3. Олег Сёмин. Цыган

        Историю эту в первый раз Петя услышал года в три, а может даже раньше. Когда позже в порыве откровения он рассказал  матери, что тайком подслушал, как бабушка рассказывала  ей эту сказку, мать удивилась:
- Не мог ты, такой маленький,  запомнить эту историю
А Петя и не помнил ее в деталях. Представлял себе только, что эта сказка – про старика, пришедшего из Ниоткуда. Ниоткуда – это такая страна. Она находится очень далеко, там живут старые люди, и только бабушки и дедушки знают туда дорогу. Страна эта возникала в его снах и была светлая и радостная.

В определенный момент в сладкие радужные сны прокрались странные неприятные видения. Наваждение повторялось раз за разом. Только заснешь,  и вот уже несешься по заснеженным полям – дух захватывает от скорости, от летящего навстречу искристого снега и…  проваливаешься  в глубокую черную яму. Или невесомый летишь в темном пространстве, а потом вдруг свет яркий и в нежно-голубом сиянии фиолетовое манящее нечто, превращающееся в черную засасывающую дыру.

И всегда эти события  заканчивались встречей со стариком. Причем, как положено во сне, старик не проявлялся четко. Вроде и голова у него есть и туловище, но все какое-то эфемерное. Волосы непонятного цвета,  но точно – растрепанные и длинные нечесаные. Глаза  - они есть, но ни цвет, ни размер  не запомнить.  Зато брови – да!  брови знатные – густые, а по цвету, непонятно почему иной раз черные, иной – седые. Лицо  сухощавое - или темное прожарено - загорелое, а то – бледное морщинистое. И  борода: при черных бровях – черная густая окладистая, при седых - длинная до пояса, редкая седая. Одет тоже по-разному: то в холщевых одеждах – прямо как из сказки, а то в свободном костюме из неизвестной шелковистой ткани.

Иногда, когда старик сердито хмурил брови и стучал палкой о землю, Петя  пугался, просыпался и плакал. Тогда мать брала его к себе  в кровать, обнимала, укрывала одеялом и баюкала-приговаривала:
- Эй, дед Михэй. Петю пожалей.  Петю не пугай, в жизни помогай. Пусть ему приснится птица-голубица - крылышком укроет, Петю успокоит.
В маминых объятьях было тепло и уютно, Петя засыпал, и старик в сон не возвращался.

Время от времени Петю отправляли к бабушке. Бабушка была строгая, когда Петька хулиганил или не слушался, грозилась
- Вот я тебя сейчас хворостинкой по попе!
Петька убегал, прятался под стол и хитро поглядывал из своего укрытия. А еще у бабушки был буфет. Петьке очень нравилось это объемное слово – буфет. Если открыть правую створку нижней части буфета, то на полочке (как раз напротив – только протяни руку) можно найти вазочку с сухариками или печеньками. Петька частенько туда заглядывал и тайком таскал то печенюшку, то сухарик. А когда угощения заканчивались, он наивно подходил к бабушке и спрашивал, нет ли у нее чего-нибудь вкусненького. А та лезла в буфет, удивлялась, глядя на пустую вазочку, хлопала себя руками по бедрам:
- Ах ты, господи, опять сухарики пропали!
Петька заливался веселым смехом  и убегал прятаться под стол в свое укромное место.

Как-то, возвращая внука дочери, баба Шура сказала
- Ты Сонька за мальчонкой–то приглядывай. Вишь ты, ходить по ночам  вздумал. Как бы то не цыган его по ночам куда водит.
- Да что ты мама, ерунда это все. Растет парень, бегает - утомляется, неуравновешенная детская психика. Вспомни Витю, брат тоже ходил по ночам. Все закончилось, когда повзрослел  - успокаивала Соня, и, видя озабоченное лицо матери, соглашалась – Ладно, покажу его врачу.
- Повзрослел-то,  повзрослел, а след  остался. Что я не вижу? Иной раз будто и не здесь находится: разговаривает, вдруг примолкнет  и будто  не с нами он.
- Мам, ему уже пятьдесят – усмехалась дочь Соня – у него свои проблемы, тебя беспокоить не хочет.
- А Владик? Помнишь – собрался и уехал. Куда? Только два письма от него получили. Пропал, видимо цыган заманил.  Отец тогда постарел сразу лет на десять, а какой молодец был – бабушка вздохнула. Затаенная печаль сквозила в ее словах. Села на стул сложила на коленях руки.

Дед был действительно гренадер - высокий плечистый крепкий. Петя запомнил, как он правил на кожаном ремне опасную бритву, а потом аккуратно водил по намыленным щекам, делая гримасы, чтобы натянуть кожу в месте прикосновения острого лезвия с кожей щеки или шеи. Петька подглядывал и тоже кривлялся, чем веселил деда.
Иной раз казалось, что старик из сна похож на дедушку, и тогда Петя не боялся и даже готов был снова окунуться в сновидения. Он любил деда  и помнил, как тот качал его на ноге и приговаривал
- Поехали- поехали, с орехами-орехами…- потом подбрасывал и ловил со словами - в яму бух. И Петя смеялся и просил: « еще, еще».

*

Петр Кузьмич  мыслями  вернулся в далекое прошлое. Давно он не воспринимал сны в качестве  предвестников,  да и вообще не мог вспомнить, что снилось. Иногда казалось,  что во сне было что-то важное,  иногда просыпался  с тоскливым чувством утерянного.
Но что конкретно снилось, почему утренняя хандра – не запоминалось.

Воспоминания эти были навеяны внезапно запомнившимся сном - будто баба Шура ему –маленькому мальчику  рассказывает историю. Только  на себя - бабушку она совсем не похожая. Молодая, резкая. На ней  пышная юбка с воланами, пестрая блуза с широкими рукавами, в глубоком вырезе золотая  монетка на цепочке. Волосы заплетены в косы  и укрыты косынкой, умело завязанной особым способом. И глаза  - ясные черные, дерзкие.

*

В деревне он  появился на следующий день после неожиданного события: через деревню прошел цыганский табор.
Мужики схватились за вилы и встревожено поглядывали из-за заборов на замученные вечными переездами  потрепанные кибитки. В крытых телегах сидели женщины. Они кутались в одеяла, прятали там детей и были  какие-то  тусклые и несчастные. Цыганы-возчики кто на козлах, кто пешком рядом с лошадью были угрюмо сосредоточены  и не смотрели по сторонам. Колеса скрипели, ветер раздувал кое-как закрепленные,  местами порванные полотнища навесов. Они уже плохо предохраняли от осадков и совсем не годились  для использования зимой. Потому, наверное, табор стремился уйти дальше на юг. И сам табор казался унылым и  болезненным.
 
Отощавшие лошади едва тащили кибитки – развалюхи. Размокшая колея обреченно чавкала и хлюпала под колесами телег и конскими копытами. Деревенские женщины смотрели на проезжающих одновременно с опаской  и жалостью. А баба  Нюра увидела на телеге молодую черноволосую цыганку,  плюнула ей вслед и произнесла проклятие. Та  резко подняла голову, увидела  обидчицу.  Искрами блеснули  черные  глаза, что-то громко на цыганском  бросила в ответ,  резко махнула рукой в сторону деревни.
Вечерний сумрак вместе с сырым седым туманом  накрыли уходящий табор, спрятали – будто его и не было.

Ночью разразилась гроза. Грохотало как в преисподней. Молнии полосовали небо, озаряя на мгновение дворовые постройки, покосившиеся от старости заборы. Отдельные деревья, стоящие  вдоль расхлябанной  дороги, высвечивались устрашающими очертаниями и тут же исчезали во мраке. Светопреставление сопровождалось резкими порывами ветра и проливным дождем. Все попрятались под крышами домов, и дела никому не было до загоревшегося от удара молнии старого особняка, брошенного хозяином.
Утром  селяне обнаружили еще дымящиеся останки барского дома, нетронутым остался лишь отдельно стоящий флигелек.

А на дороге со стороны ушедшего табора появилась фигура усталого путника с узелком в руках. По всему видно, что больной: он горбился, опирался на палку, часто  останавливался,  чтобы передохнуть.
Первой его увидела дочь бабы  Нюры Марфа. Хотела было помочь, выскочила на двор, да сама-то на раскисшей после дождя дорожке и упала.
Мужики, кто видел – сразу вывод сделали:
- Колдун это! Вишь, девку уронил, дом сжег. И еще – цыган.
Пару каменьев в него кинули, чтобы не шел в деревню, да и разбрелись по своим делам. На Марфу и внимания не обратили, не помогли подняться:
- Колченогая  сама справится
Марфу  в деревне считали  ущербной: в детстве ногу повредила, так и ходила прихрамывая. Кому в дом такая хозяйка нужна. Парни в ее сторону не глядели, не то что замуж звать. Марфа и фигурой ладная  и характером добрая. Да кто ж знал, одно видели – людей чурается,  под платком,  на лоб спущенном, взгляд скрывает, и вид неприглядный - всё в  одном: юбка самотканая  длинная до пят, кофта из холста, а в холода поверх -душегрея. Да и из девичьего возраста вышла – уже 25 лет. Чем жила? Перебивались с матерью: шили, вязали - чулки, тапочки. Под заказ и сарафан праздничный нарядный с шитьем пошить могли – это уж по другим ценам. Скотина опять же, хозяйство.

Цыган поселился во флигеле на окраине деревни.  Больной был, слабый. Марфа ему помогала:  и травяного чая заварит, и какой-никакой снеди принесет, да и в доме приберется.  Быстро поправился цыган. Михэй его звали, по нашему - Миша. Никогда он не рассказывал, почему от табора отбился
- Видимо так надо было – отвечал уклончиво на вопросы.
Баба Нюра сначала с басурманом, как она называла Михэя, и разговаривать не хотела. Она  и с дочерью поругалась, что та у него в услужении.  А потом вдруг увидела, что девка-то расцвела. Мало того – у нее еще и хромота пропала, подволакивает слегка ногу, но почти совсем незаметно. Ну, правда это уже когда сошлись они с Мишей окончательно. Да,  в соседнее село съездили,  крестился он и венчались  по христианскому обычаю.

Миша-цыган при делах: лучший специалист на всю округ по ремонту телег, по лошадям, живности всякой. Приведут, бывало взбесившуюся животину,  а он ладонь на голову ей положит и в глаза смотрит. Как он с ними общается, что говорит? А только одними прикосновениями вылечивал-успокаивал. За лечение людей не брался, только обозначал
- Бабка Груня,  тебе врачу надо показаться, по женской линии…
У молодух определял беременность. Еще только вчера с Ванькой на сеновале баловались, а он уже мог определить срок рождения сына. Кто верил, кто нет, а только и злые и завистливые  всегда были и будут.

По злому навету следователь за цыганом милиционеров прислал. Девочка девяти лет в соседней деревне пропала. Пошел слух, будто цыгане утащили.  У Миши-цыгана дочка того же возраста, сыновья - погодки шести и пяти лет,   и жена на сносях.  Ему проблемы зачем? Нет, слушать не стали, увезли. Вернулся Михэй только через неделю. Молчал. Сумрачный был. Вечером, на конюшню зашел, с конюхом о чем-то поговорил. Тот на утро народ собрал девочку искать. Нашли, только неживая уже. Как и  кто узнал, что цыган место поиска указал? Только опять на него наговор. Пошел народ разбираться к флигелю на конец деревни. Нет его -  пропал Миша-цыган. На следующий день в соседней деревне, откуда девочка, на центральной улице обнаружили труп недавно присланного  агронома. На коленях возле дома девочки лбом в землю, будто прощения просил, а на шее насильника ленточка, что из косички девичьей им выдернута.

Цыгана никто больше не видел. Может, кто и знал куда делся, да не говорил. Только Марфа  одного за другим еще трех детишек народила. Чай не от святого духа.
Объявился Михэй перед самой войной в начале июня сорок первого. Совсем старик, седая длинная борода, морщинистое лицо. Его и признали лишь потому, что к дому Марфы направился. Там только дочь Анна оставалась с детьми. Марфа недавно померла, а баба Нюра - та еще раньше. Посидели – погоревали. Дед с внуками понянькался, особо старшенькую - Шурочку привечал: очень на Марфу она похожа. Анне наказ дал – собраться и к родственникам  на Урал уезжать. Еще сказал, чтобы не беспокоилась – муж-военный  вернется, живой.
Перед уходом к председателю колхоза зашел. О чем говорили неизвестно, только через окно крик слышен был про вредительство и паникерство. Выскочил председатель, сел в автомобиль и уехал в райцентр.  А цыган пропал окончательно.
 
*

Петр Кузьмич, хоть под шестьдесят, но еще достаточно крепкий и почти подтянутый мужчина  (отложившиеся на животе пять-шесть килограмм – не в счет), закинув руки за голову, растянулся на деревянном  пляжном лежаке. Пытался осознать историю, когда-то рассказанную  бабушкой, а сегодняшней ночью напомнившей ему семейную легенду.  И все-то ему как будто было известно, а сейчас встало на свои места. Выходит так,  что существовал, значит, цыган – предок,  про которого мать заговор пела, от которого бабушка предостерегала. И что он, цыган этот, и зачем? А может чушь это все, и сам себе под старость лет придумку придумал?

Хотя в течение жизни были необычные моменты.
Однажды – неожиданная встреча. Как-то  взгрустнулось – давно маму не видел, хорошо бы встретиться. И вот на тебе -  в центре мегаполиса (тогда еще только пятимиллионного города) в метро на пересадочной станции навстречу – она.
И не удивилась. Только вопрос задала
- Что-то случилось? Как у вас дела, дочь здорова?
Не было тогда еще мобильной связи, и интернета не было. Откуда знала про болезнь внучки, кто организовал эту встречу и почему на следующий день дочь пошла на поправку?

В перестроечные времена, когда всего не хватало, нашел способ заработать. С легкостью угадывал выпадающие номера при игре в рулетку. Раз, два… Увлекся… А потом будто кто пальцем погрозил – спустил все что было, едва живой остался. Пока  долги не вернул под страхом жил…

А землетрясение?!  Раньше думал, что совпадение: «вот надо же такому случиться!». Словно продолжение недавно просмотренного фантастического  фильма-катастрофы, снились высоченные волны, сносящие жилые постройки, ломающие деревья, похожие на пальмы, падающие мачты электроосвещения и… много горя. Под впечатлением сна-ужаса ходил весь день потерянный и вдруг в вечерних новостях информация про цунами, которая снесла целый остров в Индийском океане.
Может оттуда страх открытой воды? Петр Кузьмич не ахти какой пловец, но речку туда –обратно легко переплывал. Ясное дело не Волга, всего метров сорок. И в бассейне соточку преодолевал только так. Потому что берега видны, потому что тренер-спасатель на бортике. Как только открытое водное пространство, накатывали паника и страх.

Петр Кузьмич вздохнул, поднялся с лежака. Огляделся: «что-то давно дочь с внуком из воды не выходят».  В душу закралось  неясное беспокойство.  В некотором возбуждении взял детский надувной круг, пошел к берегу моря. Над волнами покачивались головы дочери и пятилетнего внука, которого она учила плавать, а он цеплялся за шею матери и ни в какую не желал остаться один на один с морской волной. Показалось, что волна вот сейчас захлестнет, накроет голову малыша.  Петр Кузьмич подплыл, протянул круг
- Далеко, что ты его на такую глубину?
- Спасибо пап, не беспокойся, мы уже выходим – и к сыну – Цепляйся за деда, он будет буксиром.
Вместе вышли на берег. Внук вприпрыжку бросился к освободившемуся лежаку. Петр Кузьмич  побрел по берегу,  выискивая в прибрежном песке интересные камушки и ракушки, обещанные внуку.

Тревожное чувство не покидало.
- Ну что, все нормально, мои на месте – пытался он себя успокоить. Поддевал ногой песок,  пытаясь отыскать что-нибудь любопытное. Ага!  Вот оно – в песке золотинкой мелькнул кусочек застывшей смолы. Петр Кузьмич удивился: «янтарь на берегу Черного моря?», присел взял в руку янтарную бусину. Да это была изящная бусинка из женского ожерелья.
Его плеча коснулась рука
- Смотрите,  вон там! – женщина, с любопытством наблюдавшая за его действиями,  указала на едва различимую из-за солнечных бликов  точку.
Петр Кузьмич поднялся, приложил ладонь козырьком ко лбу и внимательно всматривался за линию безопасности, отмеченную оранжевыми круглыми буйками. Там с волнами боролся одинокий пловец.  Голова то пропадала под водой, то снова появлялась, рука поднялась из воды, зовя на помощь, и скрылась – видимо кончались силы.
Петру Кузьмичу показалось, что он услышал крик-призыв. Будто кто толкнул, и он бросился вплавь к утопающему. Хоть пловец неважный, но с кругом хоть и детским надежнее.

 Секунды, минуты растянулись в часы – через толщу воды, преодолевая сопротивление, но быстрее – никак. Успел в последний момент, поднырнул под тонущее тело, схватил под мышки, вынырнул, схватил спасательный круг, перехватил тело, чтобы поднять голову над водой. Другой рукой придерживал круг.
Что делать дальше не представлял. Болтался в волнах с женским телом в руках. Бредовая  мысль пришла в голову:
– Хорошо,  что женщина: не выскальзывает из рук. Только как она потом будет объяснять своему мужчине синяки под грудью? – однако хватку не ослаблял, сильно сжимал, боясь выпустить.
Через пару минут прибыла лодка со спасателями, быстро всех повытаскивали, тут же принялись реанимировать утопленницу. Когда лодка уткнулась в берег носом, где ждали санитары, женщина уже пришла в сознание. Она пыталась встать с носилок и привести в порядок распущенные волнистые черные волосы.

- Отец, ты чего в воду полез? Чуть сам не потонул – молодой крепкий спортивный парень присел на песок рядом с Петром Кузьмичем.
- А вот – виновато улыбнулся Петр Кузьмич  и показал детский надувной круг, который так и не выпускал из руки.
Спасатель покачал головой, помог расцепить пальцы, отложил круг в сторону.
- Спасибо, если бы минутой позже, то могли бы и не спасти, и не нашли бы - течение. Видно, ангел - хранитель приглядывал.
Он поднялся, протянул руку.  Мужчины обменялись рукопожатием. Петр Кузьмич обратил взгляд в сторону открытого моря. Солнечные блики играли на гребнях волн, переливались и слепили глаз. В нежно-голубом небе мягкие облака лепили причудливые картины. И виделся ему среди проплывающих облаков образ бородатого деда, и  он одобрительно кивнул. А может просто ветер нежно покачивал и баюкал ватные облака.

В душу прокралось нестерпимо щемящее: «поехали с орехами, поехали-поехали», вспомнились добрые руки матери, поцелуй в лоб на ночь. Давно ушедшее сдавило грудь. Комком к горлу подкатило: «не вернуть»… И  отпустило.
Петр Кузьмич облегченно и свободно вздохнул.

- Дед, ты чего расселся? – внук с разбегу впихнулся в плечо – Волшебную ракушку нашел?
- Вот – протянул Петр Кузьмич янтарную бусину.
 


© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2023
Свидетельство о публикации №223030201940

__
Рецензии: http://proza.ru/comments.html?2023/03/02/1940