Власяница

               
           Возвращаясь как-то из храма после воскресной Литургии, мы с Ильиничной разговорились о предстоящем Петрове посте, который обещал быть приятным во всех отношениях. Ведь лето, свежие овощи, фрукты, да и короткий какой,меньше месяца всего, не то, что Великий.   - «Да не скажи, - с улыбкой сказала моя попутчица, - бывает и подлиннее. Помнится мне один такой, как ни какой Великий пост не запомнился». Идти нам предстояло не меньше получаса и я, конечно, поинтересовалась, чем он ей так запомнился.  - «Ты о власянице слышала что-нибудь», - спросила она меня. Я ответила, что и слышала и даже видела в одной паломнической поездке. Марфа Ильинична опять заулыбалась.  - «Ну, моей, наверняка, не видела». Надо же, - подумалось мне,- простая женщина, 40 лет учительницей проработала, а власяницу носила. Наконец, уступая моему, вдруг ожившему любопытству, Ильинична начала свой рассказ: «Ты помнишь бабу Дусю, что жила со мной по соседству, вот два года, как похоронили мы её, Царствие ей Небесное», - начала свой рассказ Марфа Ильинична.  – «С год, как мы сюда переехали,  жили мы с ней душа в душу. И вдруг, не знаю, что и произошло, только взъелась на меня моя соседка, ну, не узнать. В чём только она меня и сына с невесткой не стала обвинять, в каких только злодеяниях не подозревать. Главной её обидой на нас, именно обидой, по её словам, было то, что мы заливали её огород. А потом, появились, чуть ли не криминальные обвинения, что мы и цветы её выкапывали и картошку воровали. Я поначалу терпела и Бога благодарила за поношения. Но вот  и терпеть устала, начала, ни то, что бы оправдываться, но пытаться разуверить её в своих подозрениях. И, что называется, увязла. Ты не представляешь себе, как может отравлять жизнь такая клевета. И это при том, что мы всегда к ней хорошо относились, помогали, в чём нужда была, да и лечить приходилось. Вскоре уже при одном её появлении я начинала раздражаться, всё валилось из рук от уныния, роптать стала на такую жизненную несправедливость. И вот однажды,  прямо перед Петровым постом, после вечерней службы я, в который раз, в слезах каялась батюшке во всём этом, а он вдруг ещё и поругал меня, что не примиряюсь с соседкой.  - «Но как, батюшка, как, она же и слушать ничего не хочет, всё твердит –бесстыжая, да бессовестная»,. – ответила я, а он: «Смиряйся,  смиряйся, не спорь, не обижайся и всё уляжется».  - «Я не могу, не знаю как», - с плачем отвечаю ему.  - «А давай мы тебе власяницу оденем для смирения, походи в ней, потерпи, а потом, ну, как пост закончится,  приходи на исповедь, может и снимем». Я прикинула в уме, получалось, почти месяц ходить мне в смирительной рубашке. Мысли всякие полезли, где взять её или как сделать, а главное, почему мне нужна  власяница. Вот, если бы её на соседку одели, понятно. А батюшка и продолжает: «Вот что, Марфа, даю тебе послушание: каждое утро, когда встретишь свою соседку, где угодно, - христосуйся с нею, ну так и говори –Христос Воскресе,  имярек (как там её зовут). Вечером же, старайся её увидеть и пожелай ей спокойной ночи, добавив, простите, если чем вас обидела. Исполнишь, приходи на исповедь, как сказал, в День Первопрестольных, не исполнишь,- можешь в Даниловку ездить, а то и в город на исповедь».  В груди у меня так сильно зассаднило от этого послушания, ну думаю, что-то не так на белом свете. Не она, а я, значит, виновата. Ничего себе, справедливость.  После службы подхожу к отцу Петру, спрашиваю за власяницу, а он и говорит с улыбкой: «Выполняй послушание, Марфа, вот тебе и «власяница».                Заулыбалась  моя спутница, перекрестилась.  - « Ну и…?» поторапливаю я её.  - «Что ну и? Иду домой, а сама думаю, что не по силам мне всё это. Бог везде Один и в Даниловке, в конце концов. Не заметила, как и к дому подошла, а Евдокия Ивановна уже сидит на скамейке,  подружек выглядывает.  Вот тут - то впервые и зашевелилась на мне «власяница».   - «Ишь, в Церкву ходила, молится, а сама такие гадости старой бабе творит», - глядя в сторону, пробурчала она. И вдруг я, сама не знаю как, голосом вокзального диктора отвечаю ей: «Спокойной ночи Евдокия  Ивановна, если я чем вас обидела, простите».  - «Ишь, ещё и смеётся над бабой», - продолжила она, а я, не чуя своих ног, уже неслась в хату, чтоб ничего больше не слышать. Спать ложусь, а сама думаю, как это я с ней завтра увижусь, хоть бы раньше уйти, не увидеться. Но и утром разминуться не удалось. Едва я шагнула на порог, как услышала её хрипловатый голос. - «Это ж надо до чего землю извели, как глина стала, а они всё льют и льют». Увидев меня, опять вспомнила про мою никудышнюю совесть, а я с окаменелым лицом отвечаю ей: «Христос Воскресе, Евдокия Ивановна!». Говорю, а своего голоса не слышу, за жжением «власяницы». Бабуля моя вмиг  умолкла, а потом полился на меня поток её возмущённых слов о том, что я совсем обалдела, что когда это в июне была Пасха, что мне надо Бога бояться, дальше уже было не слышно, что ещё лилось в мой адрес. Нет, не вынесу, - говорила я себе, но только вспомню отца Петра и опять уговариваю себя потерпеть. До вечера далеко, а вдруг не увидимся, успокаиваю сама себя. К счастью, и дождь стал накрапывать. Возвращаясь домой, чуть не на цыпочках прохожу мимо калитки Ивановны и вдруг слышу из её окна: «Ты чего мне опять грязи накидала на грядки, ты же в церкву ходишь, богомолка. Я вот и Семёнычу (соседу) показала эти комья. Да как только не стыдно…».  Бесстрастным голосом перебиваю её: «Спокойной ночи Евдокия Ивановна, простите, если чем обидела», -  и влетаю в открытую дверь, закрыв уши руками. Ну, уж и жгла меня «власяница». Вот сколько было дней в посту, а у моей Ивановны на всяк из них находилось, чем меня «порадовать». Помню, пост уже за половину перешёл и однажды на моё неуклонное Серафимово приветствие,  вдруг слышу: «Воистину воскресе!, - и следом - надо же Пасха когда была, а она всё христосуется», - и, покачав осуждающе головой, Евдокия  свет Ивановна, больше не произнесла в мой адрес ни единого слова. Тогда я впервые  почувствовала приятное тепло от своей необычной «власяницы». За неделю до праздника, утром, выйдя из дома и ещё не оглядевшись, я услышала: «Здрасьте, Петровна, нам повестки на выборы принесли, я вашу в ящик бросила».   - «Христос Воскресе!, Евдокия Ивановна»,-  повеселевшим голосом отвечаю ей, а она мне спокойно в ответ: «Воистину Воскресе!». На другой день я с утра пошла на огород, чеснока накопать, слышу, зовёт меня моя соседушка по имени, ну я похристосовалась с ней и опять было за работу, а она мне сквозь сетку  руку тянет с пучком зелени.  - «На, Петровна, чабриц, ты ж говорила, что любишь с ним чай пить». Вспомнила ведь, я от радости, ей чуть  было руку не поцеловала, не за чабрец, конечно.  В праздник решила выйти пораньше, чтоб не испытывать судьбу с Ивановной, смотрю, а она впереди меня  уже идёт под руку с нашей просфорницей Степанидой. Я даже шаг сбавила, чтобы не спугнуть их. Так и дошли до храма вместе. Потом мне Степанида рассказывала, как всю дорогу баба Дуся каялась, что какой-то дед ей «на таку хорошу женщину наговорил», в грех её, старую, ввёл".
  Незаметно мы с Марфой Ильиничной подошли к школе, от которой наши пути расходились. Я была под впечатлением услышанного, мысленно примеряя на себя «власяницу».  Да,  здесь было о чем  подумать.