Компот из сухофруктов. Чашка 30-я

     Александр Разумихин

     Компот из сухофруктов. Чашка 30-я

      
     ЗАМЕТКИ ПУТЕШЕСТВУЮЩЕГО БЕЗДЕЛЬНИКА

     (Что видел, слышал, чувствовал, думал)


     Часть третья

     2014—2017 ГОДЫ. «СЫН ФЕБА БЕЗЗАБОТНЫЙ»

     Глава 2

     В сердце Парижа

Знаменитая фраза: «Увидеть Париж — и умереть». Зачем? «Здравствуй, Париж!» — говорю уже не в 1-й раз — и о смерти думать не хочется.

Однако по порядку. Вы, когда приезжаете в какой-то город, что делаете первоначально? Куда направляетесь? Куда ведёте гостей, которые впервые (или не впервые) приехали в ваш город? Что хотите им показать? Есть ли ритуальное место, с которого любой приезд начинается? Когда к нам в Москву приезжают зарубежные гости, мы обычно начинаем с того, что доезжаем с ними на метро до Китай-города, идём по Варварке, потом мимо собора Василия Блаженного выходим на Красную площадь, проходим через «Александровский сад» и входим в Кремль. Делаем так не специально, но, заметили, происходит именно так, устоялось, прижилось.

Вот и сами поехали тут как-то в Петербург отдыхать, с чего начали? Пошли на Дворцовую площадь, на набережную у Эрмитажа, с которой открывается вид на Петропавловскую крепость, прошлись по Невскому, заглянули в «Летний сад» — хотя, вдуматься, сколько раз там уже бывали.

Кто-то скажет, мол, какая разница, куда идти. Напрасно так думаете. Приехав в Париж, мы в 1-й же день на метро добрались до площади Согласия, глянули на Елисейские поля, убедились, что проспект никуда не делся, прошли насквозь «Сад Тюильри», вышли к пирамиде у Лувра и присели на скамейке в сквере, названном в честь папы Иоанна XXIII, у собора Парижской Богоматери (Square Jean XXIII). Говорят, что здесь розы цветут даже зимой, но я, скажу честно, как-то не обращал на это внимание, потому ручаться не буду.

И ещё вопрос, который не мог у меня не возникнуть: о чём писать после заметок, где я рассказал о доме и истории города, в котором мы прожили месяц? Одна логика требовала совершить прогулку по городу (в реальности я этих прогулок по Сен-Клу совершил за это время более десятка), потом рассказать о достопримечательностях города, далее поведать, что нового за минувшие 6 лет произошло у хозяев дома, чем мы занимались, живя в доме с ними, с кем виделись, о чём при этом разговаривали, и лишь потом переходить к поездкам-вылазкам, которые мы совершали из Сен-Клу. По другой логике я мог отправиться, как это и было, маршрутом 1-го дня.

Вам кажется, что это, скорее, вопрос композиции? Вроде бы так, но композицию в той или иной мере определяет избранный жанр. Мой жанр «заметок» даёт мне возможность выбора. И я отдаю предпочтение маршруту 1-го дня. Почему? Чтобы избежать однообразия и монотонности. Считаю, не следует зацикливаться на одном месте, времени и действии.

Поэтому предлагаю последовать за мной на площадь Согласия. Вряд ли ошибусь, если скажу, что она (Place de la Concorde) для парижан — примерно то же самое, что для москвичей Красная площадь. Но что, придя на Конкорд, знает о ней и видит каждый турист?

Видит 2 фонтана 9-метровой высоты. По вечерам фонтаны подсвечиваются.
Видит 8 статуй, символизирующих крупные города Франции: Лион и Марсель, Бордо и Нант, Руан и Брест, Лилль и Страсбург.
Видит обелиск из Луксора, старейший памятник в Париже, датирующийся примерно 1 200 годом до н.э.

Видит нетрадиционную форму и необычную планировку площади: она 8-угольная и не застроена по периметру домами. Поэтому с любой точки площади открываются широкие перспективы.

Видит в том месте, где начинаются Елисейские Поля, по обеим сторонам скульптурные группы, их часто называют «Конями Марли». Правда, оригиналы плохо переносили перепады температуры и загазованность от снующих автомобилей, и их эвакуировали на штрафстоянку в Лувр. Так что на улице теперь стоят копии, которые в меру своих сил выполняют функцию оригиналов.

С противоположной стороны у входа с площади Согласия в «Сад Тюильри» каждый год зимой устанавливают громадное колесо обозрения, с высоты которого я на Рождество наслаждался чудесной панорамой Елисейских Полей и прилегающих районов вплоть до делового центра Дефанс.

В добавление к видимому скажу: 23-метровый обелиск из розового гранита, испещрённый с 4 сторон иероглифами, украшающий площадь Согласия, — подарок египетского вице-короля Мехмета-Али. Надписи иероглифами прославляют фараонов Рамсеса II и Рамсеса III. Транспортировка подарка из Египта до Тулона продолжалась больше 2 лет. А затем 3 года обелиск пролежал на берегу Сены. Так что сей памятник можно по праву назвать великим долгостроем. У этой достопримечательности есть ещё примечательная деталь. Ранее обелиск, если сравнивать с сегодняшним внешним видом, выглядел немного иначе. В 1999 году французы верхушку обелиска увенчали наконечником из золота (ушло 1,5 кг чистого золота). Жена моя, начавшая свои поездки во Францию задолго до меня, видела раньше обелиск без нынешнего блеска.

Но я, собственно, о другом. Подобные обелиски (их ещё называют «иглами Клеопатры») можно увидеть и на набережной Темзы в Лондоне, и в «Центральном парке» Нью-Йорка. Англичане установили свою иглу Клеопатры раньше всех, в 1878 году, американцы — несколько позже, 1881 году. И та, и другая из красного гранита и расписаны египетскими пиктограммами. Но нью-йоркская потяжелей будет, в ней 244 тонны, тогда как лондонская весит всего около 180 тонн. Обеим около 3 с половиной тысяч лет. Обе появились у англосаксов в разгар египтомании в Европе.

Париж, прознав, что в Лондоне и Нью-Йорке пошла мода на египетские иглы а-ля Клеопатра, тоже захотел себе такую игрушку. Тогда-то и появился обелиск из Луксора, поставленный на Конкорде в память Рамсеса II. Говорят, что в ответ американцы с англичанами как истинные снобы посмеялись: какая ж это Игла Клеопатры; настоящие — только у нас.

Не избежала поветрия той моды и Россия. Петербург, как всегда, решил не отставать от увлечения других мировых столиц. Но решил не копировать их полностью. В 1832 году в нашу северную столицу из Александрии прибыли… тоже египетские, но сфинксы из розового гранита. Те самые, каких сегодня мы видим на Университетской набережной напротив Академии художеств. Тогда как раз проводились масштабные работы по благоустройству набережной. По проекту архитектора К.А. Тона на неё планировалось поставить бронзовые фигуры коней с укротителями. Но отливка скульптур из бронзы выходила за рамки утверждённой царём сметы (позже они всё же появились… на Аничковом мосту). А тут подвернулись сфинксы из асуанского гранита, найденные в 1820 году при раскопках в Фивах. Их «лицам» древние скульпторы XIV в. до н. э. придали облик фараона Аменхотепа III. Вообще-то приобрести их намеревалось французское правительство. Оно, собственно, даже заключило на сей счёт договор… на бумаге.

Но возникли непредвиденные финансовые проблемы — произошла очередная французская революция. Не случись она, сегодня изображения загадочных мифологических существ украшали бы набережную Сены или одну из площадей Парижа. Владелец сфинксов, англичанин, глядеть, чем обернётся для его бизнеса форс-мажор, чем там во Франции закончится, а главное, дожидаться не полученных вовремя денег не стал и перепродал пару сфинксов русскому путешественнику А.Н. Муравьёву, получившему разрешение на это приобретение у императора Николая I. В российском кошельке 64 тысячи рублей нашлись. Относительно дёшево, если сравнить с суммой в 450 тысяч рублей, потраченных позже на коней Клодта.

2 года по прибытии в Петербург сфинксы провели во дворе Академии художеств — шли подготовительные работы по установке. Своё место на Университетской набережной сфинксы заняли в 1834 году. Архитектор О. Монферран предлагал усилить египетский мотив сооружением здесь же огромной статуи бога Осириса. Но идею отклонили. Вместе с тем, рядом со сфинксами появились бронзовые светильники и грифоны. 4 грифонов разместили по сторонам гранитной пристани Университетской набережной почти у самой воды. Но в конце XIX века бронзовые существа шокировали культурную столицу, погнавшуюся за модой, — крылатые львы таинственно исчезли. Хотя своими размерами грифоны существенно отличались, например, от миниатюрного городского памятника Чижика-Пыжика, который уже раз 10 становился добычей воров. И только в 1960 году утраченные грифоны по литографии картины художника М.Н. Воробьёва были воссозданы.

Между прочим, в Луксоре по сию пору остаётся непристроенным ещё один настоящий обелиск Рамсеса II. Есть мнение, что, очевидно, для Москвы... А что, кто взял бы да подсказал Собянину. И место есть подходящее — на Лубянской площади. Я тут как-то сходил, прикинул — достопримечательность будет первостатейная. После чего можно будет создать «Клуб четырёх»: Лондон, Нью-Йорк, Париж, Москва.

Но вернёмся на площадь Согласия. И приглядимся к фонтанам, имитирующим, в чём сам убедился, побывав в Италии, фонтаны площади Св. Петра в Риме. Парижские фонтаны украшены статуями мифических персонажей и 18 колоннами. Как вы понимаете, было бы странно, если у фонтанов, созданных по римским мотивам, отсутствовали бы колонны, чрезмерную любовь к которым я уже отмечал («Мандарины… на снегу»). Их морская тематика украшений не случайна — в северной части площади расположено здание Министерства морского флота. Однако кого-то оно заинтересует не перекличкой с фонтанами, а тем фактом, что некогда здесь работал молодой чиновник Ги де Мопассан.

По другую сторону Королевской улицы (rue Royale), находится роскошный и знаменитый отель — «Крийон» (бывший дворец Омон). В архитектуре обоих зданий (отеля и министерства) ощущается созвучие с дворцами Лувра. Но у отеля, как и у Министерства морского флота, тоже есть литературная составляющая. В 1923 году в «Крийоне» останавливался Сергей Есенин с Айседорой Дункан. История, впрочем, не самая приглядная — из-за своего скандального поведения Есенин был выдворен не только из отеля, но и из Франции.

Теперь обратимся к статуям, символизирующим французские города. Сами парижане признают, что они не являются образцами высокого искусства. Но кому придёт в голову, что в каждом из огромных постаментов раньше располагалась маленькая… квартира, и что ещё сравнительно недавно, в ХIХ веке, власти сдавали это примечательное жильё за 500 франков. В наше время жилья здесь уже нет — однако помещения не пропадают — оборудована подземная стоянка.

Больше других среди горожан пользуется популярностью статуя Страсбурга. Когда в 1870—1914 годах Эльзас и Лотарингия были оккупированы немцами, именно эту статую покрыли чёрным крепом, и она стала местом паломничества патриотически настроенных французов. Вообще у западных европейцев, французы тут никакое не исключение, можно поучиться тому, как они умеют из разного рода мелочей, деталей, как говорится, из ничего «создавать» значимые большие и маленькие символы. Самый большой символ — сам Париж. Город влюблённых, город революций, город мечты и вдохновения... — восхитительная легенда Франции, наполненная духом романтики. В подтверждение вы всюду слышите и читаете, что здесь каждая улица, каждый дворик и уголок пропитан особой чарующей атмосферой французского духа, воспетого величайшими художниками, поэтами и прозаиками.

Что и говорить, Конкорд — красивая, одновременно уютная и торжественная, 2-я по размерам городская площадь, — тоже один из символов Парижа. Оказавшись на ней, с трудом верится, что каких-то 250 лет назад здесь было болото. Что опять же сближает её с нашей Красной площадью.
В Париже она появилась раньше известных всем дворцовых комплексов Тюильри и Лувра (в XVIII веке по заказу короля Людовика ХV). Но своё, такое «безобидное», название приобрела далеко не сразу. И это ещё один мотив, позволяющий провести параллель между Парижем и Москвой. Первоначально её назвали в честь короля. И даже поставили на ней статую монарха. На заре Французской революции возбуждённые и опьянённые свободой, равенством и братством парижане её низвергли. После чего площадь Людовика XV получила новое название — «Площадь Революции». А на месте короля установили зримый символ революции — статую Свободы. Новое название предопределило дальнейшую судьбу площади. Здесь, возле Елисейских Полей, в 1793 году именем революционного народа был обезглавлен Людовик XVI.

Лиха беда начало. Позже около террасы «Сада Тюильри» был возведён капитальный эшафот с гильотиной. Резонно: не строить же эшафот каждый раз заново. Гильотина не простаивала без дела. Герцог Орлеанский Филипп-Эгалите, королева Мария-Антуанетта, любимица короля мадам дю Барри, убийца Марата Шарлотта Корде, революционеры Дантон, Камилл Демулен, Максимилиан Робеспьер, Сен-Жюст и многие другие жирондисты — в общей сложности, на эшафот взошли и были там обезглавлены больше 1000 человек. 4 десятилетия — вплоть до 1795 года — кровавые расправы стали для жителей города делом таким обыденным, что на очередную казнь парижане ходили как на представление цирка шапито. А после очередной казни зрители отправлялись в кабачок «У гильотины», что был поблизости и пользовался в то время огромной популярностью.

По завершении кровавых событий революционного террора площадь в 1795 году опять переименовали, и неожиданно она получила название «Place de la Concorde», вроде как бы в знак примирения сословий. Что сказать по этому поводу? Бытует мнение, что в истории много необъяснимых вещей, о которых путешественнику иной раз лучше не задумываться. Но у меня это не получается.

Иной раз, замечу, не только французы, вспоминают, что и на Красной площади по сей день располагается Лобное место. Хотя справедливость обязывает заметить, что параллель эта мало соответствует истине. Изначально устройство Лобного места связано с избавлением Москвы от нашествия татар в 1521 году. И даже в летописи оно впервые упоминается по случаю, отнюдь не связанному с публичными казнями: 20-летний царь Иван Грозный держал с Лобного места речь перед народом, призывая к примирению враждующих бояр. Вопреки легендам, Лобное место не являлось местом казни (воров, разбойников, в том числе и государственных преступников казнили обычно на Болоте, современной Болотной площади). Это было место для оглашения царских указов и других торжественных публичных мероприятий. Здесь государь однажды в год являлся перед народом и по достижении наследником 16 лет показывал его народу. С Лобного места (оно почиталось святым) объявлялось народу об избрании патриарха, о войне, о заключении мира. С него же успокаивал возмутившийся народ царь Алексей Михайлович.

Для редких казней воздвигался специальный деревянный эшафот рядом с каменным помостом Лобного места, которое было лишь свидетелем казней. Около него Иоанном IV были казнены «крамольники» и Петром I — участники стрелецкого бунта; у его ступеней в 1606 году лежал обезображенный труп Лжедимитрия I. Впрочем, когда с Лобного места требовали собора и потом объявили свою победу в 1682 году Никита Пустосвят «с товарищи», раскольнику на нём и отсекли голову. Получается соотношение 1 к 1000. Как считать, в чью пользу?

Только в этот приезд я задал себе странный вопрос: «”Тюильри” — сад или парк?». Раньше как-то мои глаза не спотыкались на фразах, которые у нас встречаются везде: «Ныне парк — самый значительный и самый старый сад «а-ля франсез», или её варианты: «Сегодняшний «Сад Тюильри» — это обширный классический парк»; «”Сад Тюильри” — сегодня это просто парк, где можно передохнуть в тени деревьев после посещения Лувра». Сами парижане предпочитают называть «Тюильри» садом.

Так во Франции, а каковы наши, отечественные, предпочтения? В Питере: «Александрия» в Петергофе, «Павловский» — это парки. Потому что английские, т.е. пейзажные и с большой территорией. Они сохраняют естественные природные красоты и дополнены изящными штрихами, придающими видам завершенность и живописность. Но в том же Петергофе есть «Верхний сад» и «Нижний парк», богатый фонтанами и дворцами Марли, Эрмитаж, Монплезир, перед которым свой «Монплезирский сад», а близ морской террасы Монплезира расположился «Китайский садик». На берегу залива находится «Сад Венеры» с фигурными лестницами. С «Садом Венеры» композиционно перекликается «Сад Бахуса», который находится слева от дворца Марли.

Непосредственно в центре Петербурга недалеко друг от друга расположены «Адмиралтейский сад» и «Александровский», который в начале XIX века, однако, был бульваром (тем самым из «Евгения Онегина»: «Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар»), «Летний сад» и «Михайловский сад». А ещё можно вспомнить «Лопухинский сад», «Таврический», «Сампсониевский», «Румянцевский»… Их несколько десятков — замучаешься перечислять. Но так же «Московский парк Победы», парки «Апостолов Петра и Павла», «Осиновая роща» при усадьбе Лопухиной, «Петровский», «Ладожский» и «Шуваловский», «Имени С.А. Есенина» и «Охтинка»… Парков в городе на Неве тоже немалое количество. Что их отличает от садов? И почему «Александровский бульвар» стали называть садом, а не сквером?

Безусловно, с течением времени менялись и функции в окружающей местности, и предназначение, и даже содержание садов и парков. Достаточно сослаться на пример «Летнего сада». Зелёная ровная масса высоких лип «Летнего сада» стала 4-й стеной ансамбля «Марсова поля». Знаменитая ограда Фельтена со стороны Невы в виде копий между колонн, увенчанных поочередно урнами и вазами, превратилась для старых лип, которые стоят за оградой, в нечто напоминающее большую оригинальную вазу. Чего не скажешь, к примеру, об ограде, тоже из копий, парижского «Сада Тюильри».

Может, такая «неразбериха» — прерогатива северной столицы, изначально ориентированной на европейские образцы? Но, если заглянуть в Москву, то и тут большой определённости не найдём. «Александровский сад», «Морозовский», «Нескучный», «Сад “Эрмитаж”» и «Сад им. Баумана»… Или любопытный симбиоз: «Большой Кремлёвский сквер» — сквер, расположенный в верхней части «Тайницкого сада» Московского Кремля. И огромное количество парков: «Парк культуры им. М. Горького», «Измайловский», «Филёвский», «Лефортовский», «Парк Победы», «Сокольники» и «Останкино» — 1-е, какие приходят на память.

Если обратиться к словарям, то увидим определение, объединяющее оба понятия — «садово-парковое искусство». Но самая известная, знакомая мне ещё со студенческих лет, работа на эту тему, автором которой был Д.С. Лихачёв, тем не менее, носила название «О садах». Из неё я тогда почему-то выделил и усвоил 3 тезиса. 1-й: что в садово-парковом великолепии «мы должны в основном различать те же стили, что и в общем развитии искусств, — стили, связанные с господствующими идеями и вкусами эпохи». 2-й: что «аллеи, цветочные клумбы, лабиринты, эрмитажи присутствуют в каждом из садовых стилей». 3-й: что «характерная черта романтических парков — это появление большого числа храмов, беседок, хижин, посвящённых романтическим темам». (Специально перелистал лихачёвскую монографию, чтобы воспроизвести цитаты из неё.)

С возрастом пришло понимание и согласие с Дмитрием Сергеевичем, сказавшим, что в наше время сады перестали служить для украшения придворного быта, для ассамблей, повышения престижа хозяев; уединение в садах стало «целью и даже самоцелью: состоянием самоуглубления, прекрасным самим по себе». Моё желание не обходить стороной сады и парки в тех местах, где доводится бывать, наверно, этим и объясняется.

Но ответа на свой вопрос: почему мы в одних случаях называем зелёные островки парками, а в других — садами, а в-третьих — скверами, я и у Лихачёва не нашёл. Словари, так те все 3 слова дают фактически как равноценные синонимы. Любопытный всё же феномен.

Для себя я нашёл чисто житейскую его трактовку, исходящую из подмеченной особенности. Когда я вхожу в регулярный парк, называемый французами садом, для которого характерны геометрически правильные формы, свойственны длинные аллеи, являющиеся осями симметрии, регулярность композиций, бассейны правильной формы, стрижка деревьев и кустарников с целью придания им геометрических форм, мне хочется найти скамейку в уютном месте и присесть, чтобы спокойно любоваться красотой. Когда же я попадаю в английский пейзажный парк, то мне хочется по нему идти, особо не останавливаясь, дальше и дальше. Что касается сквера, то обычно я прохожу его быстро и мимоходом, направляясь куда-то совсем в другое место.

Откуда название «Тюильри» — это понятно: здесь когда-то за стенами Луврской крепости была территория с публичной свалкой и добычей глины для производства черепицы (фр. tuile, «тюиль»). Благоустраивать эти земли начали по приказанию Екатерины Медичи. Ранее жена Генриха II, в ту пору уже королева-мать и во все времена интриганка, которой судьба отомстила за ненасытное властолюбие: на этой жестокой женщине закончилась династия французских королей Валуа, пожелала иметь новый дворец — Тюильри — вблизи Лувра и сад для прогулок. Первоначально он был в итальянском стиле: Екатерина Медичи как-никак уроженка Италии. Через 100 лет великий садовник и архитектор Ленотр перепланировал парк по канонам французского ландшафтного стиля, после чего «Сад Тюильри» стал образцом для подражания и примером садово-паркового оформления эпохи начала Возрождения.

При «короле-солнце» в дворцовый парк был разрешён свободный доступ горожанам. Здесь быстро появились киоски, аттракционы и — небывалая вещь для XVIII века — общественные туалеты. Их тогда не имел даже Версаль. В итоге «Сад Тюильри» стал местом, где собиралась и совершала променад модно одетая публика.

Если перелистать страницы истории, то среди наиболее запомнившихся мне событий, связанных с «Садом Тюильри», я выделили бы 3. Именно здесь в 1783 году братья Жозеф и Этьен Монгольфьер осуществили запуск 1-го воздушного шара, наполненного горячим воздухом. Здесь, в саду, русские войска, вошедшие в Париж после разгрома Наполеона, некоторое время располагались военным лагерем. В Тюильри (выставочно-торговое пространство под садом) устраивается открытая площадка на Неделях высокой моды, которые считаются одним из самых громких событий fashion-индустрии наравне с Неделями в Нью-Йорке, Лондоне и Милане. Говорят, каждый показ прет-а-порте; (pr;t-;-porter, буквально «готовое платье») здесь превращается в масштабный праздник-шоу.

Очень жалею об отсутствии в «Саду Тюильри» памятного знака о военном лагере победителей Наполеона. Когда мы с женой гуляли по паркам близлежащих к Петербургу мест, у меня возникла мысль: будь моя воля, я около всех разрушенных в войну дворцов непременно ставил бы стенды, показывающие, что сделали фашисты с нашими достопримечательностями в годы нашествия на Россию. От экскурсовода слышали, что в 1-й период после восстановления дворца в Стрельне такая «экспозиция» там была, и участники XXXII саммита глав государств и правительств «Большой восьмёрки», который проходил в Константиновском дворце в июле 2006 года, ёжились, глядя на выставленные фотографии.

Французам, думаю, было бы полезно иной раз вспоминать о том, чем завершились наполеоновские планы мирового господства. И не только им: помимо французов в «Великую армию» входили национальные корпуса немцев, австрийцев, итальянцев, испанцев, покорённых Наполеоном, а также польский корпус маршала Ю. Понятовского. Нет, это во мне не злопамятность говорит, просто я знаю и помню, что пред главным иконостасом Успенского собора Московского Кремля и по боковым стенам собора французами были устроены стойла для лошадей. Почему бы и французам не сохранять историческую память хотя бы в виде памятной доски в саду, напоминающей о их «славном» былом?

Во время Парижской коммуны «Сад Тюильри» остался без дворца. По той же причине, почему у нас в годы революции исчезали дворянские усадьбы. И парижский дворец полностью выгорел-разрушен до основания не по воле случая, и наши усадьбы крестьяне, держа в голове мысли о новом мире, палили ничуть не хуже.
На месте замка ныне сооружен известный комплекс стеклянных пирамид, расположенный перед зданием Лувра. Нет худа без добра. Лишившись дворца, парк открыл вид из Лувра на Триумфальную арку.

Сегодня старейшая садовая зона, её площадь 25 га, расположенная в самом сердце Парижа, — один из символов столицы Франции. Здесь всегда много народу. Тюильри, сохранил свой исторический дизайн, однако большинство скульптур, находящихся в «Саду Тюильри» вокруг декоративных прудов, являются копиями, их оригиналы размещены в музее Лувра. В то же время в саду увеличилось количество современных скульптур. Там же, у прудов, растут самые многолетние деревья — 100-летние каштаны. Многочисленные клумбы украшают растения, привезённые из разных стран мира.

С одной стороны сада, при входе с площади Согласия, на территории парка есть 2 гармонирующих друг с другом здания: Национальная галерея современного искусства (Galerie nationale du Jeu de Paume) и Музей Оранжери (Mus;e de l’Orangerie), С другой — при выходе из сада на площадь Каррузель вы попадаете к Лувру. А пешеходный мост через Сену связывает парк с Музеем д’Орсэ. Так что выходящий из Тюильри словно витязь на распутье. Каждый волен выбирать свой маршрут. Я давно заметил: в выборе сказывается не только отсутствие товарищества на вкус и цвет, но прежде всего характер и установки, которыми человек руководствуется в жизни. Мы в своей прогулке по центру города выбрали довольно извилистый маршрут.

Ориентировались на воспоминания о прежних гуляниях в этом районе. Основными точками движения по намеченному пути выбрали следующие ориентиры: площадь Пирамид с Жанной д'Арк, улица Риволи, площадь Колетт перед зданием Комеди-Франсез, площадь Каррузель с Триумфальной аркой, стеклянные пирамиды, далее через арку бывшего королевского дворца, ставшего музеем (петербуржцы проведут параллель с Эрмитажем), на площадь Карре Э Пирамид дю Лувр, набережная Сены в сторону от Лувра, площадь Отель-де-Виль с Ратушей, переход по мосту на остров Сите, «Сквер Жана XXIII» возле Нотр-Дам де Пари, «Сквер Иль-де-Франс» с Мемориалом жертв депортации (Memorial de martyrs de la D;portation), переход по мосту через Сену с противоположной стороны острова и финиш около книжного магазина «Шекспир и Компания» (Shakespeare and Company).

Есть элемент случайности в том, что наш маршрут начинается с конной статуи французской девы, т.к. у меня нет оснований считать памятник Жанны д'Арк, прожившей короткую и удивительную жизнь 6 веков назад, каким-то особенным. Исторически изваяние на площади Пирамид столкнулось с рядом проблем, какие у нас переносит памятник Георгию Жукову на Манежной площади. У обоих монументов военачальников (Жанна д'Арк — как-никак одна из командующих французскими войсками в Столетней войне) оказалась схожая судьба.

Создавая памятник национальной героини Франции, скульптор не учёл законов оптики, по которым стоящим внизу людям фигура наездника кажется меньше, чем на самом деле. Фигуру воительницы пришлось укрупнять, чтобы она соответствовала размеру лошади. Самого автора памятника всё время что-то не удовлетворяло: идёт он по рю де Риволи — копыто кажется большим, идёт по рю де Пирамид — круп видится тяжёлым.

 Помучился скульптор… и старого большого коня в 1899 году заменил копией меньшего размера, чем вызвал бурю возмущения у патриотов. Потому что с момента появления памятник стал центром притяжения для патриотических акций разного рода. Ныне, например, партия «Национальный фронт» рвётся к позолоченной Жанне каждое 1 мая. (Хотя, казалось бы, «День Жанны д’Арк» отмечается во Франции 8 мая — праздник по случаю освобождения Орлеана в 1429 году стал и праздником народной героини, прозванной Орлеанской девой. А День Св. Жанны д’Арк отмечается 30 мая, т.к. именно в этот день её казнили.)

Меня бронзовые фигуры всадницы и коня, покрытые ослепительно сверкающей на солнце позолотой, привлекают совсем по другой причине. Памятник — яркий пример того, как во Франции рождается героическое прошлое. Попробую объяснить. Родилась Жанна в Лотарингии… (этот район теперь отошёл Германии). Так что, родись она позже, была бы немкой. Не в этом ли корень той разноголосицы, какая звучит о «позолоченном памятнике»?

По одной версии, в 1871 году французы потерпели поражение в войне с Пруссией за гегемонию в континентальной Европе, в том же году была разгромлена Парижская коммуна, и для любителей хлеба и зрелищ срочно потребовался символ (куда французам без него?) для преодоления упаднических настроений. Таким символом и стал быстро сооружённый монумент на площади Пирамид. Вот только какой? Самое распространённое мнение: изначально был установлен конный памятник Жанне д'Арк золотого цвета. Отлит из бронзы, но позолочен.

По другой версии, памятник Орлеанской деве был позолочен немцами во время войны после оккупации Франции. Т.е. Германия в буквальном смысле позолотила пилюлю французам, позолотив памятник Жанне д’Арк (сочла, видимо, что «немецкое происхождение» французской героини может служить основанием). И тогда, согласитесь, распространённая фраза, что позолоченная всадница напоминает французам о цене их независимости, выглядит довольно двусмысленно.

Дальше — больше: всё связанное с Жанной д’Арк, если углубиться в историю, удивительным образом напоминает то ли легенды и мифы Древней Греции, то ли Житие Св. Жанны. Судите сами: в 13 лет девочка впервые, по её уверениям, услышала голоса архангела Михаила, Св. Екатерины Александрийской и Маргариты Антиохийской, которые и позже являлись ей в видимом облике. От них Жанна узнала, что именно ей суждено снять осаду с Орлеана, возвести дофина (будущего короля Карла VII) на трон и изгнать захватчиков из королевства.

В 17 лет Жанна отправляется в городок Вокулёр и сообщает тамошнему начальнику гарнизона, что перед ним спасительница Франции. Но её изгоняют (как говорят в таких случаях, ходят тут всякие). Через год она вновь является туда же, но теперь её направляют к дофину. И тот, увидев в ней посланницу Бога, назначает девушку главнокомандующим. Так вот сразу с улицы пришла и возглавила армию. Потерявшие надежду начальники и солдаты, как вы понимаете, сразу воодушевляются, обретают храбрость, в войске наблюдается необычайный моральный подъём.

Но без оружия какой из неё воин? Следуя указке самой Жанны, в церкви Сент-Катрин-де-Фьербуа для неё находят меч. По легенде, он принадлежал самому Карлу Великому. Победы под её руководством, конечно, следуют одна за другой. Но, попав в плен к бургундцам (сегодня Бургундия — французская провинция, тогда — союзник англичан), Жанна была за 10 000 золотых ливров продана англичанам, осуждена ими как еретичка и сожжена на костре. Мы знаем Столетнюю войну как войну между Англией и Францией, но одновременно для самой Франции она была ещё и гражданской войной. Так что в прошлом одни французы, воюя с другими, продали как военнопленную Жанну англичанам, те её казнили, а теперь набожная Орлеанская девственница, жестоко осмеянная Вольтером, опоэтизированная Шиллером, чествуется всеми озадаченными потомками тех французов как спасительница страны.

Кстати, или, наоборот, некстати, прижизненных портретов Девы не существует. Разве что из материалов церковных судов той, далёкой, поры историки смогли уточнить несколько штрихов облика Жанны. Она была высокая, черноволосая и черноглазая. Всё. Поэтому никакого портретного сходства от многочисленных портретов и скульптурных памятников ждать не приходится. Хотя памятников таких в стране великое множество. Только в Париже их несколько. Я из них, кроме золотой всадницы на площади Пирамид, видел только пешую Жанну — в соборе Парижской богоматери и на Монмартре на фасаде базилики Сакре-Кёр. Доводилось читать, что конная Жанна есть на площади у башни Сен-Жак и перед входом в храм Сент-Огюстен (Св. Августина), но я их не видел. Так что лично для меня золотой памятник Жанны д’Арк — настоящий прелюбопытный лабиринт тайн и загадок, выходом из которого современные французы ничуть не озабочены, но это не мешает им писать и чтить лучезарную историю страны.

3-километровая улица Риволи; (Rue de Rivoli) — одна из самых известных в Париже — тянется по правому берегу Сены. Как москвич могу её «сравнить» с Новым Арбатом. Риволи появилась по приказу Наполеона Бонапарта. Император повелел снести стоявшие здесь монастыри и постройки и проложить просторную улицу, которая соединяла бы площадь Согласия с Пале-Роялем. Слышал, что за это Риволи называют искусственной красавицей. И названием своим улица обязана тоже Бонапарту, точнее, одной из побед Бонапарта под итальянским городом Риволи. Однако, спроси сегодня не только туристов (я специально полюбопытствовал на сей счёт у нескольких московских преподавателей французского языка, бывавших на Риволи не по одному разу), но и самих французов, откуда у улицы её название, ответа вы не получите — не знают. Одна из знакомых француженок, услышав от меня о происхождении названия шутливо ответила: «Сегодня вечером я усну менее глупой».

Но на самой Риволи бывают все хоть на 1 день «заглянувшие» в Париж. Ещё бы, ведь это улица магазинов дамского белья, бутиков, сувенирных лавок, ресторанов, кафе… Здесь 1-е этажи домов опираются на ряды одинаковых арок (аркады), придающих улице колорит, какой вы не встретите больше нигде в городе. А главное, аркады позволяют совершать шопинг, даже когда в Париже льёт дождь, — можно переходить из одного магазинчика в другой «под крышей» над головой. Для россиян, надо сказать, Риволи совсем не чужая. В доме № 172 умер Герцен, в доме № 210 жил 3 года И. Тургенев, в доме № 206 на некоторое время останавливался Л. Толстой. А в начале улицы (дом № 26) при желании можно заглянуть в кафе с обстановкой начала ХХ века и выпить чашечку кофе за столиком, за которым сидела сама Коко Шанель. После чего можно считать, что жизнь удалась.

Гуляя по Риволи, вы не минуете площадь Колетт, а значит, окажетесь перед зданием театра Комеди Франсез (Studio de la Com;die Fran;aisе). Называемый ещё Домом Мольера, он расположен внутри дворца Пале-Рояль. Старейшему не только во Франции, но и во всей Европе театру уже больше трёхсот лет. И уже одно это делает его достопримечательностью города. Я не фанат театра, зато большой поклонник булгаковской «Жизни господина де Мольера» — романа, написанного профессиональным драматургом о великом драматурге, театралом — о театре. Сам любитель «длинных», развёрнутых заголовков произведений, я получил истинное удовольствие, узнав, что в черновой тетради 1-е название романа представлено так: «Всадник де Мольер. Полное описание жизни Жана Баптиста Поклэна де Мольера с присовокуплением некоторых размышлений о драматургии». Даже пожалел, что первоначальный замысел писателя не был реализован. И хотя Комеди Франсез родился лет через 7 после смерти драматурга, я в этот раз не преминул подойти к театру.

Кстати, ещё и потому, что хотелось взглянуть на инсталляцию Даниеля Бюрена — французского скульптора, создавшего под открытым небом необычное творение современного искусства. Сей масштабный проект «Les Deux Plateaux» («Две площади») родился по заказу французского министерства культуры. Реализация его в 1986 году по соседству с Комеди Франсез во внутреннем дворике королевского дворца Пале-Рояль не могла не вызвать споры о целесообразности возведения 260 разновеликих колонн, облицованных перемежающимися чёрными и белыми мраморными планками. Но прошло несколько лет, страсти поутихли, и инсталляция успела полюбиться парижанам и гостям столицы, став новой достопримечательностью города. Правда, символом Парижа «полосатые колонны Бюрена» пока не называют. Но, исходя из того, что они никого не оставляют равнодушным, определение «гениальные» к ним уже приклеилось.
Между прочим, хорошо знакомый многим Пале-Рояль (Королевский дворец) таковым стал лишь после того, как в него перебралась Анна Австрийская со своими малолетними сыновьями. Один из них — будущий «король–солнце» Людовик XIV, 2-й — его младший брат Филипп Орлеанский. Вот тогда-то существовавший до того шикарный Пале–Кардиналь (с гвардейским залом, библиотекой, живописным садом, картинной галерей и даже театром) и был переименован в Королевский дворец.

Кардинальский дворец — любимое детище Ришелье — был построен по заказу самого кардинала и при живом его участии. Он даже вселился во дворец, когда строительные работы ещё продолжались. Здесь он и умер, завещав дворец королю Людовику XIII, который, однако, пережил Ришелье меньше чем на полгода. Тогда-то хозяйкой дворца и стала Анна Австрийская, правда, всего на 9 лет, еле спасшись бегством от Фронды (к этому событию небезызвестный д'Артаньян имел непосредственное отношение). И хотя короли здесь больше никогда не жили, название «Пале-Рояль» за дворцом сохранилось.

Любопытно, что сказали бы хоть Ришелье, хоть Людовик XIII, хоть Анна Австрийская, доведись им увидеть полосатые колонны Бюрена во внутреннем дворе Пале-Рояля? Какая участь ждала бы автора «гениального» творения?

Свернув чуть в сторону, выходим на площадь Каррузель (L’arc de triomphe du Carrousel). Для площади Каррузель у москвичей есть аналог — Манежная площадь. Примечательна она лишь маленькой аркой, сегодняшнее предназначение которой разве что в том, что она подчёркивает большие размеры других парижских арок. Миновав её, идём мимо ещё одной городской достопримечательности — большой стеклянной пирамиды и нескольких маленьких к ней притулившихся. Четверть века назад не лишённый честолюбия президент Франсуа Миттеран распорядился модернизировать здесь пространство, и в 1989 году американец китайского происхождения Иох Минг Пей соорудил во дворе Лувра стеклянную пирамиду высотой 21 метр с 666 окнам, которая сама по себе привлекает внимание, но абсолютно не гармонирует с архитектурой Лувра. Скептических мнений о ней хоть отбавляй, но её уже называют новым символом Парижа.

Когда-то подобная история произошла с Эйфелевой башней. Позже споры были по поводу появления в исторической части города башни Монпарнас, но постепенно и она стала привычной частью парижского силуэта. Можно припомнить шок парижан, впервые увидевших стеклянно–металлического монстра под названием «Национальный центр искусства и культуры имени Жоржа Помпиду». Безусловно, это монстр, но… Стоявший у истоков его создания президент Франции Жорж Помпиду уже в самом начале своего правления решил взять курс на полную модернизацию Франции, и ему требовался наглядный символ модернизации. «Национальный центр искусства и культуры» и был предложен находчивым президентом именно таким символом. Сначала никто не хотел мириться с формами и конструкциями, «портящими архитектурный ансамбль изысканного города». «Здание, вывернутое наизнанку», которое снаружи выглядит как странное промышленное сооружение со множеством вентиляционных труб, лифтов, лестниц, электропроводки и даже решёток непонятного назначения, остряки моментально окрестили Помпизавром. Самые активные горожане даже устраивали пикеты. Но… всего через несколько месяцев «музей-изюминка» стал излюбленным местом для туристов со всего мира.

Президентскую эстафету продолжил Жак Ширак. Именно ему столица обязана появлением «Парижского музея примитивного искусства» на набережной Бранли. 5-этажное здание этнографического музея, собравшего образцы «примитивного искусства» народов Африки, Азии, Океании и Америки, тоже выглядит странным, особенно если принять во внимание его расположение — рядом с дворцом Шайо на полукруглой площади Трокадеро, считающейся самой парадной точкой нового Парижа.

В ближайшее время у критиков будет, смею думать, ещё не один повод для упражнений в злословии. 1-й из них — появление среди одного из исторических кварталов центра Парижа крайне необычного здания главного офиса фонда культурного наследия французской киностудии «Path;—Path; Foundation». Новое творение автора Центра Помпиду пополняет не только реестр экстравагантных и футуристических сооружений мира, но и список домов в виде животных. Правда, специалисты не могут сойтись в определениях шедевра, выделяющегося на фоне классической архитектуры. Одни находят, что это «гигантская улитка». Другие в архитектурной конструкции видят огромного «стеклянного броненосца». 3-ьи говорят, что лишь сзади он представляет собой монолитную алюминиевую конструкцию, напоминающую спину гигантского броненосца. 4-ые про творение Ренцо Пьяно пишут так: «Между стен исторических построек «застряла» конструкция из полупрозрачного стекла, стали и дерева». Как всегда, истина где-то посередине, и отыскивать её предстоит каждому самостоятельно. Одно могу сказать точно: это не галльский петух.

Повод 2-й — в перспективе Париж может обрести ещё одно высотное сооружение, нарушающее панораму города. Это новое здание Дворца правосудия, архитектором которого является всё тот же Ренцо Пьяно. Проект новой постройки высотой 160 м продвигал сам президент Саркози, и его реализация началась вопреки общественным протестам. Правда, у французских юристов нет большого желания перебираться с острова Сите — географического центра города, — где сейчас находится знаменитый комплекс Дворца правосудия, на северную окраину Парижа, где строят башню Пьяно.

 Работы по её возведению начались, потом притормозились, а тут случилось Саркози проиграть президентские выборы... Но если он выиграет следующие, то… А если вновь проиграет, то что тогда будет с замороженным строительством, одному Богу известно. (Так рассуждал я, находясь в Париже, а теперь, когда уже известно, что стать президентом Саркози не удалось, осталась лишь надежда на Всевышнего.)

3-й повод — на очереди очередное архитектурное произведение по проекту американского гения Фрэнка Гери, чьё творческое кредо заключено в словах: «забавность» архитектуры важнее её функциональности. Тем, кто поездил по миру, думаю, знакомы «танцующий дом» в Чехии, музей Гуггенхайма в Испании, здание кливлендского университета в США и концертный зал Уолта Диснея в Лос-Анджелесе (США). Скоро забавный диснеевский зал покажется им милой проказой Микки Мауса: в Париже над Булонским лесом зависло огромное стеклянное «облако». Сам архитектор предпочитает говорить, что в его представлении это «парусный корабль, дрейфующий между деревьев». Корабль меж тем не маленький — площадью 4366 кв. м. На его «палубах» разместится экспоцентр имени Луи Виттона. Похоже, ему предстоит стать одним из крупнейших центров современного искусства во Франции и, наверняка, — ещё одним символом, про который будут рассказывать все туристические путеводители.

Так что стеклянная пирамида возле Лувра нормально вписалась в тренд архитектурного развития современного Парижа. И когда я говорю о способности французов какую-нибудь маленькую деталь, сущую мелочь возвести в ранг большого события, значимого предмета, упоминание луврской пирамиды оказывается вполне резонным. Что она есть по своей сути? Туристический вход в музей: там размещены билетные кассы, гардероб, информбюро, сувенирные магазины и прочее, и прочее. Что мы слышим и читаем всюду про эту пирамиду? Под каким соусом нам её преподносят? Мол, по замыслу архитектора, пирамида завязана с находящимися на одной линии арками на площадях Каррузель и Этуаль (Звезды) и сквозь них смотрит на Большую арку Дефанс, как бы являясь началом «королевской оси» Парижа. Не без юмора, впрочем, добавляется, что понять замысел можно, только стоя наверху арки Дефанс. Хотите — верьте, хотите — проверьте.

Миновав стеклянную пирамиду, следуем далее через обычную арку бывшего королевского дворца, ставшего музеем (петербуржцы проведут параллель с Эрмитажем) и выходим на площадь Карре Э Пирамид дю Лувр. На этот раз мы музей не посещаем. Об увиденном во время своего посещения Лувра ранее я уже сказал. Могу добавить тут одно: Наполеон I Бонапарт был, конечно, великим императором. Родом из семьи мелких корсиканских аристократов, он завоевал полмира и несмотря на бесславный конец по сию пору является гордостью французов. За 2 десятилетия войн он сверг множество окрестных монархий, принеся завоёванным народам оккупацию, но даруя ветер свободы. Правда этим же ветром он выметал чужие дворцы и наполнял коллекцию Лувра, теперь самого богатого музея мира. Ну, как не гордиться его деяниями!
Далее мы подошли к церкви Сен-Жермен-л’Оксеруа, в своё время она служила приходской для королевской династии Валуа. Но вклад в историю у неё совсем иной. Именно с её колокольни был подан страшный сигнал, по которому началась резня гугенотов в Варфоломеевскую ночь.

После чего немного прогулялись по набережной Сены в сторону от Лувра, свернули на площадь Отель-де-Валь с мэрией. Именно там, в старинном здании Ратуши, проходил бал, хорошо известный по роману «Три мушкетера» Александра Дюма. Бал, на котором королева Анна Австрийская должна была предстать в роковых подвесках. За ними она обещала королю отправить гонцов в Лувр. Между прочим, от Ратуши до бывшей королевской резиденции спокойным шагом можно дойти за полчаса. Как мы знаем, д’Артаньян, следуя законам жанра, в этот промежуток времени и объявился.

От Ратуши рукой подать не только до Лувра, но и до Собора Парижской Богоматери. Что мы и делаем, перейдя по мосту на остров Сите и зайдя в «Сквер Жана XXIII» возле грандиозного Нотр-Дам де Пари. Мы заходим сюда чуть ли не каждый свой приезд. Нет, не потому, что в «Square Jean XXIII» снимались сцены фильма Вуди Аллена «Полночь в Париже» с Оуэном Уилсоном и Карлой Бруни-Саркози. И не потому, что у дороги перед сквером снимали начальные сцены фильма «Как украсть миллион» с моей любимицей Одри Хепбёрн, которая в белом наряде от «мальчугана не от мира сего» Юбера Живанши подъехала к скверу на своём красном кабриолете. Мы приходим сюда, потому что сквер этот удивительно уютен, в нём чудесно можно отдохнуть после пройденных километров и, любуясь на цветы, послушать журчание готического фонтана Девы. Ему больше полторы сотни лет. Он состоит из 3 колонн, окружающих Богоматерь с младенцем. И его высота достигает 10 метров. Фонтан удивительно гармонирует с собором Парижской Богоматери.

Посидев на скамейке, переходим через дорогу в сквер «Иль-де-Франс» (что можно перевести, как «остров Франции») с Мемориалом жертв депортации (Memorial de martyrs de la D;portation). Этот музей — символическая гробница 200 тысяч французов, которые в годы Второй мировой войны погибли в нацистских концентрационных лагерях, борцов Сопротивления, евреев, а также тех, кто был угнан на принудительные работы. С улицы трудно даже заметить узкую лестницу, что ведёт в подвальное помещение-склеп, где хранится земля из разных концентрационных лагерей. Лишь небольшие металлические воротца позволяют понять, что тут какой-то вход. Над ним начертаны слова: «Простите нас. Мы вас никогда не забудем».
Поблизости, на Корсиканской набережной, находится Цветочный рынок, одно из любимейших мест моей жены. Но на этот раз мы переходим по мосту через Сену с противоположной стороны острова и направляемся в сторону книжного магазина «Шекспир и Компания» (Shakespeare and Company), уголок, куда я ещё не заглядывал.

 Это один из адресов раннего Хемингуэя в Париже. Здесь в те дни, когда у него не было денег на покупку книг, он брал книги (улица Одеон, 12) в книжной лавке Сильвии Бич «Шекспир и компания», которая одновременно была и библиотекой. После улицы, где гулял холодный ветер, эта библиотека с большой печкой, столами и книжными полками, с новыми книгами в витрине и фотографиями известных писателей, живых и умерших, казалась ему особенно тёплой и уютной. Среди тех, кто частенько тогда бывал тут, можно назвать немало имён из круга писателей потерянного поколения. Так их, творивших в перерыве между Первой и Второй мировыми войнами, стали называть с лёгкой руки Гертруды Стайн. А они впоследствии составили славу англо-американской литературы XX века.

«Праздник, который всегда с тобой» Хемингуэя — небольшая и незатейливая книжка о людях, наблюдениях и впечатлениях, передающая дух Парижа. Иной раз её называют лучшей книгой о Париже. Сам писатель во «Введении» к ней писал: «Если читатель пожелает, он может считать эту книгу беллетристикой. Но ведь и беллетристическое произведение может пролить какой-то свет на то, о чём пишут, как о реальных фактах».

Реальным «славным кафе на площади Сен-Мишель» и начинается его книга, последний абзац которой сообщает читателю: «Париж никогда не кончается, и каждый, кто там жил, помнит его по-своему. Мы всегда возвращались туда, кем бы мы ни были и как бы он ни изменился, как бы трудно или легко ни было попасть туда. Париж стоит этого, и ты всегда получал сполна за всё, что отдавал ему. И таким был Париж в те далёкие дни, когда мы были очень бедны и очень счастливы».

Вот и я вернулся в Париж, чтобы увидеть его по-своему и потом опять же по-своему написать о нём.