Горная Тюрингия, Зуль, июнь 1990 г.
«Русское кольцо из Тюрингии» - это художественное произведение - плод творческой фантазии автора, сплошная выдумка. Совпадения названий организаций, фамилий и имен людей в этом произведении с реально существовавшими ранее или существующими ныне, кроме исторических, чисто случайные. Но в любой случайности есть своя закономерность и реальность…
Никогда не подумал бы, что вторая журналистская поездка в уютный тюрингский городок Зуль, известный своими ювелирами и оружейниками, обернется для меня сильнейшими эмоциональными переживаниями и первыми седыми волосами. И это в мирное время, в возрасте сорока восьми лет? Чем были они вызваны? Прошедшей войной? Городок Зуль сам по себе крошечный, уютный, едва за тридцать пять тысяч жителей и вокруг манящие зеленые горы. Но от прошлой войны никуда не деться. Оставила она свои следы. Тюрингские горы с виду приветливые, притягательные, миролюбивые, но внутри… Хранят такие глубинные тайны - прикоснешься, голова пойдет кругом, на ногах устоять бы. «Скорый конец ужаса лучше, чем ужас без конца». Эта фраза принадлежала боевому офицеру прусской армии Фердинанду Шиллю, отважно погибшему в боях против Наполеона. Его посмертную маску мне довелось увидеть в Немецком историческом музее на Унтер-ден-Линден. Полное лицо, пышные гусарские бакенбарды и обвисшие усы. Кого он мне напомнил? Известного тюрингского ювелира Альберта Альдуса, с которым был знаком всего один день. Он рассказывал. Я слушал. И узнавал такое…
После возвращения из Зуля в Берлин долго не мог избавиться от ощущения, что пребывание в горах Тюрингии сильно изменили меня. Я стал другим. Каким? Задумчивым? Пугливым? Нет, нет, нет. В душе появилась щемящая боль. И никак не проходила. И когда, наконец, взялся за перо, принялся описывать свою поездку, то от боли стал освобождаться. Она переходила в рукопись, которую и предлагаю для чтения.
- Стоп, стоп, хватит, с меня довольно, дальше я не пойду, - Хольман демонстративно тяжело дышал и остановился в тени каштанового дерева. - Вот и скамейка. - Здесь надо отдохнуть. Не удивляйтесь, герр Лосев, я не лошадь, не парнокопытное, потому быстро выдыхаюсь. Тюрингские подъемы не для меня двуногого. Они забирают последние остатки сил. Врачи запрещают мне любое напряжение, а тут… Настоящее восхождение на горные вершины.
- Какие вершины? О чем вы говорите, герр Хольман? - возразил я. - Самая высокая здесь девятьсот метров, а нам надо подняться едва ли до пятисот.
- Это для вас! Вы длинноногий любитель походов, для вас нет непокоренных вершин, вы готовы спуститься в подземелье, вам, молодому, сам чёрт не брат, - язвительно ответил Хольман, - а я выбираю гладкую дорогу… - Он не договорил, споткнулся о камень, чертыхнулся, отшвырнул его ногой и замолчал.
Моего берлинского знакомого Дитера Хольмана понять можно. Человек невысокого роста, шестидесяти одного года, с заметным пивным брюшком, был тяжеловат в весе для любого подъема. К тому же одет был парадно в костюме, с галстуком. Привычка чиновника. Я тоже был в костюме, но солнце пригревало и галстук снял, убрал в саквояж.
Герр Хольман, по образованию историк, хвастался, что он закончил университет просветителя Гумбольдта в Берлине, но, будучи из Восточной части, (оси) и членом Социалистической единой партии Германии,(СЕПГ), лишился уютного сидячего места научного сотрудника в берлинском музее искусств Боде. «Совершено политическое злодеяние!» - восклицал он. И всю дорогу, пока ехали в его подержанном хваленом Мерседесе и затем пешим шагом поднимались в гору, он ныл. Плакался. То есть, рассказывал мне о притеснениях со сторон (веси) и своем тягостном состоянии безработного. При этом он яростно размахивал руками. Слава Богу, уселся на скамейку отдохнуть. Может, помолчит? Нет. Не в его характере.
- Садитесь вы тоже, герр Денис Лосев, - с иронией уставшим голосом негромко произнес он. - Вы, кажется, моложе меня, на тринадцать лет, не так ли?
- Да, так, герр Дитер Хольман, - с такой же иронией подтвердил я. - У нас разница в тринадцать лет, это чёртова дюжина.
- С вами не соскучишься. У нас тринадцать несчастливое число, а у вас оно связано почему-то с чёртом? Чем вы ему не угодили? - Поднятое ко мне полноватое вспотевшее лицо Хольмана выражало недоумение.
- У нас, у русских, дюжина - это число двенадцать, оно произошло от слова дюжий, то есть, сильный.
- Вы имеете в виду себя?
- Ну, если вам так угодно…
Хольман откашлялся, достал из кармана платок, вытер лицо и внимательно посмотрел на меня.
- Вы чего стоите, герр Лосев. садитесь. Вы как-то говорили мне, что в ногах правды нет. - На его лице появилось подобие улыбки. - Мне интересно знать, что оно означает? Вы же в некотором смысле тоже историк?
- Значит, вам стало интересно?
- Конечно.
- Тогда, расскажу… - Я сел, но не слишком близко к «телу». Если от возбуждения будет размахивать руками, меня не зацепит. - Говорят, в царское время российские полицейские надзиратели особо упрямого преступника, не желавшего признаваться в злодеянии, наказывали просто, зимой выставляли его на мороз, но без обуви, с голыми ногами, - твердо произнес я. - Очень быстро он не выдерживал испытания, «танцевал» в снегу. А потом, дрожа от ледяного холода, вопил, умолял увести его в теплое помещение, всю правду расскажет, сознается в свершенном проступке.
- Ха, ха, ха, - рассмеялся Хольман. - Во истину, все гениальное просто! Итак, вернемся к нашим баранам. Дальше вы, уважаемый герр Лосев, пойдете один. Я в отставке. Старик встретит вас и непременно спросит, а где Хольман? Скажите ему, заболел. У Хольмана сердце «танцует», а ноги ноют. Но не от холода. - Он усмехнулся. - Ладно, шутки в сторону, теперь о деле, герр Лосев, о вашем маршруте. Сегодня выходной, утро, - он посмотрел на свои наручные часы. - Сейчас четверть восьмого. В это время немецкий народ еще спит, очень хорошо, вас никто не увидит и меня тоже. Пройдете дальше по Зильбер-штрассе, это метров сто, - левой рукой он обозначил направление. - Там, поворот направо, увидите, - перед моим носом он взмахнул правой рукой. - Начнется переулок Берг-гассе. Вся прогулка займет максимум пятнадцать минут. Слева на этой Берг-гассе увидите белый особняк. Он фахверковской постройки, с красной черепичной крышей. - Обе свои руки после взмаха Хольман положил себе на колени, я спокойно перевел дыхание. - Там он один такой, его номер, семь. В нем живет герр Альдус. Самый известный ювелир и огранщик Тюрингии, Альберт Альдус, с которым я давно обещал вас познакомить. Уверен, вы останетесь довольны. Альдус неплохой рассказчик. Но не забудьте, ему уже за восемьдесят, старик плохо двигается, с детства у него одна нога была короче другой, поэтому в вермахте он не служил, в браке не состоял и детей не заимел. С годами зрение у него ослабло, но упрямец по-прежнему сидит в своей мастерской и что-то вырезает. Представьте, он сохранил педальную чугунную бормашину. В ход снова пошли руки, Хольман показывал размеры механических инструментов. - Такого же рода у него токарный станок, продолжил он. - Тем не менее, с помощью этой древности он вытачивал уникальные изделия, ажурные вазы из горного хрусталя, разные цветы, делал шкатулки из малахита, из аметиста оригинальные фигурки. Лучшие из его работ выставляли в нашем музее, - с грустью в голосе закончил Хольман.
Весь этот подробный рассказ с «подтанцовкой» руками я слышал еще в Берлине, до начала поездки. Но, теперь, прибыв к месту назначения, Хольман с типичной немецкой педантичностью решил все образно повторить. Что ж, мне не помешает послушать деловые наставления второй раз, тем более, что он украсил их новыми деталями, а местность вокруг незнакомая, колоритная, повторение - мать учения.
- Я читал в местной газете «Freies Wort» Свободное слово», что гномы герра Альдуса из аметиста имеют волшебные свойства. Не знаете, что имеется в виду? Типа оберег? - спросил я.
- Да, и оберег в том числе. Многие верят, что гномы Альдуса волшебные, - согласно закивал Хольман. - Они главная его страсть. Без сказочного волшебства, конечно, не обходится.
- Это какого? - Не понял я.
- Ну, всё исходит из старины, герр Лосев, из древних поверий. Гномов из аметиста раньше выставляли на солнце греться, и ждали, когда они накопят тепло, свет и поменяют свой окрас, сине-оранжевые становились коричнево-желтыми, зеленые краснели - это было не только красиво, но считалось оживляющим чудом. Говорили, что гномы собирали лучи небесного светила и других звезд. Теплое тело гнома означало отсутствие болезней у его владельца. Если гном не «зажигался», это был плохой знак, жди заболевания. Потому в пасмурную погоду их тоже выгоняли на улицу, то есть, в сад. Давали им в руки лопаты, кирки, альпенштоки, чтобы трудились и согревались. Это все древние поверья. В Тюрингии любят колдовские сказки про гномов, герр Лосев. Когда будете слушать Альдуса, не очень поддавайтесь его колдовству. Он может заговорить человека.
- Меня этим не испугать, герр Хольман.
- Ну, ну, посмотрим…
- В международных выставках Альдус не участвовал, герр Хольман? - спросил я, чтобы сменить тему.
- Это в каких?
- Ну, например, в Гааге, Брюсселе?
- Нет, нет, что вы. Выставлять свои работы - зачем это ему? - Хольман закрутил головой. - У Альдуса особый характер, он по натуре гордец. Привык, что к нему приезжали заказчики, он демонстрировал бы им свои работы. А в Брюсселе, к вашему сведению, герр Лосев, выставляют в основном природные минералы. Необработанные. Альдус же потомственный огранщик изящных изделий. Зачем ему ехать в Гаагу или Брюссель? - Последовал взлет обеих рук. Что за странная у него привычка, когда разговаривает, то возбуждается и в ход пускает руки. - Выставка требует помощников, экскурсовода, отбора экспонатов, - продолжал Хольман. - Старику лишние хлопоты.
Вокруг нас появились стрекозы, Хольман отмахнулся от одной. К ней присоединилась еще одна. И обе подлетели ко мне. Какие настойчивые. Пришлось и мне замахать руками.
- Его работы знают за пределами Германии? - Спросил я.
- Да, конечно, - утвердительно закивал Хольман. - У него были даже приезжие американцы. Денег он накопил, хоть банк открывай. И что взамен? Появились болячки. Сегодня герр Альдус - это постаревший человек со своими причудами. Собственно, он от рождения был нелюдимый. - Хольман усмехнулся. - Ему, представьте, на семидесятипятилетний юбилей, в качестве подарка установили на доме вывеску: «Ювелирные и граверные работы - Альберт Альдус, «GmbH». (Общество с ограниченной ответственностью) Красивая была вывеска, с подсветкой. Думали обрадовать. Так он от злости ее снял. Терпеть не может огласки. У него огороженный яблоневый сад, на первом этаже мастерская, подсобные помещения, гараж. На втором этаже - музей ювелирного искусства, есть чем похвастать. Но нет ни родственников, ни друзей. Кому достанется богатство затворника?
- Он был основателем фирмы? - прервал я объяснения Хольмана.
- Нет, нет. Забыл сказать, извините, ювелирное дело начинал его дед, еще до первой мировой. А вот когда к власти пришли нацисты, то к молодому тюрингскому огранщику-ювелиру Альберту Альдусу потянулись солидные заказчики. О, да… Партийные бонзы ехали из столичного надменного Берлина, из портового рыбного Гамбурга морские волки, из завистливого красавца Дрездена, галерейщики. Это было признание заслуг огранщика из Зуля Альдуса. К нему на Берг-гассе, горной улочке, о существовании которой в Германии никто понятия не имел, в блестящих Мерседесах приезжали адъютанты Гитлера и Геринга! По привезенным эскизам он изготовлял малахитовые вазы, подсвечники, шкатулки. Они рассчитывались с ним не только рейхсмарками, оставляли запасы природных камней: малахит, горный хрусталь, аметист, агат, бирюза.
- Он давно живет один?
- Уже три года. - Хольман устало вздохнул. - У него была пожилая помощница, но она умерла. И не дай Бог теперь, с ним что случится. - Хольман покачал головой. – Рядом никого. Отсюда вопрос, кому достанется все его наследство? Обо мне он, конечно, не вспомнит, - Хольман повернулся ко мне и снова вздохнул.
- А почему?
- Да потому… Видите ли, герр Лосев… - Хольман помолчал, потом продолжил. - Раньше его гешефт состоял в том, - лицо Хольмана сделалось грустным. - Дело в том, герр Лосев, что мой отец, Эмиль Хольман, был его надежным компаньоном. К нему привозил богатых клиентов, занимался рекламой. Шли годы. Все были довольны. Но потом, при новой власти, социалистической, они крупно повздорили. Причины называть не буду, они политические. Ко мне Альдус тоже изменился, как будто я в чем виноват. - Он вздернул плечи. - Теперь к нему вообще никто не приезжает. - Хольман замолчал.
- Он не испугается моего появления? - спросил я.
- Нет, нет, что вы, наоборот. Когда я рассказал ему, что вы из России, из Москвы, хотите написать о нем, он неожиданно обрадовался, - продолжил Хольман. - Я удивился такой реакции. Звонил ему. На всякий случай отправил письмо. В нем изложил вашу просьбу. Встречу он просил назначить на восемь утра, чтобы иметь весь день впереди. На что он нацелился, не могу сказать. - Хольман снова посмотрел на свои наручные часы. - Ого, сейчас уже ровно половина восьмого, время поджимает. - Он потянулся, протяжно зевнул, извинился и продолжил. - Итак, с восьми Альдус на рабочем месте. Нажмите кнопку звонка. Три раза и пауза, затем еще два звонка, и три раза постучать в левую створку двери. Это сигнал, значит, свой. Он откроет.
- А почему не завести ему новую служанку?
- О господи! Почему, да, отчего? Откуда мне знать, герр Лосев! - Хольман нервно задергался, вскинул руки. - Он остался один, всего боится. Знаете, старческие фобии. Да… Не забудьте сказать, что вы от Дитера Хольмана. Вот вам моя визитка, отдадите ему. Кстати, напомню, он не любит фотографироваться.
- Вы мне говорили об этом в Берлине, - перебил я его. - Мой саквояж пустой, нет ничего, кроме листов бумаги.
- Вот и хорошо. Но и записывать он вам не разрешит. Запоминайте. А что еще у вас в саквояже?
Я усмехнулся.
- Хочу подарить ему русскую расписную матрешку. У него, наверняка, таких нет.
- Ой, покажите, мне ее, пожалуйста, герр Лосев. Моя младшая дочь с ума сходит по русским матрешкам. У нее уже есть парочка. Сколько в вашей куколок?
- Пять.
- Вау. – Моей бы дочери такую, она плясала бы от радости. - Хольман острожно взял матрешку, повертел ее со всех сторон. - Задорная русская красавица. Не буду ее открывать. Буду ждать от вас матрешку. Обещаете?
- Обещаю. - Я закрыл саквояж и встал. - Теперь дорога мне ясна, не ошибусь. Спасибо за ваши усилия, герр Хольман.
- Не стоит благодарности, герр Лосев. - Хольман с видимым трудом поднялся. - Сожалею, но обратно отвезти вас я не смогу, меня ждут срочные дела в Берлине.
- Вам не стоит беспокоиться, герр Хольман, обратный маршрут я уже изучил.
- Прекрасно, поэтому предлагаю вам со мной сразу рассчитаться. Я на нулях, все мои деньги ушли на бензин, впереди дальняя дорога домой. Итак, из Берлина до Зуля я накатал почти четыреста километров. Далее, по вашей просьбе, мы отклонились от намеченного маршрута, заехали в Кизельбах. Восемьдесят туда и обратно - это сто шестьдесят. Слава Богу, было рано, все закрыто, и вы не полезли в эту чертову дыру.
- Потому, что вы чего-то испугались, - улыбнулся я.
- Послушайте, герр Лосев. - Хольман поежился и хлопнул себя по бедрам. - Я понимаю ваш интерес журналиста к поиску сенсаций! Но золота в этой шахте давно нет! Ни одного грамма не отыщешь. Американцы все вывезли. Вы увидели бы пустые штольни, чего интересного? Только воздух прежний. Такой же спертый, насыщенный калием. Сплошная химия.
- Это калийные удобрения. Насколько я знаю, на каждый квадратный метр пахотной земли требуется сто граммов калия.
- От этого удобрения, поверьте мне, у многих работавших там легкие были поражены.
- Вам-то чего опасаться, герр Хольман? Я мог бы один спуститься. Мне хватило бы часа посмотреть хотя бы часть экспозиции. Не отравился бы.
- Слишком торопитесь вы, герр Лосев. - Он укоризненно покачал головой. - Забыли, что туда надо записываться заранее. Одевать на голову белую каску, специальный китель. Ещё та морока. И вообще, там на глубине жарко, высокая температура, под тридцать градусов Цельсия - упорствовал Хольман. - Спускаться туда на лифте? Это не для меня.
- Я не собираюсь вас уговаривать, герр Хольман. Оставим эту тему. Скажите лучше, сколько должен я вам за всю поездку?
- За всю поездку… - протянул Хольман и посмотрел по сторонам. Вокруг не было ни души. Каменистая улочка Зильбер-штрассе, по которой мы поднималась, терялась в зелени окраинных садов. Несмотря на ранний час, солнце уже припекало, рядом щелкали какие-то птицы, звенели стрекозы.
- Откуда здесь стрекозы, герр Хольман? Поблизости есть водоемы? - спросил я.
- Да, тут имеются пруды. А почему вы спрашиваете?
- Стрекозки разгулялись.
- Не волнуйтесь, это не комары, человеческую кровь они не пьют.
Хольман наморщил лоб, задумался. О деньгах? В Берлине он говорил, что общая сумма поездки составит примерно двести западных марок. Не больше. Правда, по моей просьбе он сделал, крюк, мы заехали в Кизельбах. В такую рань шахта Меркерс была, понятно, закрыта. Но мне хотелось увидеть само место, узнать дорогу, сориентироваться. Мы осмотрели только вход. Над ним возвышался гигантский копер-лифт для спуска и подъема - впечатляет. На фронтоне у входа сверкала надпись - «Erlebnis Bergwerk Merkers». Ее перевести можно так - «Останется в памяти горная шахта Меркерс». Да, такая останется, подумал я.
«Дикая там глубина, - всю обратную дорогу в Зуль бубнил Хольман. - Спуститься на восемьсот метров под землю, чтобы только посмотреть штольни?»
«Уточню, герр Хольман, - не сдержался я. - Глубина в этой шахте достигает восемьсот шестьдесят метров. Это самое глубокое место в Европе. Алмазы добывают на глубине четырех километров».
Он отрицательно мотал головой. Я прекратил бессмысленный разговор. Меня интересовала не глубина и не температура шахты. Из публикаций в немецкой прессе я знал, что в конце войны в шахту Меркерс нацисты складировали часть своего золотого запаса. Это были слитки, клейменые Рейхсбанком - вес каждого - дюжина с «хвостиком», точнее, 12 с половиной килограммов, 24 карата чистоты. Их укладывали в зеленые деревянные ящики, выжигали клеймо - свастика и наносили надпись «Рейхсбанк». В похожие ящики ссыпали, отобранные у заключенных концентрационных лагерей золотые кольца. Отдельно золотые серьги, часы, отдельно коронки для зубов. Их отправляли на переплавку. Но все награбленное золото переплавить не успели. Золотые кольца и другие украшения так и остались во многих ящиках. Если сейчас в шахте найти хотя бы одно золотое колечко… Была бы сенсация. «Еще одно наглядное свидетельство нацистских преступлений», «Страшная находка из прошлого!», «Золотые кольца из шахты!» «Открытие русского журналиста».
Значительную часть слитков с клеймом чистоты 999.9 и «Рейхсбанка» отправляли в Швейцарию. «Альпийские гномы» принимали чистое золото исключительно в слитках, никаких колец, украшений, никаких свидетельств о жертвах. Нейтральная Швейцария оказалась хитрее всех в Европе. Она была чиста перед Богом, законом и людьми. Одинаково служила как нацистской Германии, так и странам антигитлеровской коалиции. От страшной войны, от миллионов жертв страна отгородила себя нейтральным статусом, получала готовые слитки тоннами. Все знали, что это было золото умерщвленных… Но золото, как и деньги, не пахнет. Страна богатела и процветала.
Местечко Кизельбах не выходило у меня из головы. Невероятно, но там, в те далекие годы глубоко под землей работали экскаваторы, двигались специальные погрузочные машины - там действовал настоящий гигантский завод-конвейер по добыче калия. Общая длина штолен составляла четыре тысячи шестьсот километров! Можно себе такое вообразить под землей? Во всем рейхе трудно было найти лучшее хранилище для награбленного золота. А мне, наивному, втемяшилась в голову идея, найти хотя бы одно золотое колечко.
- Герр Михаил Лосев, вы где, о чем задумались?
- Извините, герр Дитер Хольман, с благодарностью вспоминал нашу поездку. Итак, сколько должен вам, включая Кизельбах? - я вытер платком вспотевший лоб и вытащил бумажник.
- По спидометру у меня, повторяю, пятьсот шестьдесят километров, герр Лосев. В целом это составит триста западных марок…
- Слушайте, Хольман, - прервал я его. - Вы говорите, что все спят в это утро. Нет, не все спят.
- Что случилось? - испуганно завертел головой Хольман.
- Вон, смотрите, каменный дом. Он напротив нашей скамейки. На втором этаже только что задернули шторку. Оттуда за нами наблюдали. Разглядывали с биноклем.
- Что вы говорите? - негромко произнес Хольман и невольно сжал кулаки. - О, боже, праведный, давайте быстрей, герр Лосев. Да, тут есть свои дозорные. Окраина Зуля, чего хотите, приезжие для них событие, достойное обсуждения, кто такие, к кому явились, зачем?
- Но мы с вами не преступники, чего опасаться?
- Это все так, уважаемый герр Лосев, но все же лучше нам не светиться, чтобы не было лишних разговоров и слухов. Старикам делать нечего, только глазеть и языком болтать. Такое наговорят…
- Так сколько я вам должен?
- Я же сказал, триста западных марок. - Хольман рассматривал окна дома на обратной стороне. - Не тяните время, герр Лосев, не забывайте, мне пора… - он не договорил и сплюнул. - Вот, опять… Да, на нас смотрят, герр Лосев! С обеих сторон. Будь они неладны!
Я неторопливо отсчитал три голубые сотенные купюры с портретом замечательной пианистки, красавицы Клары, жены композитора Шумана и протянул Хольману. Он осторожно пошуршал ими, проверил на свет и аккуратно вложил в свой пустой бумажник.
- Извинитесь за меня перед стариком, герр Лосев. - Хольман вздохнул. - Ну, не мог я его навестить. Сердце пошаливает, ноги ноют. - Он одернул свой пиджак и махнул рукой. - Сейчас мне, кажется, немного полегчало. - На его лице появилась легкая улыбка. - Желаю вам успеха, герр Лосев. Когда вернетесь в Берлин, позвоните. Да, впрочем, если надумаете ехать в Кизельбах, я готов предоставить свой Мерседес, отвезу вас туда и обратно. В шахте не оставлю, не волнуйтесь, - съязвил он. - Подожду, когда вы поднимитесь…
Хольман развернулся и быстро, быстро, чуть ли не вприпрыжку, двинулся по спуску в обратном направлении. Возле городской ратуши на площади его ждал припаркованный старенький Мерседес, на котором мы приехали.
Да, разгадать нутро Дитера Хольмана, непросто. Любезнейший господин, образованный историк. Но стоит с ним оказаться вдвоем в длительной поездке - устанешь слушать. Бывший музейный работник, жалуется на жизнь и на сердце. А мотор своей машины жалеет куда больше. Не захотел на хваленом Мерседесе подниматься в гору. Боялся порвать резину и мотор перегрузить. Странню. Дорога в гору была вполне приличной, ухоженная брусчатка, и подъем не такой крутой. Народ вокруг не бедный, во дворах стояли дорогие машины.
Я смотрел Хольману вслед. Он, словно чувствуя мой взгляд, заметно ускорил шаги. Видимо, деньги подействовали на него оздоровляющее.
Найти белый особняк фахверковой постройки с красной крышей и двумя эркерами по разным сторонам оказалось несложно. Все окна его первого и второго этажа были закрыты наружными ставнями, по стене фасада вился зеленый плющ. Входная, двойная деревянная дверь была крепкой, никаких окошечек, ни глазочка. Не было и тепичной прорези для почты. Таблички-вывески, возвещавшей, что в этом особняке находится ювелирная мастерская Альберта Альдуса, я также не заметил. Мои часы показывали ровно восемь.
Нажал трижды кнопку звонка, подождал, следом еще два раза. Потом, как сказал Хольман, постучал. Ждал минуту, другую. За дверью тишина. Наконец, раздался звук отодвигаемого засова, и правая створка осторожно открылась. На пороге появился высокий седой старик с обвисшими усами и пушистыми прусскими бакенбардами. За квадратными роговыми очками скрывались мохнатые седые брови. На нем был кожаный фартук. Старик опирался на палку. Очевидно, это был сам Альберт Альдус.
- Добрый день, меня зовут Денис Лосев, прибыл из Берлина, от герра Хольмана, - представился я. - Вот его визитка и моя тоже. А вы, герр Альдус?
- Да это я.
Несколько секунд старик молча рассматривал меня, взял протянутые визитки, но внимания на них не обратил.
- Значит, вы из Берлина приехали? - глуховатым голосом спросил он.
- Да.
- Журналист из России?
- Да.
- Говорите свободно по-немецки?
- Да.
- Прекрасно! А где Дитер Хольман? - старик откашлялся.
- Он уехал в Берлин. У него сердце прихватило и ноги… Просил извиниться перед вами.
- Понятно. Значит, он довел вас до скамейки под каштаном на Зильбер-штрассе?
- Точно. - Я не удивился. Становилось очевидным, что человек с биноклем, наблюдавший за нами, по телефону тотчас оповестил ювелира о двух прибывших незнакомцах. Он видел, как я передавал деньги. И доложил - один ушел вниз, он с деньгами, второй стал подниматься по Зильбер-штрассе - жди гостя.
- Хольман указал вам дорогу к перекрестку, где поворот на Берг-гассе?
- Именно так.
- Вы дружите с Хольманом? - в голосе старика прозвучала ирония.
- Не могу сказать… - Я пожал плечами. Вопрос был неожиданный. - У него есть связи.
- Вот-вот. Он зарабатывает на этих связях, герр Лосев. Думаю, что этот притворщик и на вас заработал. - Старик криво усмехнулся и помахал его визиткой. - Ко мне он не заезжает! У него, видите ли, больное сердце, слабые ноги. Берет с моих клиентов деньги, а мне посылает визитки. Настоящий каналья. - Старик сплюнул. - Вас я сверху углядел, когда вы шли по дороге.
- То есть, как это? - не понял я.
- У меня на втором этаже есть система зеркал, дорога хорошо просматривается, - он усмехнулся. - Вы первый раз посещаете Тюрингию, герр Лосев?
- Нет. В прошлом году я приезжал в Зуль, герр Альдус.
- В самом деле? Что же привело вас в наш город оружейников и гравёров? - от удивления мохнатые брови у старика поднялись вверх.
- Писал статью о вашем земляке, создателе скорострельного оружия Хуго Шмайссере. Он же изобретатель автомата, Машинен-пистоле (Maschinenpistole).
- Какой вы молодец! - Герр Альдус одобрительно закачал головой. - Семейство Шмайссер знаменито во всей Германии. В Зуле есть музей оружия, где представлены его скорострельные изделия, - старик растянул губы в улыбке. - Чего мы стоим? Проходите, герр Лосев, проходите.
Чуть прихрамывая, опираясь на палку, старик двигался впереди и продолжал говорить.
- После войны ваши забрали Хуго Шмайссера к себе. Увезли его, кажется, в Ижевск, - старик повернулся ко мне и хитро прищурился. - Он создавал у вас в России новый скорострельный боевой пулемет, не так ли?
- Все правильно, - согласился я. - Только Хуго Шмайссера мы быстро отпустили. Отправили обратно на родину. У нас были свои мастеровые.
- Ха, ха, - усмехнулся старик. - Я знаю. Секреты вытащили и выпроводили. Ну да это прошлое. Хорошо, что вы приехали, герр Лосев. Нам с вами есть, о чем поговорить. А Хольман, значит, получил с вас западные марки, и уехал в Берлин?
- Это его право, герр Альдус. Он заработал - Я пожал плечами. - Потратился на бензин, использовал свою машину, свой свободный день. Ему платят за услуги.
- Какие услуги? - Старик остановился и нахмурил брови. - Я просил его дать вам номер моего телефона и все. Он сделал это? Нет. Я по телефону рассказал бы вам, как ко мне надо доехать. Можно на скоростном поезде «Интер-сити», через Лейпциг, Эрфурт и в Зуль. Всего три с половиной часа уютной езды. Поездка обошлась бы вам максимум в тридцать западных марок. Ничего сложного. И внизу у Ратуши вас ждала бы моя машина. Хольман же, когда звонил, то обещал, что зайдет ко мне. Где он? Не появился.
- Почему он так поступает? - не удержался я от вопроса.
- Потому что он каналья, не хочет при мне рассчитываться с вами. Он всегда был канальей, как и его отец Эмиль Хольман. Тот взял у моего отца Фердинанда под честное слово красивую малахитовую вазу. На выставку для Мюнхена. Как образец тюрингского мастерства. Только забыл вернуть. Говорил, что высшее партийное руководство якобы оставило ее у себя. Забирать неудобно. Оспаривать я не стал. Тойфель с ними! - выругался он. - Вот моя мастерская.
Мы оказались в просторном помещении первого этажа. Раздвижные двери были открыты в сад. На подстриженной зеленой лужайке виднелись разные фигурки традиционно раскрашенных белобородых гномов в красных островерхих шляпах, под тенью дерева лежала массивная немецкая овчарка. Манекен? Нет, это был не манекен. При моем появлении пёс поднялся, оскалил зубы, чуть зарычал и двинулся вперед.
- Сидеть смирно, Красс! - крикнул герр Альдус. - Это наш друг, не волнуйся. Веди себя прилично!
Породистый красавец Красс послушался хозяина, завилял хвостом, попятился назад и уселся под деревом, похожим на отцветшую яблоню. Но глаз с меня не спускал. Высунув язык, тяжело дышал, ему было жарко.
В мастерской же ощущалась прохлада. Старик предложил мне сесть в плетеное кресло, сам сел напротив за длинным рабочим столом. Это была гладкая металлическая плита, покрытая твердыми кожаными подстилками. В стороне на подставках держались щипцы, пинцеты, надфили, ножовки, к торцу стола были прикручены слесарные тиски, сбоку пристроилась старая педальная бормашина с колесом.
- Кофе у меня нет, я его не пью. Могу предложить вам горячий чай или холодное пиво, - старик внимательно посмотрел на меня. Теперь я смог разглядеть его лицо. Кого-то оно мне напомнило. Но кого? - Хольман говорил, что вы любитель пива?
- Нет, не особенный. Но в компании, вечером могу выпить пару кружек.
- У меня есть Тюрингское премиальное, с привкусом фруктов?
- Спасибо, герр Альдус, с утра пиво я не пью, чая не хочу. Давайте лучше поговорим.
- Вот как? Вы, истинный ариец, живете по правилам здоровья.
Я пожал плечами.
- Это правильно, герр Лосев. У нас говорят, с утра пиво - для мозгов могила, - сказал он и улыбнулся. - Одобряю ваш выбор. И говорите вы совершенно без акцента, чистый ариец. После нашей беседы я покажу вам мою коллекцию, она на втором этаже, и мы пообедаем. - Он усмехнулся. - Если не возражаете, я приглашу моего знакомого нотариуса, герра Бруммера?
- Того, который живет в доме на Зильбер-штрассе, напротив каштана со скамейкой?
Теперь пришло время удивляться старику.
- Откуда вы это знаете? - он прищурился.
- Догадываюсь.
- Глазастый вы, герр Лосев.
Я откашлялся и ничего не ответил.
- Итак, вы из России? - последовал его вопрос.
- Да.
- Работаете в Берлине?
- Да.
- И сами вы из Москвы?
- Да, из Москвы. Вот вам еще одна моя визитка. Там указан московский адрес и телефон. Она на русском и немецком.
- Это то, что надо. - Старик довольно потер ладони, изучающее, со всех сторон рассмотрел мою визитку. - Хотите написать обо мне статью?
- Да.
- Хорошо. Но сначала я расскажу вам… - Он помедлил. - Для начала я приготовил для вас сюрприз. Вот посмотрите эту статуэтку.
Старик поставил на стол полированную фигурку розово-зеленоватого цвета - это был белобородый пузатенький человечек в синем камзоле, с золотым поясом и островерхой красной шляпе. Он опирался на альпеншток. В высоту сантиметров пятнадцать.
- Перед вами, герр Лосев, горный гном, цверг, карлик, мастер каменных дел, волшебник и ювелир в одном лице, - продолжил старик. - Я выточил его из аметиста. К тому же он мой тезка. Его, как и меня, зовут Альберт. Во-вторых, мой цверг - это мой оберег, охраняет мое дело, указывает путь к горным залежам. - Старик поднял гнома и посмотрел на меня. - Оперу Вагнера, «Кольцо нибелунга» вы, конечно, слышали?
- Да, приходилось, но не целиком, фрагменты, она же многочасовая.
- Это верно. Нибелунг, тот же гном, только он хранитель рейнского богатства. Так вот, я хотел бы, чтобы моего Альберта вы взяли с собой в Москву. Он будет оберегать вас и поможет в некоторых поисках…
Взять дорогую аметистовую фигурку гнома с собой в Москву? Такого подарка я никак не ожидал. Старик замолчал. Как бы замер, расправил усы, разговор становился интересным.
- Я, знаете ли, человек старый, суеверный, герр Лосев. - Продолжил он свою речь. - Изделия, которые дарю, не простые, волшебные. Не удивляйтесь. Я расстаюсь с ними тяжело, как бы физически. Духовно же они остаются моими верноподданными слугами, помогают осуществить мои задумки. Не буду открывать все секреты. У вас гномов нет и таких верований тоже, конечно, нет?
- О русских гномах и таких верованиях я ничего не слышал.
- А легенду о волшебном кольце Гигеса вы читали?
- Гигеса? Нет, герр Альдус, не слышал и не читал. Я читал сказки про горного духа Рюбецаля. У Людвига Тика «Белокурый Экберт», про лесное уединение и волшебную птицу. Расскажите про Гигеса, это любопытно.
- В Древней Греции жил пастух с таким именем. В горах Олимпа он обнаружил гробницу, там лежал похороненный волшебный воин. На его пальце было золотое кольцо. Гигес снял его и надел на свой безыменный палец левой руки. И тут случилось волшебство, он стал невидимым. Он себя не видел! Гигес решил воспользоваться этим и разбогатеть. Спокойно прошел в охраняемый дворец короля Лидии, которого звали также Гигес и также невидимым пробрался в спальню королевы. Ночью он овладел ей. А потом отправился в опочивальню короля и убил его… - Старик замолчал.
-Это всё? - не выдержал я.
- Да.
- О, какая грустная легенда, - закачал я головой. - Не ожидал, у неё такой страшный конец.
- Эта легенда вызвала философскую дискуссию, герр Лосев. Участие в ней принял философ Платон. Он доказывал, что, к сожалению, несправедливость для человека гораздо выгоднее, чем справедливость, герр Лосев.
- Печальный вывод, герр Альдус. Не могу с ним согласится.
- Я тоже не согласен. Но такова природа человека, - вздохнул старик. - Поэтому мы с вами должны восстановить справедливость в одном непростом деле. Именно поэтому я хотел бы, чтобы моего Альберта вы взяли с собой в Москву, герр Лосев. Как вы на это смотрите?
- Благодарю вас за предложение, герр Альдус, взять этого цверга с собой в Москву, это очень дорогой подарок, но…
- Не стоит благодарности, герр Лосев, - прервал меня старик. - Я людей чувствую на расстоянии. Вам можно доверять. К тому же Альберта вручаю с тайным умыслом. Вот смотрите.
Старик взял фигурку гнома и осторожно стал отвинчивать у нее голову.
- Видите? В туловище тайничок. Он пригодится для перевозки одного загадочного изделия. Теперь о главном.
Старик достал из-под стола небольшой прозрачный пластиковый пакетик.
- Меня смущает давняя история, точнее тайна одного кольца, которую мне давно хотелось разгадать, герр Лосев. Я полагаю, что это кольцо имеет прямое отношение к вашей стране, к Москве. Одному решить загадку мне не под силу. Родных у меня нет, русский язык я не знаю. Сейчас вы поймете в чем дело.
Старик набрал побольше воздуха, выдохнул, потом острым пинцетом с кожаными наконечниками аккуратно вытащил из пакетика золотое обручальное кольцо. Он положил его в туловище гнома и сверху закрутил головку. Потом посмотрел на меня. Я молча наблюдал за его действиями. Наконец он отвинтил голову, достал кольцо и положил его на подстилку из твердой кожи.
- Это кольцо и есть тот самый экземпляр с неразгаданной тайной, герр Лосев. - Он помолчал. Я, удивленный, не раскрывал рта.
- Возможно, с вашей помощью, герр Лосев, удастся приблизиться к его разгадке, - продолжил герр Альдус и завинтил на свое место голову гнома. - Берите пинцет и лупу, герр Лосев. Посмотрите…
- Кольцо старое, довоенное? - невольно вырвалось у меня. - Оно принадлежало женщине или мужчине? - от волнения у меня пересохло в горле, голос стал сиплым, и мое сердце усиленно забилось.
Старик заметил, что я изменился в лице, опустил руки вниз, достал два хрустальных стакана и бутыль с водой. Откупорил ее.
- Эта вода чистая, охлажденная, она из того горного источника, который охраняют мои гномы. Не бойтесь пить, не волшебная, а целебная, оздоровительная, врачи проверяли. Когда Хольман приезжал на своем Мерседесе, обычно набирал две канистры. В этот раз он остался без воды. Значит, чего-то испугался…
Мы оба с удовольствием выпили прохладной воды, и я молча стал наблюдать за манипуляциями ювелира.
- Теперь беру весы, герр Лосев и на одну чашку кладу кольцо. - Заметили, чашечка опустилась вниз. На соседнюю я опускаю гирьку. Что вы видите?
- Равновесие.
- Правильно. В гирьке восемь граммов. Значит, в этом кольце восемь граммов. Это золото 750-й пробы, 18 карат. У нас такие тяжелые кольца не производят. Только, если на заказ. В Германии, вы могли заметить, вообще не принято носить золотые обручальные кольца. Надевают обычно тонкие, с большей примесью серебра. Теперь возьмите лупу, герр Лосев, - твердо произнес старик. - Осмотрите экземпляр внимательно. Кому принадлежало кольцо я не знаю, поэтому обрадовался, когда Хольман сказал, что хочет привезти ко мне русского журналиста из Москвы, сейчас узнаете, почему.
Правой рукой я взял пинцет. Кожаными наконечниками слегка зажал кольцо. Левую руку с лупой приблизил к своим глазам. Кольцо было массивным, с красноватым оттенком. Ширина его составляла около шести миллиметров. На нем виднелись царапинки, потертости, вмятины. Досталось ему. Проба у кольца оказалась, действительно, высокая - 750. Мне пришлось напрячь зрение - на внутренней стороне обруча виднелась тонкая витиеватая гравюрная надпись. Она была на русском, местами стерлась. Я поднес лупу ближе и прочитал: Мур + Шур = семья, 21.VI. 41, Москв… У меня перехватило дыхание. Ну и находка! Как раз то, о чем я мечтал!
- Видите, этот экземпляр из Москвы, - сказал старик.
- Да, очевидно, - с неровно бьющимся сердцем подтвердил я. - Как кольцо попало к вам? - Я не скрывал своего удивления, положил кольцо, пинцет и лупу на кожаную подстилку.
- История долгая и печальная, герр Лосев. - Старик отпил из стакана, взял пинцетом кольцо и убрал его в пластиковый пакетик.
- Связана с войной?
- Да.
- Значит, этот экземпляр… - я помедлил. Фраза давалась мне с трудом. Сделал тоже глоток воды. - Из концентрационного лагеря? Из Бухенвальда? Он же в ста километрах отсюда?
- Откуда это кольцо, я не знаю, герр Лосев. Я не знаю, кому оно принадлежало, мужчине или женщине. - Старик вздохнул и развел руками. - В Бухенвальд женщин не привозили. Вы понимаете? Если владелицей кольца была русская женщина, то, скорее всего, - он сделал паузу. Потом повторил. - Скорее всего она попала бы в Равенсбрюк. Но, извините, сперва я хотел бы узнать у вас, что за странные имена на кольце, Мур и Шур, - старик внимательно посмотрел на меня. - Кто из них мужчина, кто женщина? Правильно ли я их прочитал? Мы с отцом вначале думали, что они азиатские. - В голосе старика усилилась хрипотца. - Я спросил своего знакомого, работавшего в России, есть ли такие русские имена, как Шур и Мура? Он ответил, что Шура есть, а имя Мура ему не знакомо.
- Герр Альдус, и первое и второе имена русские, - ответил я. - Они просто ласкательные. Мура, это, наверняка, Мария, еще Маша, Маруся, Марья, а Шура в данном случае мужчина, это Александр. Он же Саша. У нас в семьях так по-домашнему называют отца, мать, детей. Но Шура и Саша могут быть, как мужскими, так и женскими именами. Это кольцо обручальное, широкое, оно принадлежало женщине по имени Мария. В те предвоенные годы обручальные кольца для нашей страны были не типичны. Это большая редкость. Похоже, чета молодоженов принадлежала к тому небольшому числу москвичей или приезжих, у которых были хорошо обеспеченные родители.
- О, как интересно! Впервые слышу странные вариации русских собственных имен, - старик покачал головой. Он вытащил платок, промокнул им глаза и откашлялся. - Значит, этот экземпляр принадлежал русской женщине по имени Мария?
- Да, по всей видимости.
- Получается, что вторая надпись на другом, мужском кольце начиналось бы с имени Шура, плюс Мура, правильно я рассуждаю?
- Совершенно правильно, герр Альдус.
Старик задумался, подпер подбородок, очки у него чуть съехали на нос. Он поправил их, заодно пальцами расправил усы.
- Но у меня есть еще вопрос, могу спросить? - не вытерпел я.
- Спрашивайте, спрашивайте. - Старик внимательно смотрел на меня.
- Как этот экземпляр, если он из Равенсбрюка, попал в Зуль? От Берлина на север, до женского лагеря Равенсбрюк, я туда ездил, девяносто километров. От Берлина до Зуля триста пятьдесят. Приличное расстояние.
Альдус молчал. Темными морщинистыми пальцами он теребил пластиковый пакетик с золотым кольцом. Пауза затянулась.
У меня перед глазами тотчас возникли картины немецких архивных черно-белых кинокадров. Съемку производили для служебного пользования, 1943 год. Звука не было, внизу возникли титры. На экране едва одетые женщины, заключенные немецкого концлагеря Равенсбрюк, одна за другой, входили в барак-приемник. Они раздевались до гола. Готовились к мытью или дезинфекции. Заключенные надеялись, что после «бани» их всех отпустят. Титры внизу сообщали: «Женщин всячески успокаивали, им говорили: «Ja, ja, Да, да, все будет «gut», хорошо. Снимайте быстрее украшения»…
Золотые кольца они кидали в особые ящики. Эти ящики направлялись в Рейхсбанк, там сортировались.
- Этот экземпляр в мою семью попал совершенно случайно, герр Лосев, - нарушил свое молчание старик. - История долгая. И непростая.
- Я готов слушать.
Старик глубоко вздохнул.
- Это было в начале апреля сорок пятого… Короче, в первых числах апреля сорок пятого у нас в доме появился деревянный зеленый ящик со свастикой и наружними замками от Рейхсбанка… - Старик задумался. Потом заговорил совсем о другом.
- Я давно думал пригласить к себе журналиста из России, из Москвы, герр Лосев. Это было непросто, дело у меня деликатное. И тут совпадение, позвонил Хольман, рассказал о вас… - Он помолчал, потом продолжил. - Как вы считаете, есть ли шанс найти в Москве родственников Муры и Шуры? Они сделали памятную дату - 21 июня 1941 года, самый канун войны против России. Похоже, в июне они обвенчались. У вас в церковь не ходят?
- Тогда не ходили.
- Я так и думал. С начала войны с Россией миновали годы и годы. На будущий исполнится шестьдесят лет. Я не знаю, отмечаете ли вы эту печальную дату или нет. Но во многих семьях о ней вспомнят. Верно?
- Безусловно, вспомнят.
- Вот поэтому я хотел бы узнать, можно ли по книгам с записями о бракосочетаниях в Москве в июне 1941 года отыскать бывшую невесту Марию и ее жениха Александра, которые внутри брачных колец сделали памятную гравировку. Значит, накануне у них была свадьба? Правильно? Может быть, стоило бы найти в Москве граверную мастерскую, в которой они сделали эту надпись? Их не так много, я думаю. Что вы на это скажите?
- Могу предположить, что свадьбу справляли богатую. С приглашением родственников, знакомых. Судя по размеру кольца, пальчик у невесты был не маленький - крупная девушка.
- У вас на каком пальце носят обручальные кольца? – спросил старик.
- По православным законом на безымянном пальце правой руки.
- Понял. У нас наоброт, на левой. Жених одевает неместе кольцо, а она ему7, так у вас?
- Да, этот так. Но с учетом размера кольца невесты, ее жених должен мог быть тоже крупным мужчиной. Вероятно, им обоим исполнилось по двадцать лет. Но скажу и другое. Гравировка внутри золотого обручального кольца нетипична для русских. Зачем заранее оставлять о себе память? Это нехорошая примета. А если бы их брак распался? Что делать с именными кольцами?
- Значит, вы считаете, что отыскать родственников Муры и Шуры в Москве, затея бессмысленная? - Голос у старика был разочарованный, усталый.
Но мне совсем не хотелось обнадеживать его несбыточными обещаниями. Искать иголку в стоге сена?
- Это непростая задача, герр Альдус, - ответил я и покачал головой. - В Москве десятки районов. После войны появились новые. Браки регистрировались в ЗАГС-ах - это были государственные отделы по учету граждан. К тому же брачных пар с именами Мария и Александр могли быть десятки, если не сотни. А некоторые пары вообще не регистрировались. Жили в так называемом Гражданском браке. Единственное, что в этой ситуации я мог бы сделать - написать статью. Рассказать о встрече с вами, о кольце с надписью на русском языке с русскими именами. Хорошо бы сделать его фотографию. После публикации можно было бы ждать писем, откликов от читателей. Но для статьи мне надо точно знать, каким образом женское кольцо из Москвы попало в Зуль? Оно пересекло границы Польши, гитлеровской Германии. Добралось до Зуля. Как появилось оно в вашей семье? Согласитесь, история невероятная.
Старик глубоко вздохнул и попровил обвисшие усы.
- Да, я согласен с вами, герр Лосев. Но и ваш вопрос непростой для меня, - старик снова вздохнул и откашлялся. Он стал нервно постукивать пальцами по столу, снова раскрыл пластиковый пакетик, вытащил пинцетом кольцо, положил его перед собой. Его пальцы подрагивали, он явно волновался.
- Расскажу вам все по порядку. - И снова глубокий вдох. - Вы первый человек, которому я доверяю свою семейную тайну, герр Лосев. Мне очень непросто все это рассказывать. - Он помолчал, посмотрел в сад. Собака заметила его взгляд, поднялась, завиляла хвостом. Он взял бутыль, прошел к ней, погладил по шерсти, налил в миску воды и вернулся на место.
- В самом конце войны, в первых числах апреля к нам в дом неожиданно приехал кузен, - успокоенным голосом начал. - Это был двоюродный брат моего отца Фердинанда, оберст-лёйтнант (подполковник) Данцер, Хорст Данцер. Отчаянный драчун, пруссак. - Старик поморщился, как от зубной боли. - Мой дядя Данцер воевал на Восточном фронте. Где-то под Москвой. Была зима, он обморозил ноги, его отправили в тыл на лечение. Мой отец тоже сражался на Восточном фронте, но в конце 1942, кажется под Воронежем, был ранен. Домой он вернулся инвалидом. С армией не имел ничего общего, кроме небольшого денежного пособия. А вот мой дядя Данцер дослужился до подполковника «СС». (Обрест-лёйтнат). В конце войны он командовал зенитными подразделениями в Целла-Мелис, это в семи километрах от нас. - Старик сделал паузу, отдышался и продолжил. - У них кончились снаряды, подвозить новые партии было некому, зенитки оказались бесполезны. С Запада надвигались боевые части американцев, сверху началось усиленное бомбометание. Это был конец. Данцер на легковом автомобиле «Олимпия» из Целла-Мелис помчался к нам в Зуль. Но дорога после прилета американских бомбардировщиков оказалась разбитой. Одна бомба попала в грузовик, который вез разные деревянные ящики. Данцер был с женой и дочерью. Вокруг ни души, одни убитые. Они захватили один ящик с клеймом имперского Рейхсбанка. Он оказался тяжелым. Торопились, не стали его открывать, сунули в багажник. И приехали к нам на Берг-гассе. Дядя Данцер сильно нервничал, просил моего отца дать ему гражданское платье. Мы переодели его, он умолял отца надежно спрятать ящик. Лучше в саду. По его рассказу, ему доверили выполнить секретное поручение. В ящике хранились важнейшие государственные секреты - бумаги, связанные с новейшим вооружением. Размер ящика был стандартный, 70 сантиметров на 40. Мы не стали его открывать. Только взвесили. Он потянул ровно на тридцать пять фунтов. Данцер сказал, что пустой весит пять фунтов. Значит, государственных секретов в нем было ровно на тридцать фунтов. Это почти пятнадцать килограммов. Вы представляете? Очень тяжелые оказались эти государственные секреты. - Старик закачал головой. - Сотня книг столько не весит. Они торопились. Оставаться в Зуле Данцеру было опасно, его все знали. Мы закопали ящик под яблоней, переставили в разные места наших гномов-оберегов. Данцер сказал, что с женой и дочерью они скроются в Швейцарии. Обещал вернуться, за его сохранность обещал заплатить нам швейцарскими франками. - Старик сделал паузу. Его глаза увлажнились, он вытер их платком. Целая минута понадобилась, чтобы он наладил спокойное дыхание.
- На прощание он сделал нам подарок. - Старик сделал глубокий вздох и достал из-под стола штангенциркуль и подстаканник. - Этот подстаканник от Данцера. Он серебряный, из России. Видите, с позолоченным гербом вашей страны. Давайте его взвесим. Смотрите, вес 85 граммов, серебро 875 пробы. А герб вашей страны, сделан из золота чистейшей пробы, 999. Высота подстаканника 9 сантиметров и восемь миллиметров.
Старик отложил в сторону штангенциркуль. - Производитель не указан. Вы не знаете, где могли делать такие ювелирные вещи, в Москве?
- Не думаю, чтобы их производили в Москве. - Я закачал головой. - Об этом я не слышал. У моего деда был похожий серебряный подстаканник, но с портретом Сталина. Его привезли с Кавказа.
- Вот как? Но ваш дед купил его в магазине Москвы?
- Нет, - я снова отрицательно завертел головой. - Это был подарок за отлично выполненную работу - премия. Подстаканник был в коробке, к нему прилагалась почетная грамота.
- О, целая процедура! Для немцев такой подстаканник редкость, экзотика, герр Лосев. Наши подстаканники гораздо проще, они невысокие и без особых узоров.
Я сидел, не шелохнувшись. Слушал рассказ старика и держал в руках чужой подстаканник. На меня обрушился поток информации, неожиданно связанной с Москвой, с ее жителями и с трагедией одной семьи. Этого мало. В гостях у немецкого ювелира хранились некоторые семейные загадки эпохи нацистской Германии. И мне предлагалось во всем этом разобраться? Но кому рассказывать, с кем делиться? О чем писать в Москву? Все услышанное требовало глубокого осмысления и проверки. Как русский подстаканник попал в руки подполковнику СС Данцеру? Это трофей. Ясно, что он забрал его из русского дома. Вес у подстаканника небольшой, всего 85 граммов. Мой дед говорил, что золото в два раза тяжелее серебра. Он в металлах разбирался. Я с тяжелым чувством рассматривал русский подстаканник в немецком Зуле. Настроение у меня с каждой минутой портилось. Почувствовал себя виноватым. Но в чем?
Я брезгливый человек, с воображением и живо представил себе семью русских людей, в которой это подстаканник принадлежал главе. Он пил чай только из него. А перед гостями хвастал, показывал украшение.
На фронтоне подстаканника сиял знакомый золотой герб Советского Союза, вокруг него серебристые знамена. С правой стороны - Спасская башня Кремля и мавзолей Ленина, слева - кремлевская стена и за ней здание Большого Кремлевского дворца. Для немцев подстаканник из России всего лишь экзотика. А для меня? Это еще одна трагедия и непростые вопросы. Из какой семьи его взяли? Никаких опознавательных знаков на подстаканнике я не обнаружил. Лупа не помогла. Я поставил подстаканник на стол, был в напряжении, чувствовал усталость, старался держать себя в руках.
- Отец не поверил рассказу Данцера, - снова услышал я хрипловатый голос старика. - После его отъезда мы с отцом рискнули выкопать ящик. Не могли храниться в нем секретные бумаги, понимаете! Это чепуха. Отец опасался, что там могли быть собраны образцы новых пистолетов «Вальтер», их производством в Целла-Мелис занимались заключенные. - Старик снова сделал паузу, вытер губы и продолжил. - Мы внимательно рассмотрели ящик. На нем были следы от пуль, на крышке выжженная свастика. Но замки были с эмблемой Рейхсбанка. К вермахту и вооружению ящик не имел никакого отношения. А когда крышку вскрыли, то ахнули. В ящике находились… - старик немного привстал, откашлялся, посмотрел на меня, по его щекам катились слезы. - Он снова сделал паузу, снял очки, вытер лицо платком, вздохнул, сел и продолжил. - В ящике были золотые кольца, герр Лосев. Не знаю сколько. Тысяча, две? Я поднял одно, самое широкое, протянул отцу. Он взял лупу. Внимательно осмотрел его. Внутри заметил знакомую вам надпись. - Старик перевел дух. - Это был тяжелый для нас обоих день, герр Лосев. Мы испытали потрясение. Данцер нас обманул. Он мошенник!? Мы взвесили кольцо - восемь граммов золота. Пятнадцать килограммов колец… Мы подсчитали, если каждое кольцо весило в среднем четыре грамма, то за пятнадцатью килограммами стояли около четырех тысяч бывших живых владельцев… Каждое кольцо означало гибель одного человека. С того времени мы старались не говорить о ящике. И больше в него не заглядывали. Золото невинно погибших людей, оказавшихся в нашем доме, мучило наши души. Вы понимаете? Что оставалось нам делать с таким приобретением? Сдать властям? Это, значит, взять вину Дацера на себя. Мы были как бы соучастники его преступления. Но это несправедливо! Это Данцер совершил государственную кражу! - Старик перевел дух и через минуту продолжил. - Крышку мы закрыли, ящик снова закопали. Но уже под другой яблоней. Под той самой, под которой лежит сейчас мой пес Красс. Оставили единственный экземпляр - кольцо с надписью Муры и Шуры. Для русского кольца я сделал тайник - из аметиста вырезал фигурку своего гнома Альберта. И сказал отцу, что, если перебрать кольца в ящике, то, наверняка, попадутся и другие с похожими гравировками. Но, повторяю, не хватило у нас духа снова открывать… Это как эксгумация… - Он закрыл глаза, что-то прошептал про себя и снова глубоко вздохнул. - Мы с отцом решили, что после войны наш долг отыскать родственников неизвестной нам семейной пары. Хотели искупить грехи нашего семейства. - Он помолчал, потом продолжил. - Наверняка, в Москве остались в живых приглашенные на помолвку люди, которые знали Муру и Шуру. - Он перевел дыхание. - Если жених и его невеста были в возрасте двадцати лет, то сегодня их близким исполнилось бы за семьдесят. Не так уж много. - Старик снова сделал паузу.
Я не прерывал его. Через пару минут он отдышался и продолжил.
- Мы знали, что в годы войны награбленные ценности, особенно золотые кольца, серьги, крестики, зубные коронки заключенных, нацисты переплавляли на наших заводах. Превращали их в банковские слитки Третьего рейха. На них ставили высшую пробу и на грузовых машинах ящики развозили в разных направлениях, часть для подвалов Рейхсбанка в Берлине, другую часть прятали в горах Баварии и Тюрингии. Немалую часть направляли в Швейцарию, к «альпийским гномам», хранителям мировых ценностей. Там золото оседало в подземных бункерах разных банков. Но Данцер… Он не мог отвезти туда свой ящик. Он не мог никому сказать о его содержании. Это было смертельно опасно. Он совершил грабеж, увез кольца заключенных, которые принадлежали государству! Его могли арестовать и расстрелять на месте. Что делать? Неужели он рассчитывал переплавить их? Но где? Не у нас же в доме? В Швейцарии и сегодня работают крупнейшие заводы по выработке чистого золота. Только «альпийские гномы» хитрые, в то время они не хотели прикасаться к чужой пролитой крови. Данцер за своим ящиком не вернулся. - Старик замолчал, перевел дух. - Вы не устали, герр Лосев? - Я отрицательно закрутил головой. Старик откашлялся, выпил воды и продолжил. - В июле сорок пятого Тюрингию покидали прибывшие американцы. Они уносили с собой все, что могли. Нас предупредили, кто-то рассказал американцам, что в доме на Берг-гассе живут ювелиры. Мы решили подстраховаться и на время переселились. Нас приютил сосед, нотариус герр Бруммер. Потом он рассказывал, что американцы приехали на открытом джипе. У них были миноискатели, лопаты. Они разбросали наших гномов и весь сад перекопали. Ничего не нашли, в дом заходить не стали и уехали. Скажу вам по секрету, ранее этот ящик мы спрятали прямо на крыше. Наше счастье, что американцы туда не полезли.
Он замолчал.
- Американцы быстро ушли из Тюрингии? - не выдержал я.
- Да, они быстро ушли. Но следом в городе появились русские. Опять начались обыски, проверки, искали нацистов, эсэсовцев. Были они и у нас. Но в саду мы установили гномов-защитников. Русские их не тронули. Прошли годы и годы. Никаких известий от семейства Данцера не поступало. Лет пять назад, наш знакомый нотариус герр Бруммер в разговоре с моим отцом по секрету сказал, что после войны Данцер скрывался в Швейцарии. Оттуда бежал в Аргентину. Позднее там и умер. Об этом сообщил его бывший однополчанин. В живых у него осталась одна дочь Гундула. Когда-то Данцер хотел, чтобы она стала моей женой. Я был не против, но отец думал иначе. Он опасался, что Данцер таким образом хотел не просто сблизиться с нами, но планировал прибрать наш гешефт к своим рукам. Где Гундула теперь, чем занимается, я не знаю.
Старик замолчал, смотрел куда-то в сад, отдыхал. Пес не двигался с места. Я, придавленный услышанным, забыл обо всем и даже о своем подарке - матрешке. Мне показалось, что вытаскивать веселую русскую матрешку не место и не время. Сидел неподвижно, как оглушенный, как манекен, ждал продолжения.
Волнение Альдуса выдавали пальцы. Он заметно нервничал, и его пальцы подрагивали, подрагивали, сдержать эту дрожь ему уже не удавалось. После очередной паузы он продолжил.
- В годы ГДР я предлагал отцу пригласить наших журналистов из газеты «Фрайес Ворт», чтобы показать им кольцо, рассказать эту историю с зеленым ящиком. Хватит нам вдвоем мучиться с военной тайной, пусть подключится наша пресса. Отец уставился на меня. Он был в полном недоумении.
«Ты, Альберт, сошел с ума!? Да?! - кричал он. Весь дрожал от возбуждения. - Каких газетчиков? Партийных!? Нами правит партийный демагог Хонеккер! Нас арестуют за то, что в свое время мы держали у себя этот нацистский ящик с кольцами казненных людей. Пятнадцать килограммов золота! Нас обвинят в пособничестве нацистам, корыстном сокрытии колец заключенных, мы тоже станем преступниками! И нас ждет скамья подсудимых!»
Герр Альдус тяжело задышал, в уголках губ собралась пена. Он поднялся, мне показалось, что его шатает. Он протер платком лоб, губы и снова сел.
- Вам плохо? - спросил я.
- Нет, нет, ничего, сейчас все пройдет. Извините, переволновался. У моего отца заболело сердце. Мы решили срочно избавиться от ящика. Поздним вечером на телеге вывезли его в лес. Там под сосной закопали. Я сделал на ней зарубку. Догадайтесь какую?
- Мура плюс Шура, семья, 1941, Москва? с приданием в горле произнес я.
- Да, примерно так. Так что посвещаю вас в эту нашу семейную тайну. Она теперь ваша. После того восхождения я отправил отца в больницу. Оттуда он больше не вышел. Потом были его похороны. Мой отец Фердинанд был очень совестливым, принципиальным человеком… Он завещал мне… Я сам заболел, а когда выздоровел, с трудом отправился к нашему «захоронению». И что? Я его не нашел! Там произошли вырубки деревьев, местность изменилась…
Он не договорил и буквально рухнул в свое кресло. Не мог стоять. Я хотел ему помочь, но он замотал головой, выпил воды и сидел долго передо мной с закрытыми глазами.
- Извините, меня, герр Лосев, - он открыл глаза. - Переволновался. Для меня это был шок. Я так и не смог найти то место…
Он замолчал. Потекли томительные секунды, минуты. Старик, наконец, глубоко вздохнул.
- Сейчас, слава Богу, времена поменялись. Хонеккера скинули, немецкий народ хочет жить в объединенной Германии. Скоро начнутся судебные преследования прежних правителей. У меня преклонный возраст, герр Лосев, бояться мне нечего. Все свое богатство я завещал нашему музею ювелирного искусства в Зуле. О потерянном ящике я больше не думаю. Но, может быть, вы захотите отыскать его, это ваше право. Подскажу дорогу, у седьмой сосны от начала леса, надо под прямым углом свернуть в лес. Сделать семь шагов и отыскать сосну с зарубками на уровне человеческого роста. По сосне стекали капли смолы. Они превращались в янтарь. Но я с ним не работал. Я проводил бы вас туда, но сил у меня уже нет. Поэтому мечтаю снять с души греховную тяжесть, мечтал отыскать родственников золотого кольца из ящика. А дальше…
Старик замолчал, посмотрел на меня. Чувствовалось, что рассказ дался ему немалым трудом.
- Я хотел бы отдать вам и этот подстаканник, герр Лосев. - Он по праву собственности принадлежит русским. Кому еще? Пусть будет у вас. Решайте сами, что с ним делать. А кольцо с надписью Муры и Шуры оставлю пока себе. Вам могу передать фотографию. Мы можем оформить с вами расписки. Одна для вас, другая останется у меня. Вся операция безденежная, герр Лосев. Герр Бруммер нотариус, их заверит. Главное, чтобы вы начали поиск в Москве, среди домов бракосочетаний… Если бы нашлись родственники Муры и Шуры, повторяю, с моей души свалился бы камень. И душа моего отца тоже вздохнула… Вот вам две визитки, одна моя, вторая герра Бруммера. - Он положил на стол два исписанных листа бумаги и две картонные карточки. - Где живет герр Бруммер, вы кажется, догадались, напротив каштанового дерева, под которым стоит скамейка.
Некоторое время мы оба молчали. Предложение было неожиданное, как на него реагировать? Я чувствовал себя не очень некомфортно. Никак не ожидал такого рассказа. Мою грудь что-то сдавило. Я покачал головой. Но надо было говорить. Реагировать.
- Спасибо вам за доверие, уважаемый герр Альдус, спасибо за рассказ и подарки. Однако, я должен вас огорчить. - Я набрал в легкие побольше воздуха. - Не смогу я взять у вас ни гнома с его тайником, ни подстаканник. Поймите меня правильно… Это кольцо, этот экземпляр … связаны с такой трагической историей… Она затрагивает судьбы немецких и русских людей. - Мне пришлось сделать паузу, откашляться и выпить воды. - Сожалею, но везти через границу в Москву гнома и подстаканник без разрешительных документов - я не имею права. Это контрабанда. Значит, для разрешения мне придется подключать наше посольство в Берлине. Предстоит рассказать там всё, как есть. И про подполковника «СС» Данцера, про зеленый ящик, который был спрятан в вашем саду, потом вы его унесли в лес, где следы потерялись… Это, значит, полностью открыть вашу семейную тайну. Вы понимаете… Сожалею. Но это не все. Далее, если в нашей российской прессе появится моя подробная статья… Ваши земляки в Зуле… - Я помолчал, вытер лоб платком и продолжил. – Будут недовольны. Они обвинят вас в антипатриотизме. Почему вы, немец, сообщили первым не своим, немецким журналистам, а русским? Это же сенсационный разоблачительный материал. Шум на всю Европу. Вы согласны?
Старик молчал.
- Вы понимаете, какая складывается ситуация?! Я оказался посвящен в вашу тайну. И что делать мне теперь? Молчать?!
Лицо старика застыло, стало какой-то серой маской, потом резко покраснело, веки задергались. Он слегка поднялся, снял очки и неожиданно как-то боком резко наклонился вперед, повалился, ударился головой о металлический стол и замер. Правая рука его безвольно опустилась к полу, следом упали очки. Он весь обмяк. Что это с ним? Я ничего не понимал. Несколько секунд в оцепенении ждал, когда он зашевелится, поднимется. Но он оставался недвижим. На металлической пластине показался тонкий ручеек крови.
- Герр Альдус, герр Альдус, что с вами?! - закричал я. Не выдержал, вскочил, дернул его за рукав. Он не отреагировал. Я схватил его правую руку, хотел поднять. Сзади неожиданно раздалось громкое рычание. Я тотчас обернулся. В дверях, готовая к прыжку, стояла овчарка, черная шерсть на ее спине вздыбилась, собака злобно оскалила зубы…
Я бессильно опустился в кресло. Залетевшая стрекоза подобралась к струйке крови и своим хоботком стала пробовать. Она пила человеческую кровь?! У меня на лбу выступила испарина, руки похолодели…
Поезд из Зуля на Берлин прибыл с опозданием. Станционный служащий объяснил мне, что задержка произошла из-за смены локомотива. Этот пассажирский, региональный, неторопливый, двигаться дальше будет через Эрфурт и Лейпциг со многими остановками. Время в пути примерно шесть часов, если не больше. Первая остановка в Целла-Мелис.
«Скоростные поезда «Интерсити-Экспресс» по этой ветке еще не ходят, mein lieber Herr, - язвительно добавил он и строго закончил, - если хотите уехать, то поторопитесь в кассу, состав отправится через семь минут».
Выбора не было, пришлось поторопиться. Я купил билет первого класса.
В мягком сидячем купе на шесть мест мне предстояло провести почти шесть утомительных часов, если не больше. Значит, в Берлин прибуду к вечеру, часам к восьми или девяти. Хорошо, что попутчиков рядом не оказалось. Свой почти пустой саквояж, в котором в одиночестве ехала улыбающаяся матрёшка из России, я поставил на пол, сел в уютное кресло, скинул туфли, поместил ноги на противоположное кресло и закрыл глаза.
Колеса равномерно постукивали, вагончик убаюкивающее покачивало, можно было расслабиться и заснуть. Но куда деться от переживаний? Они не давали мне покоя. Сегодня как раз 21 июня, четверг. Но в 1941 году это была суббота, следующий день 22 июня - тогда воскресенье, выходной, трагическая для нашей страны дата. Меня же интересовало 21 число. В нем присутствовала загадка, которую мне задали в Зуле. Удастся ли ее отгадать?
Я попытался представить себе, что могло происходить у нас в Москве в тот день 21 июня 1941 года, почти полвека назад. Конец восьмичасового трудового дня, люди возвращались домой, готовились к выходному. В тот субботний мирный день некая молодая пара, Мура и Шура, официально Мария и Александр, зарегистрировали свой брак, стали мужем и женой. Они образовали семью. А может быть, свой брак они не регистрировали? В любом случае в тот день они надели на пальцы обручальные кольца и произнесли слова верности друг другу. Кольца были дорогие, 950 пробы, сделанные, видимо, на заказ. Значит, пара не из бедных. Ювелир постарался и, полагаю, на каждом выгравировал одинаковые памятные надписи. У Марии появилась - «Мура + Шура, 21.06. 41 Москва». А у Александра, наоборот, «Шура + Мура, 21.06.41 Москва». Это как заклинание, как оберег - на всю жизнь. Но зачем они указали место заключения брака - Москва? Так делают приезжие. Значит, они родом из другого города? Москва для них стала объединяющим символом? Может быть да, а может быть и нет.
Неважно. Я представлял их себе красивыми, улыбающимися, с счастливыми лицами. Другими в моем разыгравшемся воображении они быть не могли. Пусть я идеализировал эту пару. Пусть, но, уверен, они того заслужили. Сколько им было тогда лет? Наверное, не больше двадцати пяти. И если сегодня они были бы живы, то, по моим подсчетам, им около 75 лет. Не так уже много. На следующий год они могли бы отпраздновать пятидесятилетний юбилей со дня обручения. Отыскать бы эту пару... Интересно, в какой мере мои представления совпали бы с их реальной жизнью. Или совсем не совпали?
Я не мог остановиться и представлял себе, как в тот день, 21 июня, в кругу близких и друзей в нарядном платье невесты Мария и в строгом костюме Александр отпраздновали свадебное торжество. Кто-то обратил внимание на их необычно широкие кольца. Они могли похвастаться ими, снимали, показывали гостям выгравированные надписи, давали пояснения, сказали, что эти надписи, как супружеская клятва верности, как оберег. Потом пили шампанское, им прокричали «горько», они целовались. Поздно вечером сложили подарки, цветы и, возможно, вместе с друзьями отправились гулять. Предполагаю, что они пошли на Красную площадь. Это давняя традиция. Машин на улицах было мало. С замиранием сердца новоявленные супруги слушали бой курантов на Спасской башне Кремля, возле Василия Блаженного покружились на булыжной мостовой, радовались своему семейному будущему, строили планы. Потом спустились на набережную, чтобы встретить рассвет на Москва-реке. Может быть, пели популярные в те времена патриотические песни: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом, вся советская страна…». Потом запевали другую, не менее патриотичную: «Широка страна моя родная…» А когда, уставшие и довольные, вернулись домой, испуганные соседи сказали, чтобы срочно включили репродуктор. Готовится чрезвычайное сообщение. Им хотелось отдохнуть, но черную круглую тарелку все же включили. В тишине комнаты тревожно зазвучали одиночные позывные. Раздавались тонкие знакомые сигналы: «Широка страна моя родная…» И мертвая мучительная тишина. Через несколько мгновений опять эти же позывные… Понятно, что при таких тревожных сигналах вся страна сидела в ожидании у своих динамиков, репродукторов. Но вот, наконец, раздался отчетливый и твердый голос Юрия Левитана, главного диктора страны. «Внимание, говорит Москва! Граждане и гражданки Советского Союза! Передаем важное правительственное сообщение!
Утром 22 июня в 4 часа, без всякого объявления войны германские вооруженные силы вероломно атаковали границы Советского Союза. Немецкие самолеты сбрасывают бомбы на нашу землю, в нашу сторону летят артиллерийские снаряды, в бой пошли танки, горят наши города и села, гибнет мирное население»…
Это неожиданное правительственное сообщение явилось как гром среди ясного неба. Молодые не представляли, что оно означало, но внутри уже поселилось неприятное предчувствие, что жизнь теперь изменится, что впереди их ждет, что? Разлука?
Как сложилась судьба только что созданной семейной пары после июня 1941 года можно представить лишь приблизительно. Кто-то из обоих, по всей вероятности, Александр, записался в народное ополчение или его вызвали в военкомат и отправили на призывной пункт. Оттуда дорога на фронт. Они распрощались. Дома осталась Мария, его молодая жена. Был ли у них ребенок? Едва ли. Хотя… В любом случае они переписывались. Как долго? Неизвестно. Но Мура, похоже, не выдержала одиночества. Значит, ребенка у них не было. Она хотела быть на передовом рубеже, хотела оказаться ближе к своему мужу. Допускаю, что через год-два она тоже отправилась на фронт, на передовую. Была санитаркой в боевых частях Красной армии или медсестрой в госпитале. А вдруг снайпером? И что дальше? А дальше Муру либо легко ранили, и она попала в плен. Нет, не так. Скорее всего она оказалась в окружении. Как бы там ни было, произошло самое страшное - ее схватили немцы. Офицеры посчитали эту пленную вполне годной для физической работы, посадили в товарный поезд, который увез многих русских девушек и среди них Марию в неизвестность. Где-то на границе с оккупированной Польшей и Третьим рейхом произошла рассортировка. Кого-то забирали в немецкие домашние хозяйства, кого-то отбирали на производство, основную массу ожидал концентрационный лагерь. Теперь их везли в специальном немецком товарном составе. Из зарешеченных крохотных оконцев они могли видеть чужие города: серые дома с черепичными крышами, развешенные красные флаги с черной свастикой в белом круге, марширующих солдат в серой униформе, незнакомые легковые автомобили, рекламы магазинов, театров, они впервые видели мирную жизнь вполне спокойных и прилично одетых горожан, они видели живую нацистскую Германию, которая начала войну против них.
Муру привезли в Равенсбрюк? Не знаю. Она не имела ни малейшего представления, что произойдет с ней дальше.
Восполним картину. Лагерь Раенсбрюк находился в восемидесяти километрах севернее Берлина. В глухом месте возле озера, в окружении леса рядами вытянулись низкие бараки. Вокруг лагеря бетонная стена. С внутренней стороны протянута колючая проволока. На ней щиты с непонятными немецкими надписями - «Vorsicht! Hochspannung!» - Осторожно! Высокое напряжение».
Этот был самый большой концентрационный лагерь для женщин, в котором командовали немки-надзирательницы. Все одеты с иголочки, китель с карманами по талии, волосы уложены, маникюр на ногтях. Ими только любоваться. Форма по фигуре, на голове пилотка, в руках стек. Он для битья непослушных, на поясе слева в кобуре пистолет. Чаще всего «Вальтер». Его разработали в немецкой фирме Карл Вальтер Ваффенфабрик в тюрингском городке Целла-Мелис.
Лагерь Равенсбрюк действовал с 1939 по 1945 год. Его называли женской фабрикой смерти. Через него прошло свыше 130 тысяч заключенных женщин, детей, из них от 50 до 90 тысяч погибло. Среди них могла оказаться Мура?
Я был в Равенсбрюке. О впечатлениях умолчу. Это место смерти, горя и слез. Никаких бараков, их давно снесли. Вымощенная булыжником площадь, засыпанные черным гравием пустынные участки земли, вдалеке серое здание бывшей комендатуры, ставшее музеем, в стороне по плану находились рабочие цеха, там же недалеко были стилизатор, газовая камера, рядом лагерный крематорий. Посетителей нет. Тишина. И от этого становится страшно.
В Равенсбрюке прибывших женщин потребовали полностью раздеться. У них будет другая одежда. Их остригали наголо, им предстояло пройти «медицинскую» проверку в бараке-приемнике. Они выстраивались в очередь. В бараке еще одна непонятная надпись «Ordnung muss sein»…Что она означала? Знающие шептали – во всем должен быть порядок, будьте осторожны, женщины. Надзирательницы криками, знаками, ударами стеков, показывали, чтобы каждая готовилась к тщательному осмотру тела. "Поднять руки! Показать подмышки!" Они должны снять с себя все ценные украшения! Ничего не утаивать! Затем… Женщинам указывали куда садиться. Это были обычные кресла с подлокотниками. В них надо было раздвигать ноги?! Зачем??? Надзирательницы недовольно кричали и, помогая себе стеком, заглядывали в самые интимные места. Они искали спрятанные там бриллианты, драгоценные изделия.
Голые, стриженные, униженные, с слезами на глазах, ослабевшие женщины двигались дальше. Другая немка надзирательница стеком указывала куда складывать ювелирные изделия. Справа деревянный ящик для серёжек, бус, золотых часов, слева деревянный ящик – для золотых колец — и опять эта надпись — «Ordnung muss sein». В левый ящик Мура опустила свое кольцо 950 пробы с фамильной надписью…
Вагон тряхнуло. Я открыл глаза. Дверь в купе была открыта, на пороге стоял шафнер со служебной сумкой через плечо. Его лицо выражало недоумение. Я не сразу сообразил, где нахожусь, вскочил, поправил рубашку и отыскал свой билет. Шафнер внимательно посмотрел на него, взглянул на меня, покачал головой, щелкнул компостером, и, не сказав ни слова, ушел, закрыв за собой дверь. Он был чем-то недоволен? Чем я ему не угодил? Он думал, что я спал? Нет, я совершенно не спал и не успел у него спросить, есть ли в этом составе «Митропа», железнодорожный вагон-ресторан, с присущим ему пивом, шнапсом, закусками. Не спросил. Как будто язык проглотил, рот открыть не смог. От переживаний комок появился в горле, да и аппетита уже не испытывал, хотя утром едва ли позавтракал.
У меня перед глазами маячил воображаемый образ красивой Муры и ее золотое кольцо 950 пробы с внутренней выгравированной надписью. Я пытался найти ответ на вопрос, каким образом из Равенсбрюка её кольцо могло докатиться до Тюрингии и попало в Зуль. Это почти четыреста километров пути. Едва ли Данцер отважился бы на такой опасный путь с ящиком из Равенсбрюка. Любая остановка военными жандармами и все, не сносить ему головы. Никакие оправдания его бы не спасли. Он нарушил присягу, нарушил клятву офицера СС. Имелся другой вариант.
Насколько мне было известно, основную часть золотых украшений, снятых с заключенных, немцы направляли на металлургические предприятия. Там их расплавляли. Очищали от примесей и превращали в плоские блестящие чистые, килограммовые слитки с клеймом Рейхсбанка 999,9 пробы. Затем слитки загружали в другие специальные ящики, которые запирались, на них ставились пломбы, клейма. Эти предназначались для подвалов Рейхсбанка в Берлине. Еще одну часть ящиков с килограммовыми слитками увозили в Швейцарию. Маршрут пролегал через Саксонию, это Лейпциг, через Тюрингию, это Эрфурт, следом Бавария, это Нюрнберг, от него рукой подать до Цюриха, финансового центра Швейцарии и столицы немецкоязычного кантона. Весь путь от Берлина до Цюриха составлял примерно 850 километров.
Но после того, как на Восточном фронте ситуация круто изменилась, немцы в спешке стали отступать, в Берлине вынужденно поменяли планы. Не всё собранное в Равенсбрюке золото удалось переплавить.
В конце марта, первых числах апреля 1945 года, когда Красная армия приближалась к Берлину, оставшиеся запасы золота Рейхсбанка срочно повезли в Баварию, точнее в Баварские Альпы. Это факты из истории. Но по пути ценный груз подвергся бомбардировке. Колонна была разбита. Оставшиеся в целости грузовики тотчас перенаправили в горы Тюрингии. Тяжелые машины с трудом преодолевали крутые подъемы и въезжали в прорытые заключенными многокилометровые штольни. Ящики там выгружались, складировались, подходы к ним нацисты охраняли. Видимо, подполковник Данцер каким-то образом оказался в этой колонне. Он воспользовался суматохой, быстро загрузил в свою легковую машину ящик с кольцами. Может быть, не один. И в путь. Домой в Зуль.
В любом случае теперь я точно знал, откуда появился зеленый ящик с кольцами, кто его выкрал и куда его спрятали - в саду потомственного ювелира Альберта Альдуса. Правда, можно ли верить словам Альдуса, что американцы его выкопали и забрали с собой? большой радости этот вывод мне не доставлял. И я с трудом представлял, как разворачивались события дальше…
В свое время, когда я приезжал в Зуль, чтобы написать статью о Хуго Шмайссере, сопровождавший меня сотрудник газеты «Фрайес Ворт» Герхард Бауэр, местный краевед, хороший знаток истории Тюрингии, предложил совершить с ним пешую прогулку в горы. Он обещал показать некоторые заброшенные горные штольни, вырытые заключенными из Бухенвальда. Их потом всех, как свидетелей, уничтожили. У Герхарда была своя карта, на которой он помечал найденные им тайные входы. По его словам, горы Тюрингии таят массу нераскрытых секретов, которые связаны со складами разных ценностей и вооружений.
Мы отправились в горы. Они невысокие, максимум 900 метров, зато лесистые. Тюрингию не случайно называют Зеленое сердце Германии. От прежних дорог, проложенных заключенными, которые вели к штольням, остались каменистые тропинки. Герхард подвел меня к лазу. Среди горных валунов, среди высокой травы его трудно было разглядеть. Пройдешь мимо, не заметишь. Внутрь пришлось протискиваться. Мы оказались в полной темноте. И тишина вокруг. Было слышно собственное дыхание. Герхард включил фонарик. Сыро, прохладно, под ногами скользкая глина. Вперед продвигались осторожно, перешагивали завалы камней. Метров через двадцать наткнулись на большой завал. Сплошная порода. Где-то вверху был лаз для одного человека.
Герхард подвел меня к стене и показал торчавшую проржавевшую металлическую скобу. Она напоминала ручку большого сейфа.
- Что это? - спросил я.
- Сам не знаю,-— ответил Герхард. - Думаю тут нужен автономный миноискатель, радар, сканер, металлоискатель, чтобы прощупать весь этот участок. Одно ясно - торчащую ручку оставили не случайно. Рассчитывали на любопытных. Вдруг кто-нибудь захочет её повернуть?
- И что тогда? - спросил я.
- Тогда, может, будет взрыв. Но скорее всего, ручка не поддастся. Все заржавело. И ничего не произойдет. Может быть, сломают её. Но повторяю, без миноискателя, без аппаратуры соваться дальше в подземелья гор нет смысла и опасно. Вот смотрите, с потолка вниз уходят полосы — это следы от прокладки кабелей. Значит вниз была прорыта шахта и туда ходил лифт. И что там внизу? Новые штольни? Что в них складировано? Может, эта скоба - ручка лифта? Не знаю. Но прикасаться к ней не советую. Повторяю, здесь нужны специальные аппараты. И желательно опытный специалист. Всё это стоит больших денег.
- Почему же редакция не хочет организовать поиски? – спросил я.
- О, это бесполезно. У редакции нет денег. И нет особого интереса. Никто не хочет тащиться горы, где неизвестно что их ждет. Газета занята сейчас более важными, политическими проблемами, воссоединения Германии.
- Но ведь после воссоединения к вам приедут те, которые участвовали в укрытии ценностей.
- Абсолютно правильно. Они и сейчас приезжают. Но на границе их могут остановить, проверить. Поэтому основная масса хлынет после объединения. Западные поисковики ждут этого часа! Это денежные люди, у них есть специальное оборудование, понимаете. В единой стране они смогут его свободно провезти. Правда, им уже за семьдесят. Но что им стоит взять с собой молодых помощников. Старики знают эти горы. Многие из них в конце войны возили сюда золото, драгоценности, оружие, прятали в штольнях. А у нас нет ни закона, ни денег, ни желания заниматься раскопками. Американцы первыми вошли в Тюрингию, побывали во многих шахтах и штольнях. Они забрали с собой все обнаруженные ими склады золота, награбленные музейные ценности, вооружение. Перед уходом закладывали взрывчатку - взрывали внутри, потом снаружи. После войны находились смельчаки-следопыты, которые вручную пробивались сквозь завалы, но, увы, натыкались на мины. Мины взрывались…
На этом наше путешествие в штольни закончилось. Но подтверждение правоты высказывания Герхарда ожидало нас снаружи.
Когда мы выходили из лаза, то сверху посыпались камни. Мы подняли головы. Двое пожилых господ в зеленых шляпках с альпенштоками и фотоаппаратами на груди поднимались вверх. При нашем появлении они ускорили темп, явно не желали с нами встречаться.
- Ну вот, о чем я вам говорил, - негромко произнес Герхард - Легки на помине. Прибыли искатели. Они за нами следили. И теперь этот лаз у них на заметке. Пойдемте, оставим им тот железный рычаг в стене. Пусть радуются свой находке.
- А если они попытаются его повернуть?
- Они не такие дураки. Они все обследуют, сфотографируют, в следующий раз придут с приборами. Думаю, что все обойдется без взрыва…
Итак, у меня сложилась более или менее четкая картина перемещения зеленого ящика с кольцами заключенных. Теперь я имел вполне реальное, представление, какое путешествие могло совершить кольцо из Москвы - сначала в Равенсбрюк вместе с Марией, затем отдельно в ящике с другими кольцами заключенных попало в горы Тюрингии. Ясен и дальнейший путь в Зуль, в переулок Берггасе, 69.
Конечно, подполковник Данцер очень рисковал, когда захватил с собой зеленый ящик. Он поступил, как предатель. Нарушил присягу на верность вермахту, фюреру, нарушил клятву офицера «СС». За кражу ценного государственного имущества его должны были, повторяю, просто расстрелять. Но в возникшей неразберихе появился шанс обогатиться - украсть ящик и улизнуть. Предполагаю, что мародеров, подобных Данцеру в то время хватало - рейх сыпался, его адепты спасали свои жизни и богатства.
Данцера давно нет в живых. Правда, оставалась его дочь Гундула. Ну и что? Отец, наверняка, посвятил дочь в свою военную тайну. Рассказал ей о зарытом в саду дяди Альберта зеленом ящике с золотыми кольцами… Хорошо, но что из этого следует? Меня это не касалось. Все, стоп, хватит, надо отвлечься от этой чужой истории, которая сулит большие сложности.
Я отвернулся к окну качавшегося вагона. Мимо проплывал гористый ландшафт. Среди зелени деревьев мелькали красные крыши белых фахверковских особняков. Фасады некоторых закрывали сплошные зеленые плющи. Попадались дома, похожие на дом герра Альдуса на Берг-гассе, с двумя застекленными эркерами. Мы проезжали южную часть Тюрингии, богатую ценными минералами. В этих местах традиционно жили горняки, оружейники и ювелиры. Эти же места славились древней историей, интересной, порой загадочной. Теперь к ней добавились трагические страницы господства нацизма.
В годы учебы в Московском университете на журфаке я с удовольствием читал старинные «Тюрингские народные сказки» Людвига Бехштейна, читал легенды про злых горных духов, например о Рюбецале, о гномах, владельцев подземных сокровищ. Все эти карлики, нибелунги, цверги, созданные народной фантазией, бдительно оберегали природное богатство: залежи меди, горного хрусталя, малахита, золота. Забравшихся в их угодья охотников, лесничих и горных мастеров всячески пугали, заводили в чащу, указывали неверные пути возвращения домой. Правда, хитрецы гномы временами приглашали мастеров-камнетесов к себе на службу. Водили их по запутанным лабиринтам, пещерам, хвастались своими ценностями. Потом угощали разными деликатесами, наливали вина. Просили помочь в ювелирном деле - обточить камни, сделать их драгоценными. В качестве платы обещали положить в рюкзаки необработанные малахит, горный хрусталь. Мастера соглашались. Закончив работу, они торопились к выходу. Но, придя домой, вместо ценных камней обнаруживали в рюкзаках простой щебень. Обманули их гномы.
Прошли годы и годы. Изменилась жизнь в Тюрингии. В фольклоре нового времени гномы «переродились» - их изображали добрыми и услужливыми. Из глины, дерева люди стали лепить цвергов улыбчивыми, добродушными. В узких капюшонах, в солидных башмаках, они были простыми работниками: кто с киркой, кто с лопатой, некоторых с альпенштоками. Сегодня раскрашенные веселые фигурки выставляют в садах, парках. Горные гномы стали символом мирного труда, благополучия…
Правда, подаренный мне Альдусом аметистовый гном Альберт, мой оберег, со мной в Берлин, увы, не поехал. Вернее, ему «не разрешили». В качестве вещественного доказательства его оставили в полицейском участке Зуля. Как это понимать? Ведь в расписке Альдуса было отмечено, что аметистовый гном, как и серебряный русский подстаканник это подарки русскому журналисту. Никакие мои доводы на полицейских не действовали...
В купе неожиданно открылась дверь и появился шафнер. Он был уже без сумки.
- Вот вам свежие газеты, mein Herr, — сказал он, положил несколько экземпляров на свободное сидение.
- Спасибо, - с удивлением произнес я и спросил, - не скажите, «Митропа» уже начала свою работу? - Шафнер посмотрел на свои часы.
- Сейчас будет Целла-Мелис, минут через пятнадцать после отъезда они начнут пускать посетителей. - Он закрыл за собой дверь.
Странная услуга. Насколько я знал, шафнеры в поездах Германии никогда не разносят газеты по купе. Газеты, журналы стоят денег. Не входит этот сервис в их обязанности. У немцев все строго регламентировано. А здесь явное нарушение правила. У меня появилась подозрение, что кто-то персонально попросил шафнера передать мне эти газеты. И за услугу ему заплатили. Итак, появилась новая загадка. Кто направил мне свежие газеты? Этот мог быть тот, который знал, что я находился в Зуле, просидел три дня в полицейском участке, давал показания о внезапной смерти ювелира Альберта Альдуса. Меня отпустили. Но сказали, что следствие только началось и, вполне возможно, что ко мне они еще не раз будут обращаться…
В 13.55 я отправился пассажирским поездом в Берлин.
М-да. Вот такая тюрингская история. Я взял номер газеты «Южно-Тюрингских новостей». Теперь мне предстояло пережить все мои приключения с самого начала: на первой газетной полосе был большой снимок — знакомый мне фахверковский дом с двумя эркерами на Берг-гассе. Рядом в черной рамке портрет герра Альдуса. Над снимками крупными буквами заголовок: «Странная кончина лучшего огранщика Тюрингии. Из жизни внезапно ушел потомственный ювелир и коллекционер Альберт Альдус (1905-1990). Подробный материал о его судьбе и загадочной смерти читайте на странице семь». Я не стал искать эту страницу.
Моя поездка в Зуль, в котором проживает едва ли 35 тысяч жителей, к известному ювелиру в гости Альберту Альдусу, завершилась более, чем печально. В материале сообщалось, что неожиданная и странная кончина известного в городе ювелира Альберта Альдуса для многих жителей явилась потрясением. Необычность ситуации заключалась в том, что пожилой ювелир умер не в своей постели, а в мастерской за рабочим столом. При этом присутствовал приезжий русский журналист из Берлина Антон Лобов. Что делал он в доме уважаемого герра Альдуса, брал интервью? Они выпивали? Старик-затворник жил в полном одиночестве. Никого к себе не приглашал, даже служанку, готовившую ему обеды, выгнал. Свой дом он превратил в музей-крепость. И вдруг у него в гостях появился русский журналист. О чем вели они переговоры? Вдруг о коллекции семейства Альдус? Может быть, о перевозе ее в Россию? Не журналист ли спровоцировал быструю смерть старика? Например, они повздорили из-за суммы денег для перевоза? Старик не хотел уступать и…
Эти версии выдвигали ошарашенные жители. И, как водится в таких случаях, подозревать в убийстве стали сразу приехавшего чужого человека.
Ну не бред ли? Мне надо было как-то выкручиваться из сложной ситуации, защищать себя, искать аргументы в свое оправдание. Только какие аргументы? Не было у меня ни свидетелей, ни алиби. Хольман ничем не мог мне помочь. Связываться с нашим посольством в Берлине, понятное дело, мне никак не хотелось. Это только осложнило бы всю ситуацию.
Прибывшие полицейские из криминального отдела меня не арестовали, нет. Но временно задержали. Хорошо наручники не надели. День был солнечный, яркий, едва одиннадцать часов. Меня попросили сесть в полицейскую машину. Полицейские были вежливы, пообещали мне быстро выяснить все обстоятельства, провести проверку моих документов и выпустить. Не волнуйтесь, если все окажется в порядке, долго не задержим…
Первый вопрос, который мне задали в участке, не дальний ли я родственник Альдусу? Испугались, вероятно, что могу стать наследником его ювелирных изделий? Нет, не родственник. Тогда откуда у герра Альдуса появилось это русское золотое кольцо?
Пришлось вкратце рассказать, что это кольцо Альберт Альдус получил от своего отца. Когда я спросил его, не из Бухенвальда ли оно? Герр Альдус предположил, что из Равенсбрюка, где содержались женщины. Как оно попало ему в руки? По его словам он получил его от отца. Больше ничего не успел сказать. Ему хотелось, чтобы в Москве я отыскал, возможно живущих родственников тех двух людей, имена которых были выгравированы на внутренней стороне кольца. Вот, собственно, и все содержание беседы. Времени прошло около тридцати минут.
Но для полицейских такого ответа оказалось недостаточно. Они жаждали большего. Хотели найти какой-то преступный замысел в моем появлении у ювелира. Видмо, рассчитывали расследовать убийственное дело, раскрытие которого прославило бы их на всю Европу. Так мне во всяком случае показалось.
Короче, в полицейском участоке я вынужденно провел три дня. Полицейские проверили все имевщиеся у меня документы. Я достал свой синий служебный паспорт, зеленое служебное удостверение советского корреспондента аккредитованного в ГДР , в котором было напечатано положение - о необходимости всем учреждениям оказывать помощь и содействие советскому корреспонденту. Внимательно осмотрели мое удостоверение члена Международного сюза журналистов. Потом взялись за мой бумажник. Ничего изобличающего не нашли. Раскрыли и прощупали кейс с блокнотом и пишущими ручками, проверили мой миниатюрый японский диктофон, в котором не было ни одной записи. Проявили пленку в моем фотоаппарате — ни одного кадра не обнаружили. Осмотрели всю мою одежду, попросили снять туфли и носки заодно. Честное слово, я чувствовал себя, как в Ровенсбрюке.
Чего они искали - отягчающие свидетельства - кинжал, пистолет, отравляющие вещества? Не понимаю? Вопросы задавали порой совершенно не относящиеся к делу. Но конкретно обвинений мне не предъявляли. Да и с чего бы? Вины моей в том, что у пожилого человека случился инсульт, не было. Приехавшие первыми медики, в том числе патолого-анатом не обнаружили никаких насильственных следов на теле скончавшегося ювелира. Кровоподтек на лице, был. Это произошло от удара головой о металлическую плиту. Он рассек себе бровь. Я сидел напротив. В конце концов, проверив все, что было можно и неможно, выяснив, что в Берлине действительно аккредитован и работает русский журналист Антон Лобов, к которому со стороны государственных органов не было никаких претензий, местные криминалисты успокоились.
В последний тертий день пребывания в участке в подсобке я смотрел телевизор. В местных новостях показали краткий сюжет о случившейся трагедии в переулке Берг-гассе, в доме 69. И снова повторили, что при загадочных обстоятельствах на своем рабочем месте скончался известный в Тюрингии ювелир Альберт Альдус. И тут же, в который раз, показали, как в сопровождениии полицейских меня выводят из дома 69, сажают в машину.
Диктор говорил о том, что следствие выяснит все обстоятельства произошедшего.
В общем, повторяю, три дня я ночевал в полицейской подсобке. Завтракал в дежурном отделении - одно вареное яйцо, хлеб с маслом, сверху покрыт ломитком колбасы, крошечная упаковочка мармелада и чашка черного кофе без молока. Это убогое питание не для меня. Все-таки мужчина я солидный, возраст сорок лет, спортивной внешности, рост метр восемьдесят пять, с широкими плечами и здоровым пищеварением. За три дня полуголодного существования живот мой заметно провалился. Желудочный сок требовал мяса! А вместо этого с утра, пожалуйста, к инспектору на переговоры, а чем они отличаются от допроса?
Они спрашивали меня, почему мой диктофон без записей, почему я не производил съемку? Записи сделать я не успел, фотографировать было нечего. Не мертвого же Альдуса... Я хотел сперва выслушать старого ювелира. Их же интересовал вопрос, куда герр Альдус спрятал свои самые ценные изделия. В народе появился слух, будто он их рассовал в своих гномах, расставленных в саду. А собака, немецкий дог, оберегает их. Что мог я ответить на эту вопрос? Только пожимал плечами и говорил, что абсолютно не в курсе планов старого ювелира. Я не был у него на втором этаже, где хранятся выставочные экземпляры.
В конце концов им самим надоело растягивать весь это спектакль, они поняли, что больше вытянуть из меня ничего нельзя. К тому же, наверняка, им поступила из Берлина команда - припугнули и хватит, срочно отпустить и извиниться, что вскоре и последовало.
Они извинились за задержание, за свои вопросы, за пристрастный осмотр вещей.
И предложили довезти меня до вокзала, купить билет. Я отказался. Не нужны мне проводы в сопровождении полицейских. Я не арестант. Отказался и от полицейской машины. Сам доберусь. Вещей у меня не было.
«Вы поймите нас, - сказали мне при прощании, - настали такие сложные времена… У нас полная неразбериха. Из центра требуют повышения бдительности, кругом всем мерещились враги. Мы не знаем, что нас ждет завтра. Мы уже как бы не в ГДР, но еще не в ФРГ…»
Мне хотелось спросить, а причем здесь я? Какой я вам враг? Зачем понадобилось раздевать меня? На мне проверяли бдительность? Думали, что я мог припрятать что-нибудь ценное из коллекции ювелира? Или имел при себе оружие? Все как-то очень наивно. Непрофессионально. И к тому же провокационно. От меня ждали выступлений, требований призвать к ответу задержавших меня людей. Ничего этого не было. Но было другое. У полицейских я не мог не заметить стремление выяснить у меня, куда старик спрятал свои ценные изделия. В народе ходили разные слухи. Но вот о зеленом ящике меня никто не спрашивал. А я молчал. Я его не видел. А рассказа ювелира… Вдруг он нафантазировал? Зачем повторять мне его бредни.
Меня выпустили. но след за мной потянулся. Это я понял позднее.
Недовольный, я повернулся к вагонному окну. Сколько можно об одном и том же.
Поезд начал замедлять ход. Мелькнула белая станционная табличка с черной надписью «Zella-Melis», Целла-Мелис». Первая остановка. Она означала, что проехали всего десять километров и оказались в городке с населением 11 тысяч жителей, где жил знаменитый изобретатель немецкого тяжелого вооружения Хайнрих Эрхардт, которого называли «пушечный король» Германии, в этом же городке находилось производство знаменитых пистолетов «Вальтер».
По вагону прошел шафнер. «Стоянка поезда только пять минут, — крикнул он — просьба не опаздывать». Значит, до Эрфурта оставалось 80 километров, далековато. Затем Лейпциг, а далее что…
Кто-то дернул дверь. Я моментально сложил газеты, убрал их в угол кресла. Вскочил и открыл дверь. На пороге стояла молодая женщина лет двадцати пяти и, как я успел заметить, приятной внешности. Она улыбнулась и негромко с иностранным акцентом произнесла:
— О, добрый день, кажется, это мое купе.
— Пожалуйста, заходите, мне как раз надоело одиночество.
Она села напротив положила на колени свой кожаный баульчик.
— Вы далеко едите? — неожиданно спросила она
— В Берлин. А вы?
— О, я тут рядом, в Эрфурте сойду, там я живу.
— Но вы, похоже, не немка. В вашей речи я заметил акцент.
Женщина улыбнулась.
— Вы наблюдательный. Угадайте?
Я задумался. Выелядела попутчица представительно, серая юбка, белая блузка с зеленым бантиком, на голове зеленая шапочка с перышком. Овальное лицо, на щеках ямочки, серые глаза. Европейка. Но не немка.
— Вы для меня загадка, — произнес я и улыбнулся.
Она рассмеялась. Похоже, умеет кокетничать.
— Не ломайте голову, все равно не угадаете.
— Может быть из Австрии?
— Ни в коей мере, я из Швейцарии.
— Очень интересно, — тотчас откликнулся я. — Никогда не был в вашей стране. Знаю, что у вас живут альпийские гномы, которые собирают богатство со всех стран. По количеству банков и золота — вы самая передовая страна в мире. Не так ли?
— Он, да, у нас много банков и золота. Работают четыре крупнейших предприятия в мире по его очистке.
— Крупнейшие предприятия по очистке золота… – машинально повторил я и замолчал.
— Вы не верите? — удивилась женщина. — Это на самом деле так. У нас в стране работают четыре самые крупные в мире предприятия по очистке золота. К нам везут его из разных стран. Мы хорошо на этом зарабатываем.
— Вы связаны с этими предприятиями? — спросил я.
— Нет. Я работала на одном аффилированном производстве бухгалтером. Но вот вышла замуж за немца и уехала из дома. Сейчас веду счета в одной совместной компании в Эрфурте. В Целла-Мелис хотим открыть наше дочернее предприятие…
— По очистке золота, — прервал я ее.
— Я же сказала вам, что к золоту не имею никакого отношения. Наша фирма занимается производством современных автоматических горнорудных машин. Тюрингия как раз подходящее место для опробования нашей продукции.
— Есть и проходческие машины?
— Да, конечно. Мы называем их проходческие щиты, проходы будут прокладываться автоматически.
— А для какой цели нужны в Тюрингии проходческие щиты? — спросил я. — прокладывать штольни?
— Нет, что вы, эти щиты прокладывают просторные тоннели. Они позволяют значительно повысить производительность труда при разработке полезных ископаемых.
— Разве не все горы в Тюрингии почистили? Нацисты во время войны прокладывали штольни, прятали в них ценности. Многое не найдено. Нельзя ли эти щиты использовать для поиска спрятанных сокровищ?
- Я ничего не могу вам сказать об этом, - лицо девушки стало серьезным. Напоминание об очистке золота, видимо, испортило ей настроение. Но я не хотел останавливаться и продолжил.
- Просто я читал в газетах, что в годы войны Швейцария собирала золото со всей Европы, но требовала его очищать. Это было золото заключенных в концентрационных лагерях… Самое дешевое золото, человеческая жизнь тогда ничего не стоила.
- Вы знаете, во время войны меня не было на свете. – резко ответила девушка. - И я ничего не желаю знать об этих ужасах. – Девушка отвернулась к окну. – Я, пожалуй пойду пообедаю в «Митропу». – Она поднялась и открыла дверь. – Всего вам доброго.
Ответить я не успел, дверь захлопнулась. Видимо своими вопросами я ее разозлил. А я ни о чем другом думать не мог, как о золотом кольце с надписью и зеленом ящике, набитом кольцами заключенных. И моя голова была забита информацией, с который я не знал, что делать...
Проспал я до Эрфурта. Моя соседка по купе так и не вернулась. Что-то не понравилось ей в моих вопросах. Ну и Бог с ней. И снова легкий стук в дверь, на пороге появился шафнер. Он протянул мне визитку.
- Герр Лобов, извините, это просили вам передать. Больше ничего.
Я поблагодарил и удивленный взял визитку.
Визитка была от Хайнриха Бруммера, нотариуса из Зуля, проживавшего в переулке Берггассе, напротив скамейки под каштановыми деревьями. Интересно. Отыскал меня.
На обороте визитки красивым ровным почерком было написано: «Уважаемый герр Лобов, еду в командировку в Берлин. Хотел бы пригласить вас на обед со мной в «Митропе». Буду там в 17.00. У меня для вас есть сообщение.
Материал в работе
Стрекоза пила человеческую кровь?!
© Copyright: Михаил Кубеев, 2023
Свидетельство о публикации №223050500011
Свидетельство о публикации №223050500011
Рецензии