За песком

Когда мне было шесть лет, я очень хотел стать конюхом.
Утром я вскакивал с постели и мчался через двор на конюшню.
Лошади были на месте, я подкладывал им свежего сена, а уж тогда шёл домой – завтракать. Потом я опять торчал на конюшне: помогал плесть кнуты, поил лошадей, чистил их, угощал солью. И так целый день, не считая обеда и ужина.
Я думал, что работаю на конюшне; тогда я не знал, что настоящей работой считается та, за которую платят деньги. К тому же взрослые, улыбаясь, звали меня «Младшим конюхом»!
Конюхов было трое.
Старший, дядя Ваня Зубенко, часто болел, и тогда за него оставался другой Ваня, пятнадцатилетний. Третьим конюхом двенадцатилетний Колька, а уж четвёртым, выходит, был я.
Мне нравилось наше мужицкое братство, и я постоянно таскал на конюшню хлеб, сало, картошку, – всё, что можно было поесть; конюхи потчевали меня чесноком, луком и белым тутовником. Наша дружба была безотказной.
Однажды, когда дядя Зубенко болел, Ванька и говорит мне: «Поехали за песком? Дед твой давно уж велел за песком съездить? (Дед мой был начальником почты, а конюшня была почтовая). – Поехали?».
Я, конечно, кричу: «Поехали!». Колька хватает лопаты, и мы мчимся к телеге.
Но Иван говорит: «Только ты вот что… Иди у деда спросись, а мы пока запрягём».
Я зайчиком помчался к бабушке, замирая от мысли, что мне могут не разрешить.
– Бабушка! Можно мы с Ваней и Колей за песком съездим? – кричу ей с веранды.
– Иди у деда спроси, – слышу в ответ, – я купаюсь!
Делать нечего, иду к деду; благо почта в одном дворе.
Захожу в кабинет – совещание. Я спрашиваю: «Деда, можно мы с Ваней и Колей за песком съездим?» Все смеются, а дед вскакивает из-за стола и кричит: «Иди, куда хочешь, хоть к чёртовой матери!»
Этого мне и надо! Стремглав на конюшню! Ванька и Колька уже запрягают.
– Ну?
– Разрешил?
– Кто?
– Дед!
Ребята недоверчиво переглядываются, и я обиженно кричу: «Хотите, сами узнайте!».
Это убеждает, и Ванька солидно бросает: «Поехали!»
Мы влазим в телегу, лошади рвутся в галоп, мы выскакиваем за ворота и вот уже мчимся по улице, оставляя за собой великолепное облако густой белой пыли! – Знатный след!
За Подкумком мы распрягаем лошадей, а сами прыгаем в воду и долго нежимся в тёплой, сияющей влаге.
Река играет, искрится, и кажется, ломит глаза и зубы от этого колкого, ломкого света.
Обсохнув на солнышке, мы снова лезем в воду, моем лошадей, пускаем пастись их, а сами пытаемся ловить раков и долго ползаем по реке, шаря по дну руками.
Когда, усталые, мы вываливаемся на берег, уже холодно. Солнце над самым лесом. Пора и песок грузить.
– Да ну его, – говорит Ванька, – успеется! И то: коней найти надо!
Пока нашли лошадей, пока запрягли их – звёзды высыпали. Пришлось грузить в темноте.
Только где ж тут телегу песку набрать, когда впопыхах взяли из дому вместо совковых лопат обычные.
– А ну его, – говорит Ванька, – весь песок с реки не насыпешь! Кому охота, тот пусть и сыпет! Поехали!
Мне стыдно: песку-то в телеге «кот наплакал», но я молчу: поздно, домой ехать надо.
Тронулись. Едем тихо, только колёса поскрипывают. Ночь кругом, темень. Едем и всё об одном думаем.
– Да дед твой живьём нас съест! – говорит Ванька.
Я молчу. Может, он и меня съест, я же у него на ночь не спрашивался.
Проехали мост. Иван говорит: «А что, если дед искать тебя станет?»
Я опешил: а вдруг и вправду?
– Давай вот что сделаем, – продолжает Иван, – давай поедем не по главной дороге, а сбоку. Главная – напрямик к дому, дед по ней и направится. А мы боковой проскочим, – деда с бабкой нет дома, нас ищут, – и ладно! Вернутся они, а мы уж давно приехали, ждём их! Вот и не к чему им придраться! А что песку мало, так по дороге рассыпали!  Телега вон какая дырявая! Да и на речке песку нету, смыло! – Понятно?
Колька обрадовался: ловко придумано. А я молчу, чувствую – не миновать бучи.
Свернули направо. Едем по боковой, – ни одно окошко не светится. Сколько ж сейчас времени?
Проехали улицу, стали к дому сворачивать, – что такое? Стук какой-то, вроде дедовой палки! Пригнулись мы с Колькой, легли в телегу, только Ванька правит-сидит. Авось, если это дед с бабкой, в темноте не узнают: нас-то ведь трое, а в телеге один. Значит, не наша телега!
Только вдруг слышим: «Ива-ан!».
Деда голос!
Выглянул я из телеги, – так и есть: прямо на нас дед движется!
Вот и приехали!
Выдрал меня дед отчаянно. Но главное было не в этом. Утром, когда я, морщась от боли, собрался опять на конюшню, бабушка остановила меня: дед запретил мне теперь бывать там, потому что конюхи сказали ему, что я им мешаю. И вчера они ничего не сделали из-за меня: и песку не набрали, и опоздали тоже. А если б меня с ними не было, то всё было б нормально, в порядке.
Целый день я сидел взаперти, ночью плакал и думал о маме, – она жила в другом городе. А утром, когда все ещё спали, через форточку вылез во двор.
На конюшне никого не было. Я задал овса лошадям, напоил их, выгреб навоз и стал ожидать конюхов.
Когда они появились, я увидел, что им неловко и стыдно, и сразу пошёл в атаку: «Вы зачем деду врали, что я мешал вам? Разве я не говорил вам всё время, что надо песок грузить? Кто из вас врал на меня, – ты, Ванька?
Видно, я попал в точку, потому что Ванька утратил вдруг свою важность и сказал просто: «Чудак ты! Надо ж было нам как-то перед дедом выкручиваться!»
И тут я понял: для меня мой дед был просто дедом, а для них он был ещё и начальником. Значит, я, действительно, помешал им; если б меня с ними не было, дед бы не стал нас разыскивать, и их позднего возвращения никто б не заметил!
Мы помирились.
А через несколько дней вернулся к нам дядя Ваня.
Мы встретили его весело, сразу стали рассказывать, как нам работалось, но про песок не сказали: всем троим было стыдно. Ваньке – потому, что врал на меня, Кольке – потому, что смолчал при этом, а мне – потому, что, когда дед сказал: «Иди хоть к чёртовой матери!», я знал, что по-настоящему это не может служить разрешением, а всё-таки поехал.                2008 год