Я буду ждать на темной стороне. Книга 3. Глава 24

Там, в его спальне, эта девушка казалась ему самой вожделенной из всех тех, с кем ему когда-либо приходилось иметь дело, чтобы угодить в свое время отцу. Сейчас же, стыдливо косясь на поверхность стола, Евангелина имела вид обыкновенной, но невероятно миловидной девушки, в чьих глазах читалось вполне объяснимое замешательство.

Она не знала, как избавиться от этого чувства, поглотившего её при наступлении дня, когда тайные мысли уже нельзя было скрыть от собеседника. И успев за отпущенное ей время немного свыкнуться с обстановкой, отчасти она была благодарна Лисову, который, несмотря на свое упрямство и невыносимый характер, взял на себя все заботы, связанные с приготовлением пищи. Правда если бы она знала заранее, что конкретно он предложит ей в качестве завтрака, то наверное десять раз подумала бы о последствиях своего шага, прежде чем решиться наконец заглянуть на кухню. Сама она готовила редко, а вот у этого парня с приготовлением отдельных блюд проблем не возникало. Особенно хорошо это стало заметно, как только он начал жить один, задолбавшись заказывать себе готовую еду путем доставки.

Но надо было отдать должное родителям Евангелины, и их «ювелирной» работе по созданию такой дочери. Потому что если бы не их любовь, на свет не появилась бы такая девушка, как она. И тогда бы ему пришлось влачить свои деньки в компании стервы Эрики Истоминой.

— Подай мне вон ту ложечку, а то мне нечем размешивать сахар, — прервала своей просьбой затянувшуюся тишину Евангелина.

Прищурившись, Лисов потянулся за столовым прибором, однако едва тот оказался у него в руках, прежде чем передать ложку своей гостьей, он игриво добавил:

— Ко мне надо обращаться с просьбой, называя меня по имени и отчеству, и желательно добавлять при этом в конце фразы слово «пожалуйста»!

Выхватив у него из рук эту ложку, со словами: «Сейчас тебе будет и «имя», и «отчество», и «пожалуйста»!», Евангелина замахнулась ею так, будто действительно собиралась его ударить, но каким-то чудом увернувшись от её удара, дабы не искушать свою судьбу повторно, Лисов отсел от неё подальше, пока и вовсе не оказался у плиты, с рассеянным видом поднимая крышку с закипавшей кастрюли.

— Знаешь, а ведь кроме бутылки минералки, которую я купил неделю назад, и пары бутылок вина, закупленных впрок Феликсом, ничего другого у меня больше нет, — поворачиваясь к ней, отозвался он.
 
— Я это заметила, — равнодушно пробормотала Евангелина, помешивая предложенной ложечкой сахар в своей чашке и параллельно любуясь кухонным интерьером, выглядевшим при свете дня иначе, чем ночью. — Когда рылась вчера в пустом холодильнике, — немного погодя добавила она, пробуя кофе 

— Но заглянув с утра в кухонный шкаф, — продолжил Лисов, не спуская с неё глаз, — я совершенно случайно обнаружил там пачку овсянки.

— Не густо, — закусив губу, протянула Евангелина, отставляя в сторону свою чашку. 

— Ну, знаешь, чем богаты, тем и рады, — насмешливо бросил он, продолжая помешивать крупу на плите. — Так что если ты очень голодна, я могу приготовить тебе овсянку. Раньше, когда я был ещё школьником, у меня такое ела собака… Пока не сдохла.

— И теперь ты пытаешься накормить этой кашей меня?

Стараясь поаккуратней обращаться с крупой, разрывая пакет, Лисов умудрился каким-то образом рассыпать её не только по поверхности плиты, но и полу. Так что готовил он не очень аккуратно, и его опрятный, прямо-таки щегольской вид резко контрастировал с тем бардаком, который он устроил на кухне за пару минут своего кулинарного беспредела.

Было заметно, что этот парень не привык уделять данному занятию слишком много времени, но он был вынужден этим заниматься, так как не мог себе позволить ездить почти каждый день домой к матери за готовыми блюдами.   

— То, что я кормил собаку кашей — для неё это ещё было хорошо, — вскользь заметил он, пряча полупустую пачку из-под крупы обратно в кухонный шкаф, хлопая при этом створками. — Ведь раньше она сидела у нас только на одном хлебе и воде.

— Да ты не только извращенец, но ещё и живодер! — невольно вырвалось у Евангелины,  чувствовавшей, что он не врет. — В концлагерях пленных наверное и то лучше кормили, чем ты свою собаку. 

— Наверное поэтому родители запрещали мне заводить животных. Потому как знали, что под таким «присмотром» надолго они у меня не задержаться, а разбивать за домом кладбище для мелких зверушек, которых я мог бы добровольно уморить голодом, мой отец не собирался.

— Это просто кошмар! Как можно быть таким?!

— Я же говорю, забота — не мое. Но если ты поселишься рядом со мной, возможно со временем я научусь думать о ком-то ещё, помимо своей персоны, — в этот момент в его глазах  появился нездоровый блеск, и, не совсем понимая, что он имеет в виду, намекая на её будущее рядом с ним, Евангелина сделала вид, будто ничего не услышала, снова взявшись за свой кофе.

Глядя на то, как он пытается ей что-то приготовить, однако имея при этом ни малейшего понятия, где и что у него находится на кухне из посуды, она начала смутно осознавать, что с таким подходом к делу, завтрак ей придется ждать очень долго. И не зная, чем занять себя, пока этому парню было не до неё, она начала жалеть о том, что вообще согласилась с ним позавтракать. Ведь как знать, может он приготовит эту кашу так, что кроме него, её больше никто не станет есть.

— А что, если буран снова начнется? — внезапно осведомилась у него Евангелина, переживая, как бы погода не испортилась раньше, чем ей удастся покинуть его жилище. — У нас ведь, кроме этой овсянки, ничего больше не осталось!

— Зато выпивки хоть отбавляй! — выдал Лисов, вспомнив о запасах алкоголя в холодильнике, однако тут же встретившись с хмурым взглядом гостьи, преследуя цель слегка унять её панику, добавил: — Нет, ну, если ты настолько переборчива, я могу сэкономить на себе, и, предоставив тебе возможность питаться нарезным батоном и овсянкой, сам в это время буду сидеть на спиртном. Выпил — и мне уже ничего другого больше не надо.

— Думаешь, у меня получиться продержаться столько времени на таких продуктах?! 

— Почему бы и нет, тем более мы ничем таким особенным не будем заниматься, чтобы не расходовать зря энергию. Только квасить и трахаться сутки напролет, не вылезая из постели.

— «Заманчивое» предложение, ничего не скажешь, — вздохнула Евангелина, не особо удивившись ходу его мыслей. — Тебе только дай волю, и ты бы проводил со мной так время постоянно! Даже наличие стихийного бедствия не особо бы повлияло на такое времяпровождение.

— Пожалуй, ты права, — с довольным видом отозвался Лисов, представляя её себе в  том приобретенном накануне костюме зайки. — И меня это не может не радовать. Ведь сказанное тобой лишний раз доказывает, что за это время мы научились ладить друг с другом, и ты готова прощать мне некоторые проступки.

Пока они так болтали, овсянка подгорела на плите. Правда данное упущение было замечено ими не сразу. А когда Лисов все же соизволил обратить внимание на черный дым, подозрительно исходивший из кастрюли, в которой закипала каша, предпринимать что-то радикальное по отношению к ней уже было поздно. Впрочем, в данном происшествии он не видел ничего страшного, как и не считал, что с его блюдом было что-то не так.

— Как повар я бесподобен, — так охарактеризовал он свои кулинарные способности, однако стоило ему подать эту кашу к столу на тарелке, как она рассыпалась в его руках, разломавшись на несколько частей.
Он сам едва успел отскочить в сторону, убирая руку, чтобы не порезаться об осколки битого фарфора. Застыв на месте, Евангелина с удивлением на него покосилась, не понимая, что вообще происходит и почему тарелка с кашей треснула прямо у него в руках.

— Приятного аппетита, — то ли в шутку, то ли всерьёз пожелал ей Лисов, быстро отряхиваясь и ища взглядом ветошь, чтобы убрать со стола разбитую тарелку.

Перехватив его недоумевающий взгляд, Евангелина попыталась отсесть, чтобы не запачкать этой кашей свое платье. В её жизни всякое бывало, но подобное происходило впервые. Как знать, возможно, у него это не единственный инцидент с расколовшейся тарелкой, раз он реагировал на происходящее со вселенской непоколебимостью и спокойствием?! С другой стороны, почему она так удивляется... Сколько она его знала, его вечно заносило в подобные ситуации: то он бьет чашки на ровном месте, то режет бумагой свои пальцы, то на ровном месте становится участником ДТП и т.д. Словом, Лисов везде находил приключения на свою голову. Только почему она продолжала этому удивляться, для неё оставалось загадкой по сей день.

— Интересно, что бы это значило? — невольно осведомилась у него Евангелина, наблюдая за тем, как схватив с полки влажную ветошь, он принялся медленно протирать ею стол, смахивая с его поверхности осколки фарфора и остатки её завтрака, тут же выбрасывая все это в мусорное ведро.
 
— Что ты говоришь? — спросил Лисов, не расслышал её вопроса.

— Что это за знак? — повторила она, с трудом удерживаясь от желания помочь ему с уборкой.

— Это знак того, что посуда оказалась, на редкость, хрупкой, — молвил он, высыпая в ведро последние осколки разбившейся тарелки. — Не выдержала высокой температуры. И все, — однако заметив, с каким ошарашенным видом наблюдает она за его движениями, с издевкой добавил: — Чего это ты так переживаешь из-за разбитой посуды? Может я хотел собрать тебе этот завтрак в дорогу... Позаботиться напоследок о любимой девушке… 

— Спасибо за заботу, но я не голодна, — поблагодарив его за неудавшийся завтрак, Евангелина отодвинула в сторону пустую чашку.

Как знать, возможно, это к лучшему, что её тарелка разбилась. Во всяком случае попробовать повторного, что приготовил для неё Лисов, она бы не рискнула, о чем тут же дала ему знать, уговаривая не доставать для неё с полки новую тарелку.

— Судя по тому, как ты вертишь сейчас носом, отказываясь от овсянки, то тебе с самого начала надо было предложить кильки в томатном соусе, поставить в графинчике воды и отварить картошку в мундирах. Все! — ехидно отозвался Лисов, убирая посуду со стола. — Это твой уровень. И в следующий раз я наверное так и сделаю.

Находясь под впечатлением от его заявления, Евангелина хотела было ему возразить, но сделав ей вдруг знак немного помолчать, он снова вернулся к плите, переставляя кастрюлю с кашей в другое, более безопасное место. Лисов словно хотел намекнуть своей гостье, что ему не впервой улаживать подобные дела. Но совпадения с этой разбитой тарелкой все равно удивляли. В какой-то момент ему самому вдруг стало любопытно, что бы это значило, однако не испытывая особой склонности к расшифровке всяких суеверий, он скептически отнесся к её тревожным предчувствиям.

Едва с посудой было покончено, он вымыл руки, после чего насухо вытерев их бумажным полотенцем, как-то странно покосился на Евангелину, задумчиво уставившейся в этот момент в окно, за которым не происходило ничего, что хотя бы отдаленно свидетельствовало о приближении бури.

На мгновение в помещении кухни воцарилась тишина, и, почувствовав интуитивно, что Лисов хотел сказать ей что-то важное, что-то такое, что планировал сообщить ещё в ресторане, если бы не вмешательство пьяного типа, она собиралась покинуть кухню, когда повернувшись к ней, он неожиданно выдал:

— Переезжай ко мне.

Приготовившись услышать от него что-то другое, вначале ей показалось, будто он шутит, однако этот парень выглядел предельно серьёзным.   

— Бросай своего отца, и переезжай ко мне. Насовсем, — настаивал он, пытаясь добиться от неё положительного ответа. — Моя мать этому только обрадуется.

— Я бы переехала, — после некоторых раздумий проронила наконец Евангелина, чувствуя, как прежний румянец вновь окрашивает её щеки, а волнение заставляет дрожать, проникая под кожу. — Но, к сожалению, я не умею готовить, а на той стряпне, что готовишь ты, мы долго не протянем.

— С готовкой проблем не будет, — заверил её Артем, сделав над собой усилие и пропустив мимо ушей «комплимент» в адрес собственных кулинарных способностей. — Я найму человека, который будет нам готовить и…

— Но я не…

— Просто подумай над моим предложением. Я тебя не тороплю, — прервав её, продолжил он, гипнотизируя её собственным взглядом. — Это все же лучше, чем проживать на трех квадратных метрах с занудой-отцом. Тем более я пока не планировал тебя отпускать. Все-таки, какой бы тяжелой не выдалась ночь, я надеюсь на её продолжение.

Потупив взор, и не зная, что теперь ему ответить, чтобы раз и навсегда поставить его в известность относительно собственных планов и устремлений, Евангелина вполголоса отозвалась:

— Послушай, я тебя…

Приготовившись услышать запоздалое признание в любви, если таковое вообще состоится, Лисов обреченно уставился на свою гостью, ловя каждое её слово: 

— Чуть-чуть уважаю… — преодолев смущение, осторожно добавила она, пытаясь заранее угадать, как отреагирует он на её необычное признание. — Как человека.

Разочарованно вздохнув, Лисов едва удержался от того, чтобы не схватить с плиты кастрюлю и что есть силы не ударить её об пол, устав бороться с упрямством этой девушки, однако тут же взяв свои эмоции под контроль, даже виду не подав, что её слова задели его за живое, отозвался:

— Я вчера подвез её к себе дома, развлекал всю ночь, а она меня только «чуть-чуть» уважать начала. Вот это понимаю, «благодарность» за проявленное благородство! Да, ради такого признания как раз и следовало вершить все эти поступки.

— Извини, я неправильно выразилась, — возразила Евангелина, пытаясь нарушить ход его мыслей.

— Нет, ты все правильно сказала, — с горечью добавил он, делая ей шаг навстречу, — не надо оправдываться. Меня девушки обманывали не раз, но несмотря ни на что, я все равно продолжаю им верить.

Уставившись на него так, будто он нес сейчас какой-то бред, Евангелина лишь пожала плечами в ответ. Она не верила ни единому его слову. Чтобы такого, как он, да ещё кто-то обманывал?! Ей слабо в это верилось. Он наверное что-то выдумывает, как всегда, пытаясь произвести на неё впечатление. Ведь Лисов принадлежал к разряду тех типов, который и сам кого хочешь обманет, и девушки здесь непричем. Однако заметив, что как бы он не изощрялся в своем красноречии, а она по-прежнему отказывалась понимать его намеки, бросив свои кухонные дела, он устремился в свою комнату, откуда быстро притащив какого-то игрушечного лиса с ногами как спички, обратился к гостье: 

— Прошел почти год, как мы познакомились с тобой и побольше узнали друг о друге. Но важно не это. Этого времени оказалось достаточно, чтобы понять, кем мы являемся друг для друга, и подходим ли мы друг другу вообще. И, несмотря на то, что я был бы не против продолжать с тобой общение в таком же духе, как и раньше. То бишь не пускать тебя особо в свою жизнь, но наслаждаться твоим телом на полную, я понял, что могу всего этого лишиться в тот момент, когда придя к тебе домой, я замечу там другого парня. Твоего мужа... Что будет значить только одно: я опоздал и мне больше не стоит к тебе приходить. Поэтому прокручивая изо дня в день этот возможный жизненный сценарий, я решил пойти на опережение, и чтобы ты не обзавелась кавалером раньше установленного срока, мне пришлось сделать ход конем.

— Что все это значит? — оторопев, еле слышно проронила Евангелина, с недоумением уставившись на него.

В глубине души она прекрасно отдавала себе отчет в происходящем, но не до конца была уверена, что это могло каким-то боком касаться её самой.

— Сейчас увидишь, — бросил он, и тут уже передав ей в руки игрушку, с лукавым видом предложил залезть рукой в пасть этому лису.

Не став медлить с выполнением его просьбы, Евангелина поспешила сделать все так, как он говорил, пытаясь справиться с внезапно охватившей её дрожью.

Пошарив слегка рукой в пасти плюшевой игрушки, она наткнулась там на какую-то коробочку, после чего приложив немало усилий, чтобы вытащить её на поверхность, была немало удивлена, обнаружив внутри неё обручальное кольцо как раз её размера, но выполненное в таком филигранном стиле, что она боялась себе даже представить, во сколько обошлось подобное приобретение тому, кто пошел на этот шаг.

Книга 3. Глава 25

http://proza.ru/2023/05/06/1498