Роман-кош - сияющая гора разноцветных трав

РОМАН-КОШ  -  СИЯЮЩАЯ ГОРА РАЗНОЦВЕТНЫХ ТРАВ.

Лирический путеводитель



РОМАН-КОШ.

        "Топоним РОМАН-КОШ, возможно, следует определить  полностью как индоарийское название - ВЕРХНИЙ ПРИВАЛ или ВЫСШИЙ  ПОКОЙ, что сообразуется с самой высокой вершиной Крымских гор.  Интересно, что одно из крымских ущелий, УЧ-КОШ, сравнительно близко расположенное от горы РОМАН-КОШ, неофициально переводится без всякого объяснения как ущелье ТРЕХ ГОР(ТРЕХ ВЕРШИН)... УЧ-КОШ -  яркий образчик смешанного и измененного со временем топонима, где УЧ  - это ТРИ тюркского происхождения, а более древнее КОШ -  индоарийского. "

     (Версия Эдуарда  Левина  в статье "Чудесное зеркало Крымской топонимике" в журнале "Крым-90".)


     Прочитав версию Эдуарда Левина я  сразу  перевел  Роман-кош, как гора Романа. Имя христианское и его можно сравнить с Ай-Петри - Святой Петр.  А я был уверен, что в празднование 300-летия  дома Романовых гору и назвали в честь  русских  царей.  Оказывается все здесь довольно глубже и рядом на Гурзуфском  седле  археологи раскопали языческое капище тавров. А может было  святилище  и  на самой высокой вершине Крыма, где справляли обряд поклонения главному "духу гор". А потом у христиан появился  святой  Роман,  как Петр, Федор(Ай-Тодор), Даниил(Ай-Даниль). Могли дать имя этой горе и римляне, и византийцы, и русские -  христианство  пришло  на Русь из Крыма. Все, конечно, домыслы и догадки, но люди  издревле знали о самой высокой горе и поклонялись на ее вершине  Божеству.

Может проводили праздники выгона отар на летние пастбища -  бытовой и народный, а возможно гора стала своеобразным природным храмом, где святым был Роман. Так ли, но гора царская. И даже  звери здесь, на горной  высоте,  имеют  царскую  осанку  -  благородный олень, грациозная косуля, быстроногий муфлон.

    А романкошевские дали - словно родники чистой и чудесной красоты, преображающие дух и тело. Сидишь на вершине и пьешь эту синюю прохладу. И не можешь насытиться... Верю в ее исцеляющую  силу. Восторжен, сладок воздух и упоительна тишина Роман-коша!

    Роман-кош находиться на Бабуган-яйле. Крымская яйла это  карстовое плато с обычными природными явлениями - выщелачивание горных известковых пород дождем и талым снегом. В результате на  поверхности гор образуются отдельные глыбы, длинные и острые  зубцы скал, хаос ущелий, провалов, воронок, трещин и ям, серый обнаженный камень.

    Яйла безлесна. Ученые спорят - одни говорят, что  лес  был  в древности на яйле и хищнически уничтожен человеком, а другие  утверждают что яйлы всегда стояли голые. Одиночные  деревья  растут лишь в воронках и расщелинах скал. Местами она лишена и травянистой растительности, пустынна и безжизненна. Только  среди  обломков известняка можно увидеть немногие растения. А вот  в  понижениях влага задерживается и  в  благоприятных  условиях  находятся впадины и котловины, сюда заносятся продукты выветривания и скопляются, разлагаясь, остатки засохших растений. Получается  плодородный слой почвы, где произрастают луговые и  степные  растения.

Здесь можно встретить ковыль, веронику, душицу, примулу, девясил, колокольчик, тысячелистник, подмаренник и др.

   И все же неожиданна и оригинальна растительность яйлы на  скалах, в трещинах и вымоинах. Июль - еще есть остатки снега, а  выше его карровые поля разукрашены разноцветным ковров цветов.  Лазурно-голубые фиалки, трехцветные анютины глазки, белая  душистая резуха, желтые цветочки крупки остролистной, бирюзово-голубые поля незабудок. И все растения имеют крупные цветы  и  беловато-серое опушение.

   Яйла имеет большую роль в водоснабжение Крыма.  Юрские  известняки поглощают всю дождевую и талую воду, фильтруют ее и по  пещерным каналам вновь выдают на поверхность. Вода доходит  до  водоупорных глинистых сланцев и выплескивается  на  поверхность  на разных уровнях источниками и родниками, сливающимися в реки,  которые поят Крым.

   Буковые и сосновые леса окружают Бабуган-яйлу  и  молодая  поросль подступает по горным склонам к вершине Роман-коша.

   Роскошна гора и самая высокая в Крыму - 1495 метров. Для меня, что Эверест в Гималаях. Но туда попадают единицы, а  сюда  каждый может взойти в любое время года, наслаждаясь горной природой.

   Поднимаясь на Роман-кош, всегда любуюсь склонами с  пасущимися оленями и косулями. Такими я представляю райские поляны, где щиплют сочную траву крылатые козероги порхают синие стрекозы и  пестрые бабочки. И такие же распускаются цветы в стране  живительной прохлады.

   Муфлон застывает на скалистых утесах в неподвижной позе на фоне заходящего солнца. Чеканный его силуэт в огненном круге повторяет рисунок значка когда-то успешно действовавшего у  нас  Крымско-Кавказского горного клуба. Это был серебряный  оксидированный эмалированный овал, окружность которого изображают веревку, употребляемую при переходе по скалам и ледникам. На знаке -  перекрещенные горный топор и альпеншток. На фоне изображена гора,  перед ней выступает скала, а на ней стоит горный козел - такова  эмблема клуба.

   Спирально закрученные рога, царственная  осанка,  и  чувствует себя муфлон победителем скал, единственным созерцателем тишины  и покоя в сияние солнечного заката.

   Одно из самых восхитительных зрелищ на Роман-коше - бег  косули. Легкая и грациозная, она едва касается земли и снова  стелется в прыжке-полете, поджимая ноги. Будто свежий ветерок летит над травой, чуть вздрагивают цветы и поворачивают головки вслед  убегающей косули.

   Изящен и красив олень с его мускулистым телом и стройными  ногами. Повернет гордой головой с ветвистыми рогами, как лесной короной, и с волнением бьется сердце от тайного  скрытого  наблюдения за животным. Много прекрасных  и  благородных  линий  собрала природа в фигуре оленя. Он  вдруг  встрепенулся,  почуял  что-то, грозно взмахнул мощными рогами, словно высек  искры  из  золотого слитка осени, и призывно затрубил.

   Лучшее время на главной горе Крыма - закатный вечер, когда Роман-кош становится сверкающим престолом из красного золота, и бегут по небу облака, точно волшебные колесницы древних  богов  античной Тавриды...



СЕРЕБРЯНЫЙ ОЛЕНЬ.



        Босиком по траве. Ступается легко и радостно.  Исцеляющей свежей влагой омываются ступни, освобожденные от тесных пут  обуви. Они шагали по зеленым травам Роман-коша.

       - Хочешь, расскажу тебе легенду  о  серебряном  олене  Роман-Коша? - вдруг предлагает девчонка. Он  удивленно  смотрит  на нее, ведь легенды всегда  рассказывают  старые  люди,  умудренные долгой жизнью. А здесь юное и светлое существо,  словно  ласковый легкий ветерок. Но девчонка, оставляя на росе  искрящиеся  следы, рассказывает парню поэтическое предание:

     - Живет на Роман-Коше олень с серебряными рогами и копытами. Когда ступает он по лесной опушке - точно королевич в тронном зале. Повернет головой с ветвистыми рогами - и будто лесная  корона сверкает у него на голове. Этот сказочный олень - хранитель  горных родников и источников Крыма. Смотрит  он,  чтобы  не  иссякли прохладные и живительные струи ключевой воды. Чтобы звери и  птицы всегда могли испить вкусной горной воды. Но если  вдруг  начинают родники мелеть и засыхать, то взбирается олень рядом на  самую высокую гору и становится на краю скал. Стоит и ждет, когда в небе появляется тяжелая грозовая туча. Олень поднимает  голову  с ветвистыми рогами и высекает из тучи  белые  молнии,  вызывая  на землю долгожданный дождь.

     И тогда наполняются водой родники и источники. Радуются звери и птицы. И есть такое поверье - кто увидит оленя с  серебряными рогами и копытами, тот будет долго и счастливо жить на  свете. Но чтобы его встретить, нужно обойти  Крымские  горы,  испробовав воды из всех источников и родников, - окончила рассказ девчонка.

     - Это предание наших дней, оно  приглашает  нас  путешествовать в горы для отдыха, для лечения недугов и лени. А  не  ты  ли его сама сочинила? - спрашивает юноша.

     Но он почему-то не спорит с ней. Может, оттого, что под  ногами хрустально сверкает роса. И дышится сладко и привольно.





ОТШЕЛЬНИК РОМАН-КОША.

                ( Быль )



  Так называют самую высокую гору Крыма. Роман – трактуют как «освещённый, обласканный солнцем», а кош в переводе с индоарийского означает «пьедестал». На западном склоне горы стоит дом – это кордон Алабач. Дом обшит деревом и очень уютный, построили его ещё пленные немцы в 1947 году, взамен спалённого. В доме четыре окна на запад, одно на юг, другое на север и два на восток. Живёт здесь постоянно лесник Алексей. Ему сорок три года. Высок, худощав, густая бородка с медным отливом, голубоглаз, добротой и благородством светится его лик. Он всегда приветливо улыбается и ведёт спокойную приятную речь, без ругательств и охаивания кого-нибудь.

- Здесь хорошо, выйдешь ночью из дома, а над головой такие ясные звёзды трепещут и блистают, словно глаза олимпийских Богов, восседающих у алмазного трона Творца.
-
И тишина, такая же хрупкая и чистая восстаёт из лесных урочищ, глухих балок, глубоких оврагов и млеет, плывёт над горой, дрожа золотой паутиной в солнечных лучах и растворяясь прозрачностью в синеве ночной.

Дом тёплый и с хорошей печью, а окна смотрят на угасающий закат, на скалу Басман, далёкую пятиглавую Бойку и Качинское водохранилище со слюдяной водой. Внизу сквозят бронзовыми узорами и узорчатыми тенями таинственные буки и мощные дубы. Вдали бронзовые угольки Севастополя рассыпались у морской равнины.

   Мы сидим за столом и пьём душистый чай, заваренный на цветах и травах с альпийских лугов Роман-коша.

- Как ты, Алексей, здесь живёшь, в горном и гордом одиночестве, без электричества, телевизора, бытовых услуг?
-
- Сильно не убиваюсь, если нужно помыться, то нагреваю на печке таз с водой, ведь дров у меня  хватает. А поговорить можно с коровой Ромашкой, когда выдаиваю её, или кормлю тёлочку Ясколку. Быки утром так мощно мычат, словно пароходные гудки. Муфлон Боря в вольере берёт у меня сено и пшеницу с рук. А пушистые кот Бом и кошка Бабочка разгоняют по углам серые тени, которые иногда крадутся ко мне с тоской и печалью. Или поднимусь на гору, всё выше только небо и облачко сквозное, где Творец обитает. Стою, мыслю, мечтаю и веду разговор с Богом. А вокруг первозданный, тонкий мир трав и цветов с нежными и сладкими запахами, а зимой снега блистают бриллиантовыми холодными гранями с голубыми тенями-следами от оленьих копыт… Или заберусь в лесную густоту и слушаю, как ветер листья осторожно срывает и кружит в молчании, где лишь случайная ветка затрещит и эхом прольётся в былинном покое. Но это в часы и минуты отдыха. А так у меня много работы в лесу, дома, с домашними животными и муфлонами в вольере.
-
- А как вечера проходят?
-
- Зажигаю лампу и читаю прекрасную прозу, стихи или божественные книги.
-
- Не скучно?
-
- Бывает, но иногда летом заезжают, а зимой забредают ко мне путешественники или путники. И тогда ласкают слух человеческая речь со светскими новостями.
-
- А какие-нибудь проблемы есть у тебя?
-
- Проблемы и суета – это в городе, а здесь спокойно дышит день над прелестью лесных полян и лугов зелёных.
-
- А любовь, а женщина с добротой и красотой?
-
- Пугают их метели холодные и бурные грозы, но весной когда расцветают подснежники, радуясь и стыдясь, будто птица перелётная, ночует у меня иногда дивная дева.
-
- Кто она?
-
- Женщина необыкновенная и уму моему непостижимая, но сердцу милая и счастливая!
-
- Так ты любишь её?
-
- А что я могу ей дать, ведь нет у меня благ житейских, лишь только легкое прикосновение к природе и её красоте.
-
- А страх преследует тебя здесь, есть ружье против разбойников?
-
- Сила моя в Божьем слове!
-
- А сожаления  о  юности ушедшей? Ведь ты отшельником живёшь уже тринадцать лет?
-
- Были соловьиные песни юности, а потом праздная скука и пьянство ничтожное чуть не сгубили меня. И бежал я сюда и сохранил силу свою, вернул блеск глазам своим, а светлые думы ниспослало мне небо и будто в сердце счастье поселилось. Нет, не жалею ни о чём, и лишь берегу свою горную радость!
-
- Не могу я, Алексей, с тобой говорить спокойно, странен ты для меня, и уклад твой, и жизнь лесная, и гордое одиночество, и бедность твоя, и еда скудная, и ложе твердое, и глухота долгими днями без человеческой речи. Как можно так быть счастливым и умиротворённым?
-
- Просто не по душе мне счастье и суета городская, а здесь я уже привык к вечности и безмолвию.
-
Я вышел во двор, над головой пролетела яркая комета, будто сгоревшая человеческая жизнь, как голос славный и приятный Алексея прозвенел песней прекрасной и в горах затих.

  Рассвет. Глубь небес бледнее и светлеет. Величественным венцом встаёт солнце над Роман-кошем, как дивный образ иконы Божьей с молитвой чистой, голубой тишиной и надеждой золотой. Эмаль неба и драгоценные картины земли вырисовывают чудесную фреску, где силуэт Алексея, как святого отшельника, сквозит на дороге истины и гармонии.







БАБУГАН ПЛАТО.



          Самое высокое плато в Крыму, самое загадочное, самое таинственное. Уже самое название несёт скрытые загадки и вопросы, точно привороты и языческое гаданье: топоним бабагун от белладоны ( вид травы ) – академик П.С. Паллас (конец ХУ111 в. ) утверждал, что первичное название плато, по которому стала именоваться трава, растущая здесь в изобилии.

Толщина известняковых пластов внушительная, а вот пещер на плато нет, только замытые и забитые карстовые провалы. А из каменного тела плато вытекают две мощные крымские реки Кача и Альма с севера, Улу-Узень с водопадом Головкинским на восток, а Токата и Партенитка на юг. Значит, внутри массива есть большие подземные запасы воды, возможно неизвестные озера с титаническими подземными пространствами. Но пока к ним никто не проник и не добрался. Бабуган плато, где Высшие силы разума сфокусировали мощный центр,  пересекающихся разновременных и разнопространственных полей – от интеллектуальных до материально-исторических. Такой «перекресток» всегда притягивал чувствительных людей, проводились обряды, возводили культовые сооружения, инопланетяне «приводили» свои корабли.

         Путь из Алушты на Бабуган выбираю традиционный, описанный в путеводителях царского времени, повторенный советским временем в тридцатых годах. Эта прогулка может доставить путнику величайшее удовольствие. В Крыму немного найдётся мест с таким чудным разнообразными видами, какие открываются на этой тропинке. Троллейбусом  до перевала с Кастелью, пройти мимо источника «Вриси» ( по-ново-гречески значит источник ). Хорошая лесная дорога  легкими подъемами идёт по склону горы Урага до скалы Сераус. Минуя овраг, ручей мы двигаемся к седловине между Урагою и Чамны-Буруном. Тропа идет сравнительно ровно и минут через 40, обходя каменный хаос и оставляя отходящие влево в небольшом расстояние одна от другой 2 тропы, направляющиеся к Белым полянам, мы, держась правой руки, подходим к источнику Ак-Чокрак (Белый источник ), находящемуся на высоте около 700 м над уровнем моря у подошвы утесов одной из вершин Бабугана – Куш-кая (Соколиная скала). Здесь нужен хороший привал и набрать запас воды. Дальше тропа подымается в гору крутыми зигзагами и через полчаса выходит из леса на небольшую лужайку Дипла – седловину между Бабуганом и Чамны-Буруном ( самый высокий диабазовый интрузив в Крыму. Интрузив – геологическое тело, образовавшееся при застывании магмы в толще земной коры ). Топоним Дипла от греческого диплос – «удвоенный, двойной, согнутый вдвое».

      С лужайки наша тропа поднимается по щебенистому бугру скалистого обрыва, с левой стороны внизу вырисовываются Белые поляны, дальше – Парагильмен с его широким основанием, носящим название – Болгатур, а на горизонте широкий простор моря. Тропа поднимается через глубоко врезанный в скале проход, носящий название «Чортова лестница». За ней и начинается Бабуган плато (яйла) с её каменными, однообразно-белыми буграми-скалами и зелеными луговинами. С обрывистых скал ( вправо) открывается красивая панорама на Чатырдаг и Демерджи. Весною здесь удивительно ярки луговые цветы и особенно хороши фиалки.

       Не ленитесь и зайдите на Куш-Каю ( 1340 м над у.м. ) Обширные виды, которые открываются с неё, стоят того, чтобы потратить лишний час. Вдоль края плато надо идти влево (на юг) к вершине Куш-Кая, имеющей отсюда вид зеленого кургана. Предстоит пройти полтора километра, а затем вернуться обратно и отсюда уже продолжать прерванный путь.

         Описать все детали перехода по плато – трудная задача, и  старые путеводители ограничиваются лишь несколькими указаниями. В первую очередь строки предназначены только для пешеходов. Общее направление путник держит на запад, вдоль северного края Бабугана. Так как все красивые места расположены на самых склонах и обрывах горы, то и мы должны держаться, насколько возможно, этих склонов, причем несколько раз придется спуститься на дерновые откосы, и только тогда, когда на пути встретятся каменные крутые гряды скал, мы поневоле должны отходить влево, чтобы выбрать более легкий перевал через эти валы. Вот на фоне гор слева выделяется небольшая, издали круглая, отдельно стоящая скала – «Аккоть-Джами». В  2 км к З от г.Куш-Кая: тюрк. Джами – мечеть: ср. джам – стекло. А за ней мы пройдем, в расстоянии приблизительно 300 шагов, около воронкообразной ямы, направляясь к Гавриель-богазу. Эта скала во время перехода по плато служит своего рода маяком. Она интересна еще тем, что рождает поразительно ясное эхо: полное, отчетливое повторение сказанного. Отсюда можно подняться на Роман-Кош.



ПОЛЁТ ЛЕТУЧЕЙ МЫШИ.   



           Стратогай - обширная  плоская луговина среди лунного ландшафта  Бабуган-яйлы, топоним от греческого стратос – войско, стратегос – полководец: ср. святой Федор Стратилаг. Стояло лето, его середина, пахнущее стеблями и цветами, а в этом травяном аромате всегда витает волшебство, но будто ещё из самой горы исходил, изливался суеверный страх, точно сладкая патока, обволакивая разум и разумные действия. Даже дышалось как-то тяжёло, с придыханьем, будто чувствовало нутро что-то необычное, а может какие-то невидимые поля энергии я переступил и они пересеклись в моем теле, будто вызывающим фантастический магнетизм. Кажется, я попал  в загадочные свитки горы, уж очень много странного бывало на ней, такие ходили о Бабуган  легенды. И вдруг я – летучая мышь с настоящим сонаром, расправляю крылья и таким бреющим полетом скольжу над ребристыми скалами. Внезапно определяю, справа маленький вход в подземелье, сразу срезаю угол к черной дыре и лихо влетаю в узкое горло пещеры, которое приводит меня в большой зал. Всюду вокруг меня носились мои собратья – летучие мыши. Одни торопились к своим постоянным гнездовьям, другие торжественно кружились в главном потоке в куполообразном зале с гирляндами  тяжелых известняковых занавесей, красными ширмами  и звонким серебряным голосом капель на частоколах сталактитов и сталагмитов. Другие отделялись от главного мышиного потока, точно карнавальная колдовская ночь, и летали по собственным кругам. Летучие мыши перекликались, пищали. Иногда они легко касались стен, когда работу сонаров (аппарат, позволяющий определять расстояние до препятствия по отражению звука от него ) путали помехи. Тогда новый звук в шорохе крыльев вихрился в круженье летучих мышей. Тысячи летающих особей, силуэты, как грозовые тучи, мелькали на фоне солнечных отверстий в потолке зала, скоплялись в вихри, проносившихся легкими смерчами в величественном куполе. Кажется, проходил партийный съезд летучих мышей, где они определяли свою главную идею, как уберечь этот грандиозный пещерный комплекс от вторжения человеческих пришельцев. Но коварство и любопытство человека неистощимо, вот он уже выслал первого разведчика, фатальной феерией превратив его в летучую мышь. И я  «пикирую» на дно зала, где мерцает черный хрусталь озера. Я слеп и только сонар помогает мне ориентироваться в пещерных глубинах Бабуган плато. Звуковые волны не передают красоту подземелья, а только очерчивают  грандиозный и запутанный план подземной полости. С легкостью и точностью нахожу «дорогу» в полном мраке пещеры. Как жаль, что каменная прелесть пещерных обводов мне не узреть. Летучая мышь  издает на лету звуки, столь высокие, что человеческое ухо их не воспринимает. По эху этих звуков летучие мыши могут судить не только о расстояние до  ближайших уступов, но об их форме, и, возможно даже о характере поверхности. Подобной системой даже овладевает слепой человек, пользуясь постукиванием палочкой.

    Летучая мышь – символ удачи, а сейчас воплощенный в ее крохотное тельце, я кружился в подземных недрах Бабуган-плато, пытаясь запомнить километровые лабиринты больших и малых ходов, её речную и озерную систему расположенную на разных уровнях (этажах, а сколько их здесь я не сосчитал ). Кажется, больше десяти, ведь для точного воспроизводства плана у меня не было ни карандаша, ни бумаги, ни компаса. А водопадов всех – сразу не счесть и не узреть! Эти пещерные открытия на Бабуган-плато ждут молодых энтузиастов.

         Но говорят, что души умерших будто вливаются в летучих мышей, а вокруг целая туча кружилась в необозримой темноте. А может, это погибшие греческие воины, высадившееся для покорения Крыма? А ведь их много приплывало к  берегам полуострова, где греки основали свои города-полисы. Отчего родился этот загадочный топоним  Стратогай? Слишком много вокруг нас тайн и загадок прошлого и настоящего? А может пещерный храм, высотой здания Московского университета, стоит в недрах Бабуган-плато, излучая положительную энергию,  привлекающую в Крым много народа на лечение, а главное светлый духовный потенциал и благоприятную ауру для всех прибывающих на полуострове.

     Постепенно замечаю, что кружащееся внутри пещеры кольцо редеет.  Внезапно большая полость словно опустела. В ней ещё летали сотни мышей, но странные вихри, словно живые струи, подхватили легкие крылья-души и стали уносить в красные дыры, покрытые светом закатного солнца. Я в растерянности – уходить на волю в человеческий мир ( но кому я там нужен старый и немощный ? ) или оставаться  у подземного Храма Всех Святых Крыма ( а здесь в чем моё призвание? )  А если это – сон? Или призрак – ложный? Ах, как не хочется обмануться! И продолжаю кружиться вместе с одинокими оставшимися летучими мышами, наверное, у них тоже были какие-то жизненные проблемы и вопросы? Ох, как мечется твоя душа на Бабуган-яйле! Только бы не совершить роковых ошибок.



ХОХОЧУЩИЕ ПРОПАСТИ



      Осень – хрустящая и хрустальная уходила в вечность. Дни и  годы летели   хрупкими

 лазурными    листьями, покрывая изящной и тонкой накидкой каменную грудь гор. Я в походе на Бабуган   и первым поднялся на край плато. Приятная и томная  усталость обволакивает моё тело. Решил  полежать среди мягкой травяной густоты. Прислонился к скалистому гребню, словно хребет «динозавра» выглядывающему из зеленой массы. Ожидая товарищей, я спустился в карстовую воронку, тут тишина и безветрие, а по плато гулял и сквозил весёлый ветерок.

      И сладость дремоты погружает меня в сиреневый сонм скользящих сказочных теней и фигур. Как вдруг что-то рядом вздрогнуло и застонало. Удивленно, даже с лёгким испугом, я внимательно прислушался и оглянулся, вертя головой, словно радаром.

 Странный гул шёл из под земли, рядом  со скальным хребтом «динозавра» я увидел тёмную и узкую щель, уходящую в загадочную глубину карстовой воронки.  Преодолевая необъяснимый страх, я робко подполз к чёрному зеву земли со скальными клыками. И тут же покрылся испариной, «глотка» гремела и хохотала грозно и трубно, словно сзывая подземных духов и оракулов на священный сход.

        Я дрожал, а вдруг меня принесут жертвой на таинственное святилище странные сиреневые тени, скользящие вокруг. А чёрная «глотка», срывающаяся в скрытую пропасть, продолжала жутко смеяться и неистовствовать яростными надрывными нотами. И вдруг словно захлопнулась крышка, всё враз стихло и смолкло. И меня отпустила непонятная притягивающая сила. Я вздохнул счастливо и свободно, теперь не страшась, что попаду в легкие и сильные сети горных духов, витающих округ.

        А треугольные скалистые «пагоды» вершин Бабуган плато вспыхивали фосфоресцирующими     белыми огнями, точно    осколками зеркал в лучах осеннего ущербного солнца. Слепящая лазурь тумана, будто исходившего из невидимых жерл плато и клочьями ползло вокруг, скрывая каменные карстовые лики-пики с мускулистыми и мужественными чертами-тенями, с провалами красных глазниц кустов шиповников и серебристыми аномальными кругами всколоченных или прилизанных трав.

      Состояние мыслей и тела на Бабуган плато сливаются в чувствительной молитве пред немыми торжественными и величественными облаками, стоявшими в вышине неба изящным пьедесталом  Божественного престола, чуть касаясь нижним багровым краем горной рванной загадочности. Мне казалось, что из небытия, из воздушного белого пространства сошёл на землю Творец, озаряя бессмертными душами бредущих путников по Бабуган плато. А их было со мной семь товарищей, легко ступающих по синим травам плато. Их тени вставали богатырскими объёмами и скользили рядом в облаках, точно горные мифические гиганты. Ох, как хорошо иметь верных и надёжных друзей, шагающих с тобой по скальным, скользким и  срывающимся осыпями тропам. Они идут рядом весёлые и разговорчивые, излучая  доброту солидный директор солидной фирмы), Курченко, ( чемпион Украинского любительского тенниса) , Кирпалова, ( верная жена нашего хорошего друга ) Литвинов ( волонтёр-велосипедист ).

        Фокусируется, ваяется мраморовидным известняком, легкостью и стройностью встаёт магический Храм Девы лучезарным оазисом света вливаясь в объём горного исполина. А бездны Бабугана поют, хохочут, звенят густым малиновым звоном, где в недоступных глубоких залах стоят вогнутые волшебные зеркала из белой бронзы, несущие информацию из прошлого, настоящего и будущего.

      Мы задержались на краю Бабуган плато, внизу перед нами зеркало моря, освещенного отражением пурпурных облаков, стоящих над плато. Морская вода стала розовой, как драгоценные стекло античных сосудов. Легкий туман светлым экраном отпечатал  атлас матушки Земли океанами, континентами, горами, долинами, пустынями, голубыми

 венами рек.

Первозданный лик сменился грибовидными облаками атомных взрывов и вулканических апокалипсисов. Бурые, чёрные, пепельные, смрадные тучи вставали над голубой прозрачной сферой земного шара. Силуэты, образы, внешний вид земли сменялся картинами веками и панорамами миллионов лет. Перед нами калейдоскопом протекал ментальный слой земного человечества. Она – Богиня Девы медитировала и священнодействовала в горных пустотах.

       Бронзовая отполированная статуя Богини стоит в великолепном подземном зале Бабуган плато. Озеро перед ней, вокруг сквозь пещерные щели, через корни деревьев,

 кустов, трав и цветов падает солнечный свет, отражаясь в зеркале воды. Хорал звуков и песнопение земли, её цветущего зелёного лика концентрируется в фокусе центра зала-храма. Здесь сошлись земные и космические связи энергоинформации исторической книги жизни. Поток прекрасной и волшебной энергии невидимыми лучами расходился по Бабуган плато, по Крыму, по всей земле. В многочисленных куполах горы Бабуган образуется энергополе, растекающееся по окружающему миру золотистыми снопами.

     И когда иссякают силы, когда недуги сковывают ваше тело, когда душа и мысль печальны и плачут житейскими проблемами, то ступай, Человек, на Бабуган плато. Прикоснись к святым скалам, аккумулирующих солнечные лучи, прислони голову к карстовым дырам, послушай подземное песнопение, услышишь Великий хорал земли и воды, и чудесная энергий Богиня Девы обольёт светом и счастьем твою сущность, твою судьбу, даст тебе силу и славу Будущего.





ГУРЗУФСКОЕ СЕДЛО.



 Это самый высокий перевал Крыма. Здесь скрещиваются две древние дороги. Одна соединяла Южный берег с глубинными районами полуострова (ее открыл в 50-х годах О.И.Домбровский), а вторая пролегала по плоскогорьям Главной гряды и была прослежена на протяжении нескольких десятков километров, далее спускалась в Байдарскую и Алуштинскую долины. Эта дорога, обнаруженная ялтинским археологом В.И.Новиченковым, значительно сокращала расстояние вдоль побережья, она была удобна для использования в летнее время как скотопрогонная тропа и имела экономическое и военное значение.

 Сейчас через Гурзуфское Седло проходит старинное Романовское шоссе. Когда в 1981 году здесь прокладывали газопровод для Алушты,  случайно наткнулись на святилище античной эпохи. Языческое капище служило для скотоводческого культа и действовало на протяжении тысячелетий, начиная с эпохи камня и заканчивая поздним средневековьем. Здесь собрано огромное количество останков жертвенных животных - коров, быков, лошадей, домашних свиней, коз и овец.

Когда Крым принял христианство, то на перевале Гурзуфское седло в конце VII века был построен храм. В жертву тогда по-прежнему приносили мелкий рогатый скот. На этом же месте позже возвели еще два христианских храма  (кон VII-Х вв. и Х-ХIII вв.). Концом ХV века датируют самое верхнее сооружение. Потом храм был разрушен, и обряды совершались на его руинах. Священное место было обозначено вертикально установленным камнем удлиненных очертаний - менгиром.

Самой яркой ритуальной активностью отмечено святилище в античную эпоху, об этом говорят значительные по ценности собранные вещи. В раннем периоде святилища (VII-IV вв. до н.э.) главенствовали в обрядах жертвоприношений вещи варварского облика: бронзовые проволочные браслеты, спиральные пронизи, булавки, подобные найденым в погребальном инвентаре таврских могильников. Потом пошел античный импорт. Коллекция памятника насчитывает около пяти тысяч предметов.

 Выделяется италийская серебряная и бронзовая посуда. Среди обнаруженных вещей также - стили, стригили, амулеты, медицинские инструменты, детали весов, орудия труда, украшения из камней, цветных и драгоценных металлов, скифское, сарматское оружие и очень редкие для памятников Северного Причерноморья предметы римского вооружения.

 Захватывает дух от нумизматических находок. Это статеры лисимаховского типа, тетрадрахмы Митридата VI Евпатора, драхма Полемона Понтийского, монеты Вифии, Каппадокии, Дионисополя, Хиоса, Амниса, республиканского Рима, кистоферы Марка Антония и Августа, денарии и ауреусы Тиберия, Клавдия, Нерона, Вителлия, Отона, Веспасиана, Траяна, монеты Ольвии, Боспора, Херсонеса. Нашли археологи уникальные экземпляры золотых монет государств Северного Причерноморья: херсонесский статер 95/96 г.н.э., боспорские статеры - царицы Динамии 21/20 г. до н.э., царя Аспурга 17 г.н.э., два статера Митридата VIII 40 г.

 Восторг и радость вызывают античные серебряные и бронзовые статуэтки - двадцать целых, а также осколки разбитых при совершении жертвенных обрядов. Это изящные и хорошо сохранившиеся работы с высоким художественным исполнением - настоящие шедевры античного искусства. В Ялтинском историко-литературном музее выставлены статуэтки Зевса, Посейдона, Гермеса, Аполлона, Ареса, Тюхе-Фортуны, Исиды, Кибелы, Артемиды, коня, змея, орла.

          В раскопках христианских храмов на священной горе найдены фрагменты мраморной чаши, пряжки, византийские монеты, изделия из плоского средневекового кирпича - плинфы и смальты (мелко колотые кубики разноцветного стекла для мозаичных изображений). Есть и другие предметы церковного культа: осколки стеклянных лампад и бронзовые крепления для них, десятки железных и бронзовых крестов, среди которых два энколпиона - двустворчатых креста с вместилищем для хранения священных реликвий.

 На полу лежали монеты Крымского ханства: Менгли-Гирея (1467-1515гг.) и Сахиб-Гирея (1538г.).

В заключение описания святилища на Гурзуфском седле нужно обязательно рассказать туристам о ялтинских археологах - супругах В.И. и Н.Г. Новиченковых. Буду краток. Для меня все мои знакомые археологи - это люди высокой культуры и благородства, неутомимой работоспособности и самоотдачи. Такова и чета Новиченковых. В течение десятка лет - с весны до поздней осени, когда снега уже заметают перевал, — они трудились здесь, иногда оставаясь в одиночестве, что теперь уже не безопасно. Молва трезвонит о золоте перевала, и грабители с лопатами и ружьями ринулись добывать клады. И если Ялтинский музей имеет коллекцию мирового значения и достоинства, нужно поблагодарить и археологов Новиченковых. Они сумели выстоять перед всеми опасностями, собрать уникальный богатейший исторический материал и рассказать нам обо всем в своих научных статьях и публичных лекциях.   

(Все исторические данные в этой статье собраны из работ Н.Г. Новиченковой).



КОЛОКОЛЬНЫЙ БЛАГОВЕСТ ПЕРЕВАЛА.



... Сначала здесь гордо и тревожно звучала боевая римская буцина, а еще до нее в бубен била рука таврского жреца и пылал костер языческого огня, глотая черепки и осколки разбитой посуды, кровь убиенных жертвенных животных и прекрасных дев. Сюда, на высокогорное капище, спешили пешие и всадники, чтобы поклониться первобытным Святым, владевшие умами и сердцами местных жителей - тавров.

 В дар языческому храму, где главенствовали Огонь, Ветер, Дождь и Солнце, приносили все лучшее, награбленное и завоеванное в битвах и пиратских стычках с чужеземцами, приплывавшими к берегам Тавриды и строившими здесь богатые города-полисы. И как-то раз один из смелых и сильных воинов-аборигенов принес сюда трофейную буцину, трубу с одним загнутым концом, подобранную в обозе разгромленного римского каравана у Чертовой лестницы. Звук буцины гулким эхом прокатился по всхолмленным вершинам главной горной гряды, где паслись многочисленные стада. Потревоженные животные с испугом и интересом поднимали рогатые головы и слушали странный будоражащий сигнал, гудящий утробным таинственным предсказаньем.

 Потом на скалистом перешейке христиане построили свой скит. Двухскатная крыша, покрытая черепицей, и купол храма, увенчанный крестом, возвышались на самом высоком перевале Таврики. Отсюда на юг и на север  раздавался звон колокола, будто золотой глас падал с синих небес. И зыбкое эхо разносило его в мирскую даль. А таинство волнующих отзвуков замирало в белых божественных облаках и полукружии обрывистых хребтов, как благовест самой природы.

 И шли на звон колокола христиане, приносили свой поклон и подарки, молились Богу и с трепетным вздохом замирали, наблюдая вдруг открывшиеся могучие, монументальные, мерцающие млечностью картины мирозданья. Будто пили прохладную, чистую и вкусную воду земного истока. И всегда солнечный свет: восходящего – пурпуровый и закатного – багровый, переходил и превращался в малиновый звон.

 Черная гроза пела и сверкала молниями и громами, сталкивая мощные башни туч, извергая секущие струи или снежный лазурит. Клокочущая тьма вдруг озарялась быстротекущим белым блистанием. И над чашей сияющих небес рождался колокольный благовест. Падал тягучий, томный и тяжелый, превращался в шелковый шелест дождя и взволнованное колыханье зеленых трав с горными цветами. Серебряное таинство звука неслось сквозь плывущий туман и услаждало пеньем античных сирен, сжимало сердце стенаньем скал с падающими камнями и пугало страшным стоном былых битв, живущих в хороводе теней истории.

 Шумят у подножья библейские дубы, можжевельники, тисы, сосны, буки и грабы, как череда народов, ступавших здесь по дорогам через перевал, где звал и звенел золотом солнца и жизнью тысячелетий колокол христианства. И звуки эхом кружатся в листве и ветре, в сплетении ветвей и стволов, как магические знаки человеческих судеб.

 Замри, путник, на перевале, вглядись в синюю даль, где сизой тенью горных хребтов будто застыли века и преданья. И над окровавленными утесами-кострами застывших канувших сражений встает солнечное знамение. Ты слышишь, как стучит твое сердце, как поет земля, как звенят небеса и трубный голос оленя, словно колокол, любовным гимном взывает к жизни.

 Видишь - в лучах заходящего светила ложится пурпурный силуэт перевала, как Божественный алтарь, на морскую гладь у Гурзуфа. И твоя фигура, и голова покрываются золотистым нимбом, излучающим алмазный свет, точно у крылатого ангела-спасителя. Торжество счастливой судьбы падает на твою добрую и умиротворенную душу. И славят этот призрачный мир плачущие прозрачные музы-росы на лепестках зацветающей дикой розы.

 И терпкое зеленое эхо трав и цветов, в звуковых вибрациях давних молитв и святых заклинаний, от античного капища и колоколов христианских храмов струится и летит над горами Крыма, застывая клекотом орлов, журчаньем родников, сиянием солнца. В зеркале моря отражается и поет плывущий мир Вселенной. Протяни руки, путник, обними земной шар, и снизойдет на твое тело космическая энергия Бога, и продлятся твои годы жизни, счастливые и светлые.



МОНАСТЫРЬ КОЗЬМЫ И ДАМИАНА.



    Высоко в горах Крыма, в диком, живописном ущелье между  Бабуганом и Синаб-дагом был когда-то  Козьмо-Дамиановский  монастырь.

Величественная красивая постройка была уничтожена фашистами, чтобы партизаны не находили здесь приюта в суровые  зимние  дни.  Не осталось зданий гостиниц и деревянных церквей, а вот каменная часовня, построенная над источником Савлух-Су, сохранилась  до  наших дней. Вода источника, всегда не выше  8  градусов,  чистая  и приятная на вкус, считается целебной с давних времён. Отсюда и её название "Савлух-Су" - Исцеляющая.

   В начале прошлого века графиня Софья Потоцкая выделила  деньги на постройку первого пристанища для паломников, а  в  пятидесятых годах симферопольский купец, вылечившийся от недуга  после  купания в источнике, поставил здесь сруб с образами Святых  Козьмы  И Дамиана. В 1895 году тут был учреждён монастырь  по  распоряжению архиепископа Таврического Иннокентия.

    В одной из легенд о монастыре рассказывается о том,  как  два брата, Козьма и Дамиан, будучи искусными врачами, принявшие христианство, были сосланы за свою новую веру  в  Тавриду.  Случилось это при римском императоре Диоклетиане. А здесь в горах  их  убил один из врагов, завидовавший способностям братьев хорошо  и  быстро исцелять больных людей. Убийца закопал убиенных рядом  с  источником. Прошло время после их смерти, какой-то из горских жителей, возненавидевший свою  жену,  увёл  в  эти  места,  избил  её сильно, повредил глаза и бросил в лесу. Горемычная ползла по земле и умирала от голода, как к ней явились два неизвестных ей мужчины, сказав, что они братья-врачи Козьма и Дамиан.  Они  подвели несчастную женщину к источнику и велели умыться, и к женщине внезапно вернулось зрение. Возвратясь в свою деревню, она  рассказала о  случившемся.  Односельчане  ей  не  поверили,  но  принесли мёртвого барана и бросили его в источник. Животное ожило.

   Однажды к этому источнику пришёл пастух с козами. Здесь он решил отдохнуть и уснул. Пастух болел проказой и очень страдал.  Во сне к нему явились два человека с нимбами над головами  и,  объявив, что они именуются Козьмой  и  Дамианом,  приказали  больному погрузиться в источник. Очнувшись, пастух немедленно  бросился  в воду, а выскочив из неё, опять заснул. Чудотворцы снова явились к нему и сказали: "Ты будешь совершенно  здоровым  сегодня  же.  Но помни, что ты должен ежегодно 1 июля являться к нашему  источнику для омовения тела. Советуй то  же  делать  и  страждущим  братьям твоим."

    ...Известный учёный-историк Кондараки в своём  "Универсальном описание Крыма" полагает, что во времена преследования христиан в этой малодоступной местности стоял храм во имя названных  Святых, куда приходили христиане для исполнения религиозных обрядов.

   Вера в целебные силы источника Святых Козьмы и Дамиана  сохранилась до наших дней. К  дням  храмовых  праздников,  проходивших здесь ежегодно. 1 июля и 6 августа, а также 29 июня в день Святого Петра и Павла, сюда стекались толпы паломников.

   В 1923 году монастырь закрыли большевики и здесь  разместилось управление Крымского  заповедника,  директором  стал  легендарный А.В.Мокроусов, командовавший Повстанческой армией в горах Крыма в Гражданскую войну. Во время Великой Отечественной Мокроусов вновь возглавил партизанское движение Крыма. Штаб Мокроусова  находился над монастырём на горе Чёрная. Все служебные, хозяйственные и жилые постройки, в том числе музей со всеми коллекциями,  лаборатории с оборудованием, научной библиотекой, рукописями и материалами научно-исследовательских работ, находившиеся в бывшем монастыре, были уничтожены фашистами.

   Мои встречи с монастырём начались в 1954 - 60-х  годах,  когда заповедник ещё был открыт для туристов. В школьном походе  я  попал сюда первый раз и был  навсегда  очарован  этим  удивительным уголком Крымского леса с могучими, притаившимися  толстоствольными буками и соснами. Потом,  работая  инструктором,  я  постоянно приводил сюда туристские группы.

   Однажды ночью мне одному пришлось пробираться по ущелью.  Лунный ливень света окутал лес, и гибкие чёрные тени тихо  кружились вокруг. Вода в речке о чём-то беспокойно журчала.  Я  подходил  к развалинам бывшего монастыря, справа от дороги  открылась  огромная подпорная стена, обросшая мхом, по которому струились зелёные лунные каскады. У часовни, у каменного  колодца,  куда  поступает святая вода из источника, я увидел странные тени, погружавшиеся в холодную купели и тут же стремительно  выскакивающие  обратно.  Я замер в изумлении, ни одного звука не доносилось  оттуда.  Стройные фигуры дев, заворачиваясь в белые хитоны, исчезали в серебряном дыму. Что это? Как раз шёл церковный праздник 1 июля.  Неужели видения монашек посетили свой женский монастырь? Утром я услышал, что ночью Святую купель приняли девчонки-туристки из Москвы, загадав себе желанные мечты.

   Несколько лет назад я оформлял очередной пропуск для горноспасателей в Козьмо-Дамиановский монастырь. Директор Владимир  Алексеевич Лушпа, подписывая разрешение, сказал, что если  начну  водить сюда экскурсии, то будет много желающих и  в  большинстве  - мужчин. Я поинтересовался - почему?

   - Специалисты, исследовавшие воду, - ответил он, - отметили её исцеляющие возможности при многих болезнях, но особенна она  мужчинам, страдающим импотенцией.

   Я улыбнулся и рассказал об этом ребятам-горноспасателям. Пришли мы к источнику и смотрю, а мои спутники наполняют водой фляги, да не по одной, а штук по пять набирают. Подумал и тоже  налил  в бутылку Святой воды.

   Судьба однажды забросила меня к  этому  месту  ранней  весной, когда Бабуган-яйла стояла в мартовских сугробах. И мы мчались  на лыжах по склонам горы. Внизу золотым крестом солнца блистала  отметина Козьмо-Дамиановского монастыря. Святой крест весны.

   Сейчас монастырь спит под снегами, и ведут к нему лишь  звериные тропы. И только Святая вода, набирая целебную силу  и  лесной аромат гор, пробирается сквозь толщу земли к  каменному  подножию часовни.



ЛИК ИМПЕРАТОРА.

Бледнозеленые осенние звезды. И угасшие дни и годы, когда ты жил и правил Византией(527 - 565 гг.). И образ твой император Юстиниан I, основавший в Константинополе две главные святыни - церковь Св.Апостолов и Св.Софии, встает в венце из мирт и лавра.

В глазах византийцев царь был священной особой. Его власть, как и власть Бога, носила абсолютный характер. Если во времена Рима императоры делились властью с сенатом, то теперь с церковью. После подавления Юстинианом восстания «Ника» он становится единоличным, ничем не ограниченным автократором, наместником Бога на земле.

Царь считал себя представителем не только светской власти, но и первосвященниками. Председательствуя на собраниях, царь активно принимал участия в церковных делах. Каким пышным религиозным ореолом был окружен византийский император в процессии по великим праздникам и которое назывались царскими выходами в храм Св. Софии, где он выступает не царь-мирянин, а царь-первосвященник.

Так на мозаике изображен Юстиниан I приносящий в дар церкви тяжелую золотую чашу. Голова, увенчанная диадемой, окружена нимбом. Роскошное одеяние разворачивает ослепительное богатство палитры - от нежно-белых и пурпурных тонов и кончая ярко-зелеными и оранжево-красными. Мелкие кубики мозаики ярко выделяли. индивидуальные черты - особая строгость выражения и печать глубокой убежденности.

Юстиниан I был одним из самых сильных императоров Византии. При нем «держава ромеев» - уже византийская, но по-прежнему величавшая себя римской (ромейской) и Юстиниану I принадлежит последняя попытка восстановить господство Римской империи. Византийцы считали себя законными наследниками всех прежних римских владений. Вошла в состав Боспорское царство, испытавшая нашествие гуннов и готов. И главной целью Юстиниана I в Таврике стала безопасность путей - сухопутных и морских. О всех его мероприятиях, военных и дипломатических, рассказывает Прокопий Кесарийский, писатель-историк, живший в Константинополе, в своем трактате «О постройках»: «...Что касается городов Боспора и Херсонеса, которые являются приморскими городами на том же берегу Эвксинского Понта за Меотидским болотом, за таврами и тавроскифами, и находится на краю пределов римской державы, то, застав их стены в совершенно разрушенном состояние, он сделал их замечательными и крепкими. Он воздвиг там и два укрепления, так называемое Алуста и в Горзувитах. Особенно он укрепил стенами Боспор...»

И поданные вдруг содрогнулись, увидев твой черный лик с чертами каменными, немыми, полные несчастья и бессилья. Они поняли и осознали, что страшный недуг сломил чело и тело императора. Все лучшие доктора и знахари столицы лечили Юстиниана I, но без исходно, ведь рок неотвратим.

Но прослышал император, что за Понтом, в Таврике, два врача, братья Косьма и Дамиан, коварно убитые недругом и закопанные у источника, воскресли от живительной воды, напоенной волшебной силой земли, травы и корней гигантских буков, грабов, дуба.

Как и встарь, по-прежнему, струится этот исцеляющий родник в горах, и бредут к нему несчастные и больные, склоняя головы, утоляя жажду и обмывая тело бренное, покрытое гнилыми лишаями. И поклоняются Источнику и стар, и млад, и боготворят Владыку за чистые и здоровые струи воды, сочащиеся из груди земли.

И приплыл Юстиниан I на корабле в порт-крепость Горзувиты, оттуда ушел в горы к Источнику. Все лето прожил он в лесном шалаше, купаясь нагим в холодной прозрачной купели, питаясь скудной монастырской пищей с хлебом ржаным, да молоком густым. И вылечил он свои ядовитые язвы, очистил тело от струпьев и гноя. Стал чист, как белый мрамор, свеж, как синие небеса, и просиял красой непостижимой. И вновь возглавил трон Византийский, ликуя и торжествуя громовержцем, и мудро управляя смертными славой легендарной.







ВОДОПАД ГОЛОВКИНСКОГО.



    Жизни, как и течение воды, истекает. Сладко и  горько  капают дорогие минуты, часы, дни, годы. А с ними приходят и уходят  люди - добрые и злые, верные и коварные, умные и глупые. Лишь  настоящие друзья остаются рядом, пусть даже живущие вдалеке, но в минуту трудную словом или делом они всегда придут на  помощь.  Сейчас со мной по тропе шагают хорошие ребята, знаю  и  верю  сердцем  и умом, что они не предадут ни в горе, ни в несчастье и даже в  нищенском нашем существовании.

  Мы идём к водопаду Головкинского, лунными хоралами льющемуся  с Бабуган-яйлы. У этого водопада одиночество неуместно, сюда  лучше приходить с друзьями. И они рядом - сколько троп и дорог мы исходили и истоптали по Крыму вместе! Михаил Воробец, Валентин Пекарский, Александр Челбаев, Евгений Шубин, Олег  Семёнов,  Александр Мазур, Владимир Иванов. Мы идём по лесу и разговор наш, как  чистые и светлые струи, течёт и звенит среди зеленой густоты гор.

   Николай Алексеевич Головкинский - один из крупных русских геологов и гидрогеологов конца Х1Х века. Он читал  лекции  в  Казанском университете, но вынужден был оставить кафедру геологии, так как был в числе профессоров, выступавших против реакционной политики царского правительства. В течение многих лет  профессор  Головкинский изучал гидрогеологию Крыма, подземные и наземные  воды полуострова. По проектам учёного были устроены первые  водопроводы в крымских городах-курортах, он дал практические  указания  по орошению Крыма, по отысканию и добыче  артезианской,  по  устройству дождемеров, водохранилищ, колодцев. Жил в  домике  под  Кастелью. В память о неутомимом и бескорыстном учёном.  потрудившимся для Крыма, для его земледелия и сельского хозяйства,  один  из водопадов потомки назвали  его  именем.  Как  он  хорошо  блистательный этот водопад, сверкающей на мощной груди  горных  исполинов. Таким был и неугомонный, пытливый Николай Алексеевич  Головкинский (1834-1897 гг.), занимавший  пост  главного  гидрогеолога Таврии.

   Находится водопад Головкинского над Алуштой в ущелье  Яман-Дере под Бабуган-яйлой. Здесь в горных  складках  сливаются  мелкие ручьи, образуя речку Узень-Баш. По каменным уступам  она  низвергается серебристыми каскадами, словно смеётся и пляшет,  сотворив водяную лестницу.

   Мы пробираемся по глубокому и глухому ущелью Яман-Дере по  каменным ступеням, словно по годам  своей  далёкой  молодости.  Тут прошёл легко, там оступился,  вымок,  растёр  ушибленное  колено, улыбнулся и снова по лестнице - как и в жизни - вверх и вверх.  А вода поёт, летит и катит рядом с тобой. Гремящая и страшная  сила - водопад. Но как здесь в Яман-Дере красиво  и  хорошо,  лес  как райский чертог, полный драгоценностей, тайн и поэзии. И даже  едкий сатирический стих Евгения Шубина, нашего поэта,  превращается в музыку падающей воды и симфонию слов. Если есть у тебя  настоящий товарищ, то сходи с ним по трудным тропам Яман-Дере к  зарослям реликтовой берёзы, где на восьми террасах с одной  на  другую скачет водопад  Головкинского.  Сверкающий,  пенящийся,  шумящий, вздымает он радужные тучи брызг. По всему земному шару царица Вода украсила свою корону серебристыми и звонкоголосыми водопадами.

И мы, туристы, приходим к ней на поклон и чтим память  того,  кто первым показал нам дорогу к живой воде.







ДУША  ВОДЫ.



      (Романтический разговор с профессором).



    Голые леса в драгоценном бессмертном цвете солнца. Весеннее тепло разливается в горном ландшафте. Облитый лаской и теплом, убаюканный тишиной, я,  городским гостем, медленно ступаю по древнему средневековому пути, ведущему на Конёк-перевал между Бабуган-плато и магической Палат-горой. Путь заброшен прошедшим временем и затерт упавшими перегнившими деревьями, ворохами сухих листьев, мягкими мхами, камнями с силуэтами человеческих ликов и могучих вымерших зверей, покрытыми лишайниками с вечностью раздумий. Иногда прозрачные пласты тумана ползли через лесной хаос, и солнце радостно сияло сквозь пелену. Странно, но я чётко видел синие тени, скользящие по давней дороге. Как вдруг незнакомый встречный странник – лесной герой запел то весело, то грустно, то грозно  звенящим гулом,  будто шаман, гадая и предсказывая судьбу. И всё вокруг молчит и внемлет Богу грома, что вдруг, таинственно сверкая, ликуя, восторгаясь, горит, летит по зелёным каменным утесам  и рассыпается алмазами  брызг. Пышное, громкое, блистающее эхо водопада встретило путника и окропило святой водой.  Здесь водяная мгла  - душа бегущих и падающих струй. И был он страшен и прекрасен, таинственен и грандиозен – этот бурлящий бег воды, несущийся стосильными каскадами туда – в расщелины скалы, упавшими с Храма Неба и летящими к сердцу Земли.

     Я чувствовал, что Он здесь беспокойно бродит, будто обвенчанный с Царицею Водой, судьбой и знаниями привязанный к живой воде Таврической губернии.  И  появился профессор - Николай Алексеевич Головкинский, будто восстал из девятнадцатого века, в дозоре и обходе водяных богатств Крыма, делая изыскания, сохраняя, изучая водные источники. Да - он, неутомимый исследователь, открыл и описал в 1893 году этот трепетный водопад в кипении цветов пены и синем пламени сапфиров. Позже благодарные потомки назовут водопад его именем Головкинского.

    Он был строг, изыскан, высок  с серебряным окладом вьющихся волос, но среди водяной пыли ясно светили большие голубые глаза, обращаясь ко мне, будто отвечая на мой немой  вопрос.

- Да, у Воды есть разум и память, в жидкой тиши сохранилась вся история земли и человечества!  Вода – посланник Бога на земле и обладает сознанием. Там в прозрачной среде, тяжелой и плотной, неуловимые движения и нежная чувствительность, ласкающая пальцы и тело. Но и грозна бегущая вода по отвесным скалам!

- Я поклоняюсь воде! Мне дорога тишина воды на  глади моря, я восторгаюсь громовым гимнам водопадов и веерных прибоев на ялтинской набережной, целую подснежниковую капель весны, люблю росяную свежесть разноцветных трав на Бабуган плато, и слушать звук дождя, стучащий по железной крыши моей обители на городской башне.

- Ты, молодец, и славишь самоцвет воды!

-  Красота воды везде окружает нас: в лазури неба, в слезе, чистой и прозрачной, в хрустальных родниках, в густых водах рек и зелёных глубинах морей!

-  Вода живёт, сия зеркалами и лунным блеском сребристого безмолвия, горячо целуя сердца влюблённых.

-  Вода переливается в ладонях и на лице как перламутр, таинственно сверкая и свежестью озаряя лик человека и матушки земли!

-  Вы, профессор, воспеваете душу воды, ставшими страстно влюблёнными в голубую текущую плоть!

-  Сила и жизнь воды в небе, океане, на земле и вечности! И души наши с ними!

Тепло солнца и нежность воды льются  радостными годами на человеческий путь. Умой

 счастьем горной воды свой лик и посвежеет он, и зацветёт рубином здоровья!

- Спасибо, профессор, что посвятили свою жизнь изучению гидрогеологии Крыма и теперь славным именем сохраняете чистоту вод Крыма!

- С твоих уст льётся сладкий сироп, а я люблю вкус прозрачных, душистых горных струй водопада, дающих великую энергию людским дням жизни!      

 - Светло, легко, вода клокочет среди скал, стремглав летя по каменным уступам, поёт, звенит, и ваш силуэт, профессор, возник в седом водовороте.   

-  Разве передашь словами, как вода благоухает, блистая свежестью лесного аромата, будто что-то неземное льётся с ультрамариновых высот! Это годы твои синие и золотые уплывают в чистую небесную лазурь.    

 -  О, водопад! Остановись, открой из пенной плоти  прожитое время! – кричу я стремительным белоснежным струям.

 - Радуйся, странник-старик, воде бегущей, и дням, сияющим твоим в походах трудных по тропам потаённым Крыма.

-  Тогда незримо я к вам хочу присоединиться?

-  Летит вода, и знать тебя пока не хочет, не спеши в ледяные потоки погрузиться.

-  Тогда до скорого свиданья, профессор Николай Александрович Головкинский и водопад вашего имени ! – кричу я и щекой прижимаюсь к льющемуся, упругому телу воды, чувствуя, что все вокруг леса и скалы всегда пьют прохладную целительную влагу.







ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ.

                (Посвящается Виктору Бражкину. )



       Утром позвонил старый друг.

     - Сегодня мой день рождения, не хочу сидеть дома за  столом, давай удерем в горы, как в давние годы молодости.

      Мы с ним встречали праздники на  горе  Сокол,  в  монастыре Сурб-Хач, в избушке лесника на кордоне Буковом, на маленькой  полянке у стройной елочки. Но это было давно, а сейчас возраст, положение, хорошая должность, солидные знакомые.

      - Согласен.

     Мы выбрали маршрут  на  водопад  Головкинского.

     Там глухомань. Осенний день прозрачен и целителен. Мы  молча идем по тропе, будто сквозь прожитые дни. И ничего  особенного  и выдающегося мы не сотворили за эти годы - все то же, что и у  окружающих людей: жена, дети, работа и хлеб насущный. Пролетевшие и прожитые дни, как осенние листья, стелились под ногами. И  всегда рядом с нами и нашей суетной жизнью стоял горный Крым, где  порой мы скрывались от неудач, обид и злых людей.  Горы  всегда  лечили нас своей чистотой и мудростью.

      Мы шли медленно, нам некуда было спешить.  Было  очарованье дорогой, будто остановившимся временем. Золото осени,  отлитое  и вычеканенное тонкой ювелирной работой, роскошно и пышно  окружало нас. А зеленый, синий, багряный и белого золота мир был до  краев наполнен свежестью, осенним вином и лиственной терпкостью и  свежестью.

      Мой друг красив. С волосами спелого ореха, чуточку похож на женщину, особенно теплой своей улыбкой, излучающей доброту и  радость. Что-то есть в нем от дерева платана с мощным стволом и охряным снопом листьев. Нашей дружбе много лет, я старше немного  и даже считаюсь учителем и тренером моего друга. Исходили мы с  ним много горных дорог Крыма, Кавказа, Карпат, Памира.

       Льется, шумит, гремит, клокочет водопад. Мы карабкаемся по мокрым плитам и камням, совсем рядом с падающей водой,  и  водная пыль обдает нас, будто окропляя перед трудной и дальней дорогой.

      - Сколько мы с тобой ходили,  уезжали,  улетали,  но  лучше этой дороги нет на свете, - говорит мой товарищ.

     - А совсем рядом , очень близко, - море. И вот замер  Чатырдаг - гора нашей юности, исхоженная вдоль и поперек. А еще вспомни, как на нейтральной полосе с  Афганистаном,  в  тихих  затоках бурного Пянджа мы ловили рыбу с пограничниками, охраняемые  часовым с автоматом. И так же бешено ревел и  шумел  бурлящий  поток.

Тогда было страшно, но интересно и необычно. А сейчас покой в ясном синем дне.

     - И твой день рождения! - добавил я.

     - Да, мне кажется, что я родился вновь, все прошлое  куда-то пропало, исчезло, сгинуло с  пролетевшими  и  отшумевшими  днями, только нет во мне той свежести, кипящей молодости, когда  хочется перевернуть весь мир, встать под падающий каскад воды  или  вступить в единоборство с отвесными скалами, - грустно улыбнулся  он. Помолчал и тут же показал рукой на обрывы Эклизи-Буруна  (Церковный мыс) - высшей точки Чатырдага.

      Мы замерли перед знакомой линией гор с их зазубринами и перевалами, скальными отрогами, голыми и лесистыми вершинами.

     "Кто мы? - пришло мне в голову. - Может, потомки  тех  людей древности, которые здесь жили, видели эти силуэты гор,  работали, любили, страдали и бесследно исчезали во тьме  веков.  После  них остались лишь развалины камней, оборонительной стены и битой  черепицы на маленьком исаре Ай-Йори, стоявшем  рядом  с  водопадом.

Неужели сгорит моя жизнь - а она уже на финишной прямой  -  и  не останется никакого следа, ни единого штриха здесь, в горах Крыма?"

     - Смотри - силуэт облаков похож на лик воина в шлеме, -  показал товарищ. - Наверное, это один из древних людей, обитавших в Тавриде и теперь явившийся нам как белая тень.

     - Я только сейчас думал о живших здесь прежде людях и скрывшихся в толще земли и времени. А сколько рисунков и контуров гор, деревьев, скал, камней напоминают человеческие  лица,  фигуры,  и они молча - иногда с одобрением, а порой с упреком -  смотрят  на живущих. Но горы и леса увлекают, завораживают нас и  будто  заставляют думать, вспоминать и слушать их шорохи, шепоты,  звучание воды и листвы. Это тихая и прекрасная песня жизни, как свет  солнца.

       Люди издревле находили приют и убежище в  лесах  и  горах. Они больше служили им домом, убежищем, кормили и поили их,  обогревали и укрывали от врагов. И, наверное, души тех исчезнувших  и канувших в Лету людей были роднее и дороже Тавриде. Ведь наш современник приходит сюда на один день, час, чтобы забыть  свою  городскую суетность, отдохнуть, исцелить и  заполнить  свое  сердце радостью и духом лесов и гор, как мы сейчас.

        Все круче становилась наша дорога вдоль  водопада.  Тропа давно уже исчезла, и все отвеснее подступали  скалы  и  плиты,  а глухомань будто сжимала нас своей сумрачной плотностью,  завладе-

вала и увлекала в таинственные дебри.

      - Может, перекусим? - спросил товарищ.

      - Да, давай отдохнем здесь, - согласился я.

       Маленькая поляна, как бильярдный стол, зеленел свежей травой. Река, упав со скалы, текла здесь медленно, делая крутой  поворот, и нанесла плодородной почвы. Красные,  багряные  и  желтые листья яркими мазками живописно украшали  палитру  осени.  Зачерпнув в ладони прозрачной воды, холодной и вкусной, утоляем жажду.

      Товарищ достал из рюкзака коробку со  снедью,  разложил  на траве красные тяжелые помидоры, нарезал соленую брынзу  и  поставил баночку с зелеными оливками. Вынул куски пирога  с  инжировым вареньем.

      - Пиршество богов!

      - Сегодня мой день рождения,  - напомнил товарищ.

      - Поздравляю! Ведь это твой юбилей. Люди придумали и  отмечают много праздников, но это лучший день в году, когда  нет  общих ликований и помпезности. Он полон интимности,  размышлений  и возвышенного духа.

      - Ты прав, многие больше всего любят встречу Нового года  и день рождения, ведь эти праздники ведут счет времени, хотя  человеческая жизнь и не очень длинна.

      - Счастья!

      - Тогда оно у нас сегодня есть.

      - Да, сейчас один из лучших моих дней  рождения,  проведенных в горах в уединении и философских раздумьях.

      - Значит, мы с тобой два философа?

      - А что, иногда стоит оглянуться и подумать.

      - Пошли дальше.

      - Идем на вершину серого  утеса.

      Взбираться без тропинки стало труднее еще и потому, что падающая или текущая вода преграждала нам путь. Ноги  соскальзывали с мокрых и покрытых мхом камней. Мы цеплялись за  хрупкие  ползущие лианы и стволы, плотно прижимались к отвесным скалам  и  медленно лезли вверх. Зато какая голубая даль развернулась перед нами, как очаровательна была Алуштинская долина со  слюдяным  стеклом водохранилища! Леса, сады, дома поселков и окружающие  столпы гор сверкали в солнечном свете. Осенняя печаль в блеске  позолоты и черных теней.

      - Может, здесь стоял сторожевой пост воинов  или  таился  в засаде древний охотник?

      - Все возможно. Ведь текло их время, а горы жили  вместе  с ними, как живут теперь с нами.

      Мы долго глядели на горы, на небо с белыми облаками, тающими в осенней синеве, где вновь рождались человеческие лики  наших пращуров, созерцавших своих преемников. И только мы двое  вели  с ними молчаливый разговор.

      Уже вечерело, а гряды облаков покрывались  золотистыми  оттенками, точно патиной времени, и белые человеческие лики превращались в золотые маски.

      - Холодеет.

      - Давай искать пристанище?

      - А вот здесь между трех скал уютное местечко.

      Мы разожгли костер, и он, словно свеча в стакане, метался и бился тенями и всполохами между скал, покрытых лишайником и мхом. Собрались тени наших древних пращуров. Если в небе они были  молчаливы и грациозны, то теперь, среди ночного мрака -  символического цвета Смерти - задвигались, засуетились, будто сбросив тяжелые гробовые крышки, но нарушить обет молчания они не смели. Черная смерть, как черная ночь сквозила большими глазницами,  темные одежды струились по замерзшим скалам, ставшим их надгробными  памятниками.

      Небо очистилось от облаков и вызвездилось. Товарищ мой  перебирал гитарные струны, и тонкий нежный звук сладостно  пролился над огнем костра и ночной тишиной. Я люблю слушать его робкий тихий голос, его романтическую печаль песен и чуточку вторить ему.

      И все, о чем мы когда-то вместе мечтали, что волновало  нас надеждами и длинными дорогами в сказочные страны,  стало  сейчас, через прожитые годы, явью, и мы поняли, как дороги нам родные горы.

      Густозвездная ночь. Мы заснули. Затихли наши души,  и  тихо прозвенели осенние колокола, отсчитывая моему другу прожитые  годы. А может, они предвещали ему дальнейший долгий жизненный путь? Ведь просим же мы кукушку отсчитать - сколько  лет  нам  осталось жить.

   ...Моему товарищу, с кем много путешествовал, который не  предал меня даже в тот момент, когда я  нечаянно  нанес  ему  тяжкую обиду, которого люблю, посылаю эти строки. Пишу их вдали от  Крыма, вспоминая день рождения друга в глухих уголках близ  водопада Головкинского. И как хороши были наши скитания, наши созерцания и разговоры, колдовские чувства, раздумья и грезы!



АЙ-ИОРИ

Итак – в путь. Мне вспоминается добрые времена молодости, когда каждое воскресенье мы отправлялись в походы. Сейчас иду на средневековый исар Ай-Йори, который находится от Алушты всего 6 километров по прямой линии, но идти очень трудно по оврагам с густой растительностью, поэтому лучше троллейбусом доехать до седловины горы Кастель и пройти по лесной дороге мимо кордона Вереси, миновать траверз мощного Серауса ( он находится на этой же дороге), еще одной средневековой цитадели и через 30 минут оказаться в верховьях одного из правых боковых притоков речки Улу-Узень. Вы услышите шум водопада Головкинского. Источник Ай-Йори еще в недавнем прошлом пользовался пристальным вниманием паломников, направляющихся по короткой дороге в Косьмодемьяновский монастырь. Чтобы попасть на скалу Ай-Йори, нужно свернуть с дороги вправо, немного не доходя до водопада, и начать спуск по лесистому склону. Вскоре покажется поляна – старый чаир, тут можно увидеть заросшие развалы камней – бывшая сакля-жилище хозяина чаира. С восточной стороны поляны возвышается на 20 метров скала, где застыли, придавленные веками, средневековые руины.

В Крыму, где название местности или древнего строения начинается греческим словом – Ай ( святой, священный, освященный, чистый ) у меня ассоциируется с храмовым местом, где обитают Боги и с ними, помимо молитв, можно вести разговор. Только отвечать они будут языком солнца и света, воды и ветра, трав и листвы. А это самый лучший и прелестный диалог. Сейчас осень и слова, предложения, страницы пахнут палым листом, грибной терпкостью, ягодной сладостью мягкого шиповника.

Святого Ай-Йори, а правильнее Ай-Юри, что и означает “святой Георгий” или “святой Юрий” я вижу на золотой палитре осени, одетого в темно-синий хитон и далматик, сверху повязан красный лор, на ногах одеты красные сапожки. В мягком и чувственном овале лица, в тонких губах, в классически правильном носе выливается возвышенная одухотворенность, сосредоточенная в больших глазах с влажным блеском. Точно слеза прозрачной и хрустальной осени сквозила в печальных очах. Нет в его портрете ни одной жесткой линии, желчи и жестокости.

Спускаюсь к роднику, набираю ключевой воды и утоляю жажду. Потом снимаю обувь и орошаю ноги холодной водицей, как земле приятно умываться дождями и росами, так и моим ногам, снявшим усталость, теперь легко дышится.

Начинаю осмотр, взобравшись на вершину скалы ( высота 565 м над уровнем моря ), а с неё вид на разноцветные кубики домов Алушты, словно выложенная Творцом красочная мозаика и густой темперой покрыта окружающая котловина и ее алмазно-скальное горное обрамление. Между Ай-Иори и укреплениями Алуштинского амфитеатра – Демерджи, Алуштой, Сераусом, Кастелем, Эклези-Буруном и седловиной Кибит-Богаза хорошая визуальная видимость. Четко просматривается панорама ближних и дальних окрестностей. Загадочный рок и таинственная судьба в прямых линиях и далях, соединяющих в единое целое и исторический ансамбль Ай-Иори и окружающие стеклянные перспективы неба, моря и земли. Будто красота, впечатанная в камень, крепость, крутизну, где морщины горного рельефа и пальцы-замки, собранные в странном орнаменте, точно созвездие Алушты на палитре-карте Крыма.

Скала Ай-Иори вытянута в северо-западном направлении на 150 м, имеет ширину около 90 м, падает к востоку крутыми обрывами на 50-60 м. Подножие ее с восточной стороны прикрыто мощными каменными развалами. Поверхность скалы круто наклонена к юго-западу и имеет ступенчатый профиль. Вершинная площадка венчает скалу. В геологическом строение здесь выход тавритов с штокообразной или дайковой формой, прорывающих глинистые сланцы и песчаники.

Ай-Иори – крепость на скале, где обрывы тоже служили недоступностьюдля атакующего противника. Около 185 м периметра крепостного многоугольника надежно защитила сама природа, а вот юго-западные и юго-восточные стороны были укреплены боевой стеной изломанной в плане конфигурацией, состоящих из шести коротких куртин в длиной почти 120 м. Каждая куртина стены опиралась на скалы и сливалась с соседними. Скалы выполняли роль угловых бастионов. Первоначальную высоту стен археолог Лев Фирсов определяет в 6-8 м, сложенную из плитчатых не обработанных глыб таврита горизонтальными рядами. В поперечном разрезе стены различаются наружный и внутренний панцири, выложенные тщательнее, чем внутристенная зона, и из более крупных камней.

Кладка сухая, без связывающих растворов. Удобная форма тавритовых глыб, когда камни были уложены достаточно плотно и в целом сооружение получилось устойчивым даже при высоте в несколько метров.

На скатах скалы достаточно много площадок и уступов, рожденные от разрушения трещиноватых тавритов, но многие имеют искусственные формы. Лежат на разных уровнях и состовляют около 2000 кв.м., приблизительно половину площади исара. На них ютились небольшие постройки, от которых почти ничего не осталось. Каменные хибарки, служившие жильем, имели маленькие размеры, и было их десятка два с половиной, где могли укрыться человек сто.

Назначение Ай-Иори, как думает Лев Фирсов, здесь находилась часовня-церковь. Об этом говорят куски травертина, используемый для кладки сводов, арок, апсид. Большинство христианских церковных построек эпохи средневековья размещались на Южном берегу на возвышение. Возможно, на скале Ай-Иори стояла монастырская церковь, венчая ульеобразный комплекс построек, обнесенный оборонительной стеной. Как христианский монастырь он находился внутри мирского поселения и военной крепости Сераус, защищавшей Ай-Иори в случае военной опасности. Культурные остатки здесь принадлежат к средневековью и представлены в основном обломками черепицы и гончарной посуды, среди которых преобладают красные и оранжевые, гладкостенные и с зонами рифления, без ангоба или со следами тонкого желтого ангоба. Это обломки круглодонных и плоскодонных амфор и кувшинов, пифосов, кувшинчиков, мисок и других изделий. Найдено немного мелких фрагментов глиняных мисок с зеленой поливой – посуды, датируемой зрелым и поздним средневековьем.

 

Кстати, Ай-Иори и Сераус лежат на отличной в прошлом дороге, ведущий с Кибит-Богазкского перевала к Кастелю и Партениту, срезая крюк на Алушту. Правда, сейчас эта дорога забыта и заброшена.

Скала, крепость и лик Святого Георгия, словно мозаичное полотно, соединяют в себе истинное благородство с житейской сценой скользящих теней, некогда обитавших здесь. Резкие контрасты света и тени и будто из рваных скал появляются пронзительные фигуры молящихся здесь и воинов-часовых.

Чудное место для покоя, размышления и отдыха, клянусь Святым Георгием!

 

ДРЕВНЯЯ МУЗЫКА ГОР.



  Иногда просыпаешься, а в глазах стоит странный и чудесный сон, что ты побывал в каком-то милом и уютном уголке крымских гор, который стоит красочными видениями в твоих глазах и переливается приятной музыкой с журчаньем воды, цветением травы, сакральными заговорами.

 И я тут же понял, точнее почувствовал, что зовет меня сейчас к себе Ай-Йори. Сразу же собрался и отправился в это тайное место. И тут я неожиданно встретил его, моего доброго друга и знакомого Петю из Алушты. Высокий, стройный, гибкий, точно богатырь из былины и одежда на нем какая-то старославянская, льняное полотно, расшитое ведическими орнаментами из красных, зеленых, синих, желтых цветов. Для меня эта была новость, ведь Петя всегда в моих глазах был ультосовременным человеком и вдруг стоит здесь, как юный горный Бог!

- Что ты здесь делаешь, Петр?
-
- Молюсь Богам!
-
- Каким?
-
- Языческим.
-
- Но ведь у славян Бог – Исус Христос.
-
   -     А какой Бог был у славян и во что они верили до принятия христианства?

   Я задумался и молчал, будто что-то вспоминая из далекого прошлого. А в памяти стоял глиняный сосуд культа кизилкобинцев( народа проживающего в Крыму в Х-V вв. до н.э.) – черные лощенные с изображением двойного круга – солнца с лучами и небесных сил в виде зигзагообразных линий, изображающих молнии, орнамент земледельческого культа на лепном сосуде пронизывали точки – это капли дождя.

   Но Петр ответил сам.

- Тогда человек был весь во власти природы, близок и связан с ней полностью. Силы природы являлись для него Богами, в них он верил, молился им, воспевал в песнях, мифах, легендах, сказаниях. О хорошем урожае просил Ярилу, а о дожде взывал к Перуну. Всегда помнил о силе огня Сварожиче, никогда не обижал лес и родник, ведь у них был защитник и покровитель земля-матушка Макошь, которая могла наказать человека за причиненную обиду.

- Так ты язычник и веришь языческим богам?

- Ключ мудрости к ним утерян, и я пытаюсь восстановить, воссоздать, объяснить их сакральный смысл. Здесь, на этой скале находился алтарь язычников.

- Но я знаю из истории, что тут в средневековье был христианский монастырь.

- Культуру и традиции наших прапрапредков забыть нельзя, когда пришло христианство, то оно опиралось на стародревние обычаи. И православие - это двоеверие, когда язычество слилось воедино с христианством. Языческие обряды стали украшением и пышным ритуалом к христианским молебнам. Возьми праздник Ивана Купалы, а в православии – Ионна Крестителя. Ведь православие использовало обычаи язычников и соединяло свои праздники и поклонения с ними, теперь все так крепко переплелось и трудно разделить, где чей – христианский или старообрядческий, две религии стали едиными. Даже святые на иконах стали похожими. Так Илья Пророк на самых ранних иконах копия громовержца Перуна, ведь таким его видели и представляли древние славяне, ведь в душе русского народа заложено хранить старые традиции  и обычаи.

- Петр, но у тебе на шее православный крестик?

- Здесь, на алтаре язычников и христианском храме, зови меня Прокл, я тебе уже говорил, что две религии у славян соединились, меня крестили младенцем, и я не отвергаю православия.

 - Какие праздники и обряды ты здесь встречаешь и проводишь?

- Сегодня заготавливаю банные веники на целый год, умываюсь в горных родниках. Завтра день Ивана Купалы. Рождество Иоанна Предтечи. Стану рвать лекарственные травы. По народному поверью в самую полночь зацветает папоротник «разрыв-трава», открывающая клады. А 25 июля день Прокла. Прокловы росы считаются целебными, их буду собирать для лечения глазных болезней.

- А как же огонь костра и прыжки через него в ночь Ивана Купалы?

- Должны собраться сюда хранители славянских традиций – на празднование Купальской ночи.

- Я буду с вами?

- Оставайся.

  …Медленно заходило солнце за Коньком, Кебит-Богазским перевалом. Скала и древний алтарь Ай-Йори, как языческий Бог, блистал красным золотом. Словно мираж вставал из древней дали воздушно-голубой. Мы молчим, мы размышляем, мы будто в мыслях ищем лучшей доли, мы любуемся мреющими миражами-видениями, как лазурными снами, и славим радость сегоднешнего вечера. И в души горячая сила льёт.

   Стемнело. Черная густота заливала стеклянную ночь. Рядом в кустах зашуршала, заскрипела, захрипела нечистая сила. Сидящие рядом славяне разожгли священный костер. И языческий огонь осветил моих сотоварищей, одетых в древние славянские холщевые одежды-прикиды, будто явившихся из дальнего-далека. Как ночь в лесу темна, тепла и жутко-хороша! Она сошла к нам, одежды тихо сняв и перьями укутав тело нагое, и нараспев, как птицы клекот сказочный, стала рассказывать о рождение мира, о появление богов, о соперничестве-битве добра и зла, о великой земной любви. Это пела Гамаюн-птица, вещая и мудрая. И сердца разрывались от счастья таинственного обряда.

   Язычники принесли жертву Богам – тарелку с рисовой кашей, залитой медом с ведическим орнаментом красных вишен, и кружку молока. Дар поставили на вершину скалы, осветив её факелом, священный огонь очищал округу и пугал нечистую силу.

   А у костра славяне пели, хороводы водили и прыгали через красные языки пламени. И чем выше твой прыжок, тем счастливее будешь. А прыгаешь с любимым человеком, то нельзя его руку бросать, чтобы огонь не рассоединил.

  А потом все ушли купаться в каскады водопада Головкинского. Я остался один сохранять огонь костра, потом у меня болела старая рана-перелом на ноге, я обмывал и лечил её ключевой водой из родника. А ночь, как ливень золотой, прекрасный и печальный, проливалась и уходила из божественных десниц.

СЕРАУС.



 Найти  скалу Сераус и крепость на ней довольно легко. От Кастельского перевала по лесной дороге легкими подъемами по склону горы Урага в сторону Бабуган яйлы добираемся до Сераус. В геологическом строение здесь выход тавритов.

Штоокобразная или дайковая форма тела тавритов прорывающих глинистые сланцы и песчаники. Высота Серауса – 629 м над уровнем моря, ширина выхода тавритов на нем 180 м.

    Топоним Сераус (Серагус, Кастелька) куполообразная лесистая гора со скалами вверху южного склона; на ней руины исара. В 1 кс к С от г.Урага, ниже её; в !.» км к ЮЮВ от г. Ай-Йори, в 3 км к З от Алушты. Из греч. Кастели – укрепление. Так трактует топоним Сераус в кратком словаре – «Крым – географические названия». Авторы И.Л.Белянский, И.Н.Лезина, А.В. Суперанская. Издание «Таврия=Плюс» 1998 г.

     А вот учёный-лингвист  О.Н. Трубачев в этимологическом словаре по реконструкции реликтов языка в книге «INDOARICA в Северном Причерноморье», издание Москва «НАУКА» 1999 г. относит топоним: s(a)ravas – поток, течение. Сераус, куполовидная вершина, отрог Бабуган-яйлы. Ср. др.-инд. Srava – водопад, поток, течение.

    О Сераусе рассказывает археолог В.Л.Мыц: «Укреплённое поселение Х-Х111 вв. Находится в 4 км к западу от Алушты. Вершина горы ограждена по периметру стеной, сложенной из бута насухо. Толщина стены в виде каменного вала высотой до 1 м, шириной 8 м. Площадь городища 1,7 га. На южной оконечности заметны руины построек, среди которых выделяются остатки небольшой церкви ( 4,5 х 8,2 м ). Стены храма сложены из бута на песчано-известковом растворе. Кровля была черепичной. В укрепление вели три входа: с юга, запада и севера, к северному входу вела колесная дорога -–здесь в крепостной стене сохранился проем шириной « 2,6 м ».

  Мой учитель ( по жизни ) – археолог Олег Иванович Домбровский много занимался исарами Южнобережья, производя археологические разведки и раскопки, публикуя научные статьи и отчеты. В книге «Феодальная Таврика», изданной в «НАУКОВА ДУМКА», Киев – 1974г. есть публикация Олега Ивановича «Средневековые поселения и «Исары» Крымского Южнобережья». Здесь нахожу всего несколько слов о Сераусе: «Судя по планировке, - это было укрепленное сельское убежище». Изучая фортификацию укреплений Южной Таврики, сравнивая их устройства и размеры, О.И.Домбровский относит Сераус « к наиболее раннему и чисто местному типу принадлежат убежища сельских общин, похожие по своей структуре на окруженные притивными оградами укрепленные поселения. Они возводились рядом с поселением, но при этом были отделены от них и долгое время не заселялись. По-видимому, убежища сначала использовались лишь в моменты военной опасности для защиты небоеспособных членов свободной сельской общины, охраны скота, запасов продовольствия и наиболее ценного имущества; затем одни из них были упразднены, а в других стала жить какя-то, быть может привилигированная, часть населения, в результате чего они постепенно застраиваются. Вероятнее всего, эти укрепления становятся местожительством постоянных военных дружин и их предводителей. Ещё позднее часть таких сооружений, как сказано, стала приобретать черты феодальных бургов».

     Путь к Сераусу совпадает с описанной дорогой на Бабуган-плато. От Кастельского перевала он занимает 1,5 – 2 часа хода. Хорошая лесная дорога легкими подъемами идет по склону горы Урага до скалы Сераус.

     Зачем нам история и тем более далекая и загадочная? Кто жил, как жил и что строил? Но мне почему-то жутко интересно знать о прошлом, чем постоянно судачить о нынешних ценах на базарах и в магазинах. Ведь познание старины и созерцание красоты природы есть одна из сторон человеческой радости. Значит, - она тоже странница, если надо неутомимо вышагивать по горным тропам, чтобы встретить Радость.

    Вот здесь в руинах Серауса  живет Красота и Радость, две сестры, возвышающие и украшающие нашу жизнь, рождающие и дающие нам – Любовь. И все женского рода. Мягкий нежный свет вечера, разливающийся гиацинтовой голубизной через горы, перевалы, скалы и предгорья, словно прозрачные акварели Волошина, пронизанные чудотворным ликом Святости в линиях и рельефах с фосфорическими узорами и лазурными взорами. Над Сераусом, над стеклярусными срывами скал медленно и грустно опускался призрачно-ртутный сон. И только мерный звук моих шагов тревожит сумерки уединения и заброшенности этого средневекового укрепления, угасающего в синей тьме ночи и времени.

   А утром камни Серауса, стоящие  в мучительной мудрости столетий, вновь в бирюзовой  заре-улыбки, прелестной и первозданной. И тогда глаза средневековых женщин и моих спутниц  встречали и созерцали лучи солнца, сверкающие нимбами над их прекрасными золотыми ликами-овалами, такими простодушными и наивными с капельками росы на нежных устах-лепестках. И лежат у меня под ногами стены древнего вретища, и плывут у меня перед глазами византийские лица осиянные летними лучами над зеленой свежестью лесов и лугов.



БРОДЯГА.



     Он уходил в горы в любую свободную минуту, час, день, два и более. Возвращался, и точно свежесть травинками запутывалась в его рыжих волосах, блистала белой улыбкой и расцветала загорелой бодростью на лице. Правда, иногда  царапины и ссадины мужественно алели, будто подчеркивая украшения мужчины, служа подтверждением о его не безопасных маршрутах. И только мягкое очертание скул и рта не выражали в нём раздраженности, неудовлетворения собой и миром. Что искал он в путешествиях, зачем с постоянным упорством и в любую погоду он убегал в горы?  Здесь, в городе, с десятками и сотнями проблем и вопросов, среди которых властвовали ложь, обман и лицемерие у него была чужая жизнь. А там, в своих походах, ему удавалось слиться с миром гор и скал, когда его фигура ложилась прозрачной геральдикой на снежный овал облаков, встающих над задумчивым плато Бабугана. Точно он становился посланцем земного мира, стоя за рулевым колесом парусного пурпурного корабля, плывущему по синей беспредельности неба к трону Творца. Корабль солнца - летучий фрегат «Венец Алушты» в окружение бирюзовых облаков и золотых лучей, а в них все земное отраженье – зеленый отсвет гор и леса, синий блеск моря и алмазные кристаллы города. Движения капитана сильны и властны, душа прекрасна, а в сердце любовь к Родине, к удивительной Алуште. Он чувствовал свое единение с природой и городом, горами и морем, он дышал одним вздохом с ними и в ответ приходил радостный ритм солнца и света. Бронзовый глас грома в колоколах Бабугана, Чатырдага и Демерджи, ветра взмах руки и над плодородной долиной россыпь жемчужного дождя, где озёра сверкают зеленой влагой среди палевых холмов с персиковыми и черешневыми садами, лавандовыми ароматными полями, синими и золотистыми виноградниками, сладкой сочной грушей.

     Он тоже припал устами к лепесткам цветов и пьёт небесную влагу, получая силу и свежесть воздушного пространства. А город Алушта, пронизанный прозрачными далями, в аметистовой  оправе скалистых гор и мифов, как беломраморная античная орхидея, расцветает на берегу индигового моря. И к нему ликует и рвётся душа капитана летучего фрегата. Он салютует славной Алуште-антику, агатовому алтарю Крыма, столице средневекового «Капитанства Готии». И над седой крепостной башней-головой возникает и встаёт лазурный нимб фиолетового огня и тонких профилей зубцов с латинскими тенями воинов на шелках истории  и облачных плюмажах.

   Бродяга-капитан смело направил свой легкий фрегат «Венец Алушты» в синий огонь бурлящей волны. Кипит лазурь в гиацинтовых волнах, пляшут шафрановые блики, смеётся и радуется капитан. Ему надо запомнить, рассказать и сделать красочное описание живого ритма и единства многообразия алуштинских горных уголков в пластике архитектурных рельефов и световых эффектов. Какая музыкальность форм в сближение человека и  природы, будто линии рисунка живого и скального переплелись в естественной мере построения, где яркий мазок-луч полуденного солнца оживает в золоте земли, расцветая изваяниями каменных цветов в легком шелесте лепестков, листьев, легенд и незримых шагов командора.

   И плывет летучий корабль сквозь синеющие гряды высоких гор, объятых белыми облаками на фоне перламутрового неба с пурпурным шаром огня. Перед ним лежал величественный пейзаж, где вились розовые тропы к лилово-лазурным райским садам, сквозь лето и осень шагал капитан. Он сливался с окружающим миром, он врастал в благоухающий камень и цветы, становясь частицей этой благодатной земли. За ним по багряной траве толпились овечки-туристы, словно гонимые ветром теплым бледно-белые листья-лица москвичей, киевлян и иных горожан.

   Капитан взбирается на далёкую вершину Трапезус. Он любуется голубым маревом земли и моря, где в зеркальном просвете за алмазным стеной дождя жемчужным очертаньем античной Богини встаёт танцующая Алушта. Капитан-бродяга с величавой осанкой, где с пластической отчетливостью гармония тела, души и природы – это портрет  алуштинского экскурсовода.



ПАРАГИЛЬМЕН.



     Мы, группа альпинистов и скалолазов, организовали  небольшую экспедицию по прохождению крымских скальных стен, составляли описания, рисуя схемы, фотографируя. Результатом восхождений и  всей работы экспедиции стал выход из печати путеводителя  по  крымским скалам - "Альпы в Крыму". В ту пору на скалу Парагильмен мне  некогда было выбраться, я считал, что это  слишком  маленькая  гора для скального альпинизма, Но всё же ради более точной  оценки  её спортивных возможностей послал на неё связку еще  совсем  молодых альпинистов Вячеслава Пантюхина и Виктора  Бражкина.  Через  несколько дней они возвратились, переполненные яркими впечатлениями. Рисуют схему пройденного скального маршрута, рассказывают, а глаза так и горят. Что же это за гора, так им полюбившаяся? Роюсь по путеводителям и выписываю краеведческие данные о Парагильмене.

    Это самый высокий известняковый отторженец Главной гряды,  высотою 855 м. Скала отвалилась от основания Бабуган-яйлы и медленно стала "съезжать" к морю, но пока до него не дошла -как, например, гурзуфские Адалары. Парагильмен хорошо виден  с  троллейбусной трассы над посёлком Малый Маяк. Совсем недалеко от шоссе возвышается эта трапециевидная скала. На вершине её,  где  образовалось узкое и продолговатое скалистое плато, растёт роща груши лохолистой. Её серебристая крона с листьями, будто из фольги, похожа на сюрреалистический купол какого-то  фантастического  дерева, созданного неуёмной фантазией художника-авангардиста. Тут же растут и два огромных вековых тиса. Толщина ствола 7О см, а  могучие их ветви раскинулись на 7-8 м в стороны.  Ботаники  предполагают, что такой тис-гигант по возрасту  равен  ай-петринскому  собрату. Такие старцы - живые памятники истории горного Крыма, им за тысячу лет. Всего на Парагильмене 3О видов  деревьев  и  кустарников, здесь в 1979 г. был создан заказник лекарственных  растений.  Десять видов растений Парагильмена занесены в Красные книги  Украины и бывшего СССР.

   Геологи утверждают, что на Парагильмене, как  в  музее,  можно увидеть картину формирования карстового рельефа,  подобно  яйлинскому, глубокие расселины в скалах и россыпи гальки  из  прослоек природного бетона - конгломерата. Любители геологии могут заинтересоваться россыпями гальки, получившимися на месте  выветривания прослоек конгломерата, где попадаются древневулканические  породы тёмного цвета, почти не встречающиеся в других местах Крыма.

   Краткую краеведческую справку о Парагильмене  я  составил,  но этого мало. Как передать само ощущение горы,  её  дыхание,  силу, привлекательность? Для этого нужно побывать на горе, подышать  её воздухом, послушать тишину, полюбоваться лесными и морскими далями, прикоснуться к мозолистым скалам, прокалённым веками под солнцем и снегом, дождём и ветром.

   Наконец я выбрался в поход на Парагильмен. И потихоньку,  постепенно стал у меня создаваться романтический образ горы.

   Шли годы.  Однажды мы, туристы горного клуба  "Ялтаспецстроя", проводили свой слёт у горного озера, расположенного в  нескольких километрах от Парагильмена. Вечером сидим у костра. И вдруг  Анатолий Демидов предложил: Давайте сейчас махнём на Парагильмен?

   Каково приглашение. Но оно ведь  в  настоящем  приключенческом духе. Идём по тропе, будто заваленной мраморными осколками лунного света, падающего сквозь ветви. Молчание леса,  молчание  ночи, вокруг густой облетающий лес, таинственные тени и  негромкие  отдельные фразы. Хорошо вот так долго и молча идти в  пронзительную ночь.

   Парагильмен медленно приближался к нам и вырастала  серебряным замком с чёрными обводами геральдических рыцарских орденов и разломами скальных башен. Поднявшись на вершину по крутой тропе, мы, наверное, нарушили чей-то ночной бал. Ещё кружился  мягкий  вальс листьев, они плавно и неслышно опускались на  золотую  поляну.  Я даже услышал, как стучали по тонким золотым листьям каблучки сказочных фей, поспешно убегавших от незванных  гостей.  Заглянул  в ночную пропасть, чёрная теснина терялась в лунном дыму.

   У меня даже защемило внутри, вдруг так захотелось сочинить про Парагильмен какую-нибудь загадочную историю с  пышным  названием: "Вальс ночных фей" или "Серебряный  свет  скального  замка",  или "Привидения Парагильмена", или  "Парагильмен  -  осколок  лунного камня" и в таком же духе...

    И словно предчувствовал, что  у  Парагильмена  есть  какая-то своя тайна. Так и получилось - через несколько лет пришли  письма эмигрантки, рассказывающей о загадочной пещере с черепами  в  его  окрестностях. Искал пещеру долго, скрупулёзно проверяя все  уголки и версии, но, видно, за 7О лик земли здорово изменился, и провалилась пещера в подземные тартары. И в какой раз я опять прихожу, возвращаюсь к скалам Парагильмена. Зачем? Не  могу  ответить. Что-то зовёт и зовёт...

   Однажды привёл сюда кружок краеведов из Ялтинского дворца пионеров. Было холодно. Мы крутились  и  крутились  вокруг  вершины, что-то выискивая, рассматривая и даже вынюхивая. Вечерело,  и  мы по лесной дороге пошли вроде бы в Малый Маяк и заблудились.  Неприятная ситуация, были бы взрослые - получилась бы забавная история, а у ребят тоненькие одеяльца, и снег повалил.

   Всю ночь мы собирали дрова, жгли костёр и  слушали  таинственное эхо, клокотавшее над Парагильменом. Птичьих криков обычно зимой нет, звери тоже прячутся. И вот где-то в полночь началось завывание над скалой.

  - Кто это? - испуганно спрашивали дети.

  - Шайтан, - весело отвечал я, а сам был в недоумении и  немножко в страхе, боясь за детей - а вдруг какая-нибудь нечистая  сила уведёт у меня детишек. Оставлял детей у костра,  а  сам  бегал  в темноту за дровами, собирая на ощупь. Крик  не  человеческий,  не звериный, а парагильменовский, со скрежетом камней.

   Утром мы поскорее ушли со скалы, так и  не  разобравшись,  кто это выл под горой, а густое эхо носилось по зимнему лесу, и  снегдаже не глушил этот странный звук. Не хочу свои встречи  с  Парагильменом заканчивать на таинственной ноте,  ведь  для  меня  эта скала - как рыцарский романтичный замок с  печальной  повестью  о любви и разлуке. Но это я сам придумал, а на самом  деле  никакой легенды или красивого повествования я не нашёл о Парагильмене  ни в одном краеведческом сборнике - ни дореволюционного издания,  ни в советских.

   А Парагильмен, развернув свои скалы, сияет в лучах  восходящего солнца. И зелёный рыцарский орден сверкает на его могучей груди, а в шлёме вьётся серебристое перо...



ПИСЬМА ЭМИГРАНТКИ.



     В конце семидесятых годов в отдел археологии и истории  Крыма АН УССР пришло письмо из Болгарии  от  Екатерины  Владимировны Келлер-Пиндиковой. Археолог Виктор Мыц  начал  с  ней  переписку. Прочитав её письма, я был поражён  глубокой  и  неистребимой  любовью к Крыму, которая пронесла эта  женщина,  находясь  от  него вдали долгие и длинные годы эмиграции. Вот  несколько  её  писем, где грусть и тоска по Родине, по родной земле, и боль  за  нераскрытые тайны прошлого полуострова. Печатаю с небольшими  сокращениями.

   Письмо первое: Уважаемые и дорогие друзья! Долг моей совести - поделиться с Вами необычайно захватывающей меня тайной,  которая, быть может станет для вас интересным открытием,  а  мне  облегчит душу, т. к. я считаю преступлением равнодушно проходить мимо старины, игнорируя её.

   Археология меня захватывала всю жизнь и здесь, в Варне, где  я живу уже много лет, на каждом шагу попадается множество  интересных памятников старины и будь моя власть я объявила бы Варну  археологическим заповедником и вдоль и поперёк перекопала её! А люди выдумали курорт, строят на священных развалинах доходные  рестораны, небоскрёбы и т.д., а у меня сердце болит... Но не в  этом дело.

   Тайна моя там, на Родине, в Крыму: Между  Алуштой  и  Гурзуфом находится местечко "Карабах" - в настоящее время  это  туристская база, а в прошлом имение моего прадеда академика Петра  Ивановича Кеппена(он был, наряду с другими научными специальностями также и археологом). Волею судеб я покинула Родину ещё подростком, но хорошо помню родные места и тоскую по ним. Так вот в чём дело:  Покойный мой брат, юношей увлекался геологией, археологией,  нумизматикой, исходил весь Крым, всюду рылся и копался. Много лет  назад он поделился со мной своим открытием  в  Карабахе,  но  после судьба разделила нас на всю жизнь. Писал он редко и я  не  могла, по письмам, совсем точно определить место его открытия, но постараюсь навести вас на след, а "нюх" сам приведёт вас к цели.

   Усадьбу пересекает кордонная дорога ведущая от Алушты  в  Гурзуф. Идя по направлению от Карабаха к Гурзуфу, слева, пройдя балку есть кипарисовая роща посаженная прадедом - это  наше  родовое кладбище - "Челикэ". Там похоронен прадед. Киевская  АН  оградила его могилу.

   Пройдя кладбище слева видно нагроможденье  скал  -  "Хаос",  а справа множество беспорядочно разбросанных крымских серых скал  и осколков. С детства я помню одну  высокую,  почти  конусообразную скалу - называли мы её - "Карабахский  сторож".  У  его  подножия всегда заросли шиповника. Вот там-то, между шиповником, мой  брат и открыл захоронение - большую каменную плиту с железным кольцом. Поднять одному плиту ему было не под силу, а тайну никому не  выдал, так и осталось всё на месте.

   Чутьё мне подсказывает, что это дело серьёзное. Рядового человека так не похоронят, а через наш Крым прошло столько народов  и покойный вероятно был каким-то предводителем, большим  человеком. Конечно, может быть, там откроется и ряд других  могил,  засыпанных осколками скал. Трудно теперь добраться до всего  этого.  Тут не обойтись без взрывов. В 1967 году я всего один день побывала в тех местах и, к ужасу своему увидела "Карабахского сторожа"  значительно меньших размеров, заваленного чуть ли не по пояс  глыбами скал, но голова всё же возвышается над ними. Быть  может  землетрясение в 1927 г. разбило его или виновата эрозия?

   Но картина уже не та, от волнения я не приметила свой ориентир - шиповник.  Но если его нет, то могила там осталась. Вот и  всё.

Уж не откажите известить меня  о  ходе  раскопок  и  результатах. Столько лет меня это мучает... .



   Письмо второе:  Уважаемый Виктор Леонидович!



   А теперь... Новое дело для Вас, новая головоломка,  импульс  и работа. Эта пещера  в  которую  лазил  опять-таки  мальчиком  всё тот-же мой неугомонный покойный брат, где он тогда(в  1914-15гг.) нашёл много черепов и костей. Думается мне что это не "Бин-баши", а другая какая-то, но, право -  не  знаю.  Это  скажите  Вы.  Над Биюк-Ламбатом по дороге к подножиям  Яйлы  возвышается,  вероятно известная Вам гора-скала "Парагильмен". Южная  сторона  её  круто обрывается, просто непреступная, даже порослей по ней почти  нет. Так вот эта южная сторона, через  заросли  и  камни,  смотрит  на Большую поляну.

   Перейдя поляну, держась влево от Парагильмена, была  тропинка, ведущая к лесному участку "Измелез". Поляна-сенокос  с  деревьями немного пологая к югу, а когда на более высокой её стороне  влево встанешь и посмотришь сквозь деревья вправо-вверх  через  поляну, видишь лес и большие серые крымские скалы.  Скала  с  пещерой  со входом с востока была ясна видна - чёрно-серая.  До  неё  брат  с трудом карабкался. Там-то и были черепа и кости.  Лесной  участок "Измелез" принадлежал "Карабаху", был там и источнике. Мы  ездили туда верхом на прогулку, это очаровательная местность!

   Раз в пещере была стоянка каких-то людей значит  и  около  неё вероятно можно было-бы найти какие-то следы  их  пребывания.  Что там в подножие этих скал - абсолютно не знаю.

   И вот ещё "нечто историческое", это бабушкин рояль -  коричневый "Блютнер", который стоял в  гостиной  дома  прадеда.  Это  не простой рояль, а на нём, нередко, играл сам Глинка. Михаил Иванович был близок со старым поколением нашей семьи.  Он  приезжал  в гости в Карабах и постоянно там играл и фантазировал на этом рояле. У бабушки моей было чудное меццо-сопрано, Глинка ей  аккомпанировал, а однажды бабушка ему напела  татарский  напев,  который Глинка тут-же записал, гармонизировал и взял его для  "Руслана  и Людмилы" для восточных танцев девушек у Наины.

   Может быть отыщется след рояля, то тогда его надо  передать  в музей. Вот задала Вам перцу, мало  было  "Карабахского  сторожа", так нате ж ещё пещера, да ещё и рояль!

   Ну, пока кончаю, а то заговорила я Вас уже совсем, как  заводная машина. Будьте здоровы и благополучны.

                С приветом Ек. Келлер-Пиндикова.





    К Какому роду относится Екатерина Владимировна  Келлер-Пиндикова? Составляю биографическую справку по материалам писем, присланных из Варны и краеведческим выпискам  из  современных  советских изданий.

    Пётр Иванович Кеппен(1793-1864), русский  академик,  один  из основателей Русского географического общества, с 1829  года  постоянно проживает в имение Карабах(Чёрный виноградник). Он  обследовал многие памятники античной эпохи и средневековья.  Свои  исследования П. И. Кеппен обобщил  в  труде  "Крымский  сборник.  О древностях Южного берега Крыма и гор Таврических".

   Когда праздновали пятидесятилетие служебной деятельности  академика Кеппена, юбиляр, в ответе своём  на  поздравление  сказал: "Вся моя жизнь была посвящена России". Этот замечательный  труженик науки, действительно, оказал огромные услуги  нашему  отечеству. После смерти Кеппена осталось до ста тридцати  сочинений  по географии, статистике, этнографии, археологии, библиографии,  политической экономике и прочие.

   "Мой прадед П. И. Кеппен имел шестерых детей: Старшая его дочь Александра Петровна вышла замуж за  Василия  Фёдоровича  Келлера, который несколько лет был директором Никитского ботанического сада. Он хозяйничал в Карабахе, который  унаследовала  моя  бабушка Александра Петровна. У неё были братья Николай  П.,  Алексей  П., Фёдор П., Наталья П., её незамужняя сестра, оставшаяся  при  отце помощницей в его научных работах и самый младший брат Владимир П. - метеоролог.  Фёдор Петрович был моим родным  дедом  со  стороны матери моей Ольги Фёдоровны, он был зоологом и энтомологом, издавал свои труды. Мать и отец мой были двоюродным сестрой и братом, но по законам лютеранской церкви брак между родственниками не был воспрещён. Таким образом во мне течёт кровь П. И. Кеппена с  двух сторон, значит "цельная".

   Всю историю нашей семьи я знаю по рассказам отца моего  Владимира Васильевича Келлера, который родился в самом  Карабахе,  где имела счастье родиться и я. Я безмерно люблю Карабах и всю  жизнь страдаю вдали от него, выехав четырнадцатилетней девочкой оттуда. Каждую весну и лето от тоски по родным местам я места себе не нахожу. Так и тянет туда, так и тянет!... В 1967 я побывала в Карабахе только один день, я похоронила там в "Челикэ" урну с  прахом отца, которую хранила дома, в Варне, четыре года, выписав  её  из Мюнхена, где отец скончался 6 августа 194О г. с вечной тоской  по Родине. А последние его желание было, чтобы кто-нибудь из  нас  - его детей повёз его прах в Карабах и там, по  своему  усмотрению, или развеял бы его по родным местам или похоронил его в "Челикэ", где с ноября 1920 г. покоится и моя мать. С этой целью  его  тело было сожжено в крематории и временно зарыто на кладбище в  Мюнхене, где мы в своё время жили".



   Письмо следующее: Уважаемый Виктор Леонидович, Ваше "послание" я получила сегодня два часа назад. Хочу под  свежим  впечатлением ответить Вам сразу же. Я просто не в состоянии молчать когда  дело идёт о нашем Карабахе. Спасибо Вам сердечное за книжку  "Алустон и Фуна". Я наброшусь на неё сегодня же и... проглочу! Есть  у меня немало книг о Крыме, но этой не было, всё это  как  и  крымские засушенные растения, камни, шишки, землю я храню, как святыню, вместе с ними и кусочки извёстки и  осколки  черепицы,  чудом оставшиеся от моего родного дома.



    Бывали у них и Короленко и Толстой (Л.Н.), он любил моего отца и вызвал его, тогда ещё студента, помогать в организации помощи голодающим в Тамбовской губернии, в голодный неурожайный год в конце восьмидесятых ХIХ века, точный год не знаю. Бывал и  композитор(или же художник) их же было два Серовых - Серов. Позже, уже на моей памяти из Коктебеля частенько приходил Максимильян  Волошин и его я помню как сейчас и до сих пор  вспоминаю  со  смехом: идёт бывало к морю в чёрных трусах - живот круглый девать его некуда, сам коренастый толстяк. Волосы назад довольно длинные, подстриженные, густые, небольшая островатая бородка, усы - весь каштановый, а на шее через плечи висит полотенце, так и  шагает.  Он был другом младшего брата отца - Максима Васильевича  Келлера.  А раньше, рассказывал мне отец, бывал не раз в молодые годы в Карабахе покойный брат В.И.Ленина - Саша Ульянов, тоже друг моего дяди Макса. Помню в Карабахе и учёных - Вернадского и  Андрусова  с дочерью, тогда подростком - Марьянной (где она?).

   А ещё (остановится не могу) в 1918 году когда  ещё  императорская немецкая армия заняла Крым, то отец мой в Карабахе две недели укрывал старого большевика Николая Васильевича  Соколова  того самого соратника В. И. Ленина который подписал  Ленинский  приказ номер первый". Я хорошо его помню, мы с сестрой были девочками  и Ник. Вас. постоянно ласкал нас и шутил с нами. Бедненький, наверное давно умер. Много лет назад я уже в Варне в "Огоньке"  увидела его портрет к 8О-летию и вырезала его.

   Отец сначала учился в Симферополе, но с юных лет был  "народовольцем" и за это его из 6-го класса гимназии исключили, он окончил гимназию в Екатеринославе. Потом был в Петербургском  университете и вскоре за "вольнодумства" и оттуда исключили. Получил он высшее образование в Дерпте - Юрьеве(два факультета - экономический и юридический). Он был исключительно образованный  и  феноменальный организатор. А младший его брат Максим Васильевич за неугодные царю убеждения, в молодости, даже угодил в Сибирь.

   Насчёт "мраморной колонны" что была на  веранде  прадедовского дома. Это не прадед её поставил, а позже это было.  Отец  говорил будто её нашёл в море около "Челикэ" его старший брат -  Лев  Васильевич Келлер, бывший астроном Пулковской обсерватории,  кажется, был он и академиком после революции - мой  дядя.  Он  вытащил этот "камень" -будто капитель, изглаженную морем, мрамор  старый, пожелтевший, с небольшой дыркой. Если капитель  снова  бросили  в море, то нужно её искать в трёх карабахских бухт.

   А на самом кладбище "Челикэ" тоже чудеса, против могилы прадеда влево груда камней и кирпича. Это старинная церковь  греческих христиан. Там и прадед делал раскопки, а ещё интереснее это кладбищенский мысок к морю. Там, на обрывистом склоне  мыса  две  или три могилы в которые можно заглянуть только  со  стороны  обрыва, вероятно придётся закрепить ступеньки, чтобы не скатиться на  берег.

   Под слоем земли плоские камни в виде  крыш,  внутри  кирпичная кладка и пол будто кирпичный, видно под полом и есть сама могила. Всё идёт вглубь. Думается мне, имея и ввиду церковь, что это  было христианское кладбище при греческой деревне.

   Вот, друзья мои, из далёкой Варны шлю вам искру, а пожар,  это уж ваше дело.

   Если бы можно было свободно ездить в Карабах я, наверное, каждое лето бывала бы с детьми и внуками, ведь они понятия не имеют о моих родных местах, только знают что это наша святыня.

   Вот пришла весна, идёт лето и снова я заболеваю тоской по  Карабаху - это у меня хронически, каждый год места себе не  нахожу!



ГЕЛИН-КАЯ.



 Украшая Крым цветами, Творец залюбовался сотворенной им прелестной Гурзуфской долиной, и подарил ей еще один бутон - каменную розу Гелин-Каи.

Она расцветает розовыми и желтыми лепестками, как райскими красками, она ликует блаженными запахами окружающих садов и виноградников и магический блеск исходит от нее по всей округе. Подойди, путник, к ней, прикоснись ладонями, и почувствуешь тонкую нежность волшебного скального цвета, хрупкого и хрустящего, как серебряное сияние млечной луны над приморскими далями.

 Откуда появляются “цветные” или “радужные” скалы среди светло-серого или белого известняка Крыма? Иногда обрывы покрыты тонким налетом окислов железа, придающих поверхности розоватую или желтовато-бурую окраску. Рождаются окислы от химического и физического выветривания. Породы содержат малое количество разных примесей в массе образующего их карбоната кальция. Среди них — окислы железа и марганца. Вода медленно, но растворяет известняк, а окислы оставляет. Они и расцвечивают скалы розовыми, желтыми и бурыми разводами.

 Когда средневековая Таврика пала под татаро-турецким нашествием, татары стали давать завоеванным землям свои названия. Кизил-Таш  переводится как “Красный камень”. У этой скалы есть и другое, более древнее название - Гелин-Кая. Вторая часть соединенного топонима - это татарское слово, а первое —греческое, искаженное татарами. Гелин-Кая означает “Греческая скала”, на ней стояло древнее укрепление. В районе Гурзуфа есть две крепостные постройки, определенным образом противопоставленные друг другу в татарской топонимике: Дженевез-Кая - Генуэзская скала и Гелин-Кая — Греческая скала.

Сейчас и в прошлом рядом с Гелин-Кая проходили транспортные магистрали Южного берега.  Скала служила передовым дозорным укреплением византийским грекам, позже крепость отошла к генуэзцам. Сейчас и в прошлом рядом с Гелин-Кая проходили транспортные магистрали Южного берега.  Скала служила передовым дозорным укреплением византийским грекам, позже крепость отошла к генуэзцам.

 Гелин-Кая — гигантский блок известняка, отколовшийся от плато и медленно сползающий к морю. Такие “отторженцы” здесь повсюду, а Адаллары уже достигли морской поверхности. Высота скалы - 72 м, площадка на скале — 125 м (ширина 50 м). В плане она напоминает собой раковину ископаемой палеозойской брахиоподы - спирифера. Издали Гелин-Кая похожа на колоссальных размеров барабан. Это первоклассный оборонительный и наблюдательный пункт.

 Взойти на вершину можно лишь с северной стороны, пройдя по крутой тропе, в древности она была узкой дорогой с крепидами. Вершина скалы разломом разделена на две части: южную и северную. Крепость Гелин-Кая довольно мала,  остатки ее сохранились до наших дней. Она состояла из стены, широтно-расположенной над бровкой северных обрывов и поперек седловины, и противостоящей ей четырехугольной башни (боннет или тамбур) до 10 м высотой. В центре стены находился проход шириной 2 м. Толщина оборонительных стен, сложенных из бута на песчано-известковом растворе, 1,2 -1,5 м. Сохранившаяся высота — 1,2 - 1,8 м. На южной части скалы видны следы построек, в том числе и небольшой церкви.

 Собранный археологический материал — керамические остатки черепицы, посуды, кусок колонны из проконесского мрамора (подобного вида колонны типичны для средневековых базилик V-VI вв.), грекоалфавитные знаки на обломках —позволяет археологам отнести памятник к VI-Х вв., т.е. к греко-византийской эпохе. Так утверждает археолог Л.В. Фирсов. А археолог В.Л. Мыц называет укрепление Гелин-Кая замком и датирует его  ХIII-ХIV вв.

 Я не специалист, и поэтому не могу поддержать никакую сторону, для меня просто дорого и приятно, что сохранились древние руины на вершине скалы. Оттуда открывается роскошная панорама Гурзуфской котловины с высоты птичьего полета. Заметна каждая складка сланцевого склона, изрезанного множеством оврагов и гряд.

А, может быть, именно это место называлось “Вигла” — по-гречески “стража, караул”? Важная памятка старины. Хотя Лев Васильевич Фирсов отождествлял с этим названием белый конус скалы над Гурзуфским седлом.  Рядом с ней проходила старинная дорога на перевал, и, возможно, на утесе тоже стояла крепость. Вдоль этой дороги неутомимый археолог находил обломки керамики тысячелетней давности. “Будто бы именно по этим косогорам многие сотни лет назад спускались и поднимались повозки, груженные изделиями гончаров и черепичников. Будто бы не раз эти повозки заваливались на бок на дорожных косогорах, дробя драгоценный груз”. Это строки Фирсова из его книги “Исары”.

В прошлом, как, впрочем, и сейчас, рядом с Гелин-Кая проходили транспортные пути Южного Берега, и скалы становились передовым дозорным укреплением для византийских греков. Позже крепость служила для охраны дорог генуэзцам...

 

ВЕЧЕРНИЕ ОБЛАКА.



 Тысяча лет - Боже мой, какая уйма времени! Просто трудно вообразить и осмыслить этот поток прошедших лет. Сижу на вершине Гелин-Каи и стараюсь пройти, как бы провалиться сквозь века, и словно выплыть тысячу лет назад. Что было тогда? И вдруг все так просто и ясно. Такое же дивное лоно Гурзуфской котловины, внизу горб Медведь-горы, слева Партенит (там в VII веке была резиденция епископа Иоанна Готского, причисленного впоследствии к лику святых), прямо у моря Горзувиты, где еще в VI столетии, при императоре Юстиниане I была построена византийская крепость. А на Гурзуфском седле в конце VII столетия стоял христианский храм.

 Известняковый блок Гелин-Каи медленно сползал по сланцевому склону и бесконечной дороге времени. А древняя стена и башня крепости, озаренные предвечерним солнцем,  нагретые и пахнущие бальзамическим ароматом, вытягивались трехгранным и трапециевидным в профиле бортиком средневековой черепицы. Горные скаты под перевалом уже тонут в вечерних тенях и блекнут, скрываясь в туманах. А поверх протянулись прямые красные лучи с закатывающегося огнистого круга над скалистым обрезом. Тысячи лет будто воплотились и растворились в белоснежном облаке, медленно плывущем в лазурном и бездонном небе. А за ним — еще такие же, вычурные и величественные, из белых, бронзовых и багровых клубов. Далекий блеск золотого воздушного и курчавого руна.

 И кажется, что истертый потрескавшийся пергамент древней карты предстал в цвете небосклона. Облака, как вершины гор, как острова, разбросаны в разлившейся синеве. Их узорчатые края, тонкие и пушистые, завиваются кружевами, словно края истрепанной изжелто-белой бумаги. Мне кажется, в одном высоком челе облака будто отпечаталась перипл-лоция с описанием нижележащего берега моря. Оно пронизано тенями и теплотой, будто той далекой, гревшей еще моего пращура, когда он, мечтая, смотрел в небо, думая о будущем свой земли.

 Закат, тишина, успокоение. Витое облако средневековья и конца двадцатой эпохи замерло над перевалом. А над Гелин-Кая — живая, легкая и прозрачная волна весны, обшитая кружевами цветов. Это из густых лесов и балок с ключами кристально чистой воды брызжет, рождаясь, зеленой свежестью и негой Новое тысячелетие.

 



ПРИЗРАК   «АРМЕНИИ» С «БЕСЕДКИ ВЕТРОВ».

«Неожиданно солнце пробило толщу туч и пятнами стало ложится на плато. Туман стал оседать на глазах, горизонт расширился, и небо над нами заголубело. Потом лучи стали съедать туманную мглу на провалах, будто стирали её резинкой.

И открылась даль моря.

Мы все одновременно увидели «Армению». Теплоход шёл на восток, оставляя за собой расходящийся пенный след.

Два крохотных сторожевика сопровождали корабль.

Это последний транспорт из покинутого города, на нём одиннадцать госпиталей, советский и партийный актив Большой Ялты, врачи, многие семьи партизан.

Сердца наши учащенно бьются, мы задираем головы и смотрим на открывшееся во всю ширь небо. Только бы не появились пикировщики!

И вдруг крик Захара Амелинова:

- Идут!!!
-
Они, гады, шли с треском, воем, пронеслись над нашими головами метрах в двухстах - трехстах. Мы видели лица летчиков.

Бомбардировщики мгновенно оказались над теплоходом, выстроились, и началась безнаказанная карусель

Со сторожевиков ударили зенитные пулемёты, но разве плетью обух перешибёшь?

Фашисты пикировали, как на учении.

Теплоход переломился пополам и буквально за считанные секунды исчез, оставив после себя черную яму, которая тут же сомкнулась под напором тысячетонных волн.

Сторожевики сиротливо бороздят воду, но подбирать, видимо, некого.»

Это выдержка из книги партизана-писателя Ильи Вергасова «Крымские тетради».

Теплоход «Армения» построили на Балтийском судоремонтном заводе в Ленинграде в 1930 году. Судно имело длину 107,72 метра, ширину - 15,5, высоту борта - 7,7 м, минимальную осадку - 5,96 м, валовую регистровую вместимость в 4727 т при водоизмещении 5805 т. Экипаж - 96 человек.

В ночь с 6 на 7 ноября  1941 года «Армения» пришла из Севастополя в Ялту. На её борту находились раненые, персонал Севастопольского военно-морского госпиталя (почему персонал госпиталя бежал из Севастополя, ведь впереди - героическая оборона города?), санэпидемиологической лаборатории ЧФ, 280-й склад медимущества, медперсонал Николаевского военно-морского лазарета (тоже тот вопрос?), филиал севастопольского госпиталя в Ялте. Капитан теплохода Владимир Яковлевич Плаушевский.

Почему на долгую длинную ночь теплоход задержался в Ялтинском порту? Погрузили всех бежавших из Симферополя и Большой Ялты партийных и советских работников, их семьи, всяких приближенных, а теплоход стоял и стоял. Ведь только ночью можно было проскочить без атаки немецких бомбардировщиков. Ждали для погрузки ценный груз - золото, драгоценности, а машины застряли на дороге, разбитой бомбами и снарядами. ( Потом чтобы скрыть всю правду о тайне «Армении» дело №19 было уничтожено в 1949 году в Центральном военно-морском архиве). Только утром  7 ноября теплоход «Армения» был загружен под завязку, а на окраинах Ялты уже появились фашисты. Они с трёх сторон спустились в город: с Ай-Петри, с Красного Камня, со стороны Гурзуфа. Веревочные концы рубили топорами, теплоход тяжело отвалил от пирса, неуклюже разворачиваясь, взял курс на Туапсе. Вдогонку били пушки передовых отрядов захватчиков. Редко отвечали ответным огнём два сторожевых катера. Легкий туман укрыл беглецов.

Трагедия произошла в 11 часов 29 минут, погибло 6000 тысяч человек, возможно, и больше, никакого  учёта не было, историки предполагают, что считать нужно до 7000. Это самая большая катастрофа на море, ведь на «Титанике» погибло 1503 человека. Ещё есть потопленный подводной лодкой С-13, под командованием А.И. Маринеско , немецкий лайнер «Вильгельм Густлоф», где находилось 6535 человек, спаслось 988, число погибших - 5547. А с «Армении» выплыло 8 счастливчиков.



…Наша яхта «Марина» стояла у скал Медведь-горы с восточной стороны. И вдруг рация получила экстренное штормовое предупреждение. Подняли сигнал: «Всем на борт!» Многие из нас лазали по диоритовым скалам у древнего монастыря. Все кинулись вплавь к яхте, к берегу, она не могла подойти из-за подводных камней. Солнечное небо вдруг стало темным и мрачным. И боязь-ожидание черной тяжестью медленно кружило и падало с низких небес. Приняв команду и туристов на борт «Марина» подняла паруса и выскочила из-за «медвежьего» скального носа. Курс - на мыс Мартьян и далее в Ялту, чтобы укрыться от надвигающегося шторма.

Грот и стаксель выгнулись от крепкого западного ветра, мы лавировали парусами и шли галсами. Море вздулось, вскипело, взволновалось адскими валами. Волны катили сумасшедшие. Не успели мы сбросить паруса, как ветер-молния вмиг разорвал их. На мачте и леерах ураган вывесил рваные флаги. Ужас, страх и проклятия хлопали и натянулись над ними.

Сашка Ткачук, облитый водой и ветром, стоял у штурвала. Я - вперёдсмотрящий пристегнулся карабином на носу яхты. Гибель, громадным валом, первая вырастала возле меня у борта. И вдруг в тёмном аду я увидел призрачный силуэт старого теплохода, окрашенного в шаровую краску. Он, словно гигантский кит, мгновенно поднялся из морских глубин и вырос слева по носу яхты. Что-то золотистое и пурпурное светилось в его железном нутре. Пена и дым полоскались над ним.

- Вправо руля! - закричал я Ткачуку. Но ветер смывал голоса, топя их в бушующем море. Я рукой показывал штурвальному и тыкал в сторону призрака. Я узнал его - это мертвый теплоход, погибшая «Армения» привидением встала из морских глубин, и выскочил на волю. Корабль не хотел умирать, ржаветь и гнить на морском дне. Шесть тысяч убиенных жизней превратились в живой силуэт, летящий над волнами, горечь и страдания страждущих сгустилось и дало энергию и мысль-движение перегруженному морскому пассажирскому транспорту. А таинственный груз - магическое проклятое золото, задержавшее выход корабля до рокового утра, кровавым гибельным светом изливалось в грузовом трюме. 
-
Страшен и прекрасен синий призрак, словно морской див, обросший ракушками, точно скальный силуэт смертельного острова у Гурзуфа.. С разорванным и искалеченным нутром, сквозь которое хлестала и изливалась зеленая вода. Грудь моя дрогнула от прикосновения со скользким и пронзительным чудом. А по исцарапанным и израненным рукам сочилась алая кровь, точно подтверждая правду призрака.

Красива и могуча стихия, рождающие грозные призраки с погибшими обреченными. Мне показалось, что я увидел виноватые глаза капитана Плаушевского, не сумевшего провести свой корабль сквозь огонь и смерть, спасти своих соотечественников от гибели. Страшная и суровая судьба обрекла их на железный гроб корабля в морской вечности. Горек гибельный конец человеческой жизни. - Простите меня, погибшие! - шептали губы капитана ...

…Дождь и туман выгнали нас на романовское шоссе, и мы, туристы, топали с Роман-коша на гору Авинда. Небо прояснилось синью, и мы завернули к «Беседке ветров». Под ногами, в пропасти, лился лиловый туман, стелился по обрывам и медленно стекал к морю. Над ним кроваво-красный шар солнца вычеканил пурпурную гладь. Лиловый туман, пролетая над морем, превращался в языки огня. Море горело. Вода накалилась до плавленого металла. Внезапно в ярком свечение, пылающей раскаленной желтизной, появился из разверзнувшейся кипящей массы, колышущийся от коварного золота, мученический образ теплохода «Армения» с  красными разрывами бомб. Зрелище ошеломляющее и мы застыли на месте. Огонь будто опалил наши щеки, сжал горло от захлебнувшегося крика, горячими слезами обмыл глаза.

И лица моих сородичей, опаленные смертью и ужасом, пылали в огненном вертепе тонущего корабля, а теперь застывшего вулканической картиной сгинувшей войны. Властный призыв истории породил волнующие впечатления. Взгляд в манящую жутью бездну и встречаю тысячи глаз умирающих, как солнечные блики, бегущие по воде и пространству. Милые мои, чем я могу вам помочь, только рассказать своим современникам о вашей боли и страданиях.

- Держись, капитан Плаушевский! Никто не обвиняет тебя в гибели корабля! Теперь только поднимай свою «Армению» из глубин моря и борозди волны близ Ялты, пусть помнят о призраке с шестью тысячами утонувших!
-
А я рассыпаю лепестки чудесных роз, как лики моих земляков, погибших на «Армении», а теперь плывущих в великолепии огненного моря. Замираю, со слезами на глазах и стучащим сердцем, слежу за уплывающими розами и тонущими где-то у Гурзуфа…



…Самолёт из Симферополя на Стамбул низко пролетел над Бабуган-плато, нырнул над Гурзуфом и будто замер над ноябрьским морем. Оно, свинцовое, туманное и тяжелое медленно стыло у крымских берегов. И вдруг сквозь сизую пелену и тоску хмурого дня прорвался солнечный луч и упал блистающим кругом на  застывшую воду. Из колышущийся золотой завесы появился в жуткой красе обреченный теплоход «Армения». Завораживающее зрелище, возникающее из легендарного мира ушедшего времени. Мгновенное и мрачное в массе морского медного муара. Теперь я хорошо понял, что призрак железного теплохода, ставшим живым, будет преследовать меня до скончания дней. Видно я потревожил сон усопших, почему призраки Крыма, торжественные и тихие, проникают в самую сердцевину моей души и постоянных, жгучих мыслей.

Взгляд вновь прикован к странному виденью, словно вырывающейся из огромной «пасти» огненного дантового ада, откуда спорадически выкидывались мифические залпы «картечи». Испепеляющий огонь мучил моих сограждан, сгинувших в котле войны. Сколько непрожитых жизней, недоделанных дел, не рожденных детей!!! И опять страдальческие глаза мучеников, и тот же вопрос - За что мы, невинные, - погибаем?

Только взгляд у капитана Плаушевского суров и непреклонен. Он твердо сжимает штурвал «Армении», он знает свой вечный пост и курс у берегов Крыма. Летят бомбы и годы, горит и тонет корабль, а он  вместе с «Арменией» вплывает в легенду.

Моё горло перехватывает боль, а в глотке хрип прощальных слов: - Я буду всегда помнить о тебе, моя несчастная и несравненная «Армения». Твой подвиг ярок даже в трагической смерти!