13. Ретрозаповедник

Юродивый

Его звали Козик. Настоящего имени никто не знал. А может быть забыли. Так же, как забыли, когда и откуда он пришёл. Он поселился в землянке, выращивал и пас коз, и целыми днями играл на козобасе* – гибриде дырявого ведра и коромысла с натянутыми между ними проводами – струнами. Откуда прозвище, Козик, тоже не помнили. Может от коз, может от козобаса, а возможно, от казака, коим он сам себя называл, пока не онемел. Поначалу Козик много рассказывал о своих путешествиях. Будто бы сам он пришёл с острова на большой реке, где жили казаки, а его предки спустились с гор и поселились в городе. Городом Козик называл очень большое село в несколько тысяч дворов и с хатами, стоящими одна на другой и под одной крышей. Как такое могло быть, никто не верил. И уж совсем не верили, что крыши были не из соломы, а из настоящего железа. Весь город обогревала одна общая печка и освещала одна общая лампа. Еда продавалась в магазинах, и её было так много, что казалось, хватит на всю жизнь. Люди ездили на приручённых чертях по каменным дорогам. Сам он этого города не видел, ему о нём рассказывал дед. Будто бы, во время Великой Гражданской Войны, в город хлынули толпы из сёл и с гор, разломали печку, погасили лампу и разобрали дороги на сараи для коров и свиней. Хаты никто не белил и не мазал. Крыши не ремонтировал, они прохудились, и город начал разрушаться. Но самое страшное, что в магазинах закончилась еда. И начался обратный путь. Люди покидали город, возвращаясь в сёла и в горы. Деду некуда было вернуться, хату он продал. И он побрел, куда глаза глядят. А глаза глядели, туда, откуда вставало Солнце.

Шёл долго, всю весну и всё лето. Питался корешками, съедобными травами, мышами, ящерками, лягушками, просил милостыню, подрабатывал у зажиточных хозяев. И однажды, заночевав в богатом селе, подслушал разговор за забором, под которым спал.

– Э, кумэ, обрыдло мене така житуха. Жинка зовсим запилила. Диты спину всю изгрызли, – послышался обиженный голос из-за забора.– Подамси ко я в козаки. Наш Батюшка говорил, что охрану там набирають, какую-то амбалутарию сторожуваты. Харчоваты будуть, одягнуть, шаблюку с мушкетом дадуть. Чого ще трэба. Мабудь тай ты зи мною?

– Ни, кумэ, пробач. В мэнэ господарство. Жинка лагидная. Грошенятки водятся. Диток в люди трэба выводиты. Ни, ни пийду.

Тут у деда в голове что-то хрустнуло, и решил он установить круглосуточную слежку. Благо дело, жил первый кум на окраине села. Неделю следил. Ночью воровал картошку, да так умело, что никто и не догадался. Подкопает куст так, что заметно, только тогда, когда завянет ботва. Сколько раз наблюдал, как хозяева копали вокруг, чтобы обнаружить нору крота и поставить там кротобойку.

И вот однажды, в предрассветных сумерках увидел, как через плетень огорода перелез длинный тощий мужичонка, и крадущейся походкой, постоянно озираясь, направился в сторону ближайшего перелеска. Ну и дед за ним. Целый день шёл. Заночевали в стогах сена. Утром, ещё затемно, дед ушёл немного вперёд по дороге и принялся ждать, когда на неё выйдет тощий мужичонка. Надоело крадучись следить. Сел на пенёк, развязал котомку и достал из неё самоё дорогое, что осталось в его жизни. Шмат сала, завёрнутый в холщёвую тряпочку – свой неприкосновенный запас. Но вот, с первыми лучами Солнца показался предмет его слежки.

– Панове добродию, а не буде у вас ножичка?– Спросил, как только мужичонка поравнялся с ним на дороге.

Мужичонка бросил хищный взгляд на сало и глаза его засияли маслянистым блеском.

– Есть, есть ножичек, как не быть, – возбуждённо заверещал путник. – Что это у тебя, неужто сало? А дашь попробовать?

– Дам, садись рядом. Куда путь держим?

– Тай у козаки подавси. Чоловики там потрибни.

– А мэнэ из собою визьмэш? Я харчи могу добуваты, тай, увдвох весилише.

– Визьму. Чого ж не взяты? Тебе як клычуть?

– Володар.

– Ну, а мэнэ, Грицко.

Хитрый был дед, но и он влип. Попал вместо казацкой вольности в концлагерь.

В аккурат, к бабьему лету, прибыли, наконец.
С высокого берега Большой Реки узрели в дымке тумана очертания большого острова, вытянутого вдоль течения, будто баржа плоскодонка. По обе стороны, два чолна с гармадами, а по центру город. Почти такой, как тот, что покинул дед, только белый и немного поменьше. Решили не спешить, хоть животы и подвело, но все же решили понаблюдать. Смотрели, смотрели, да и устали, разморились на не злом осеннем Солнышке и как-то незаметно вздремнули. Так бы и проспали до следующего утра, не разбуди их твёрдые удары под рёбра. Подскочили было разом, да не вышло. Повалили, связали, надели на головы мешки и затолкали в какой-то железный ящик с колёсами.

Так оказались дед с Грицком в бутсугарне*. Что там с ними делали, дед рассказывать не любил. Били, конечно, кололи иголками, после чего они становились такими говорливыми, что не останавливались ни днём, ни ночью. И всё спрашивали, кто их послал. Но так ничего и не добившись, привели в белую горницу. Там за столом двое. Один в обляпанной чем-то одёжке (кумухляжем называется), другой в белой спиднице*. Похожие оба, морды лошадиные и глаза навыкате.

– Не нашли мы вашей вины, – говорит обляпанный, – а нашли уйму болячек. Поэтому вас заберёт доктор, – кивнул в сторону того, что в белой спиднице. – Будет вас лечить. Но вы нам задолжали много денег. Вот список оказанных вам услуг. – И давай читать. – Услуги лучших специалистов по развязыванию языков, средства по контролю над памятью, проживание, вода, еда, тепло, охрана и много чего ещё.

И попали они в «крольчатник», как называли большую хату на самом острове за высоким забором с тремя рядами колючей проволоки. Таких хат было несколько, в одних лечили мужиков, в других баб. Все доктора ходили в белых спидницах, иногда, когда проводили «экскрименты», одевались в рубахи, сшитые вместе с шароварами и маски с окулярами. Говорили на чудной мове, будто по-кошачьи.

Но дед её уже немного понимал.

Многие в хате помирали, но бывали случаи, когда мор поражал все хаты и мужские, и женские. Так, однажды вымерло половина их хаты, дед выжил чудом. Вот после этого его и отпустили на волю. Ну, воля, это как понимать. За время лечения, дед ещё больше задолжал, так, что расплатиться не мог за всю оставшуюся жизнь и поэтому ему разрешили завести семью, чтобы долг лёг на детёй и внуков. До четвёртого колена, как говорит Бог. Дед устроился работать на стройке и женился. Своих родителей Козик помнил смутно, они прожили недолго, попали в очередной мор, померли, а его самого вырастил дед. К концу своей жизни, дедусь много чего понял. Он был, отнюдь не дурак. Подслушанные разговоры, сплетни, пересуды, навели на мысль, что они, действительно – кролики и над ними ставят опыты.

– Унучек, – часто говорил дед, – когда вырастешь, ты должен отсюдова тикаты.

И он сбежал. Зная, что за ним вышлют погоню с собаками, украл у соседа обувку, переплыл реку, утопил свои шкарпетки и переобулся в чужие. Собаки след потеряли.

Так и появился Козик в Старых Поворотах. Поначалу много рассказывал, но ему никто не верил, крутили пальцем у виска и откровенно насмехались. И Козик замолчал. Однажды и навсегда. С тех пор его и считали, кто юродивым, а кто блаженным.

Вот этого Козика и решили подменить Джоном.


Продолжение следует: http://proza.ru/2023/05/06/765