось похвастаться знаменательным фактом перед ним и рассказать о великих событиях, прогремевших всего каких-то двенадцать часов тому назад. Но теперь, после тяжёлого, вымотавшего её разговора, переходить к радостному и, наверное, личному было почти невозможно, даже опасно.
   Долго все молчали.
   Юрий Сергеевич, красный как рак, робко предоставил Стетоскопову объемистые, захватные пальцами тетради, но завлабораторией их безжалостно отверг, взмахнув рукой, унизанной перстнем с фиолетовым камнем, и отсылая своего подчинённого прочь дальше работать. Юрий Сергеевич очень низко склонил голову, ставшее несчастным лицо и тихо отошёл.
   - Рудольф Емельянович...- всё-таки решилась Зина. Стетоскоп грустно и отрешённо на неё посмотрел.- Вчера, знаете... Вчера.... Вот...- задыхаясь от волнения, Зина быстрым шагом подлетела к вешалке, схватила сумку и выдернула из неё газету.- Вот!- подбежав, протянуло она газету заведующему, совсем дышать перестала.
  - Что это?- слабо спросил Стетоскопов, не глядя на газету, боясь на неё глядеть.
   - Посмотрите же сами.... Разверните...
   Газета зашуршала.
   - Ну и что?
   - На дату обратите внимание.
   - Мгм... Старая газета...
   - Рудольф Емельянович! Эта газета из прошлого!
   - Понятное дело, тридцать девятый год. Ну и что? В библиотеке откопали, наверное?
   - Смотрите, краской типографской ещё пахнет, и бумага светлая, совсем не старая! Библиотека здесь совершенно ни при чём.
   Стетоскоп приставил газету к носу, сняв очки, близоруко скосив глаза, его ноздри раздулись.
   - Ну?
   - Вчера был совершён первый в истории человечества полёт в прошлое!- звонко и радостно выпалила Зина, торжественно вытягиваясь вся в струну.- Эта газета - подтверждение тому. Рудольф Емельянович очень долго, печально смотрел на Зину, и лицо его принимало выражение лица очень несчастного, обделённого судьбой человека, вытягивалось, дрожало.
   - Сумасшедший дом,- едва слышно прошептал он и бросил газету прямо на пол к ногам Зины. Опустив плечи, он побрел к выходу.
   - Причём гипер-генератор совершенно не понадобился!- с нарастающей злобой крикнула вслед ему Зина, подняв вверх разрумянившееся лицо.- Оказалось всё гораздо проще!
   Дверь за Стетоскопом тихо закрылась, тотчас открылась опять, выглянул Рудольф Емельянович и трясущимися белыми губами сказал:
   - Я вас всех к чёртовой матери повыгоняю... Пожалуйста, всем работать!
   Воодушевленный хотя бы таким, мизерным вниманием к своей персоне Юрий Сергеевич сорвался с места и с разгона влип в окуляр аппарата, едва не свалив  всю тяжёлую конструкцию. Зина, задрав белозубый рот в потолок, раскатисто захохотала и с грохотом повалилась на стул.
   За окном, во-всю сверкая, плыл день.

   К вечеру под небом, ставшим из голубого бирюзовым, по улице Всех Народных Комиссаров, ближе к Пушкинской, по льду, вбитому в асфальт тысячами ног, подняв воротники пальто, беспрестанно оглядываясь, шли двое. Один был высок, статен, быстр и порывист в движениях, молод, острые глаза его внимательно резали проплывающие мимо забитые грязными снегом переулки, и густые тёмные его волосы без шапки то падали ему на высокий белый, матовый лоб, та поднимались на ветру тяжёлыми прядями. Другой был совсем не высок, даже скорее - низок, кряжист, сутуловат, точно на плечах, на потёртом пальтеце у него лежала невидимое тяжесть, неровно переставлял ноги в старых, уродлива распухший ботинках и то и дело покачивался, на каждом шагу оступаясь. На крупной его голове сидела слишком мелкая помятая шапка из кроля, на которой капризно торчал небрежно завязанный верёвочный бантик. Высокий, это был Жилов, приклоняя голову, тихо, но очень внушительно выговаривал:
- Стрелять я не буду, запомни! Достаточно и того, что пистолет тебе подарил. Действуй теперь, милый мой, сам. Учись, и всё такое... Удачу завоевывают силой, запомни, и только решительные люди. Жизнь такова.
   - Нет - будешь, будешь, понял ты?- пьяно гундосил Маклаков.- Я тебе золота с платиной наковырял на миллион, я плачу!
   - Скажите пожалуйста - на миллион! Да я вообще сейчас уйду, засунь, сам знаешь куда, свои три грамма!- обижался Жилов.
   - А я тебе говорю, ты никуда не уйдёшь!- хватая его за рукав, хлопал губами Маклаков, старался своим грузным телом перегородить дорогу, пьяно, косо прищуривался.- Не от хорошей жизни ввязался ты в это дело, де-енюжки нужны. Нужны ведь? Нужны! Ах-ха-ха... Сам по уши в дерьме!
   - При тебе золото?- мрачно спросил Жилов, сжимая в карманах кулаки.
  - Нет, в квартире оставил...- с издёвочкой в голосе заявил Маклаков.
   - Я же просил...- у высокого сделалось тяжёлое, недоброе выражение лица.
   - При мне, при мне, я пошутил!- испугался его свирепого вида Маклаков, стал хлопать себя по карману.
   - Давай сюда...-  Жилов протянул руку.
   - Алёша, Алёшенька,- взмолился Маклаков, вдруг стараясь встать перед ним на колени в мокрый снег.- Не губи меня... Пропадаю... Ни секунды не могу прожить, чтобы о ней не думать, сгораю весь изнутри, как последний антигравитон...  А она - не моя, другому, говорит, принадлежит... Как это не моя? Не могу в это поверить, не могу - и всё тут! Ведь вот он я - руки, ноги, голова, вот- душа, огнём горит, пылает, жжёт, ответа требует... Что же - не будет ей ответа? Я ведь на край света за любовью своей пойду, всё для неё сделаю! Разве такого, как я, можно не полюбить? Скажи - можно?
   - Стрелять не буду, и точка,- отворачиваясь, щурясь в холодный ветер, твёрдо сказал Жилов.
   - Ну хорошо, хорошо...- Маклаков попытался подняться, поскользнулся, боком на тротуаре расселся.- Только не бросай меня, прошу тебя! Я без тебя ничегошеньки не смогу...- он в брючину ему вцепился.
   - Вставай немедленно!- оглядываясь по сторонам, дёргал Алёша непослушное, тяжёлое тело.- Люди кругом, сдурел, что ли? Сейчас милицию позовут, дурак, завалишь всё дело!..
   Над ними наверху на старинных фасадах сине, фиолетово блестели стёкла окон.
   - Алёша, Алёша,- вздумал руки к его лицу Маклаков,- только пусть со мной одна девушка будет,  она мне обещала помочь, хорошо? Она хороший очень человек, тоже несчастная... - он сопливо зарыдал, стал брови, щёки себе кулаками размазывать.
   - Вот связался с идиотом...- негромко себе под нос сказал Алёша и - потом громче:
   - Ну ты, физик-шизик, или кто ты там есть. Договор был - договор выполнен; гони давай монету! И какая ещё к чертям девушка?.. Бабы в деле - к несчастью, ты ещё не понял этого?- он свою красавицу Тому  вспомнил и осёкся, прикусил язык.
   - Работает вместе со мной, говорит - любит сильно меня, прямо влюбилась без памяти, поэтому помочь хочет... Я верю ей... Хотя, разве такого, как я... Таней зовут.. Очень несчастная...
   - Это твоё дело...
   Они молча катились по льду какое-то время.
   - Вот здесь мы и должны с ней встретиться. Давай подождём...- они плечами подпёрли холодную стену.
   На соседней центральной, большой улице, разгоняя снежную пыль, с гулом проносились троллейбусы; наверху вдруг зажглись слепые ещё лампы и фонари. Дома, стены, подъезды стали погружаться в полумрак. В потемневших одеждах пробегали прохожие, спешили домой. Маклаков  закурил дешёвую сигаретку, предложил Жилову, тот, брезгливо сморщив нос, отказался;  кислый дым хлынул на Жилова, он закашлялся, замахал руками, отошёл. Ждали минут десять. Жилов нервно дёргал манжету, на часы поглядывал. Наконец, Маклаков вздохнул:
   - Не придет, испугалась,  наверное..... Они снова двинулись. Встали в какой-то тёмной подворотне. Синий воздух дрожал над ними крупными зёрнами. Ярко-розовый лоскут неба над крышами скоро погас. Ударил сильнее морозец, щипал уши и нос.
   Ждали не долго.
   - Идут...- ужасом прошептал Маклаков, прижимаясь к Жилову. Алёша сунул ему в руку пистолет, подтолкнул вперёд. Маклаков вытянул трясущийся пистолет перед собой. Поплёлся вперёд, спотыкаясь и сиротливо оборачиваясь.
   - Спрячь, дубина, не время ещё!- догнав, стукнул по руке его Жилов, оглядываясь вокруг.
   Приближались двое - высокий, стройный парень в чёрном длинном пальто и белом шарфе, в пышной шапке из рыжей лисицы и - девушка в модном стёганом фиолетовом пальтишке, в вязаной простенькой шапочке, под которой сверкали толстые пластмассовые очки; сапожки её на высоких каблучках дробно постукивали.
   - Первый выстрел - и я исчезаю, помнишь? Где золото? Быстро!
   Маклаков вынул из кармана увесистый пакет и отдал Жилову. Не отрываясь, он глядел из темноты подворотни на парочку. Взгляд его наливался злобой, чернел.
   - Зина!- робко позвал он, девушка оглянулась.
   - Володя? - узнала она, улыбнулась.- Что ты здесь делаешь?- и тяжело, с подозрением уставилась на плечистого Алёшу, чей тёмный силуэт возвышался над Маклаковым. Тот опустил глаза, отвернулся. Парень (это был Кипарисов), подталкивая идти девушку, зло крикнул:
  - Иди проспись, Маклаков! - они гуськом прочь заскользили по льду, стали улетать. Зина, с удивлением через плечо оглядывалась.
   - С тобой мы сейчас разберёмся, сволочь Кипарисовская!- сверкающими глазами глядя прямо на врага, крикнул Маклаков и поплёлся догонять.- Зина, Зинуля, подожди! Ты можешь ко мне подойти?- страшно он улыбался, как в смертный час.
   Кипарисов и Ветрова о чём-то, бурно жестикулируя, стали спорить. Игорь схватил её за руку и снова потащил вперёд. Зина упиралась, топнула упрямо ножкой.
   - Завтра поговорим, приходи на работу, хорошо, Володя?- крикнула девушка и, собираясь идти, приветливо взмахнула Маклакову рукой.
   - Зина, Зинка!- затрясся Маклаков, засеменил за ними.- Не уходи, умоляю тебя! Я же говорил, что люблю тебя... Я жить без тебя не могу! Я всё для тебя сделаю!
   - Слышь, Маклаков,- с издёвкой крикнул Кипарисов, закрывая собой своё прелестное создание.- Ты зачем кражу совершил в лаборатории? Это уже серьёзное преступление, очень серьёзное! Куда приборы дел, гад?
   - Сам гад!- разъярённая зарычал Маклаков и, выставив вперёд пистолет, спотыкаясь, нетвёрдо двинулся вперёд.- Ты мне колено расшиб, помнишь? Ты достоин за это смерти! Умри же...
   От стены вдруг отклеилась маленькая синяя тень и быстро запорхала к Маклакову.
   - Таня?- открыв рот от изумления, остановился тот.- Ты откуда взялась? Ты опоздала. Что тебе?
   Таня, не говоря ни слова, с каким-то демоническим, мрачно одухотворённым лицом, взмахнув маленькой ножкой в сапожке с квадратным носком, ударила Маклакову между ног под короткое задравшееся пальто того, выхватила у него из трясущейся руки пистолет. Маклаков, заохав, съехал на грязный, примороженный асфальт, шапка покатилась у него с головы. Зажмурив один глаз, Таня нацелилась сверху ему в развеянную ветерком макушку. Все замерли. Маклаков, захрюкав, пополз на коленях к Тане, размазывая хлынувшие слёзы и сопли по щекам, что-то бессвязно мычал.
   - Таня! Что ты делаешь? Ты с ума сошла!- крикнула Зина, разогнав под низкими сводами глухое эхо, пошла быстро к ней.- Не смей! Пожалуйста, Танечка...
   - А ты думала, только ты - первая? Только у тебя всё в жизни получается?- горько ответила ей Таня, и, резко вывернув руку, выстрелила в Зину. Гулко бабахнуло, пуля, зазвенев, ударилась в кирпичную стену. Кипарисов, прыгнув, как барс, ухватил Зину за руку, увлекая за собой прочь, и они, спотыкаясь и скользя подошвами по льду, побежали, исчезли за углом. Жилов, сделав шаг вперёд, выбил у рыдающий Тани пистолет, легонько оттолкнул её. Задрав ноги в тёплых чулках и в коротких сапожках, она въехала в измёрзший, каменный сугроб.
   - Вот - любовь...- сказал он и весело, а потом горько расхохотался. На мгновение ему захотелось добить этих двоих, лежащих на снегу, но не стал мараться. "Ради дерьма рисковать..."- подумал, и так далее. Он перевернул на спину поскуливающего Маклакова, прохлопал того по карманам и выудил ещё один тяжёленький, перевязанный бечёвкой пакет; раскачиваясь, подняв воротник пальто под самые уши, поспешно удалился...
   Маклаков остался один. Какие-то тёмные, зловещие глаза, казалось ему, висели над ним на кирпичной стене дома - громадные, неуёмные, всевидящие и тут, глядя на них, он почувствовал, что уже долгое время они, повелевая им, находятся в его жизни. Он встряхнул промёрзшими волосами, и излучающие пронзительный взгляд странные очи, подёрнувшись лукавым дымом, поехали прочь и растаяли в вечернем воздухе. Где-то глухо ухнуло железо по железу, и эхо, задрожав, постепенно утихло.
   - Я знаю, это ты, ты - чёрт!- хрипло крикнул Маклаков, жирно плюя через плечо и размахивая над головой кулаками.- Оставь мою душу в покое!..- и он, с трудом поднявшись, переступив через лежащую навзничь без чувств Таню, чертыхаясь и шипя, покатился по тротуару, и, поравнявшись с дверью ярко освещённой, шумной пивной, исчез в ней.
   Стремительно жёлтым, синим разгорались на столбах фонари. Гремели по рельсам ярко сияющие трамваи.



1994