Короткие рассказы из детства и послесловие

   Эфа
 
 Родился я в 1971 году 26 апреля в городе Рудный, Кустанайской области, Казахской ССР. Рудный стоит на реке Тобол посреди степи. Степь эта, когда-то кочевая, по весне распускается пёстрым калейдоскопом цветов. Когда-то она краснела от миллионов алых маков, но маки беспощадно уничтожались. Мак, как известно, растение содержащее опий сырец. Поэтому дикий мак всегда был источником наркокартелей в СССР.

    Видимо великая степь краснела от стыда за тех, кто бессовестно использовал маковую росу для одурманивая людей, ради собственной прибыли.

    В степи той водится огромное количество змей. Есть там даже гюрза и песчаная эфа! Хотя они довольно редки в этой части Казахстана. Больше всего там степных гадюк.

    Когда мне было 2 года, отец, работавший на Соколовско-Сарбайском Горнообоготительном Комбинате, взял от профкома семейную путёвку в профилакторий, находившийся на берегу Тобола. Было лето, отдыхающие дружно загорали и купались, мои родители тоже, а я ползал рядом. Ползал, ползал и уполз.

    Мама моя живо забила тревогу. Все вокруг начали меня искать. Кто-то побежал к воде с криком: "Мальчик, мальчик там!" Вобще, в дальнейшем, люди часто кричали и паниковали когда я отдыхал вместе с родителями, особенно с мамой.

    А я меж тем, пыхтя, вылез из ближайших, внушительного размера, кустов саксаула и с радостным криком: "Мама, мама, шнурочек!" побежал к родителям. Они выдохнули и радостно заорали: "Нашёлся!" И тут, отец стал бледнее мела, а лицо его приняло выражение, как рассказывала мама, жуткое!

    Мама поняла, что беда совсем где-то рядом, но не могла понять где.

    А я, тем временем, почти уже добежал. В руке моей был зажат  хвост песчаной эфы, а её голова с распахнутой пастью выгнулась в мою сторону. Эфа пыталась меня укусить, но я махал от радости руками и сбивал её с позиции броска. Она билась головой о камни, извивалась и пыталась догнать мою руку с её хвостом.

    Возможно эфа попросту опешила от такой наглости. И в самом-то деле, лежишь ты себе в кустах, никого не трогаешь, а тебя нагло хватают за хвост, позороно называют шнурком, и при этом куда-то тащат!

    Тут отец вышел из оцепенения и метнулся в мою сторону с шампуром в одной руке и бутылкой пива, в другой. Счёт шёл на секунды.  Кто-то из взрослых, ногой, ударил меня по запястью и рывком поднял над собой. Эфа поняв, что свободна, мгновенно приняла боевую стойку и приготовилась нападать на первого попавшегося человека.

    Эфа входит в тройку самых опасных змей Средней Азии. Бросок её стремителен, тем и опасен. Это крайне редкий гад в Кустанайской области. Каким образом я именно её нашёл, а не полоза, к примеру, не понятно.

    Короче, встретились два одиночества.

    Она была очень блестящей, а значит только что отлинявшей, сбросившей старую кожу. Видимо поэтому и не бросилась на меня сразу. Была заторможенная после линьки.

    Отец с силой метнул в неё бутылку, попав куда-то, ближе к голове. Эфа начала отступать и была убита шампуром в голову. Отец родился в Казахстане в отрогах Алатау. С детства он бывал в предгорье и змей встречал не мало. Поэтому так ловко покончил он с эфой.

    Эфу эту мама заспиртовала в трёхлитровой банке и привезла в город Шадринск в педагогический институт, в котором училась заочно. Ей за такое наглядное пособие поставили зачёт по биологии.

    С тех пор змей в дикой природе я не встречался.







    Раз, два, три! Ёлочка, гори!



    В 1974 году мы переехали из Рудного в Старый Оскол.

    Отец получил направление на Лебединский ГОК, как специалист автоматики и электроники.

    Можно было поселиться в бараке, они стояли в районе Казацких бугров и недалеко от будущей медсанчасти, которую вскоре построили интернациональные строительные бригады из Болгарии.

    Родители понимали, что такое барачная жизнь, поэтому сняли на два года комнату в частном доме на У;глах. Углы были когда-то деревней, теперь они уже часть города.

    Хозяйкой дома была добрая женщина, тётя Тамара, работавшая на Центральном узле связи. Она была одинокая. И единственный близкий ей человек, свекровь Полина, жила в хибаре-мазанке под соломенной крышей, там же на У;глах.

    Был новый, 1975, год. Накануне, отец принёс домой большую ель, подарок от местного лесничего, знакомого отца.

    Познакомились они при следующих обстоятельствах. Отец выписал "дрова", взял с собою знакомого, машину ЗиЛ, и лесника, показавшего какие дубы можно спиливать. Показал лесник дубы и ушёл к себе на кордон. А отец со своим знакомым начали заготовку. Заготовить нужно было сколько-то кубов, сколько точно не знаю, для печи на всю зиму. И когда они пилили эти деревья, нашли немецкую гранату времён войны. Граната была с длинной, деревянной ручкой. Очень похожа на толкушку для картофеля.  Пришлось идти и сообщать леснику об этой находке. Лесник её, эту гранату, закинул в овраг, там она и взорвалась. Попроще с ликвидацией боеприпасов было в 70х, чем сейчас. Так они и познакомились, лесник и папа мой.

    И вот наряженная ёлка стоит, горит огнями, а родители мне втолковывают: "Не включай сам ёлочку, сынок. Может быть пожар!"

    Отметили новый год, и днем 2-го января, родители пошли вместе с хозяйкой Тамарой её старую свекровь поздравлять. Зи;мы тогда были, не чета нынешним. Снегу было по окна и крепкий минус за порогом. Меня не взяли по причине холода и малолетства.

    Ушли.

    Я смотрю на горящую цветными огнями ёлку и думаю: "Ничё себе! Сами говорили что ёлочка с огоньками опасна и сами оставили ребёнка одного с включённой гирляндой! Не порядок!" Не долго думая я взял в одну руку отцовский паяльник, в другую - его же напильник и начал ими размыкать электрическую цепь в виде вилки гирлянды производства ГДР и удлинителя. "Ну руками же опасно!" - здраво рассудил я.

    Полетели искры, а затем уже и пламя занялось. И тут же погасло. Вата под елью начала тлеть, пошёл дым.

    Сидят мои родители у тётки Полины, вместе с тётей Тамарой, наливку дегустируют.

    Распахивается дверь, из сеней вхожу я в колготках и без обуви, с намёрзшим снегом на ногах, сверху искусственная детская, пятнистая шубейка и шапка, резинкой на голове перехваченная, в руках заяц плюшевый. Вхожу и торжественно сообщаю: "А там ёлочка горит!"

    Все рванули в дом тёти Тамары, а старая тётка Полина начала креститься на икону.

    Когда отец ворвался в комнату, пожар начинал набирать силу. Он схватил ель и вышибив ей окно выкинул её на улицу в сугроб. Огонь сбили половиками и закидали снегом. Спасли хату. Повезло.

    Закоптилась и пришла в негодность от огня и дыма в итоге вся комната в которой мы жили.

    Отец на утро привез свою рабочую бригаду и весело с шутками и прибаутками эта бригада вместе с моими родителями отмыли копоть, заново побелили потолки, вставили новые рамы в окна, настелили свежую доску на пол, поклеили обои в васильках. Всю работу сделали за два дня. Потом дружно сели за стол и обмыли ремонт, новый год, а заодно и мою сообразительность.







    Плыву



    Когда мне было восемь лет мы летом, с мамой, поехали в Дом отдыха "Красная плояна" под городом Валуйки в Белгородской области

    Мама работала в ГОРОНО, отпуск у неё был длинный, два месяца и поэтому мы с ней всегда отдыхали в каком-нибудь доме отдыха по месту, а потом ехали на море, или Чёрное или на Рижское взморье.

    В "Красной поляне" мне нравилось. Там был старинный яблоневый сад. Был он заброшен. В дупле одной из яблонь пара пернатых родителей-удодов устроило гнездо и я по долгу  из высокой травы, наблюдал за их семейной, птичьей идиллией. Они таскали птенцам-удодикам еду в виде жуков, бабочек, гусениц и мух. Птенцы истошно пищали и пожирали всё что им приносили. Забавно.

    Ещё я любил наблюдать за старым, иссенне-черным вороном. Он трубил как пароход и явно был хозяином сада. Наблюдал я и за бабочками, жужелицами, стрекозами, а после ужина, взяв из столовой хлеба и приманив им малька в реке, наблюдал и за мальком. Малёк был таким же прожорливым, как и птенцы-удоды. яростно пожирая вест хлеб, брошенный ему в реку. Только молча. Наблюдать и делать выводы учила меня мама. Поэтому в восемь лет я легко распознавал по голосу всех птиц, живущих в черноземье, знал название насекомых и растений.

    А вот с физподготовкой были у меня явные проблемы.

    Я был "городским" и пока мои друзья до потери пульса в деревнях, на каникулах, гоняли на великах; до синюшних губ ныряли в прудах и озёрах; лазали по деревьям и пили парное молоко литрами, я лениво слонялся в пустом городском дворе.

    Более всего меня угнетало неумение плавать.

    Купаясь в реке, я притворялся, что плыву, эмитируя руками движение пловцов, а ногами, меж тем, шёл по дну. Местные пацаны, приезжавшие к пляжу дома отдыха, поглазеть на городских, презрительно смотрели на меня, пока мама заботливо натягивала мне на голову панамку, и запускала меня в "лягушатник" глубиною полметра.

    Как-то раз я сидел на берегу и выливал замки из мокрого песка. Мама читала. Местных не было. В этот момент к берегу причалила лодка, взятая на прокат двумя мужиками лет сорока. Они были пьяными и непонятно зачем пригласили меня покататься. Так и сказали: "Э, пацан, хошь покататься?" И я, непонятно зачем, полез в их лодку. Два гребка вёслами и берег уже в шести метрах.

    Тут на берегу сыграли воздушную тревогу, одновременно с угрозой ядерного взрыва. Это мама начала бегать по берегу и истошно вопить!

    Мамы разные. Моя была вот такой. Чуть что - тревога, караул!

    Началась дикая паника на берегу. Остальные мамы начали хватать своих чад и тащить их подальше от опешивших мужиков. Я такое потом видел в фильме "Челюсти".

    Естественно мамина паника тут же передалась мне и я совершил вторую глупость за полминуты -  взял и выпрыгнул из лодки.

    Дна не было! Течение тянуло меня вниз от пляжа. И я начал выживать. Испуг был огромен. Наверное сэр Чарльз Баскервиль меньше испугался увидев огромную, светящуюся во тьме собаку, чем я испугался смерти от утопления. Руки, ноги мои начали совершать стремительные хаотичные движения. Вода хлынула в легкие, от чего конечности начали двигаться ещё быстрее и я почувствовал пальцами ноги омерзительно мягкий ил. Это прикосновение ввергло меня в совершеннейший ужас и придало импульс ещё более мощный. Барахтаясь в воде я потихоньку приближался к берегу, пока неожиданно не коснулся ногами дна. Дно было покрыто мягким, сомнительным илом. Почувствовав это мерзкое прикосновение своими ногами, я начал взбрыкивать ногами и наконец вылез без сил на песок пляжа.

    На берегу, выхватив от матушки звёздых люлей, я сидя, ссутулившись замер, обняв свои колени.

    Через минут тридцать меня начало колотить. Это называется поздней реакцией на стресс. И тут до меня дошло, что я умею плавать!. Пусть не саженками, пусть по собачьи, но все же умею!

    Через три дня я освоил брас. Затем спину. Ну и перед отъездом плавал уже саженками.

    Отец приехал к нам на выходные и я гордо плавал туда-сюда вдоль пляжа под его молчаливое одобрение.







    Судак



    В то злополучно-счастливое, ужасно-прекрасное лето, когда вместо того, чтобы утонуть в реке дома отдыха "Красная поляна" и не мучиться, я выплыл и научился плавать, мы с мамой поехали в Крым, в город Судак.

    Судак, место для меня сакральное. Именно тут я впервые увидел море, попробовал его на вкус и полюбил навсегда.

    Каких я только морей и океанов не повидал за свои полвека! Но первая любовь на то и первая, чтобы не замечать в ней никаких изъянов и всегда, вспоминая её, наполняться самыми тёплыми и нежными чувствами.

    Что тут и говорить, я конечно ждал эту поездку! Мягкое купе; чай в подстаканнике с тем неповторимым запахом хлорки, запахом детских путешествий; черешня на палочке, купленная где-нибудь по дороге...

    Эээх, как же всё-таки мало нужно было советскому мальчику в его восемь лет!

    В судаке, тогда, был какой-то маленький парк с тремя аттракционами. Самым экстремальным был аттракцион "Ромашка" - карусель представляющая собой мощную центральную ось с электромотором, соединенную с большим, в диаметре, кругом. От этого круга, через равные промежутки спускались вниз по четыре цепи, метров пять длинной и к этим цепям крепились сиденья. Вот и всё.

    Круг крутился, сидения под действием центробежной силы принимали полугоризонтальное положение.

    Идём мы с пляжа, мама говорит

    - Хочешь покататься?

    - Хочу - отвечаю я

    - Давай я сидение закручу! Классно будет! - предлагает мама

    Мама-то дурного не предложит, она же мама, а не агент ЦРУ!

    - Хочу - отвечаю я, доверчиво глядя в её добрые глаза.

    Сел я в сидение. Техник аттракциона цепочку накинул. Вот что, она, эта цепочка, может предотвратить? Это тебе не страховочный механизм в Диснейленде! А эта цепочка - так - защита от дураков.

    Сижу я. А мама начинает закручивать сидение на цепях по часовой.

    Зазвенел звонок. Загудел двигатель. Дернулся круг на верху. Мама сидение бросает и меня начинает крутить в двух плоскостях. Скорость возрастает, сидения расходятся в стороны.

    Сделан первый оборот вокруг оси аттракциона и маму, весело смотрящую как меня колбасит  теперь уже против часовой, бъет в голову одним из кресел и она улетает куда-то за пределы аттракциона! Как в кино!

    Раздались первые панические крики: Убииилааась!

    Я делаю второй круг, вижу как вокруг мамы паникует толпа и начинаю вылазить из под цепочки.

    Летний, тёплый вечер. Народ прогуливается. Нормальные родители смотрят, как их нормальные дети кружатся на карусели "Ромашка". И только мы вдвоём с мамой  исполняем чёрт знает что!

    Одна лежит на земле раскинув  руки, как после первого раунда в бою с Мухаммедом Али, второй на вытянутых руках, ногами в небо, на "Ромашке" вертится и орёт как резаный.

    Ох и кипиш начался. Народ в диком ужасе не знает куда бежать, ко мне или к маме моей. Техник, справившись с шоком, карусель вырубил и орёт: "Маааальчик я тебя умоляю, руки не разжимай!!!" Мужики на два лагеря поделились, одни орут - подогни ноги, другие - не подгибай ноги. В итоге я начал ногами бежать в воздухе. Я бегу ногами в воздухе, а техник бежит ногами по дощатому помосту, за мной. И оба орём.

    Наконец эта адская машина замедлилась настолько, что техник меня поймал и несётся по дощатому помост, но уже с моими ногами в руках. Несется и орёт: "Разожми руки, мааааальчииик!!!!

    Насколько быстро человек своё мнение поменял, то орал не разжимай, теперь орёт разжимай.

    Руки, белые как мел, я в итоге разжал, но минут через пять, после полной остановки карусели "Ромашка" Мама уже тоже в себя пришла.

    Отделались мы её шишкой на голове и моими руками, которые так болели, что я вилку держать целый следующий день не мог.

    В целом, хорошо отдохнули.

    Нет, я понимаю почему мама такая отчаянная была. Она в детстве, после войны, в возрасте пяти лет, ночью вдвоём с тринадцатилетним братом, поздней осенью на колхозное поле ходила за картошкой. Есть нечего было. Поля охранялись. Поле выкопают а кое где картошка в земле оставалась. Днем сторожа поле охраняют, а ночью они спят. А волков-то никто не отменял в Тверской области. Везет брат в санях маму на поле ночью, а волки воют. Попробуй в таких условиях не вырасти отчаянным.

    Но меня-то к таким жёстким испытаниям жизнь не готовила! В меня, максимум, Пашка - сосед мог камнем кинуть.

    Потом выяснилось, что в Твери такая же "Ромашка" была и брат мамин её также закручивал в сиденье на цепях перед стартом. Вот она, братская любовь!

    Хорошо, что в те времена, когда мне было восемь лет, не было телефонов с камерами, тик-тока с ютубом, и ювинальной юстиции с комиссией по защите прав детей, иначе быть бы нам звёздами соцсетей, причём мне - в детском доме.







    Знамя



    Из моих предыдущих рассказах о детских приключениях вы уже поняли, что я каждое лето ездил

    а) в дом отдыха;

    б) в пионерский лагерь

    в) на моря, Черное или Балтийское.

    Отпуск мама всегда брала июль-август. Как работник народного образования она имела отпуск в два месяца. К тому же в мае она брала мне путёвку в санатории - или в Миргород или в Трускавец. Поэтому с мая месяца я уже не учился а праздно проводил время.

    В санаториях я, в перерывах между лечебными водами, минеральными ванными, и сопропеловыми грязями, а так же прочими полезными, для растущего детского организма, процедурами, много читал. Читать не менее полезно, кстати.

    В санатории Миргорода библиотека имела книги на русском языке, а в санатории Трускавец - исключительно на украинском языке. В Трускавце я был в 5-ом, 7-ом и 9-ом классах, а в Миргороде в 6-ом, и в 8-ом. Поэтому школьную литературу на год вперед читал то на русском, то на украинском языках. Первый раз было тяжело читать на украинском, но потом дело пошло, помогла дружба народов и украинские школьники, пребывающие вместе со мной в санатории объясняли непонятные слова.

    - Петя!

    - Шо тоби?

    - Тут вот написано - Кишка мурлкотила. Это что значит? Кишки урчали?

    - Та нии. Ки;шка на мове це кошка! Разумеешь, чи ни? Ну кошка - мяу!

    - Ааа.. А кот тогда как?

    - Кит.

    - Хм. А кит тогда как?

    - Який?

    - В море который.

    - А бис ёго знае?

    Первый том "Война и мир" я прочел на украинском, в Трускавце, а остальные три уже на каникулах, в доме отдыха в Шебекино и в Алуште у моря, на русском.

    Ещё я читал на болгарском. В Старом Осколе в 70-х - 80-х годах жило и работало много болгар. Они помогали строить город. Строился крупный металлургический комбинат, на котором мне будет суждено проработать несколько десятков лет и два открытых карьера добычи железной руды. Народ приезжал со всего СССР на эту стройку. Срочно требовалось возводить жилье, больницы, школы, кинотеатры, и многое другое. Поэтому на помощь из братской, тогда, Болгарии приехали болгары - строители. В магазинах появились болгарские продукты, в основном компоты в банках и консервированные овощи, а в книжном магазине начали продавать книги на болгарском языке. Вот отец и купил классную энциклопедию, но на болгарском. Я часто её читал. Если немного постараться, то болгарский можно самому освоить.

    В пионерских лагерях я не читал вобще ничего.

    Зато на сон-часе я рассказывал. Помимо нужной школьной литературы, есть и иная, крайне интересная для пацана-школьника.

    Так как всю школьную нудистику я прочитывал за лето, все остальные месяцы я читал то, что хотел: "Одиссея капитана Блада", "Два капитана", "Айвенго", "Вокруг света на "Коршуне", Фенимора Купера, Конона Дойля, Дюма, Беляева, Артура Кларка, Стендаля, Гюго, Мопассана, Бальзака, Астафьева, Шукшина, Чингиза Айтматова, Нодара Думбадзе и тд и тп.

    Всего домашняя библиотека моих родителей насчитывала 2,5 тысячи книг, плюс библиотека на улице Ленина, где у меня был постоянный абонемент на год.

    Таким образом я с 5-лет и до 18-ти прочел около двух тысяч, именно книг, сколько всего рассказов, повестей и романов я даже не могу и представить.

    Поэтому когда начинался сон час в лагере, все смотрели на меня и я начинал рассказывать "Пляшущих человечков" или " Пять апельсиновых зёрнышек". Или "Путешествие в затерянный мир". Или завораживающие тайны XX века - про Мадам Вонг, таинственную предводительницу современных пиратов Макао, Сингапура и Бангкока; про Титаник, Снежного человека; Летучий Голландец, Бермудский треугольник, Тунгусский метеорит, НЛО и пришельцев из космоса.

    Особо, всем было интересно слушать, про то, про что отец категорически запрещал мне говорить. Он читал самиздат, поэтому вместо домашки я читал "Раковый корпус", "Мастер и Маргарита", "Камасутру" с перерисованными картинками, "Баню" и тд.

    Брать перепечатанные листки с запрещённой в СССР, литературой мне категорически было нельзя. Отец тщательно скрывал их присутствие в доме. За это могли и строго наказать, а он был коммунист. С этим строго было в Советском Союзе.

    Но запретный плод сладок! И я знал где он прячет листы с текстами и "тырил" их от-туда, а перед приходом родителей с работы, прятал назад.

    Ну часик  почитаю после улицы и хорош.

    Многое я дочитал уже после 91-го года, когда разрешили это всё читать. Многое тогда я не понял. Но вот листов 60 с названием "Аненербе", я прочёл полностью.

    Как-то отец вернулся на час раньше и застукал меня за чтением "Аненербе"  Он аккуратно всё сложил в тайник, посмотрел на меня пристально и сказал: "Никто не должен знать об этом. Запомни. Никто!". Но я конечно же первым делом на сон-часе рассказал о таинственной службе Третьего рейха фашисткой Германии, изучавшей оккультные науки в Тибете и о таинственной пещере в Антарктиде, в которой эта самая Аненербе устроила, якобы, какую-то секретную лабораторию.

    Отец, надо отдать ему должное, приучал меня к чтению произведений отсутствующих в свободной продаже. Он выписывал журналы "Нева", "Юность" и "Новый мир". В них печатали интересные повести и рассказы. Когда папа считал, что они должны быть прочитаны мною, то клал мне журнал под подушку. Так я прочел "Одлян или воздух свободы" Леонида Габышева и  "Роман о девочках" В.С. Высоцкого, того самого, нами любимого, а также "Друзья и враги Анатолия Русакова" автора не помню уже. Но это уже гораздо позже периода пионерских лагерей. Это уже 8-10 классы.

    Но вернёмся именно к пионерским лагерям. Извините за столь долгое лирическое вступление.

    Все советские родители глубоко ошибались, считая что в советских, пионерских лагерях, советские дети находятся в полной безопасности.

    Вот - глубокая ночь. Спит спокойно Советская страна, а 6-ой отряд не спит. Мальчики 6-го отряда крадутся по ночному лагерю "Лесная республика". Они идут в 3 часа ночи похищать Знамя лагеря "Орлёнок"!

    Во всех советских, пионерских лагерях были  - Знамя пионерской Дружины лагеря и Флаг лагеря. Знамя выносили торжественно два раза за смену, собственно на открытие смены и на её закрытие, а Флаг выносили каждое утро на поднятие и уносили каждый вечер после снятия. Знамя несла знаменосная группа из трёх человек - знаменосца-пионера, самого высокого, найденного в смене и двух самых красивых пионерок, шедших впереди знаменосца и за ним. Флаг выносили пионеры дежурного отряда. Они же и стояли в карауле у флагштока, умирая от статичной позы, страдая от безделья и показывая языки всем, кто нарочито весело бегал возле них, выказываю полную свободу и радость жизни. Каждые два часа караул менялся. Торжественная часть заключалась в строевом шаге и отдании Пионерского Салюта, неофициальная - в показывании языков сменившихся, новому караулу и ответные языки во след уходящим.

    - Меее

    - Беее

    Мы, накануне, долго совещались, что похитить у ненавистных "орлят" Флаг или Знамя.

    Знамя круче! - решили все.

    Злая участь Знамени пионерской дружины лагеря "Орлёнок" была решена.

    Ах да, как же мы надумали совершить этот дерзкий акт?

    Опять же, накануне, в сон-час, я рассказывал о благородном и честном капитане Бладе, волею судеб ставшим пиратом и о красавице Арабелле Бишоп, его возлюбленной.

    Потом мы начали спорить кто из наших девчонок, самая прекрасная?!

    Мнения разделились. Половина мальчиков считали что достойнейшей является Катька Капустина, вторая половина готовы были отдать свои сердца Ирке Кузиной.

    Спор принял агрессивный характер, затем вошёл в тихое русло, и к концу сон-часа в мальчиковой половине барака шли выяснения преимущества советских танков над фашистскими  и постепенно упёрся в разницу между полковыми флагами и штандартами.

    Так бывает у мальчишек, начнут про танки, закончат хомяками-джунгариками.

    Идти надо было через ночной лес. Страшно и жутко! Отряд, ведомый мною, одет во всё темное. Вот и забор. Ха! Кого он удержит, этот забор? Минута и дерзкий отряд уже за забором. Санёк вот только неуклюже зацепился за край забора и рухнул плашмя животом на землю. Причем рука его подозрительно посинела и распухла. Это хорошо было видно в жёлтом свете фанаря, забрасывающего часть светового потока за забор. Решили руку дергать. Дёрг!

    - Аааааа бл..- заорал Санёк.

    Смелый отряд исчез в кустах, оставив рыдающего Санька подле забора.

    Выждали 5 минут. Никто не идёт. Вернулись.

    На боевом совете решили: "Санька; не берём, пусть идёт назад в расположение."

    "Надо его назад перебросить!" - жарким шёпотом предложил Ванёк.

    Начали Санька; поднимать над забором. Он, постанывая и поскуливая, сумел закрепиться одной рукой на верху забора. Залез и сидит.

    - Прыгай...

    - Да как?!

    - Прыгай!!!

    - Не могу я!

    Патовая ситуация. Что ж он, как пугало до утра сидеть тут будет?!

    Тут подлетает Ванёк с огромным суком и пихает им Санька; в спину. Санёк мгновенно исчезает и шлёёёп... Глухо так, как мешок с картошкой. Секунда и "Ааа, суки! Падлы вы, пацаны, я вторую руку сломал!" Но судя по удоляющему голосу, Санёк побрёл в барак.

    Отряд не заметил потери бойца и "Яблочко" - песню, допел до конца.

    Идём через лес.

    Вы ж понимаете, да? Нет ни мало-мальского фонарика, каковых сейчас полным-полно и в телефонах, и в зажигалках, и бог знает где ещё.

    Как говорится - идём по приборам.

    Не хватало ещё глаза выколоть, как в том анекдоте про трех слепых и одного одноглазого. Знаете наверное?

    Ну если знаете не читайте

    Договорились трое слепых в гости к девочкам прийти, а дорога через лес. Решили в проводники взять одноглазого.

    Идут они, одноглазый впереди, остальные руку на плечо впереди идущего, за одноглазым. Тут оп сук одноглазому в целый глаз!

    Тот останавливается и говорит: Вот и пришли!

    Трое слепых хором - Здравствуйте, девочки!

    Развилка.

    Мнения разошлись. Я говорю влево, остальные - вправо.

    - Ну почему вправо? - спрашиваю я

    - Да меня в прошлом году предки в "Орлёнок" сдали. Я знаю дорогу, зуб даю - говорит Андрюха

    - Ну, и как ты думаешь, если из "Орлёнка" в "Республику" вправо, то из "Республики" в "Орленок" куда надо поворачивать?!

    - Аааа, точно, блин - виновато отвечает Андрюха и получает смачные тюли в лоб ото всех по очереди.

    Берём влево, идём дальше. По пути вооружаемся палками.

    Забор "Орлёнка".

    "Кто с забора намахнётся, тот тифа-тифозная" - говорит скороговоркой Ванёк и первым взлетает на забор. Секунда и мягкий звук приземлившихся кед воодушевляет остальных.

    Стать тифой-тифозной было зашкварно и по этому забор "Орлёнка" штурмовали хоть и быстро, но аккуратно.

    Прижались к забору. Куда ж теперь?

    - Андрюха, чё застыл как стату;я?! Веди!

    Андрюха, понимая, что есть верный шанс реабилитироваться, полусогнувшись, легко скользит по вражеской территории.

    - Вот их пионерская! - говорит он возбужденно и получает дружеские хлопки по плечу ото всех по очереди.

    - На штурм идут Ванёк и Олежик - командую я -

    Андрюха, ты на угол, Колян, ты у того щита. Петюня, Коля Второй, вы у питьевого фонтанчика, Чёпа и Король, вы в эти кусты. Сигнал тревоги - "Шухер!", при сигнале "Шухер", каждый сам за себя. Если разделимся - встреча на поляне. Всё, пошли.

    Идём втроём к Пионерской. Вот уже у окна. Темно в внутри. Старший пионерский вожатый лагеря живёт в этом же здании. У него и вход, и окно с другой стороны.

    Как-то я видел как отец вытаскивал стекло из рамы на даче, когда были забыты ключи. Он ножиком поддел деревянные штапики с маленькими гвоздиками и вытащил стекло.

    Вот он мой, бессменный спутник детства, перочинный ножичек. Сделан он на заводе "Металлист" в Харькове. Подарил мне его отец на 12 лет. Без него никуда. Во-первых он для игр нужен. Для игры в "Землю" прежде всего. Также для игр: "В за;мки" , "А;томка" и "Наби;вка".

    Во-вторых я рос рядом с "Атаманским лесом" - вы;резать новое ореховое удилище, или красиво срезав кору, разукрасить деревянное копьё. Да мало ли где он мог пригодится. Плавили свинец на грузила, целлофановые медальоны в ложках, вырезали из толстой коры лодочки. Или палку для "чижа" выстрогать или самого "чижа" (упрощённый аналог "Лапты"). Срезать бельевую верёвку, по тихому, чтобы кнут сплести. Ну или вырезать имя "Лена" на деревянном столе во дворе. Хотя "Лену" лучше выжечь увеличительным стеклом.

    Я у окна. Ванёк и Олежик по обе стороны прижались к стене.

    Левый штапик, правый. Верхний.

    Стекло падало из рамы как в кино. Медленно и плавно. Грохот и звон был как при взрыве в Хиросиме!

    Метнулись под скамейку на чугунных опорах. Залегли. Минута, вторая, пятая. Небо начало предательски светлеть на Востоке.

    "Вперёд!" - выдохнул я

    Ванёк с Олежиком плавно скользнули из под скамьи и неслышно нырнули в темный проём окна. Они занимались спортивной гимнастикой в одной школе и были невероятно спортивными. "Силовой" на обе руки - тьфу, на раз-два!

    Ещё минута и они снаружи.

    Легкий хруст стекла под кедами и они уже рядом со мной. Олежик держит в руках древко со Знаменем забранное чехлом.

    "Рвём!" -  выдохнул я, едва успевая закрыть рот, чтобы не выскочило гулкое, пламенное сердце. Судорожно глотаю, запихивая сердце назад, под рёбра.

    И мы перебежками начали двигаться к забору. Остальные снимались с мест и уходили за нами.

    Через светлеющей лес неслись как стадо лосей за солью.

    Вот родной забор.  За ним уже наш лагерь.

    - Надо было горн взять - запоздало сокрушается Ванек

    - Горн - это кража. - здраво рассуждает Олежик

    - А знамя, не кража? - с полуоборота загорается Ванёк

    - Знамя - дело благородное. К тому же его вернут опозореным орлятам. - снова спокойно отвечает Олежик.

    Про разбитое стекло мы почему-то даже не подумали. Словосочетание "проникновение со взломом" даже и не пришло в наши головы.

    Уже посветлу мы аккуратно положили добытое Знамя не гласного "врага" возле нашего, лагерного флагштока и побежали в барак.

    Утро.

    Лагерный горнист сыграл побудку в микрофон установленный в нашей пионерской. С десяток радиоколоколов разнесли этот сигнал по лагерю.

    В районе стройной линии умывальников с холодной водой, под открытым небом и уличных туалетов, как обычно образовалась суета, толкотня и весёлый гомон. Взвизгивали девчонки плеская на личики ледяную воду. Весело отфыркивались ребята, умываясь по пояс. Повязывались красные, пионерские галстуки. Строились отряды и с речевкой шагали на "подъем флага".

    Лагерь (имеется в виду - люди) стоял стройным и правильным карэ. Что-что, а шагать и строиться в Советском Союзе дети умели.

    Мы, совершившие ночной подвиг, еле сдерживали себя, придавая лицам индифферентное выражение.

    Церемония Поднятия флага не начиналась. Весь лагерь гадал, что тут случилось, не поворачивая голов в строю и полушёпотом.

    Тут, дежурные на воротах, заступившие на дневную смену из числа пионеров, отворили их. И в ворота строем зашла делегация "Орлёнка" состоявшая из Директора, Старшего пионерского вожатого, физрука, орг-руководителя, Председателя Пионерской дружины и четырех её членов-пионеров.  Впереди всех шёл барабанщик.

    Под бой барабана, стройным, чётким шагом, они прошагали к нашему флагштоку.

    Раздалась команда: "Лаааааагерь смииииирноооо!  Пионерский салюююют отдааать!

    Раздался синхронный шелест белых рубах и блузок и лагерь замер как один человек. Барабан стих. Сопредельная сторона синхронно взметнула правые ладони на уровень лбов. Директора пожали руки друг-другу. И Знамя "Орленка" был торжественно передано нашим Старшим пионервожатым, посрамлённому пионервожатому орлят.

    Раздался бой барабана и "противник" покинул наш лагерь. Ворота захлопнулись и прозвучала команда: "Лааагееерь воооольноо". Сотни рук опали вниз. Прошло десять секунд

    И вновь прозвучала команда:

    "Лааагерь, под торжественный вынос и подъем Флага лагеря стоять смииииирноооо. Раааавнение на Флаг" Заиграли горны, забили барабаны. Растянутое, за четыре угла, алое полотнище появилось на плацу. Весь лагерь приветствовал его пионерским салютом, плавно поворачивая голову в след торжественному движению Флага.  Ловко привязав Флаг к кольцам троса на флагштоке дежурные флагоносцы замерли на секунду. Горны замолчали. Барабаны перестали отбивать марш и застрочили непрерывной дробью. Флаг торжественно поднимался в чистое, советское, мирное небо, достигнув самого верха флагштока он встрепенулся, торжественно приветствуя новый день.

    Далее начался разнос от директора, потом от Старшего вожатого. Поступок наш назвали низким и недопустимым. Нас заочно объявили анархистами, пообещали исключить из пионеров, когда найдут.

    За завтраком все девчонки лагеря пытливо разглядывали всех ребят, выискивая смелых и отчаянных героев. Пацаны других отрядов кусали губы и понимали что есть тут и посмелее парни. И все мечтали узнать, кто же спёр у орлят их знамя?!

    Санёк с опухшей рукой героически дотерпел до обеда и побрёл в медпункт. Там он сказал что упал играя в футбол. Через час за ним приехала скорая помощь и отвезла его в травмпункт города Губкин. У него оказался вывих плеча и больше в лагере он не появился.

    А через три недели закончилась смена и все разъехались по домам.

    Но перед этим был конечно же огроменный, метров восемь, пионерский костёр, а после "цыганская ночь" в которую все измазали зубной пастой, всех; и на следующий день торжественный Вынос пионерского Знамени.







    Взгляд из глубины



    Не было больше ни дна с его обитателями, ни хрустальной поверхности моря, ни лазуревого неба над этим тонким хрусталём. Ничего больше не было.

    Всё это пропало. Исчезло.

    Куда бы я не пытался посмотреть, судорожно удерживая остатки воздуха в легких, я видел только их. Два изумрудно-миндаливидных глаза. Это были глаза неземного происхождения. Это были глаза женского типа. Они смотрели мне в душу внимательно, изучающе, гипнотически. Они влекли меня к себе. Сопротивляться их магнетизму не было сил. И я перестал им сопротивляться. Взгляд из глубины позвал меня в пучину на верную погибель.

    ***

    Тяга к путешествиям поглотила меня с раннего детства. Я любил дорогу, поезда;, самолёты. Новые пейзажи за окном по;езда, блестящие, ледяные облака из иллюминатора лайнера.

    Мерное покачивание вагона и ритмичный перестук его колёс успокаивали меня, погружая в мои, детские мечты, а виды ночных городов, залитых огнями неона, похожих на жёлтые, колеблющие моря;, с высоты 5-8 тысяч метров - восхищали.

    Эти эмоции я испытываю и теперь, спустя многие десятилетия.

    Ах дорога, дорога! Как же удивительно устроена ты! Какая бы ты ни была: широкая, асфальтированная, стремительная и агрессивная; грунтовая, пыльная и архаичная; железнодорожное полотно; воздушная магистраль; убегающая в горы, пешеходная тропинка - любая ты мне дорога;.

    Дорога; доро;га - о как.

    ***

    Чёрный свет пролил на Землю

    Эхо давнего, былого

    Из окна в ночи белеет

    Грязь - дорога от порога…

    Грязь – дорога нервом голым

    Сквозь пустырь, до горизонта

    Курс держа по звёздам строго

    Вьётся лентой пыльной, тонко

    Чтоб там ни было не стоит

    Просто так смотреть в былое

    Менестрелей вечно манит

    Вектор лунный за собою

    Проецируя на Землю

    Тонкий нерв дороги пыльной

    Не взирая на погрешность

    Он ведёт их! Он – всесильный!

    04.03.06г

    ***

    Советский Союз - огромное пространство с миллионом дорог. Выбирай любую! Но мы всегда привязаны к какому-то одному географическому региону.

    И тогда и сейчас.

    Обычно это или ближайшее к нам море, или то место где живут наши родственники, или те санатории куда наши соцотделы выделяют нам путёвки.

    Иногда мы бунтуем против такого порядка вещей, покупаем тур туда, где нет ни родственников, ни санаториев и море там не наше.

    Это сейчас, но не тогда.

    В СССР человек довольствовался именно первой схемой. А ближайшее море к нам - Чёрное, а родственники были в Лиепае, на Рижском Взморье.

    Именно по этому все мои поездки связаны с этими двумя морями.

    Черное море я объездил от Алушты и до Батуми. Мы никогда не ездили в одно место более одного раза.

    Жизнь коротка, а увидеть нужно как можно больше.

    Эту аксиому я усвоил с раннего детства.

    И теперь я стараюсь следовать ей.

    В 1980 году мы засобирались в Ялту.

    У любой семьи, путешевсвующей регулярно, рано или чуть позже появляются традиции.

    Мы не были исключением и традиции соблюдались беспрекословно и свято.

    Поиск места нашего путешествия начинался в первый день маминого отпуска, то есть ровно за месяц до поездки. К тому времени я уже успевал отбыть обязательную смену в лагере, а до очередного  дома отдыха оставалась неделя. В эту неделю всегда всё и решалось.

    С книжной полки с различными энциклопедиями и словарями доставался "Малый атлас СССР", открывалась страница черноморского побережья Крыма, затем черноморского побережья Кавказа и выискивался курорт. Затем, в пару к "Малому Атласу", прибавлялся огромный "Советский  Энциклопедический Словарь", в нём находился предполагаемый город-курорт и в слух зачитывались основные сведения, указанные составителями словаря.

    - Таааак, ага, угу. Ту-ап-се. Туапсе, Туапсе. Ага. Вот. Колличество жителей... Жд вокзал, хорошо. Крупный торговый порт. Нет-нет! Море грязное будет.

    - Зато там кораблики всякие, поехали Мам!

    - Нет, нет. Вот смотри, Ялта! Ялта это классно! Поедем в Ялту. Решено!

    За неделю начинался ажиотаж с багажом. Все вещи тщательно подготавливались, аккуратно укладывались в стопочки. В течении недели стопочки росли и за день до отьезда перемещались в чемодан.

    Чемодан тоже традиция. Чемодан был у нас крутой. Черная, бугристая кожа, надежные, стальные замки. Закругленные. Помещался везде. Был надёжен. Служил верой и правдой 15 лет. Куплен был ещё в Казахстане, в Алма-Ате.

    Первоклассная вещь!

    Далее - еда в дорогу. Еда и дорога вещи взаимосвязанные и дополняющие друг-друга, как баня и дубовый веник.

    В каждое путешевствие папа жарил нам, в духовке, курицу с яблоками, бережно её упаковывал и она вместе с вареными, в крутую, яйцами, бутербродами с сырокопчёной колбасой, доставаемой по блату, помидорами, огурцами и хлебом, совершала часть путешествия с нами. Её же первую и съедали.

    И я каждый раз мечтал, чтобы вместо курицы с нами поехал сам папа.

    Это самая моя, большая, детская трагедия. За всю свою жизнь, я только один раз ездил с отцом в Цхалтубо, в Грузию. А мечтал каждый раз.

    Но увы. Дача, что б её! Поливать-ухаживать надо.

    Ну вот, чемодан упакован, дорожная снедь, тоже.

    На вокзал.

    Купе.

    Путешевствие началось.

    Ялта хороша! Ялта Вам не Судак. Всё хорошо в Ялте периода СССР. Все это знали и все ехали в Ялту. Поэтому на галечных пляжах Ялты, яблоку не было места упасть.

    Ехали мы дикарями. То есть в никуда. Первым делом, выйдя из автобуса Симферополь-Ялта, мы пошли, как обычно, в Курортное бюро. Жильё мама у "левых" не снимала никогда, Выбрав адрес предполагаемого проживания исходя из цен, а не удобства и получив бумагу, подтверждающую право на заселение, двинулись в сберкассу. В сберкассе оформили сберкнижку и положили на нё все деньги, оставив на прожиточный минимум. Обратные билеты были уже куплены в Симферополе. Эти три пункта: обратные билеты, курортное бюро и сберкасса выполнялись всегда и неукоснительно в первую очередь.

    Далее на адрес.

    Дом мне понравился с первого взгляда. Во-первых он был двухэтажным и красивым.  Из архитектурных изысков он имел эркер терассу и мансардную крышу. Тут у нас в Осколе ничего подобного не строили в то далекое время.

    Во-вторых он буквально утопал в зелени. Обширный двор был увит виноградом со смешным названием "Дамские пальчики" и давал густую тень , представляя собою живой полог. Розы благоухали чаем и розовым маслом. Хмель вился по забору от соседей. Виноградные улитки облюбовали каменное основание лицевой ограды. Сама кованная ограда была выполнена искустно. Такие же кованные ворота и калитка красиво вписывались в этот ансамбль.

    Правда илюзии мои рухнули скоро.

    Жить нам предстояло в сарае с десятью койками. Набор жильцов состоял из пяти матерей и пяти их детей.

    А в доме на первом этаже жили хозяева с тёщей и двумя детьми 7-ми и 10-ти лет. В мансарде жила армянская семья с двумя детьми, свекровью и персональным автомобилем ВАЗ 2101 цвета "Коррида". Конечно же модное авто проживало в хозяйском гараже.

    Хозяин был жадный и нетерпимый. Как удивительно в нём уживалась потребность в жильцах и ненависть к ним.

    Взаимная ненависть была также у хозяина и к тёще. Хозяйка была абсолютно безразлична к жильцам. А тёща хозяина мстила ему оригинальным способом. Жильцам под страхом Семи божьих кар, смертной казни и вечного проклятия, категорически запрещалось касаться всего, что растет на этом участке. Поэтому когда хозяин исчезал утром из поместья, тёща его, брала стремяночку нарезала сочные мощные кисти винограда и несла их нам - детям. Кушайте голубки;, но не говорите ему, аспиду! И мы кушали. Как-то я спросил её, нет ли чего почитать? Она завела меня в дом и сказала: "Выбирай, золотце."

    Я выбрал книжку "Летящие сказки" и не пожалел.

    До моря было полчаса пешком по живописной улице.

    Пляж был что влево, что вправо каменистым, узким разделенный гребе;нкой пирсов и волнорезов. На пляже было много местных ребят. Они красиво ныряли с пирса, шикарно плавали, удили маленькую рыбку "собачку", покуривали и гоняли на великах. Меня к ним тянуло как магнитом. Но в общество, чужаков они не принимали. Вскоре мама купила мне ласты, маску и трубку. В моем детстве это приравнивалось к айфону.

    И я открыл для себя подводный мир.

    Ничто не могло выманить меня из воды. Я изучал колонии черноморских мидий, облепивших пирс, раков-отшельников, мелких рыбок и даже увидел морского конька, что привело меня в дичайший восторг.

    Вечером мы играли в "дурака"

    Пили дружно чай.

    Однажды армянин из мансарды уехал утром на своей машине. Вернулся он с живым бараном, овощами и лепёшками с диковинным названием - лаваш.

    Вечером, на улице был накрыт стол на всех. Шашлык был прекрасен. Поводом был день рождения младшего сына. Взрослые пили вино, мы ситро. Засиделись до двух ночи.

    Мама сдружилась с армянкой и мы начали ездить с ними в очень интересные места. Поляна сказок, Никитский ботанический сад, Севастополь. Они оставляли младшего сына со свекровью, ему только вчера 2 года стукнуло, и мы втроем, я, их старший сын и мама моя, весело ехали пассажирами второго ряда, армяне родители соответственно спереди, они слушали как мы веселимся и улыбались. Армяне были очень классные. С тех пор я много раз встречал хороших армян.

    Отдых проходил крайне удачно, до тех пор, пока детский бес, живший во мне, не сказал: "Хорошего понемножку!"

    Я заметил с первых дней, что местные пацаны любят исполнять опасный трюк.

    Через два пирса от обычного нашего места на пляже, швартовался не большой прогулочный теплоход . Он высаживал туристов ходивших на нём на морскую экскурсию, забирал новую партию, отваливал от пирса, уходил кормой в море, там разворачивался носом и на приличной скорости мчал в открытое море.

    И вот, кто-нибудь из местных и дерзких, выбирал нужный момент, нырял прямо к носу этого судна, забирался на две три ступени носовой лестницы трапа опущенной вниз с помощью друзей. Они его подкидывали вверх на метр до первой ступени далее дело техники. Трап этот использовался по видимому при высадке на необорудованный берег. Скорее всего он поднимался вверх и наращивался с помощью двух-трёх секций. Кораблик уходил в море на реверсе винта кормой и когда начинал забирать носом в открытое море, смельчак нырял в сторону берега и плыл назад, заслужив репутацию бесстрашного.

    В конце второй недели отдыха я деловито подошел к группе местных и небрежно сказал

    - Ну чё, подса;дите на трап?!

    - Чёёё? Тееебяя?

    - Меня.

    -Зассышь!

    - Не зассу.

    Далее, ехидно улыбаясь, мне дали краткую инструкцию предполагаемого подвига.

    Душа при этом у меня уходила в пятки, но отступать было поздно.

    Я "ушёл щучкой" с пирса вынырнул у носа судна, обнял за шеи двух ребят, вставил пятку в их перекрещенные ладони, они резко потянули руки вверх сами уходя в низ, а я напротив пошел вверх. Ладони мои обхватили нижнюю круглую поперечину, я собрал все свои силы подтянул ноги в коленях к животу, уперся ногами в корпус судна, перехватился на вторую поперечину, на третью, поместил ногу на первую поперечину и так согнувшись в три погибели замер.

    И тут берег стремительно начал удаляться.

    Когда смотришь с берега, кажется близко. А кода смотришь на берег, кажется далеко. Я видел как пацаны машут руками, мол, прыгай! Прыгай дурак! Но я не прыгнул. Теплоход тем временем полностью развернулся носом в море и дал полный ход.

    Набегающая вона вдавила меня в трап. Затем катер встал на глиссер и меня заливать стало только по колено. Хуже всего было то, что угол моего убежища был отрицательным. Держаться мне оставалось не более пяти минут. Прыгать было поздно, меня тут же размолотило бы корпусом и добило бы винтом. Я понял что погибаю. Глупо, бестолково, чудовищно.

    Во времена парусников и великих открытий, моряки на шхунах, бригантинах, галеонах  и всём остальном, что ходило по морям под парусами, естественную надобность и нужду справляли в гальюне. Как вы думаете, где был гальюн? Он был расположен ниже носа судна в виде треугольной сетки. Позже носы кораблей начали украшать деревянными куклами, и на головы им лилось не хило. Ну да встречная волна все смывала. А куклы эти назывались гальюнными.

    Вот такой, ошалевшей, гальюнной куклой я видимо представился встречному катеру. Он-то по рации и сообщил нашему капитану, мол, куда летишь? У тебя там какой-то придурок на трапе висит.

    Корабль врубил реверс.

    С носа полетели спасательные круги.

    Руки мои разжались и я плюхнулся в море. Дотянулся рукой до круга, ухватил его под локоть и меня потянули к борту, туда, где уже опустили лестницу, повесив её крюками за борт.

    Вытащили меня и повезли назад.

    Ну а там, как водится, кто читал предыдущие мои рассказы, знает уже - правильно. Кипишь.

    Народ бегает, орет

    - Мальчик уплыл мальчик уплыл!

    - На матрасе?

    - На корабле!

    - Так чё ж вы орёте?

    - Да он на трапе снизу ...

    - Оо так это его волной смыло..

    - Ааа Мальчик утонул, утонул волной смыло!

    Вывели меня за ухо с кораблика.

    - Где твоя мать, паразит? - спрашивает капитан стоя на пирсе

    - Тааама - отвечаю я показывая в противоположную сторону.

    - Веди его, Коля, к матери и расскажи всё. Пусть она с него  с три шкуры снимет. Ух не я твой отец!

    - Слава богу - думаю я - и послушно иду за, крепко держащим меня за локоть, Колей.

    Капитан посмотрел на нос своего корабля, выматерился залихватски и пошёл в рубку. А мы с Колей на берег.

    Дойдя до набережной, я вывернулся и рванул в другую сторону под хохот и свист весёлого Коли.

    А мама ничего не узнала.

    С местными я подружился и мне даже дали удочку "собачку" половить.

    А как же про глаза, спросите вы?

    Про глаза.

    Я до сих пор не могу объяснить что произошло?

    Отдых заканчивался. Мы были уже 18 дней в Ялте. Через два дня пора было уезжать. Август на исходе, школа ждёт.

    Я плавал с ластами и маской, нырял ко дну, подолгу был под водой, выныривал продувал трубку и снова нырял.

    Глубина была четыре метра. Доставать до дна было уже сложно, меня выталкивало на поверхность.

    Вот тут-то меня и накрыло.

    Я помню что всё исчезло и только два огромных миндалевидных зелёных глаза изучали меня.

    Очнулся я уже на берегу.

    Спас меня какой-то мужик, который плыл тоже с маской по поверхности моря.

    - Понимаете, я плыву к берегу - рассказывал он моей побледневшей маме - смотрю мальчика по дну в море тащит. Ну, думаю, утопленник!

    Нырнул! До дна не могу достать. Хотел уже кричать "на помощь", а его вдруг как на лифте вверх начинает поднимать. Прямо мне в руки! Понимаете?! Я его держу, а он глаза открывает и задышал. Аж мороз по коже! Понимаете?

    А Вы, уважаемый читатель, понимаете, что случилось?

    Я - нет.

    Один в поезде

    Лето 1984 года. Мне, буквально 3 месяца как исполнилось 13 лет. Начинались школьные каникулы и меня в очередной раз сдали в пионерский лагерь под городом Губкин.

    Отец был на работе, в запарке, а маме предложили "горящую" курсовку в город Сочи. Курсовка это как путевка, только жить приходилось не в санатории а на квартире у местного жителя, ну или в комнате частного дома.

    Приехал я в лагерь. Нормально. Привычно. Не в первой. А мама в это время оказалась в Сочи. Никто в нашей семье в Сочи раньше не был. Ну и конечно увидев насколько в Сочи круто, мама решила, что не справедливо мне в пыльном лагере строем ходить, когда она в лучшем курортном городе страны кайфует.

    Начала она забрасывать отца телеграммами: "Привези мне сына!" Привези и все тут.

    Отец маму любил и уважал. Понял, что ей там одной невыносимо наслаждаться отдыхом.

    Приехал он за мной в лагерь уже после отбоя.

    Ох какая безысходная печаль была во взгляде и в словах той девочки, ни имени ни лица которой я не помню.

    - Ты что, уезжаешь?

    - Ага. К маме в Сочи!

    - Ты же можешь отказаться и остаться со мной - она запнулась, густо покраснела - С нами...

    Интересное предложение, хм.

    Вот вам весы выбора на 13 лет -

    на одной чаше незнакомая девочка которая успела видимо воспылать некими чувствами, на другой мама, море, Сочи.

    Выбор очевиден. Для 13 лет абсолютно очевиден.

    Днём следующего дня отец привез меня на ЖД Вокзал, передал мне авоську с бутербродами и лимонадом, дал проводнице рубль, посадил меня в плацкартный вагон поезда Сосногорск - Адлер, строго настрого приказал: "С полки никуда, только в туалет и сразу же обратно!", поцеловал в лоб и исчез вместе с уходящем в обратную сторону, перроном.

    Проводница взяв рубль абсолютно забыла о моём существовании, а я оказался предоставлен самому себе на 28 часов в одном из самых неожиданных для меня, мест в Мире.

    Наказ отца я забыл где-то в Курской области и активно начал самостоятельную жизнь.

    Для начала я вышел на станции (не помню уже какой) и решил осмотреть поезд снаружи. Дойдя до локомотива и полюбовавшись на него, я решил посмотреть хвост состава. Добежав до хвоста, я увидел как проводница последнего вагона заходит в него держа жёлтый флажок обернутый вокруг черенка.

    Я как пуля рванул к ней, а поезд начал движение!

    - Тёёёётяяя - кричу я - пааадаааждитее!!!

    Она втащила меня в вагон и отругала.

    - Что ж теперь мама твоя думает? А?

    То что мама не в поезде я не сказал.

    Проводница последнего вагона показала как проходить из вагона в вагон и я открыл, неведомый до селе, мир межтамбуровых переходов, в которых видны бегущие рельсы и шпалы.

    Номер вагона и своего места я помнил прекрасно, как и лица соседей. Поэтому легко отыскал свою верхнюю полку.

    К обеду уже весь вагон знал, что еду я один, что ждет меня мама, что зовут меня Костя и ещё много чего. Я слонялся по плацкартным отсеками. Меня активно подкармливали. Со мной все о чем-то говорили. Слава Богу что не ехал в поезде Чикатило какой-нибудь!

    В конце концов я завел знакомство с тремя девицами, которые ехали по курсовкам в Сочи и адрес проживания у них был - улица Островского, дом 24, такой же как и у мамы моей.

    Я всем им пообещал своё покровительство, сказал, что нас встретят и им не нужно беспокоится. Одним словом - повезло вам девушки. В ответ мне погадали на картах и говорили как со взрослым.

    До позднего вечера трое парней лет 25-30 учили меня играть в "Козла". Потом я полезна свою полку спать.

    На следующий день я продолжил выходить на всех без исключения, станциях и нарочно дожидался когда поезд тронется, чтобы по взрослому зайти в вагон на ходу.

    Так мы добрались до станции Горячий ключ. Как выяснилось стоянка там аж 5 часов! Да-да. Мы пропускали все поезда в сторону Туапсе. Такое тупое было расписание.

    Жара стояла около 30-ти градусов по Цельсию. Все дико страдали.

    Я вышел из вагона, начал ходить по перрону, встретил местного пацана. Он бегал с огромным подносом, на котором лежал жареный в луке белый амур и орал: "Беламур! Беламур!" В конце-концов кто-то из пассажиров сунул ему два рубля и забрал "беламура". Оставшись без товара, пацан заскучал. Понаблюдав за мной он спросил

    - Море едешь?

    - Ага - ответил я.

    - А у нас рэчка холодный.

    - Где? - оживился я

    - Туда ходи - показал мне рукой бывший хозяин жареного "беламура" - Полчаса туда ходи, там рэчка.

    И я пошёл туда!

    Накупавшись вволю в ледяной горной реке, я побежал назад в одних мокрых трусах. Прибежав на станцию я рассказал всем в вагоне про реку. Собрал человек 15 и повел их на пляж. Вернулись мы за 10 минут до отправления.

    Есть хотелось чрезвычайно, я полез в авоську и с омерзением выкинул тухлые бутерброды и лимонад выпавший на дно белыми хлопьями.

    Девицы мои не дремали и накормили меня печеньем с чаем.

    В 22 вечера поезд пришёл на станцию "Сочи". На перроне меня встречала мама, молодая, модная, стремительная, в очень крутом спортивном костюме с широкими лампасами, а у вокзала нас ждало такси.

    Я сошёл на перон гордый независимый и взрослый, вокруг меня крутились молодые, сексуальные, ногастые девицы выше меня на две головы.

    Мама опешила, потом задумалась. Отдала таксисту рубль и отпустила. Тут же поймала микроавтобус РАФ и мы все вместе поехали в гористую часть Сочи.

    Дом там был как в фильме "Будьте моим мужем" - куча комнаток, комнатушек, флигелёчков и сарайчиков.

    Вечерами мы толпой играли в дурака и лото. Девицы шутливо спорили, кто под руку пойдет со мной на пляж, секретничали со мной, подкармливали конфетами и обещали дождаться моего совершеннолетия.

    Так я впервые в жизни самостоятельно доехал в поезде из Оскола в Сочи и остался жив.

    Джинсы

    Те;мень не была те;менью. Она была плавным, фосфорицирующем морем. Точнее она была насыщена огоньками желтовато-зеленоватого цвета, плавно скользящими в тёплом, ласковом, ночном сочинском воздухе. И это было волшебно!. Необычно и волшебно!

    Мы, я и мама, возвращались после оперетты "Цыганский барон" из Сочинского Зимнего театра на улицу Островского, к месту нашего проживания. Постепенно ночной неон ветрин, жёлтый электрический свет низких, по колено, фонариков под пальмами, огни автомобильных фар, таяли, исчезали, растворялись и наконец электрическая цивилизация морского, курортного города исчезла вовсе. Мы были в предгорной окраине, освещаемой лишь природными, ночными светилами - звёздами да луной. И вот тут-то я заметил этот невероятный танец ночных мерцающих огоньков.

    Поражённый этим зрелищем, я резко остановился и протянул ладонь к первому ближайшему огоньку. Он мягко коснулся моей ладони, и превратился в маленького жучка, ползущего по моей руке. Туловище насекомого было наполнено капсулой мерцающего света.

    - Кто это, мама? - Изумлённо произнёс я

    - Это светлячок -  улыбнувшись, ответила мама.

    Сочи 80-х годов, прошлого века был сундуком, полным сокровищ, для мальчика из Центрального Черноземья.

    Широколистные магнолии цветущие огромными, белыми цветами; пальмы подсвеченные ночью аккуратными фонарями; огромные, белые, круизные, морские лайнеры с зажигательной музыкой внутри их богатых палуб; люди, счастливые и улыбающиеся, шоколадно загорелые, пахнущие солнцем и морем; и, собственно, само море!  В глубине этого сундука таились бесконечные россыпи иных, не видимых при беглом осмотре., сокровищ.

    И я открывал каждый день этот сундук и всё находил и находил что-то новое, необычное, прекрасное и интересное.

    Летний Сочи это театрально-концертная Мекка. Сюда стремились актеры. певцы, рок-музыканы, исполнители народных песен, и барды,  поп дивы и "юмористы", артисты оригинального жанра, балетные, цирковые - всех проб и мастей. На них шли отдыхающие со всего СССР, аплодировали, закидывали цветами и платили им деньги.

    Мама, человек всегда современный, водила меня всюду, куда могла достать билеты. Ей и самой было интересно. Мы ходили на разные спектакли, балеты, оперы и оперетты. Побывали на сольниках Машины Времени, Пикника, Круиза и Автографа. Каждый вечер из двадцати пяти, выпавших мне прожить в этом городе, я постоянно где-то был.

    Цирк, Ривьера, Концертный зал Фестивальный, Летняя эстрада, Зимняя Эстрада, Драм театр.

    Сочи 80-х это прогулки. Гулять по Сочи было истинным наслаждением.

    Мы выбирали новые маршруты и направления. В Морской порт, в Дендрарий, по паркам и набережной.

    Часто мы проходили мимо ведомственных санаториев, в которых поправляли здоровье представители известных советских брендов. Санатории "Актер", "Правда", "Мин обороны", "Мин тяжёлой промышленности', "Мин просвещения" т тд и тп. Министры и служащие кабинетов их министерств тоже хотели отдыхать в Сочи.

    Самым одиозным местом Сочинского туристического, богемного Олимпа была гостинница "Жемчужина". Припаркованные иномарки; инострацы; охраняемый пляж; скрытый от посторонних глаз; ресторан "Пекин"; валютные бары и вечный запах настоящего кофе.

    Мы хотели попасть на пляж этой гостинницы. Вход на него был через турникет, охраняемый милицией. Турникет был под Сочинской набережной. Нас завернули, естественно, вежливо, но настойчиво.

    Граждане первого, в истории Мира, социалистического государства были равны, но не везде.

    Мы поднялись на набережную и увидели толчею у угла гостиницы на парковке. Представить милиции показательно смотрел в другую сторону. Куда смотрели ребята из КГБ я не знал, но думаю в ту же сторону что и милиционеры.

    "Что-то дают!" - мгновенно сориентировалась мама.

    Опыт! Чутьё!

    На парковке, из багажника машины, фарцевали джинсами марки Milton’s!

    Индийские джинсы - вот они! Руку протяни и дотронешься. Не Америка, да и пофиг! У нас в семье никаких не было. Они были прекрасны! Любые джинсы в 1980-х на территории СССР были прекрасны. Советские граждане прямо-таки вожделели синии штаны. Они лишали их сна и аппетита. Ими бредили и за ними охотились.

    - Почём?

    - 120

    - Когда ещё будут?

    - Послезавтра.

    Мама рванула на почту и в Оскол полетела телеграмма с текстом:

    "срочно 240 мне до востребования джинсы."

    Вечером следующего дня зайдя на ту же почту и подав паспорт, мама получила деньги.

    На следующий день мы сидели в засаде напротив парковки "Жемчужины".

    Примерно через два часа, вышагивающий, словно журавль по болоту, советский и не подкупный мент, как по команде уставился взглядом в точку на горизонте моря. На парковку въехал жигуль. И со скамеек к его багажнику мелкими перебежками устремились колхозники, рабочие, работники общепита, народные судьи и прочие адепты великой страны Советов.

    Я сидел на скамье и мечтал, поглядывая на фарцующий, джинсовый муравейник.

    Грезилось мне, как сегодняшним вечером выйду я в сочинский парк в джинсах Milton’s, как люди будут пускать синие слюни глядя мне во след. Как приеду я домой. Выйду во двор ...

    - Пошли! - Мама сияла счастьем. То что счастье стоило отцовской месячной зарплаты видимо её волновало, но не очень.

    - Покажи- прохрипел я перейдя на тембр революционера царской России желающего увидеть свежий тираж газеты "Искра", доставленный тайно из Италии и перевязанный бичевой самим Максимом Горьким.

    Гром прогремел вечером на улице Островского. Джинсы мне не купили. И не собирались. Джинсы мама купила себе и отцу.

    Прощай мечта!

    В моей голове в правом ухе пропищал голос: "А мне?"

    И в левом кто-то ответил: "Рука в г... е. Иди в жопу, мальчик!"

    Год спустя.

    Через год я убедился что отцовские джинсы почти на меня. Ну великоваты чуть на пару размеров и снизу подвернуть нужно. Но в целом нормально.

    Целый год я их доставал постоянно из шифоньера и менил, пока родители были на работе.

    Джинсы были не тронутые. Девственные. Не ведавшие Оскольской пыли.

    Я уже где-то писал, что отец берёг вещи очень оригинально. Он попросту не носил их. Всё ждал какого-то  особого случая. Это - великое заблуждение! Носить надо, раз есть. Но то что он их не носил, морально укрепляло меня в мысли - "мама джинсы не даёт, Костя джинсы сам возьмёт"

    Родители умотали на дачу в конце мая, на три дня. Я остался дома завершать учебный год.

    После школы я достал Milton’s из шифоньера и аккуратно освободил их от всех прекрасных лейблов вставленных специальным образом в задний и боковой карманы. Отклеил липкую ленту с товарным знаком с задницы и брючины. Разложил их на диване и залюбовался.

    "Текс, текс. А к ним мы наденем прекрасную белую футболку чистого хлопка привезенную из Прибалтики. Ноги правда будут в жалкой отечественной пародии на адидасы ну да бог с ними."

    Футболка была после стирки и выглядела как у негра из задницы.

    Я включил утюг и приготовился гладить.

    Отвлекшись на телек, я потянулся за огнедышущим монстром, способным плавить олово и впечатался в раскалённую подошву четырьмя фалангами пальцев.

    Мгновенная боль и жуткое жжение заставили меня громко крикнуть литернотурно-допустимым словом, характеризующим низкосоциальную женщину с беспорядочными половыми связями, и несущим ярко-выраженную эмоциональную окраску!

    Не знаю почему, но все ожоги в нашем доме лечили мазью Вишневского.

    Мазь Вишневского это супер жирная, коричневая субстанция, неимоверно воняющая мертвым тюленем, съевшим перед смертью 10 кг ставриды. Я повернулся к верхней антресоли выхватил банку с этой гадостью. Открутил крышку и налил на ожог. Мазь поползла с руки и готова была обрушится на палас. (Палас доставали по великому блату). Это было бы приговором для меня. Я метнулся за газетой лежавшей на спинке дивана и огромная, жирная, воняющая блямба обрушилась на джинсы.

    МАМА!

    Ужас нахлынул на меня.

    Я схватил штаны и рванул в ванную. Налил в таз горячей воды, насыпал порошок "Кристал", и кинул штанину в этот раствор. Превозмогая жалющую боль от ожога, многократно усилившуюся от горячей "кристальной" пены, я начал тереть огромное, бурое, воняющее рыбой пятно щеткой с жёсткой щетиной. Вода в тазу стала синей. Я посмотрел на место падения мази Вишневского и увидел что джинсы в этом месте стали белыми. Нет они конечно были там синими, но светлее на три тона.

    В ужасе я завыл. И тут же схватил в руки бутылку с синькой и полил ею выеденное пятно, бурое по краям.

    После осмотра штанины я смог произнести только одно слово. И оно не литературное, но совершенно точно означающее - конец всему. Точнее, полный конец всему.

    Борьба за спасение штанов изуродовала их окончательно.

    Штаны висели на стуле. Я сидел напротив. Пятно стало трехцветным - ярко синим в центре, светло голубым по диаметру и буро-жёлто-грязным по контуру.

    Утром перед школой я подошёл к изнасилованным химией и фармацевтикой, штанам. Ничего не изменилось. Не прилетела добрая фея, не махнула волшебной палочкой, не реанимировала штаны.

    Я наклеил ленты, вставил лейблы, упаковал горемычные джинсы в фирменный пакет и сунул на место.

    "Интересно, меня удушат или утопят?"- думал я шагая в школу.

    В воскресение, утром приехали родители с дачи и начали собираться на день рождение к знакомым. Отец достал свой шоколадный, чехословацкий костюм и начал его утюжить через марлю. Мама сказав, что видеть уже не может этот костюм, достала две упаковки джинс.

    Не! Ну нет! Ну как так-то?! Не может же быть, что бы так скоро всё выяснится!

    Отец достал джинсы развернул их и оторопел.

    Я признался. Рассказал как всё было.

    Родители ползали от смеха по полу. Этого я не ожидал.

    Отсмеявшись, мама вытащила свои джинсы из упаковки и сказала: "Примерь!"

    Я недоверчиво взял её джинсы и натянул на себя. Они сидели как влитые.

    - Ну как?

    - Ну вроде по размеру.

    - Носи - сказала мне мама - Женя, гладь костюм, я платье надену.

    Через год в Осколе начали появляться люди в шортах. Мода на них входила всё увереннее и увереннее.

    Я достал испорченные джинсы обрезал их выше пятна, иглой выскоблил бахрому по линии отреза, надел и вышел во двор.







    Васильевский Мох



    Когда-то торф являлся стратегическим сырьем царской России, а позднее и молодой Советской Республики.

    Торф, как мы знаем из учебников географии - это самое молодое полезное ископаемое, которое образовалось 10 000 -12 000 лет назад. Процесс его накопления продолжается до сих пор. Торф представляет собой остатки растений, которые разлагаются в среде с ограниченным доступом кислорода. В нем содержится более 50% органических веществ и до 85-95% влаги.

    Когда В. И. Ленин утвердил план Электрификации страны, торф стал основным топливом для множества тепловых электростанций в РСФСР. Уголь добывать было гораздо сложнее, а торф - вот он, на поверхности. Затем разработали Донецкий угольный бассейн, построили шахты и постепенно заменили антрацитом, торф на электростанциях. Но торф продолжали добывать вплоть до 90-х годов прошлого века.

    В Калининской области есть такой посёлок Васильевский Мох. В 20-80х годах XX века он процветал. Всё взрослое население посёлка работало на торфяных разработках. Торф, как известно, залегает там, где болота, реки, озера. Этого всего в Калининской области было много. Волга рядом. Пойма. Отсюда и болота. Болота осушались и на их месте разрабатывались торфяные карьеры.

    Старые карьеры, в которых торф выработан, затапливались снова и с годами, вокруг поселка образовалась целая сеть неглубоких карьеров с водой. Берега их поросли лесами, мох, обильно покрывающий почву дал благоприятные условия для грибницы и различных ягод и превратились окрестности поселка в живописнейшие места, богатые рыбой, ягодами, грибами, боровой дичью, местами стоянок перелетных стай диких гусей, вальдшнепов, лысух, чирков.

    К поселку примыкали хвойные и смешанные леса, полные дикого кабана, благородного оленя, лося. Водился там в достаточном количестве барсук, заяц, енотовидная собака, норка, белка, куница и прочий зверь. Буквально до 80-х годов, встречался в тех лесах и хозяин еловых чащ - медведь. Рыжая лисица с зазевавшимся петухом в хитрой зубастой пасти не раз была замечена у крайних дворов, упирающихся огородами в еловые опушки. Ночами по редколесью рыскал серый разбойник - волк и воя на полную луну, наводил глухую тоску на одиноких старух, потерявших своих мужей в последней, страшной войне с фашистом.  В  50-х, волчьи стаи сманили в лес всех дворовых кобелей. Есть такой бандитский приём у волков. Течкующая волчица приходит на край поселка и начинает издавать манящие звуки. Кобели чуют её и идут за ней, прямо в вольчью засаду. Остался тогда Васильевский Мох без кабельной ночной брехни.

    Что уж тут говорить! Пушным пернатым, рыбным, грибным и ягодным, был этот край когда-то!

    И вот среди этого всего природного богатства родилась моя мама.

    Всю свою могучую любовь к русскому лесу, к его дарам и благам впитала она здесь.

    Как бедны мы в Белгородской области лесами и реками! Мы - степной район. Пышные соцветия лечебных, степных трав - вот наше богатство.

    Но разве доступны нам топкие болота поросшие в изобилии клюквой? Разве можем мы часами бродить по мхам собирая вёдрами голубику, чернику, костянику и дикую малину? Разве можем запросто нарезать целый багажник отборных белых грибов, да не в перелесках, а в настоящих елово-лиственичных лесах, в которых от неопытности и заблудится можно?

    А рыбалка?! Боже ж ты мой, какая же там рыбалка! Стерлядь, жерех, белорыбица, стайная густера!

    Что и говорить, у каждого в избе ружьишко мается, в сараях сетёнка имеется.

    На зиму в погребах-ледниках, в бочках дубовых полно мочёной брусники, черничное и голубиное варенье десятками банок закрыто, клюквы в прок наморожено, метровые вяленые сазаны источают аппетитный рыбий дух, барсучье и медвежье топлёное сало от ревматизма ждёт своего часа.

    На краю поселка озеро. По берегам озера - бани.

    Ах да, речь то о далёких 80-х

    Сейчас бань нет. Но были.

    Давайте сразу договоримся: всё о чём я пишу здесь соотносится с теми реалиям, которые я застал. Так что делайте поправку в 40-30 лет.

    Бани большие, с бочками в коих на травах настаивается душистая остуда.

    Из парилки в бочку, друг любезный, каково, а? А можно и в озеро!

    Парились всегда по субботам.

    Причем собирались раздельно, бабы в одну баню, мужики в другую. Тут кумовья, там братья, здесь подруги задушевные, а подальше молодёжь, девчата, парни, тоже раздельно.

    Распаривали ли вас когда-нибудь до одури? Тащили-ли в предбанник охлонуть? Подавали-ли кружку настоенного на мяте, ядрёного кваса с устатку?

    Ах-ах-ах, благостно!

    И стол!

    Разварная картошечка; огурчики бочковые; груздочки солёные; судачок вяленый; котлеты, сочащие жир, из оленины; стерляжий студень;  рябчики запечнённые, самогон на хрене, ледяной, печаль оттягивающий и вливающий в утомлённый, па;ром организм, бодрость. И ложку мочёной брусники сразу же, а потом - куда рука потянется. А потянутся есть куда!

    Рабочий там народ. Честный. Наломается за неделю на торфяных заготовках до изнеможения, а баня их поднимает как божья купель.

    Мама должна была родиться в Москве. Моя бабушка по маме из Елецких помещиков Алтуховых.

    Пережив огненный шторм революции бабушка Маруся Алтухова осела в Москве среди многочисленных родственников. А вот когда началась война, Маруся с тремя детьми оказалась в числе беженцев. Добежать они успели до Твери (Калинин)

    Эшелон бросили, потому что немцы занимали город и пешком по шпалам пошли вперёд. Дошли до посёлка Васильевский Мох. Дальше хода нет. Рельсы там кончались тупиком. А на утро вошли в посёлок всё те же немцы. Заняла Маруся воронку, отрыв в ней ход глубже в землю. Потом накидала сверху веток и земли. Там с детьми малыми и жила несколько дней.

    В поселке немцы начали наводить свой порядок. Выгнали из ямы бабушку мою, приказали поселиться в сарае и встать на учёт.

    Немцы посёлок оккупировали три месяца. Потом их выбили с боями наши.

    Заняла бабушка с детьми своими пустую хату и

    отдала письмо армейскому почтальону для мужа своего с новым адресом.

    Через месяц дед мой Афанасий Ядыков  неожиданно нагрянул в Васькин (так они сами его называют) Мох на 10 суток отпуска. Починил крышу переложил печь, разобрал пустующий скотный двор на доску, брус и брёвна и постелил деревянный неструганный, некрашеный пол в хате, потому что пол был земляной.

    А через 10 суток  отбыл на Южный фронт в свою часть.

    Ну а через 9 месяцев в конце августа родилась моя мама.

    Через два года, дед Афанасий пришел в поселок второй раз, на сутки. Переночевал ночь, расцеловал уже четверых своих детей и жену, сел на коня и ускакал в Калинин к эшелону, который он оставил на эти сутки, так как знал, что сутки эти у него есть.

    И больше никто и никогда из семьи его не видел.

    Пришла только бумага "В боях за Вену пропал без вести"

    Так они и осели в Васькином Мхе - Маруся, бабушка моя, Шура - старшая сестра, Анатолий - второй в семье, Сергей - третий ребёнок и мама моя Валя, самая младшая.

    И вот что интересно, я знал свою маму всю жизнь как Алевтину. А в посёлке, когда мы туда приезжали, все звали её Валентина! А в документах о рождении именно - Алевтина.

    Маруся устроилась на торфяники и работала там каждый день с утра и до вечера. Шура взяла на себя всю домашнюю работу: готовку, стирку. Анатолий исполнял всю мужскую работу: дрова, ремонт, косьба, вспашка огорода, заботы о скотине и т.д.,  Сергей с 8 лет пошел с ружьем в лес с соседом и приносил добытых зайцев и птицу, ну а к 16 годам и лосятину и кобанятину и оленину. А в 17-ть ушёл в лес в январе на три дня, потом вернулся, молча запряг в сани кобылу, выданную ему председателем колхоза и уехал опять в лес. А через сутки вернулся привезя в санях огромную волчицу с белым пятном на боку. Это она всех кобелей сманила из посёлка. Я, в 80-х, на шкуре этой волчице любил лежать и смотреть телевизор в их доме.

    Ну и четвёртая в семье, мама моя - её задача была натирать кирпичом пол в хате и работать в огороде.

    Ну и школу конечно никто не отменял. Все они учились в разных классах в единственной на весь посёлок, школе.

    В 60-х дом перестроили из однокомнатной  хаты в просторный пятикомнатный, на два выхода.

    Позже Шура вышла замуж и навсегда уехала в Латвию, Анатолий женился и навсегда уехал в Хабаровск, мама моя уехала в Казахстан в город Рудный и там вышла замуж за папу. Остались в посёлке только бабушка и младший сын её Сергей с женой Клавой и дочерью Региной.

    Сергей никогда и нигде не работал. Всю жизнь он охотился и занимался рыбным промыслом. Освоил пошив шапок и продавал их в Калинине. Чтобы его не привлекли за тунеядство он постоянно учился в институте. Поэтому получил два диплома за шубы и шапки из норки. Потом устроился, "на бумаге", в охотоведческое хозяйство.

    У Сергея были собаки. Тувинская лайка-волкодав по кличке Кайот. Настоящий убийца. Легавая-курцхар по кличке Юган. И две русских борзых Найда и Звона.

    Имел он три ствола: двухстволку-вертикалку, нарезной карабин и одностволку. Было у него с десяток охотничьих ножей, огромные запасы пороха, дроби, кортечи, патронов, пыжей, капканов, силков, ловчих петель, сети им же сплетённые, бредни. Имел он также и технику. Начал с мотоцикла, потом был УАЗик, после Нива, и последним, американский джип.

    Первый раз я попал в посёлок в 6 лет. В первый же день я нашёл под крыльцом старую опасную бритву и распорол себе четыре пальца на левой руке.

    Собрались все братья и сестры, сидят за столом и тут дикий рёв с улицы. Все побежали, а я стою, окровавленную руку трясу. Кровища! Ужас.

    Когда рука зажила малость, я полез по шкафам, посмотреть, что там делается.

    Коробочка была привлекательна как капля ртути в спичечном коробке. Внутренний голос говорил мне: "Не бери, опасно!", но любопытство в конце концов взяло в верх. Я достал коробочку из картона и открыл. Там стройными рядами, словно солдатики, плотно и вертикально располагались какие-то блестящие, жёлтенькие штучки  с красной точечкой на попках. Я достал одну, покрутил, полюбовался и упрятав её назад, сунул коробочку в карман брюк.

    Продолжая исследование сокровищ шкафа, я нашёл ещё одну коробочку, гораздо больше первой и ещё более загадочную. На ней была нарисована цифра 12. Открыв её, я увидел стоящие вертикально, красные цилиндрики. С одной стороны целидриков были жёлтые шляпки с каёмочкой сверху, а с другой ничего. Я покрутил цилиндрик в руке. Потом достал маленькую коробочку и достал блестящую штучку, посмотрев на цилиндрик и штучку, я понял, что штучка должна вставлятсья в дырочку шляпки цилиндрика. Штучка слегка вошла в дырочку и дальше не пошла, но по всему было видно, что это её место.

    И тогда я пошёл в сарай за молотком.

    Охотники могут купить снаряжённый патрон, но зачастую покупают все нужные комплектующие отдельно и с помощью весов мерной ёмкости и специальной стубцины делают это сами.

    Не читаем если не интересны подробности

    ***

    Для снаряжения патронов используют специальный набор принадлежностей. В нем имеются все необходимые инструменты, а именно:

    Струбцина для завальцовки. Эта машинка загибает края у полностью собранного пластикового и бумажного патрона. Для дроби делают завальцовку с перекрытием картонных либо пластиковых кругляшек.

    Воронка и мерная емкость. С их помощью отмеряют и засыпают необходимое количество пороха в гильзу.

    Навойник с насадками. Предназначен для уплотнения пороха в гильзе, досыла прокладки и пыжа. Насадка поможет распрямить концы папковых гильз.

    Подставка и приспособление досылки для работы с капсюлей. Чтобы посадить капсюль в гнездо головки просто необходимо иметь прибор Сидоренко.

    Калибровочное кольцо. Им проверяют точность формы гильзы до и после зарядки.

    ***

    Одним словом я нашел капсули и корпуса патронов. Слава богу пороха я не нашёл.

    Капсуль внутри заряжен взрывной смесью и бить молотком по нему чревато.

    Заходит дядя Серёжа в кладовку, а племянничек молотком капсули в патроны загоняет.

    Выхватив от дядюшки волшебный мондюль и хлёсткий подзатыльник, я пошёл шляться во двор.

    Во дворе были вальеры для Кайота и Югана (Найда и Звона жили в доме на диване)

    Я решил что туда лезть не стоит и пошёл за сарай.

    За сараем я увидел какие-то клети в два яруса. Подойдя ближе я возрадовался. "Крооолики" - прошептал я.

    В одной клетке были крольчата, беленькие, миленькие, пушистики!

    Оглянувшись по сторонам, я повернул ромбовидную деревянную щеколду и открыл сетчатую дверцу.

    Два маленьких комочка сделали меня самым счастливым в мире, ребёнком.

    Посадив крольчат на землю, я побежал на огород. Выдернув морковку из грядки я понёсся назад. Кроликов не было.

    "Кролики, вы где?" спросил я у пустоты. Постояв с минуту, я зашвырнул морковку соседям через забор и на цыпочках покинул таинственное место, в котором бесследно исчезают кролики.

    После обеда я решил пойти в сарай.

    В сарае я нашёл, висящий на гвозде, железный предмет неизвестной конструкции.

    Покрутив предмет и так и этак я обнаружил, что эта штуковина имеет острые зубья и пружину. Я начал разжимать обе половинки капкана на куницу, а это именно капкан был, и разведя половинки до половины понял, что дальше не смогу. Тогда я бросил разжимать эту жутко опасную вещь и она вдруг подпрыгнув хищно и молниеносно щелкнула своими челюстями в сантиметре от моих кистей и пальцев. Я почувствовал, что пустил струйку в трусишки, самую малость, и рванул в дом менять подмоченную репутацию на сухую.

    Вечером я сидел на стуле и скучал, думая - куда ж подевались крольчата?

    За этими раздумьями меня застал дядя Серёжа.

    - Ну что, племяш, скучаешь?

    - Не-а - бодро ответил я

    - Спички охотничьи видел когда-нибудь?

    - Нееет - ответил я заинтересованно.

    - Смотри - ответил дядюшка и полез в верхнюю антресоль шкафа.

    Достав оттуда длинную и толстую коробку, он открыл её и достал спичку. Она была длинной и имела вид булавы. Словно деревянную палочку окунунули в сгущённое молоко, которое потом засохло. На самой верхушке была нанесена обычная сера ярко-красного цвета. Боковина коробки была покрыта широким слоем абразива, как у обыкновенных спичек, только шире.

    - Принеси-ка стакан с водой - скомандовал дядюшка.

    Я принес.

    - Смотри - он чиркнул диковинной спичкой, та дала яркий огонь и начала мощьно гореть. Подождав несколько секунд, дядя сунул спичку в стакан, она потухла, но продолжала шипеть под водой. Вытащив спичку назад, дядя поднял её к верху и она снова загорелась

    - Огооо!!!! - Восхитился я - как это?!

    - Химия - произнес дядя и добавил гордо - Дефицит!

    Затем он сунул коробку в антресоль, потрепал меня по голове и спросил - На охоту хочешь пойти?!

    - Да!

    - А на рыбалку?

    - Да!

    - Ну вот приезжайте в следующем году и пойдём.

    Ночью мне снился сон. Огромный красивый джин вырывается из коробки с дифицитными спичками и полыхает белым светом.

    Любой мальчишка делал джина.

    Целый спичечный коробок поджигался одной спичкой, ярко разгорался и быстро тух, давая сильный запах сгоревшей серы.

    Я знал, что мне теперь нужно.

    Я сделаю невероятно крутого джина. Да!

    В обед следующего дня дефицитная коробка незаметно перекочевала под крыльцо.

    Да уж. Джин был прекрасен. Он так полыхнул, что я зажмурился. Жар обдал моё лицо, озарив самую счастливую рожу в мире.

    В отличии от обычных спичек, из которых джин получался коротеньким по времени, из дефицитных спичек джин полыхал минуту! Минута счастья, как это много для советского мальчика.

    На допросе я молчал как партизан и отрицал все пункты обвинения.

    - Спички брал?

    - Нет.

    - К кроликам лазил?

    - Нет.

    - Капкан в сарае трогал?

    - Нет

    - Партизан, ёк-макарёк. - Задумался дядюшка, помолчал и продолжил

    - Блесну на щуку хочешь подарю?

    - Какую?

    - Вот эту - ответил дядя и достал из кармана коробочку.

    Блесна была великолепна!

    Она горела жёлто-белым огнём, на хвосте её за вертлюжок был закреплён кованый тройник, огромный с тремя острыми жалами, а к брюшку прицеплен второй, такой же острый и хищный.

    Я представил как приезжаю в Оскол и показываю эту блесну всем, всем, всем! И все, все, все умирают от зависти!

    - Хочешь?

    - Очень!

    - Правду скажешь?!

    - ...

    - Скажешь?

    - ...

    - Ну?

    - Скажу.

    - Спички брал?

    - Да.

    - К кроликам ходил?

    - Да.

    - Капкан трогал?

    - Да.

    - Эх - сокрушённо вздохнул дядя Серёжа - Ложись спать, завтра за ягодой пойдем. Подъем в 5 утра. И сунул мне блесну в руки.

    Я поддержал её минуту в руках и заплакал.







    Один у озера



    Прошло шесть лет после знакомства с Малой Родиной моей мамы, Калининской областью и посёлком Васильевский Мох.

    Мне стукнуло 12 лет.

    В конце мая я прилетел с мамой из Львова в Харьков бортом ТУ-154.

    В Оскол решили добираться автобусом. Дело в том, что когда мама купила мне путёвку в Детский подростковый санаторий Имени 50-летия Великого Октября, в город Трускавец, она решила что мы полетим во Львов из Харькова, а в Харьков полетим из Оскола.

    Помню как мы приехали в Старооскольский аэропорт, который в те годы вполне себе функционировал и пошли на посадку. Лететь нам предстояло на одиозном АН-2 прозваном в Союзе, "Кукурузником". Пассажирские лавки в нём располагались вдоль борта. Просто откидные две деревянные скамьи. Поймав все воздушные ямы от Оскола до Харькова, мы так набрались впечатлений, что хотели было уже менять билеты до Львова с авиа на жд. Но всё же решили лететь. Слава Богу ТУ-154 не подвел и полёт был отличным. Поэтому и обратно в Харьков мы полетели самолётом. А вот в Оскол - всё же автобусом. На Ан-2 лететь мы поостереглись.

    Дома нас ждало письмо от моей тётки Шуры из Лиепаи. Она приглашала нас к себе в гости.

    В ответ мы отправили обещание приехать в Июле.

    Коли уж нам предстояло ехать через Москву, решено было навестить всех маминых двоюродных сестёр и троюродных братьев проживавших в столице. Заодно решено было заехать к моей двоюродной бабушке Лене, проживающей в частном доме в районе Домодедово и уже оттуда лететь в Ригу. Ну а на обратном пути отправиться в Калинин и Васильевский Мох.

    Мы перебывали в пяти разных  районах Москвы, слетали в Прибалтику, снова вернулись в Москву, накупили всяких подарков и деликатесов, прибыли на Савёловский вокзал и отправились в Калинин, а оттуда сразу же в Васькин Мох.

    А в Васькин Мох ходил состав, который тянул за собой настоящий паровоз! Не электричка не локомотив, а паровоз! Классно!

    Прибыли мы уже под вечер.

    Нас встречал мой дядя, мамин брат, который в прошлом рассказе подарил мне блесну.

    Кстати, блесну эту я тайно положил ему в карман пиджака в день отъезда, так как чувствовал что жутко его расстроил и не заслужил таких подарков.

    Была встреча и я ел жареное вкусное мясо, которое мне очень понравилось. Мне сказали, что это нутрия. Нутрия так нутрия. Вкусно очень. С тех пор до самого последнего моего визита в посёлок в 90-м году, тётя Клава, жена Сергея, всегда жарила полную тарелку мяса нутрии. Тем кто считает нутрию крысой и брезгует употреблять её в пищу, могу сказать: Дело вкуса и предрассудков. Я видел как её выращивают. Так же как и кроликов. Ест она морковь капусту и свежую траву. Так что мясо чистое, нежное, сочное, вкусное.

    Пришли соседи, приволокли гармонь. Пели грустные и весёлые песни. Пили самогон и вино привезенное нами из Москвы. Ну я с двоюродной сестрой Региной, пил конечно чай из самовара с голубичным варением ввиду моего малолетства и её несовершеннолетия.

    Тут же за богатым и щедрым столом полным явств и весёлых разговоров, было принято долгожданное решение, взять меня на трёхдневную рыбалку.

    Через три дня, в пятницу я поднялся в 4 утра, как и было условлено. Мне были приготовлены детские болотные сапоги и брезентовый плащ с капюшоном, которые лет пять назад носила Регина.

    Накануне вечером, дядюшка учил меня наматывать портянки. Я гордился собой, так как портянки приближали меня к чему-то мужскому и взрослому.

    Носки? Ха! Носки для маминких сынков! Эх, жаль отец не видит!

    Дядя выделил мне вещмешок, а не рюкзак какой-нибудь и научил вязать узел сверху, с помощью лямок, превращая их в заплечные. В моём вещмешке лежала плащ-палатка, запасные новые льняные портянки, мыло зубная щетка и паста, полотенце, аптечка и шоколадные сырки, положенные мамой, ну и так, по мелочи.

    Вышли мы к узкоколейке, проходившей через весь посёлок.

    Весь торф, добываемый тогда в карьерах, свозился на станцию торфохранилища. От карьеров к станции тянулись узкоколейки. Это жд полотно с деревянными шпалами, только узкое и по нему ездит состав, называемый "кукушкой". Маленькие вагончики которые могут опрокидываться и сваливать торф и маленький паровозик.

    У узкоколейки стояло, мужиков двадцать, одетых так же как и мы с дядей. Увидев нас, они начали здороваться за руку, уважительно и дружелюбно.

    - О, здорова, здорова Афанасич!

    - А это ж кто такой?

    - Дык это ж племяш его!

    - Да, да это внук ядыкинский!

    - С далече, паря?

    - Оо из Старого Оскола?

    - Ну здорова Костюха!

    - Хорош парень, в Анатолия ишь!

    - Да неее, вылитый Сергуня!

    Мне было приятно что меня сравнивают с моими дядьями, мужчинами видными, красивыми и мужественными.

    И Анатолий и Сергей отслужили во флоте по пять лет, каждый. Анатолий был награждён правительственной наградой, он совершил подвиг, проведя сверх нормы в подводном снаряжении, освобождая винты подводной лодки от стального троса.

    Сергей тоже служил на подводной лодке и был награждён отпуском за отличную службу и политическую подготовку.

    И тем не менее я с достоинством ответил

    - Да нее, я в отца.

    Этот ответ вызвал уважение у поселковых рыбаков.

    Ко мне подходили, здоровались за руку, похлопывали по плечу. А душа моя от радости летела вверх всё выше, пока не достигла орбиты по которой летал Юрий Гагарин.

    Но тут низко прогудела "кукушка" и послышался стук и лязг вагонеток.

    Все похватали свои мешки и приготовились.

    "Кукушка" осветила прожектором узкоколейку и замедлила ход.

    Присутствующие начали бежать с ней на ровне, закидывать в вагонетки свой скраб, затем подпрыгнув цеплялись за низкие борта и ловко перекидывали себя в след за вещами.

    Такого поворота событий я никак не ожидал. Душа моя с орбиты первого космонавта, стремглав ринулась вниз, проскочила через желудок и ушла в пятки.

    - Беги за мной, крикнул мой дядя.

    Я рванул за его спиной.

    На ходу он швырнул наши мешки в вагонетку, ринулся на её борт, перекинулся всем телом внутрь и тут же свесился наружу низко опустив свою руку

    - Хватай

    Я схватил его ладонь и неведомая сила рванула меня вверх. Я второй рукой схватился за борт вагонетки и почувствовал как меня хватают за шкирку. В следующее мгновение я приземлился на свой вещмешок.

    Сердце ухало как колокол обмотанный войлоком.

    А "кукушка" начала набирать скорость.

    Ехали мы уже второй час.

    На самом деле, составчик шёл не более 30-40 км в час.

    Я испытывал бурю чувств. Мне нравилось всё это.

    Мы ехали в вагонетке, пахнувшей сырым тофом, вокруг мелькали зеркальные глади карьеров. Иногда "кукушка" еле ползла и я мог разглядеть тёмные силуэты уток на светлеющей глади воды. Солнце всходило. Стало светло.

    Наконец дядя сказал мне: "Готовься на выход. "

    "Кукушка" вновь прогудела и замедляясь встала. Мы выбросили свои вещмешки на белёсый мох, и спрыгнули сами.

    Кто-то поехал дальше, кто-то последовал нашему примеру.

    Мы шагали по примятой, на мху, тропинке минут десять и вышли к небольшому карьеру.

    Возле воды стояла избушечка без окон, метра 3 на 3.

    Рядом с ней лежала дном к верху лодка-плоскодонка метра четыре в длину. Её плоское днище было густо вымазано чёрной смолою.

    Вдвоём мы перевернули лодку и отащив её к берегу, спустили на воду, накинув метровый конец цепи, прикрученный к носу плоскодонки, на вбитый в землю кол.

    Затем дядя отворил избушку и мы вошли во внутрь.

    По трем бревечатым стенам были устроены деревянные стеллажи на которых аккуратно лежало множество различных предметов. Под стеллажами слева размещались четыре мешка с сетями разобранными по величине ячеек. Самые крупные были - семёрки, это значит что сторона квадрата ячейки была 7 см, самые мелкие - четверки.

    Под стеллажами справа стоял мешок соли помещённый в деревянную бочку; эмалированные тазы вставленные друг в друга; канистра 5 литров с керосином, и брезентовый чехол с надувной лодкой.

    Под стеллажами посередине стоял пустой пластмассовый бачок с широким горлом и крышкой; три больших алюминиевых бидона в которых под крышками хранилась в пакетах мука: пшёнка; жестяная банка с чаем и такая же с сахаром-рафинадом; гречка; рис; мясная тушёнка в жёлтых жестяных банках; бутылка водки; спички; самодельная разделочная доска, приправы и что-то ещё.

    Началась погрузка всего необходимого в лодку.

    Первым делом, на нос лодки были уложены мешки с сетями, затем продукты - самодельный кожаный мешок с ними положили в корму; топор и пилу, обернутые в кожу и смазанные машинным маслом положили вдоль борта слева; пустой пластмассовый бачок и мешок с уложенными в него и друг в друга - ведром, двумя котелками, эмалированным тазом , двумя алюминиевыми тарелками и такиме же чашками с ручками, положили ближе к центру. Закинули наши вещмешки. Баул с резиновой лодкой бросили ближе к корме.

    "Ну, племяш, дуй на нос!" - определил мне место, дядюшка.

    Я послушно пробрался вперёд и уселся на мешки с сетями.

    Дядя Серёжа оглядел лодку деловито и остался доволен. Затем он притворил дверь в избушку-сарай и ловко вскочил в лодку, балансируя с длинным крепким шестом в руках. Выбрав ногами место равновесия, он плавно оттолкнулся шестом от берега и лодка мягко двинулась вперёд.

    Отталкиваясь шестом ото дна поочерёдно, то слева то справа, дядя ловко правил к, одной ему известной, цели.

    Вскоре я увидел заросший прибрежным кустом и густым камышом, узкий вход в протоку. Пройдя её мы вышли в другой карьер.

    Так, пересекая встреченные, то большие, то малые карьеры и протоки между ними, мы достигли очень большого озера. Все берега его были густо обнесены могучим еловым лесом с черно-белыми вкраплениями берёз. По периметру в два метра шириной от берега из воды высился рогоз. Лодка уверено шла к месту, где рогоз заметно раступался по обе стороны. Войдя в этот небольшой коридор и проплыв еще пару метров нос лодки мягко выскользнул на плоский травянистый берег.

    - Вот, племяш, моё место. Как тебе? - спросил дядюшка, оглядывая берег.

    - Классное место - не соврал я

    - Ну, высаживаемся.

    Разгрузив лодку, мы вытащили её на берег, перевернули к верху дном и принялись обустраивать лагерь. Жить нам тут предстояло три дня, считая сегодняшнюю пятницу.

    Мне было поручено нарубить побольше елового лапника.

    "Смори, племяш, топор как бритва, не отруби себе чего нужного" - заботится обо мне дядюшка.

    Через двадцать минут я натаскал целую охапку с меня ростом ароматного, душистого лапника.

    - Хватит?

    - Пожалуй ещё столько же.

    Сказано - сделано.

    - Хватит?

    - Пожалуй, что да - удовлетворительно кивает головой дядюшка.

    Пока я рубил лапник, он принес припрятанные старые ореховые жерди, высушенные временем, видать пользовался он ими не первый раз.

    Одну он ловко пристроил между двух елей, привязав концы орешены к коротким сукам, кусками верёвки, а затем выложил на привязанную жердь двухметровые ореховые палки концами уперев их в мох в противоположную от озера, сторону и ловко накидал на эту конструкцию лапник. Получилось односкатное убежище. Под него тщательно был уложен оставшийся лапник, и плоучилась прекрасная постель. Сделано это было искустно. Лапник лёг так, что нигде ничего не кололось и не создавало дискомфорта.

    Далее начали заниматься  благоустройством грелки и кострового. Дядюшка именно так и называл место приготовления пищи. Не костровое место, ни кострище, а просто - костровое.

    Грелку, дядюшка, соорудил первой.

    Для начала, он свалил полусухую, но всё же еще не до конца отжившую свой век, лиственницу. Отпилив от неё два бревна метра по полтора длиной, он уложил их параллельно нашему укрытию из лапника, на расстоянии двух метров. Бревна легли параллельно друг друга.

    Сунув в руки мне охотничий нож в кожаном чехле, он распорядился на счет заготовки бересты.

    Пока я срезал сухую бересту с поваленой, видимо ветром, берёзы, дядюшка снял мох вдоль брёвен и закрыл им их торцы.

    Принесённую мною бересту он положил между этих брёвен.

    - Грелка готова - отряхнув ладони, довольно сказал он -

    Теперь - костровое.

    Взяв пилу, он махнул мне, мол, ступай за мной.

    Отойдя в лес шагов на пятьдесят он легко нашёл смоляк, сваленный топором на землю видимо давно.

    - В том году свалил, в прок - пояснил Сергей.

    Смоляк это - хвойное дерево любой породы, в которое ударила молния.

    В одном заряде молнии, бьющей в землю, содержится колличество энергии равное электростанции, способной давать освещение целому городу в течение месяца.

    При этом весь потенциал за долю секунды уходит а землю пройдя через дерево. Вся влага испаряется при этом мгновенно, а смола хвойная остается, так как температура кипения у неё выше. И дерево превращается в абсолютно сухой, пропитанный смолой остов. Оно слегка обгорает, иногда сгорает вся сердцевина, но это не важно.

    Такой смоляк годами может сохранятся. Смола препятствует его гниению. Разгорается смоляк от одной спички, горит долго, жа;ра даёт много.

    Напилив чурок из смоляка, мы перетаскали их к лагерю, где дядюшка, ловко орудуя топором, быстро превратил их в колотые дрова.

    Вбив квадратом четыре кола в землю и переложив в этот квадрат все дрова, дядюшка лопаткой вырезал круг во мху и сложил внутри его костёр, затем свалив молодую, свежую берёзу и обтесав с неё ветки установил эту березу в рогатину вбитую рядом с костром. Получилось так, что конец березы расположился прямо над костром, а вторым концом береза легла на землю. На том конце, что был над костром, Сергей оставил сучок. Приладив над предполагаемым костром котелок на этот сучок, Сергей всячески осмотрел костровое и остался доволен.

    - Бери бачок и пошли за водой - сказал мне дядюшка.

    - Пошли - ответил я.

    Вода била из ключа метров в трёх от озера. За годы родник промыл в грунте пройму и в неё-то мы медленно и аккуратно, чтобы не взмутить воду, окунули бачок. Он наполнился быстро и мы отволокли его к лагерю.

    Бачок поставили у ели а на крышку положили кружки.

    Хочешь пить? Черпай и пей.

    - Есть хочешь, племяш?

    - Хочу, дядь Серёж!

    - Валя (Алевтина) говорила, что ты и борщ и котлеты можешь?

    - Ну могу.

    - А кулеш?

    - Что это?

    - Слушай... - и он за пять минут рассказал как приготовить кулеш на костре.

    Накачав лодку, дядя забросил в неё мешок с сетями и пошёл на вёслах ставить их на озеро.

    А я остался на берегу кошеварить.

    Готовить я умею всё. Готовить начал учится лет с семи. Это была необходимость. Родители на работе, я должен был зачастую приготовить ужин на всю семью. Первый свой борщ я сварил лет в десять. Мог выпотрошить и пожарить рыбу; разделать курицу и потушить в белом соусе; натушить капусты, накрутить котлетный фарш и нажарить котлет, лепить пельмени.

    Был один раз такой случай. Отец был на работе, мама на даче. Я должен был приехать к отцу на работу и оттуда мы должный были на велосипедах ехать к маме. Дача была недалеко от работы отца.

    Я утром по своей инициативе решил приготовить еду на всех. Приедем с дачи а поужинать будет чем.

    В холодильнике лежал кусок говядины. Я перекрутил его на фарш, отварил рис, обжарил лук и морковь, начинал всем этим болгарский перец и натушил целую кастрюлю фаршированного перца в сметане и томатном соусе. Потом я приготовил ещё овощное рагу.

    Родители были очень удивлены и довольны моим ужином.

    На утро мама искала что-то в холодильнике. Оказалась она ищет сметану. Сметана в то время продавалась только на розлив в магазине.

    - Костя, ты сметану не видел?

    - Так я ж перец в ней тушил.

    - А остальная где?

    - В смысле, остальная? Я сколько её было, столько и положил.

    - Целый литр!!!

    - Ну да.

    - Понятно теперь почему перец вкусный получился.

    Первым делом я нарезал свиное сало и закинул его в котелок. Сало тут же зашкворчало и его ароматный дух разлился по лагерю. Затем я мелко нашинковал лук и морковь и отправил их к шкваркам, сначала лук, а затем морковь. Дождавшись нужного золотистого колора, я высыпал из целофанового пакета в котелок куски вальдшнепа, добытого Сергеем у окраины посёлка, позавчера. Обжарив куски дикой утки, я добавил соль и долил воды. Мясо тушилось на среднем огне, а я высыпав стакан пшена во второй котелок тщательно промывал его в холодной воде протирая между ладоней.

    Пшено промыто. Мясу тушиться час. Я сел на брёвнышко и вдруг осознал, что последние два часа трудился непрерывно и совсем не обращал внимание на озеро, лес, небо.

    Я начал прокручивать в голове наши действия по благоустройству лагеря.

    Чем дольше я анализировал, тем больше убеждался, что рядом со мной находится один из самых умелых людей на Земле. Все его знания, жизненный опыт и навыки были заточены на выживание в природе.

    Нет. Не отдыхать он суда приехал. Это его работа. Его обязанность. Он приехал на промысел. Он должен обеспечить белковой пищей свою семью на всю зиму. Это всего лишь часть годового цикла. Весь его календарный год всего лишь цикл. Все четко расписано и распределено.

    Охота на перелетную птицу, охота на боровую птицу, на зайца, на кабана, на копытных, добыча рыбы, заготовка ягод летних, заготовка ягод осенних, заготовка грибов. Всё это не для удовольствия. Всё это для жизни.

    В восемь лет он взял ружьё в руки. Он занимается этим всю свою жизнь и другой ему не надо. Он охотник. Профессионал высшего класса. Экстра класса. Он брал не раз медведя. Он бил волка и кабана. Бил сотнями белок в глаз и шил шапки, шубы. Зарабатывал чтобы жить.

    Кулеш миролюбиво и аппетитно булькал в котелке, я рассуждал о месте охотника в этом мире, ведя свой внутренний монолог, не предполагая, что спустя несколько десятилетий неумело и коряво напишу об этом.

    Где-то на озере дядюшка ставил сети.

    - Здорова были! - раздался неожиданно за моей спиной мужской голос.

    Я встрепенулся и механически ответил

    - Здравствуйте.

    Человек, стоявший в пяти метрах от меня, был высок, сухопар и по всему видно, из местных.

    Вид он имел самый добродушный, не внушающий подозрения, но я, тем не менее, напрягся, мельком глянув на озеро в поисках дядюшкиной лодки.

    Видимо поняв, что невольно напугал меня, гость решил сразу же обозначиться.

    - А я смотрю у Сергуни тут рыбалка. И вещи его. А где ж он сам?

    - Сети ставит.

    - А ты, стало быть...?

    - Кулеш варю.

    Саам? - сказал он растянуто, играя в недоверие

    - Сам!

    - То-то я чую дух сытный!

    - А кто ж ты, паря будешь?

    - Племянник его.

    - Ишь ты! Чей же ты сынок? Шуркин или Валькин?

    Я уже усвоил, что маму мою, местные категорически отказываются звать Алевтиной и называют Валентиной.

    Поэтому ответил

    - Валентины - сын.

    - Костя, стало быть. А Шура с Олегом приехали?

    - Нет - ответил я совершенно успокоившись, видя, что он знает и маму, и тётку, и двоюродного моего брата, и дядю Серёжу.

    - Ну а я - Никадимыч - представился он в свойственной поселковым жителям, манере представляться по отчеству, а не по имени, подойдя ко мне и протянув руку.

    Я решил проявить гостеприимство и предложил

    - Хотите воды, дядя Никадимыч?

    - Воды хорошо бы, паря.

    Я метнулся к бачку, зачерпнул полную кружку и подал её Никадимычу.

    Он принял кружку с водой, медленно, смакуя каждый глоток выпил её до дна. Затем спустился к озеру, тщательно ополоснул алюминиевую  кружку озёрной водой, поставил на крышку бачка и произнёс

    - А вода-то хороша.

    Достав пачку "Примы" он извлек сигарету, подошёл к костровому, достал горящую дровину, прикурил, сунул дровину в костер, присел на бревно, сладко зтянулся горьким дымом и сказал

    - Ну, Костя рассказывай.

    - И я начал рассказывать, кто я и откуда.

    Слушал Никадимыч меня внимательно, слегка склонив голову на бок, иногда одобрительно кивая головой.

    Я решил, что достаточно рассказал, снял с котелка крышку, перемешав шумовкой  мясо высыпал в кулеш промытое пшено, пошёл к бачку, начерпал воды во второй котелок, вылил её в первый. Открыл банку с лавровым листом, достал парочку и кинул в кулеш, потом добавил чёрный перец-горошек, толченый чеснок; взяв ложку, попробовал "на соль" варево; добавил соли ещё и опустил березу с котелком пониже к огню.

    - Так. Так, паря - одобрительно прогудел Никадимыч.

    А к проходу в зарослях рогоза уже подходил дядюшка на резиновой лодке.

    Из дальнейшего разговора Никадимыча с моим дядей я понял, что они друзья с детства. Что зовут Никадимыча - Иваном и что ночевать он будет с нами, а утром пойдёт дальше. Его карьер, его место, стало безрыбным и он собирался найти новое - подходящее.

    Сергей сокрушался, что и ему в следующем году придется делать то же самое. Позднее я узнал, что это делается регулярно. Оставленный карьер восстановится, спустя лет пять, и вновь станет полон рыбы.

    Мы сидели на пнях и ели кулеш. Меня просто распирало от счастья, но туча в моей душе чернела и чернела.

    Они ели молча. Не восторгаясь и не сплёвывая. Непонятно было, нравится им каша или нет? Справился я или нет?

    Никадимыч доел свою порцию, облизал свою ложку, спустился к озеру, тщательно вымыл пучком травы свою тарелку, основательно упрятал и тарелку и ложку в мешок,  подошёл к костровому, достал уголёк двумя веточками, прикурил, сел на брёвнышко, затянулся, пустил дым ноздрями и произнёс

    - А кулеш-то хорош, паря!

    В этот момент от озера вернулся дядюшка с вымытой миской и ложкой положил мне на плечо свою руку и сказал попросту и коротко

    - Талант.

    Душа моя стала светлее ясного дня!

    Как же мало надо ребенку! Всего одна лишь  оценка его труда от взрослого человека. Оценка данная вовремя. Данная после того, как ребёнок сам оценил свой труд.

    Помните это, когда ваш сын пожарит вам яичницу на завтрак. Оцените это. Не забудьте, ибо неоценённый детский труд уничтожает хрупкий побег его личности. Но не заливайте "соусом комплиментов" эту яичницу. Не невилируйте ценз оценки, иначе рост личности даст вегетацию не верхней почки, а боковых пасынков не приносящих, как известно, плодов.

    Вечером дядюшка пошёл на лодке продёргивать сети, а мы с Никадимычем разговорились на житейские темы.

    Незаметно над озером опустился вечер.

    Возвратился дядюшка с рыбой, бьющей хвостами о дно лодки.

    Отобрав из улова  стерлядь весом в полтора килограмма, с пяток линей и несколько ершей, он ловко выпотрошил рыбу. Остальной улов отправился в огромный, длинный садок уходящий метра на три в озеро.

    Набрав в котелок воды и подвесив его над огнём кострового, дядюшка быстренько очистил две моркови, три картошины и луковицу. Положил овощи целиком в котелок. Дав провориться овощам некоторое время, он извлек тщательно их шумовкой и выкинул в ямку, выкопанную специально ещё днём. В котелок отправились ерши и через пять минут перекочевали в ту же ямку. Следом в котелок пошли лини. В отличии от ершей, лини были бережно извлечены и помещены во второй котелок и накрыты крышкой. Далее в котелок над огнем аккуратно были опущены куски стерляди. Вся рыба была с головами хвостами и плавниками. Следом за стерлядью в котелок пошёл лавровый листочек и перец горошком. Заструился тонкий запах ухи. Стерлядь была сварена и выложена в крышку котелка. Крышка была одновременно и блюдом и если надо - сковородой.

    Из кострового было выхвачено полыхающее полено которое нырнуло в котелок на мгновение. Зашипевшее полено было не смоляком, а берёзой. Специально его в костровое положили.

    Затем в кружку плеснули грамм 50 водки и влили в котелок. После этого котелок аккуратно сняли с огня и поставили на мох отстоятся. Через минут десять, дядюшка аккуратно опуская половник в котелок разлил по мискам настоящую, тройную уху.

    Я удивлялся. Ни пшена ни картошки.

    В Осколе с пшеном и картошкой готовят уху.

    А тут...

    Помню я из собственной рыбалки такой случай.

    Поехали мы с мужиками на ночную рыбалку в Скупую Потудань, Воронежской области на небольшой пруд.

    В тот год там гулял хороший карась. Мы в двоём  браканьерили сетями, а остальные "рыбаки" на берегу занимались тем, чем обычно занимаются городские жители у водоёма - пили водку.

    Мы, после первого продёргивания, привезли линей и карасей. В нашей компании был один дядя из села Дмитриевка, гордо называющий себя охотником. Все его разговоры были об охоте. Каждый год он ездил на её открытие и возвращался без какого-нибуть аксессуара. То патронташ потеряет, то нож.

    Раз охотник - вари уху!

    Доморощенный знаток деловито приступил к процессу.

    Закипятив воду в котелке, он закинул в него рыбу, потом, не вынимая рыбы, забросил в котелок картошку, морковь, чеснок, болгарский перец и помидоры, далее банку "огонька" из протертых помидоров с хреном и в конце добавил банку консервированной кильки в томатном соусе! Я в ужасе ожидал ещё и огурцы.

    Но не дождался.

    Не заметил он их видимо.

    Зелье утробно клокотало над огнём.

    Кроме него "это" есть никто не стал.

    Ночью я проснулся от чавкающих звуков. Осветив фонарём место привала я увидел трёх огромных андатр.

    Андатры стояли на задних лапах, поставив передние на край котелка с адским месивом. Морды их были вымазаны пшеном и килькой. Они не мигая смотрели на меня. Я выключил фонарик. Чавкание возобновилось.

    Утром, кулинар и автор баланды вылез из спального мешка, повертел в руках сияющий котелок и обиженно произнёс обращаясь ко всем: "Чё вы всё сожрали! Хоть бы на утро оставили!"

    Ладно. Давайте вернёмся к нормальным рыбакам и настоящей ухе.

    Уха была огненной, прозрачной. Подёрнутая золотистым жирком, она источала аромат такой аппетитный! Такой, что во рту моём бушевал Ниагарский водопад слюны.

    Взяв крышку со второго котелка, дядюшка налил в неё бульон из рыбы и начал готовить юху или юшку. Он крепко присолил и поперчил юху закинул в неё сушёный укропчик и поставил рядом со стерлядью.

    Уху из мисок пили, опускали куски стерляди в юху и ели, запивая ухой. Это сочетание ухи, рыбы и юхи просто великолепно.

    Ещё раз повторю алгоритм:

    Глоток ухи - кусок стерляди окунаем в юху - отправляем стерлядь обильно смоченную в юхе в рот - запиваем ухой.

    Я ел и понимал что ем очень вкусную рыбу и пью шикарную уху. Хотя местные не употребляют словосочетание "пить уху". Правильно "кушать уху".

    Я докушал уху. Пошёл к озеру. Вымыл начисто свою посуду. Вернулся, сел, выждал минуту и принёс

    - А уха-то - вкусная.

    Я заметил как дядюшка улыбнулся уголками губ.

    - А и то - отозвался Никадимыч

    - И то верно - ответил дядюшка.

    Потом пили чай. Чай был с веточкой малины и листьями голубики и черники. Пили в прикуску с рафинадом.

    Ещё днем Никадимыч натаскал лапника, усилив мягкость елового ложа, созданного мною и дядей.

    Не;чего на готовом ночевать! Пришёл на чужой привал, пусть и к другу - внеси свою лепту. Ноги-руки целы, так иди, потрудись. Исходя из этих же житейский премудростей он подколол дровишек к нашей поленнице.

    Стало зябко. Разожгли бересту между бревнами Вскоре бревна начали тлеть и от них ощутимо пошло тепло.

    Шикарно придумано! Бревна тлеют всю ночь изнутри и согревают твои ноги. А ноги в тепле - главное для человека в лесу.

    Улеглись под укрытие, ногами к брёвнам. Укрылись плащпалатками и заснули.

    Я спал посередине. Было мне тепло и уютно. Я был под могучей защитой. Не было в мире силы, способной нанести мне вред.

    Я не знал ещё, какое испытание мне предстоит следующей ночью!

    Проснулся я на следующее утро в тот час, когда солнце вступает в свои права, но утренний, озёрный туман всё ещё цепляется за зеркальную, водную гладь.

    В нашем рыбацком лагере никого не было кроме меня.

    Никадимыч очевидно ушёл в поисках рыбного рая. А дядюшка...

    Я огляделся.

    Резиновая надувная лодка отсутствовала.

    "Сети дядюшка тру;сит." - подумал я.

    Двухбрёвенная "грелка" дышала уверенным теплом. Костровое дремало, подёрнутое седым пеплом. На чёрном, осмолённом днище плоскодонки серебрилась свежая роса.

    Я залез в вещмешок, достал мыльно-рыльное и побежал умываться к роднику.

    Ледяная хрустальная вода была чиста и являла собою символ не изуродованной, человеком, природы.

    Такою водой четыре тысячи лет назад умывался далёкий, угрюмый неандерталец, отвоевал источник у дикого зверя.

    По тому-то и стерлядь заходила сюда из реки Волги, могуче несущей своё жидкое тело в 30 км от озера. Стерлядь ходит только в исключительно чистой, богатой кислородом, воде.

    Сейчас нет стерляди ни в Волге ни в карьерах. Нет больше и налима. И густера измельчала. Превратились карьеры в старицы и заполнились карасём да ершом. Что ж, и карась конечно хорош, да язь получше будет.

    Да уж. Не то теперь. Не то. И за клюквой пешком уже не ходят, далеко теперь клюква от посёлка. И брусника нынче далече. А уж пойти на край поселка, на озеро с банями и набить пару десятков куликов для кулеша  или шулюма, как дядюшка это делал 40 лет назад - и думать нечего.

    Набрав закопчённый чайник водой я прибежал назад в лагерь. Подкинув в костровое смоляк с берестой, расстарался с костерком. Подвесил чайник на березу, приспустил чайник пониже к огню и решил попробовать неведомую ранее мне рыбу - линь, сваренную вчера.

    Линь слежался между собой в котелке, наваристый бульон превратился в янтарный студень. Я положил себе в миску две рыбины и начал жадно есть. Студень божественно таял в моём рту, холодный линь был вкусен необыкновенно.

    Чайник кипел. Я закинул в него щёпоть заварки, достал из продуктов шоколадный плавленый сырок, положенный мамой и шлифанул сытный завтрак сладостью и пахнущим дымом, чаем.

    Через час причалил дядюшка.

    Лицо его было задумчивым и грустным.

    - Ушёл сазан - сокрушённо выдохнул он - ни одного хвоста в сетях. Снял я всю семёрку с пятёркой. Толку не будет.

    - Что ж теперь? - спросил я

    - На дальние озёра идти надо - ответил дядюшка.

    Позавтракав он напился чаю и буднично сказал

    - Вот что, племяш, я сейчас уйду на плоскодонке на дальняки, ты останешься здесь. Рыбу бери из садка, готовь. Смоляк есть на всю ночь. "Грелку" новую сейчас сделаю и пойду. Вернусь завтра к обеду.

    Он говорил, а я оторопело слушал и не верил.

    Через полчаса он ушёл.

    Я стоял и смотрел как плоскодонка удаляется всё дальше и дальше повинуясь мощным толчкам шеста о дно озера. Вскоре она вошла в кущи рогоза и исчезла в протоке.

    Делать мне было положительно нечего и я повинуясь инстинкту начал вооружаться.

    Топором срубил побег берёзы метра в три. Отесал его, снял ножом кору, заострил. Поставил, прислонив к ели.

    Подобрал поленце из ели и смастерил подобие дубинки.

    Положил рядом с копьём из берёзы. Воткнул в ель нож и топор.

    Вытащил нож и начал метать его в ель. Нет. Не выходит. Не идёт нож в дерево лезвием. В конце концов я метнул сильно, промахнулся мимо дерева и долго искал улетевший нож.

    Пошатавшись по одинокому лагерю я постепенно приблизился к резиновой лодке.

    Я сидел в лодке и никак не мог отплыть. Начал вылазить и чуть не рухнул в озеро. Как же на ней плыть-то?

    Начал вспоминать как дядюшка на ней отплавал.

    Поставил лодку на воду, отошёл на пару метров, сделал шаг и прыгнул в лодку. Лодка заколыхалась рискуя перевернуться и вдруг поплыла. Я сел на дощечку вставленную в надувные борта, взял в руки маленькие весла и начал грести. Лодка забурилась в рогоз. Я был в отчаянии! Что делать я не знал. Выпрыгивать из лодки глупо. Я понимал что оказавшись в зарослях рогоза по пояс в воде ничего не решу, а только хуже сделаю. Пот катил с моего лба градом.

    В отчаянии я бросил бесполезные весла на дно лодки, схватился за стебли рогоза потянул их на себя и выскочил из кущей. Продолжая тянуть рогоз на себя я вышел на чистую воду и начал осваивать греблю непослушной лодки, вертящейся как юла, от любого случайного действия.

    Петляя и вертясь я отплыл метров на двадцать от берега.

    Взгляд мой зацепился за какой-то белый целиндрик дрожащий на воде. Я пригляделся и увидел что через метр дрожит такой же, и ещё - подальше, и целый ряд таких же, идущих параллельно берегу. Поплавки от сети! - догадался я. Дядюшкина четвёрка это, точно.

    Я подгрёб кое-как к этим поплавками, стал бортом вдоль сети и постарался приподнять сеть веслом, но лодка тут же пересекла сеть и та оказалась под резиновым дном.

    Промучившись минут десять, я плюнул на сеть и начал грести на центр озера.

    В конце-концов я наплавался в тупом, неуправляемом куске надувной резины и решил возвращаться в лагерь. И тут до меня дошло, что я понятия не имею, где он, этот лагерь!

    Лёгкая паника начала овладевать мною. Я в отчаянии вглядывался в линию рогоза, тщетно пытаясь увидеть еле заметный разрыв в кущах.

    Что же делать?

    Я наугад начал грести к берегу и приплыв к непроходимым зарослям отчаялся окончательно.

    Стараясь выдерживать вектор я отплыл назад.

    Так! Когда я отплывал солнце было с права. Значит сейчас оно должно быть где-то за спиной. Я повернул лодку к солнцу и оно оказалось за моей спиной. (В отличии от гребной лодки в которой гребущий сидит спиной по ходу движения, в резиновой лодке гребущий повернут лицом в ту сторону куда плывет)

    Солнце в спину. И что мне это даёт?! Я задумался:

    Так. Так. Сеть! Поплавки были в двадцати метрах от берега. Чуть правее если смотреть с берега, значит если смотреть на берег, они чуть левее от лагеря. Что ещё?  Поплавки шли параллельно берегу. Нужно искать их! Найти и по ним сориентироваться.

    Сеть 200 метров. Это я знал. Нужно определить участок в 200 метров и плыть к нему.

    Сеть шла изгибом повторяя линию берега. Прямо передо мной была прямая береговая линия, она шла прямой очень далеко в право, а вот влево, буквально метров сто влево, она начинала ломаться заливчиком. Я выбрал направление в центр этого заливчика и пошёл туда, работая вёслами.

    Вот примерно то расстояние от берега, где дрожали поплавки. Я начал вглядываться в поверхность озера и неожиданно увидел поплавок у самого борта лодки. Схватив его рукой я почувствовал как лодка подтянулась к поплавку. Я свесился с носа лодки, взялся двумя руками за поплавок и потянул в левую сторону. Лодка послушно заскользила влево. Я начал перебирать руками по Толстому краю сети и скоро достиг места, где сеть уходила круто ко дну. Там был кирпич. Я это тоже знал.

    Значит я где-то в двадцати метрах от берега лагеря.

    Подняв голову я медленно скользил взглядом левее конца сети и неожиданно увидел коридор в непрерывной  стене рогоза. Я осторожно поплыл туда, схватил рогоз руками слева и справа, потянул на себя и выскользнул на травянистый берег.

    Лагерь мирно ждал меня.

    Радости не было предела.

    Вылезая из лодки я неожиданно толкнул её ногой вторая моя нога сорвалась в воду, я судорожно цепляясь за берег кое как выбрался, а лодка приткнувшись к рогозу замерла в коридоре выхода на озеро.  Я побежал за берёзовым копьем и подтянул лодку к берегу, вытащил её на траву, оттащил метров на пять от воды и рухнул рядом на спину, лицом в небо.

    Отдышавшись я жадно напился из бачка, вытащил из своего мешка кеды и толстые носки, стянул сапоги, размотал портянки, сухой портянкой вытер мокрую ногу, стянул брюки, надел спортивные штаны, обулся в носки и кеды, развесил на ветвях штаны с портянками, сапоги надел на колья дровяницы, скинул брезентовый плащ, надел спортивную куртку, заполз в убежище на лапник и затаился не двигаясь.

    Солнце уже перевалило на закат.

    Неотвратимо приближалась ночь.

    "Вот уже и смеркается." - с тоскою думал я.

    От озера потянуло прохладой.

    Я закрыл глаза и начал вспоминать недавнюю поездку в город Лиепаю.

    Я старательно воспроизводил в памяти её улочки, линию янтарного пляжа, набегающие волны моря, мягкое солнце.

    Вот, утопающий в цветах, домик тёти Шуры. Рядом - уютный домик её соседей. Соседская девочка Юстина, притягательно рыжая, держит меня за руку и смотрит вместе со мной на парусник, легко скользящий вдали. Мама подходит сзади и закрывает мне глаза, своими тёплыми, ласковыми руками.

    Я вздрогнул. Мама! Мамочка!

    Тягучая, удушливая тоска сжала моё сердце. И уныние, рыболовной снастью прозваной - "бедою",  поймало меня окончательно.

    Уныние и безволие.

    Я рос в исключительно атеистической семье и то, что уныние - смертный грех, никто мне не объяснил. А надо было бы.

    Уныние не только грех, но и опасное состояние, способное погубить человека.

    Я лежал на лапнике в односкатном убежище и ничего не хотел делать.

    Белые перья тумана поползли над озером. Ещё час и темень поглотит весь этот мир и меня вместе с ним. Я видимо умру здесь от одиночества и тоски.

    Умру?

    Умру?!

    Что ж я, слабовольный, ни на что не способный, малолетка?

    Вставай тупой идиот! Вставай и делай то, что делал бы в такой ситуации взрослый человек!

    Ситуация? А какая тут, собственно, ситуация?

    Ну один и что? Еда есть, укрытие есть, дрова есть. Вставай!

    Я пополз из под навеса. Поднялся на ноги.

    Меня знобило. Сказывалась ночь на свежем воздухе, промокшие ноги и общее эмоциональное напряжение.

    Так. Костёр. Нужен костёр. Костёр это свет, тепло и защита.

    Костровое было сложно дядей перед уходом. Оставалось всего-то поднести спичку к бересте.

    Костёр запылал весело и жадно. Отлично! - подумал я - костёр это отлично.

    Теперь чай и еда.

    Так, чайник уже с водой. Хорошо. Пусть закипает. Еда. Готовить рыбу уже поздно. Посмотрим что там с продуктами. Порывшись в кожаном мешке я нашёл банку тушёнки, вермишель, подсолнечное масло, сухари с ванилью, конечно же шоколадные плавленые сырки, овощи и наконец консервы "Завтрак туриста".

    Я отложил консервы и один сырок в сторону, остальное спрятал назад в мешок.

    Вскрыв консервы ножом, я поставил банку ближе к костру. Вскоре застывший соус стал жидким. Я взял консервы за крышку и начал есть. Затем заварил чай и напился им закусывая шоколадным плавленым сырком.

    Уныние уползало в лес. Я оживал.

    Теперь  - "грелка".

    Достав тлеющий смоляк, я положил его между бревен в центр.

    Вскоре пошёл дымок и красная полоса тления древесины начала расползаться от центра к краям. Через час "Грелка" заработала на славу. Я снял мокрые сапоги с кольев и поставил вдоль брёвен. Вскоре из раструбов сапог пошёл пар.

    Ещё смоляка в костёр. Ярче огонь. Береза для котелка занялась огнём. Я скинул её в сторону и затушил чаем из чайника.

    Ещё чаю с рафинадом!

    Озноб прошёл. Стало жарко.

    Я хозяин тут. Ясно? Сказал я про себя, самому себе.

    Положив дубинку, изготовленную днём, вдоль правого бока, а берёзовое копьё вдоль левого, я запомнил направление и расстояния до воткнутых в ель топора с ножом, накрылся плащ-палаткой и начал смотреть на огонь.

    Ночь поглотила мир. Огонь костра лишал меня возможности видеть озеро, небо, деревья. Только небольшой круг поляны в свете пляшущего пламени костра. Ну и пусть.

    Я вспомнил страшные рассказы за общим столом в доме дядюшки про некое озеро Бросно в Калининской области.

    Бросно это калининский аналог Лохнесса.

    Про Лохнеское чудовище в 80-х писали в научных журналах, показывали по телевизору. Тема эта была в моде и будоражила фантазию не избалованного сенсациями, советского обывателя.

    Так вот, считается, что в озере Бросно живет древнейшее чудовище Бросня. Берега озера усыпаны костями крупных животных. Когда-то там таинственно исчезла вся геологическая партия. Есть свидетели, которые видели, как огромное чудище сожрало рыбаков! И всё в таком роде.

    Я дремал, медленно переходя из дремоты в сон.

    Во сне я видел огромную голову с широкой пастью на длинной шее. Пасть хватала костровое и выдыхало огнём в небо. Огромный жёлтый глаз отыскивал меня в убежище на лапнике и тогда пасть ползла в мою сторону.

    Проснулся я совсем другим человеком. Сон, который я помнил во всех подробностях первую минуту, таял и осталась в памяти только огромная пасть и жёлтый глаз. Выдумывать сюжет сна я не хочу. Полностью вспомнить не могу. Но знаю, что сон был жуткий, страшный, липкий.

    До обеда я кошеварил, наводил порядок, снова метал нож и один раз метнул топор. Неудачно. Ходил с пилой к смоляку и отпилил три чурки.

    Пробовал колоть их топором.

    Решил нажарить рыбы, но не придумал, как устроить сковороду над огнём.

    Наконец силуэт плоскодонки показался из дальней протоки.

    Дядюшка сиял!

    - Ааа, жив-здоров, племяш? - Нууу? Как ночевал?

    - Нормально.

    - Смотри! Он откинул плащ-палатку и я увидел метровых, жирных, мощных сазанов. Штук пятнадцать их было. А один - метра полтора, с розовым брюхом и горбатой спиной.

    В их жабры была вставлена крапива. Так рыба сохраняется гораздо дольше.

    - Давай бегом в лодку и пошли солить! - Торопил меня Сергей.

    - У меня вермишель с тушёнкой.

    - Бери с собой.

    Мы притолкались на плоскодонке с сазанами к избушке-кладовке и начали делать то, зачем приехали сюда. Началась заготовка рыбы.

    Сазан всё лето кормится в камышах, кущах и рогозе. В теплой мелкой воде полно корма, вот он и чавкает все ночи напролёт. Когда приходит август, вода начинает терять тепло. Ночью, сазан начинает отходить от берега на глубину. Сети стоящие вдоль кущей и камыша с рогозом встречают его. Уткнувшись в сеть, сазан цепляется за неё, рвётся в ячею на волю и запутывается. Тут его и берут рыбаки.

    Сазана мы разрезали по спине, брюхо оставалось целым, потроха выбирались, рыба тщательно мылась озёрной водой. Икра и молоки  складывались отдельно в целлофановые пакеты и присаливались слегка.

    В эмалерованый таз насыпали много соли и немного сахарного песка, какие-то приправы. Тщательно перемешали. И начали натирать этой смесью каждую рыбину изнутри и против чешуи. Вытащили бочку. Помыли в озере, затащили назад. И начали в эту бочку укладывать спинами вниз сазанов. Затем прижали сверху деревянным кругом и сверху положили пудовую чугунную гирю.

    Через некоторое время в бочке начал появляться тузлук. Это сазаний жир и сок, вытягиваемый солью.

    Покончив с засолкой, пошли толкать плоскодонку в лагерь.

    Я попросил взять меня на сети , на четверку, что стояла у лагеря.

    Поменяли плоскодонку на резиновую лодку. Я сел на весла и к великому удивлению дядюшки пришёл на вёслах прямо к началу сети.

    Дядюшка поднимал сеть, выбирал рыбу, кидал на дно лодки. Линь и жерех с густерой бились в лодке.

    С собой мы привезли из ибушки тазы, деревянные прессы в виде толстых крышек и соль с сахаром-песком.

    Рыбу из четвёрки и из садка потрошили по брюшку. Засолили три таза. Затем развесили на длинных кольях сети - семёрку и пятерку.

    Я устал очень. Объем работы был большой и трудоёмкий.

    Вечером испекли на прутьях по большому жереху. Поели. Напились чаю. Через час дядюшка пошёл снимать четверку. Уже почти в темноте развесили четверку на просушку вместо пятерки, а пятёрку убрали аккуратно в мешок. Это было важно, правильно сложить сеть. Рыбу из четверки, ту которая попалась напоследок, закинули в садок.

    Легли спать. Уснул я мгновенно и без сновидений.

    На следующий день начали сворачивать лагерь и готовить поляну к следующей рыбалке. Лапник отнесли в лес и там аккуратно разбросали. Ореховые жерди связали меж собой и привязали к молодой ели. Весь мусор аккуратно собрали и сожгли. Всё что не горело покидали в плоскодонку. Разобрали костровое и "грелку". Мох вернули на свое место и пролили водой из озера. Собрали все вещи и сложили в лодку.

    К обеду переправились к избушке. Разложили все вещи на свои места, навели порядок, проверили сазана в бочке. Порядок. Рыба солилсь как надо. Затащили тазы с рыбой в избушку, в тень.

    Затем дядя сказал мне: "Жди!" и ушел по тропинке к узкоколейке. Обратно он пришел через полчаса и привез с собою тележку на резиновом колесе. Она была так устроена что подвезя ее к бочке и подняв ручками в вверх, осталось слегка покачивая, кантануть бочку на уступы, затем опуская ручки тележки вниз, придать ей нормальное положение, при этом бочка сама ложилась в полукруглый корпус тележки под наклоном 50 градусов примерно.

    Бочку повезли к узкоколейке. Затем вернулись к избушке, переложили аккуратно, плотными слоями, спинками к верху рыбу из тазов во вторую бочку, слили в нее тузлук из тазов. Тазы вымыли. Затворили избушку и покатили вторую бочку к узкоколейке, надев за спины свои вещмешки.

    У узкоколейки стояло с пяток бочек. Рыбаки сидели на вещмешках, курили, балагурили. Делились впечатлениями и подробностями. Заметив меня, активно интересовались моими впечатлениями. Как мне рыбалка? Как настроение и всё в таком духе.

    Наконец прогудела "кукушка".

    Все оживились. Составчик медленно подошёл к месту ожидания и встал. Следом за миниатюрным паровозом шла платформа. На эту платформу дружно закинули бочки, умело закрепили их веревками за петли приваренные к железному полу. Отдали по три хвоста свежей рыбы машинисту и его помощнику. Залезли в две вагонетки, остальные были с торфом и поехали в посёлок.

    Я ехал молча. Смотрел на водные зеркала карьеров, на небо, на бочки стоящие на платформе. Я чувствовал, что что-то изменилось во мне. Что-то новое появилось.

    Я покидал эти водные пространства на всегда.

    Судьба не дала мне второй рыбалки на этих карьерах.

    Я приезжал в поселок еще; и не раз. Мы охотились и ловили рыбу. Но уже не здесь и не так. Это уже была просто рыбалка для удовольствия.

    Не промысел.

    Промысел, которого больше нет.





 

    Последняя охота



    Опять вокзал. Опять поезд. Опять дорога.

    Эх, дорога - дорога, вечная моя стезя. Вот уж верна истина, соответствующая моему восприятию самого себя в этой, богом данной мне, жизни: Я не дерево, растущее на южном склоне и нежелающее познать свежесть ветра, склона северного!

    Дорога, дорога! Печальная ты нынче. Ведёшь ты меня теперь на погост. Тащишь на похороны.

    Рано или поздно, должен я был, забыв весёлые, дорожные разговоры, непринуждённый, купейный флирт; пренебрегая самой сутью перемещения из точки "А" в точку "Б", несущей раньше предвкушение нового, неизведанного, проделать этот путь в печали, скорби и тяжести на сердце. Должен был ибо ничто и никто не вечены. И вот теперь я исполняю свой долг.

    За день до поездки

    Телеграмма пришла под вечер.

    Отец хлопотал подле больной мамы. Только сегодня мы привезли её домой после тяжёлой операции.

    Я, услышав трель дверного звонка, пошёл открывать.

    На пороге стояла почтальонша.

    - Вам телеграмма. Получите, распишитесь.

    - Здесь?

    - Да.

    - Спасибо.

    - Пжста.

    "мама умерла похороны два дня сергей", прочел я.

    Я зашёл на кухню, растерянно сел на табуретку, потёр висок и крикнул в сторону спальной

    - Паа, подойди!

    Озабоченный отец появился в проёме кухни с пустой пиалой из под куриного бульона.

    - Чего, Костя? - спросил он

    - Поела?

    - Мама-то?! Поела, а как же, такой бульончик...

    - Па.. Баб Маруся умерла - прервал я отца и подал ему телеграмму.

    Отец взял телеграмму, перечитал её раза три и огорчённо-отчаяно произнёс

    - Японский ты бог, как же мы скажем ей?!

    - Не знаю - в тон отцу ответил я.

    Мы зашли вдвоём в спальную. Мама, увидев нас, тревожно помолчала, отвернула лицо к стенке и коротко спросила: "Кто?"

    Через полчаса я ехал на вокзал покупать билет на Московский поезд.

    "Похороны через два дня" - вычислял я - "Выезжаю завтра вечером в Москву, сегодняшний поезд уже час, как в пути. Так. Утром. Рано утром я в Москве и часов в 9 утра я уже в электричке на Тверь (Калинин). Значит около 11 я в Твери. Чёрт! Могу не успеть! Около часа с пересадкой до Васькиного Мха. И того 12 дня. И это если не будет никаких накладок.

    27 сентября 1990г. посёлок Васильевский Мох

    Я быстрым шагом шёл к дому на улице Больничной. Навстречу мне несли бабушку.

    Встав у обочины, я пропустил траурную процессию, положил спортивную сумку на землю и побрёл следом за процессией на кладбище.

    Бабушку занесли в кладбищенскую часовню. Я остался с наружи. Через час гроб вынесли и понесли к могиле.

    Бабушка лежала в обитом, чёрной материей, гробе, который покоился на двух табуретках. Древние старушки подходили к покойнице и прощались. Рядом с гробом стоял, сгорбившись, её младший сын, мой дядя, Сергей. Рядом с ним стояла его жена Клава и дочь Регина. Мой двоюродный брат Олег, в форме морского военного офицера стоял тут же.

    Я подошёл к гробу. Слёзы катились по щекам, стекали на подбородок. Я поцеловал покойницу в лоб и отошёл. Потом быстро подошёл к родственникам сгрёб их всех в кучу и заплакал по настоящему.

    Через час начались поминки. Соседи разошлись минут через  сорок. Олег, выпив три стопки, обнял нас всех по очереди и пошёл на трассу ловить попутку до Твери. Завтра вечером он должен быть уже на корабле в Калининграде. Его проводили. Посадили в чью-то "Ниву" и вернулись в дом.

    Пили мы долго. Около часу ночи я попросту уронил голову на стол. Сергей оттащил меня на софу и сам рухнул тут же, подле, на медвежью шкуру.

    Еле-еле встав в десять утра я вышел на двор, умылся прохладной дождевой водой из бочки, оделся и пошёл вместе с Сергеем его женой Клавой и дочерью Региной на кладбище. Мы несли бабушке завтрак.

    Всё. В принципе я сделал, то что должен и пора мне было в обратный путь. Состав на Тверь через час. Там до Москвы и на 21:30 в Оскол.

    За Региной приехал на "Волге" её мужчина, Сергей с Клавой загрузили в объемный багажник ведро клюквы, банки с мариновами грибами, вяленого сазана, мешок картошки, яблоки, свежий шмат кабаньего мяса, несколько лысух и чирков.

    Я уже собирался сесть на заднее сидение и уехать с ними, но Сергей потянул меня за рукав.

    - На охоту пойдём?

    - Мне на работу послезавтра с утра.

    - Решай вопрос.

    Через полчаса я дал телеграмму на имя отца в Оскол следующего содержания:

    "реши телефоном 14  счёт отпуска".

    К вечеру во дворе взлаял кобель по кличке Волчок, из лаек, как обычно. Клава вышла к калитке и вернулась с телеграммой на моё имя.

    В телеграмме было: "решил"

    - Ну? - нетерпеливо протянул Сергей

    - 12 дней - ответил я - И два на дорогу.

    - Клава, жарь нутрию, племяш в гостях. - Сказал, как отрезал, Сергей, и пошёл на двор, махнув мне рукой.

    В гараже дяди моего, в разные годы, повидал я разную технику. Стояла тут и блатная Ява 12-ти врольтовая, и тяговитый мотоцикл Урал с мотоколяской, регулярно чинился и ломался УАЗик, честно служил Москвич 412.

    Теперь же тут жило автобожество!

    Я обошёл вокруг, неведомого до селе, красавца с известным, каждому русскому человеку, названием - JEEP! А точнее -  Jeep Grand Cherokee 1990 года.

    - Это откуда ж такой аппарат? - завистливо спросил я

    - Оо! Это, племяш, мой "персональный", служебный автомобиль!

    - Это ж на какой такой службе, такие тачки выдают?!

    - А я теперь знашь кто есть? Я теперь главный егерь охотоведческого частного заказника. О как!

    - Ого! Новые формы частной собственности?!

    - Да уж. Формы. Ёк-макарёк!

    Крутые люди, племяш, в Твери теперь живут. Торфозаготовки загнулись в бублик. Озёра, леса - это ж теперь не народное. Есть люди. Лапу наложили. Теперь они хозяева. Зверья в заказнике - прорва. Охотничкам, путь туда заказан. Хочешь зверя добыть - плати. А желающих полно, да не из наших, не поселковых. Из Москвы едут, из Питера, даже из Финляндии, о как!

    - Значит ты теперь, дядюшка, главный царский ловчий!

    - Около того, ага. Штат у меня 40 человек. Егеря. Загонщики.

    И вот -  джип служебный.

    - То-то я смотрю, у тебя кабан не в сезон и дичь не по времени.

    - Ну да. Это оно так. Хозяин с гостями когда надо, тогда и едет на охоту. Хотят стерлядью озеро у себя зарыбить. Да толку-то! Она ж в Волгу уйдёт.

    - Так скажи им...

    - Да я говорил. Говорил. Понимают что ли!

    Весь следующий день шла подготовка к лесной вылазке.

    Ехали на отдых. Не на промысел. Затарились основательно. Взяли новомодную, новенькую лодку, просторную из непонятного материала ПВХ, два двухствольных ИЖа, ножи, топоры, спиннинги, сети, картонные коробки с провиантом, кучу всяких мелочей.

    Выехали в 3 ночи. Я сел за руль и в упоении вёл шикарную машину по лесной дороге. Мелькали деревья, пару раз проехали в брод через небольшие речушки. К обеду приехали к дальней заимке.

    Заготовили побольше смоляка. Протопили заимку. Натаскали воды из ручья. Наварили шулюма с бараниной на завтра. Вышли погулять с ружьями. Волчок, а мы его взяли с собой, облаял глухаря на ели. Сергей снял его метким выстрелом. Отрезал лапку дал собаке. Волчок схрустел лапку и виляя хвостом попросил вторую. Пока волчок хрустел второй лапкой, Сергей ощипал птицу, упаковал её в пакет и сунул в рюкзак.

    Через час, Волчок облаял ещё одного глухаря. Попробовал добыть его я, но дал выше по ветке дуплетом. Сергей бил уже по сорвавшейся с ёлки, птице и подранил. Добирать подранка побежал Волчок.

    Придя на заимку, примариновали дичь и к вечеру сварили на печи кулеш. Сытно отужинали под пол-литру беленькой. Много говорили. Решили завтра идти со спиннингами на реку.

    Утром позавтракав яичницей, и крепким кофе, залили в термос крутой чай, собрали вещи и вышли к реке. Кидали спиннинги до часов 11 утра. Я взял щуку больше килограмма. Сергей заструнил парочку килограмма на три.

    Обедали шулюмом с бараниной. Решили отоспаться. Под вечер затеялись в козла. Сыграли партий десять. Договорились опробовать новую лодку на озере.

    Весь следующий день, ночь и ещё полдня провели на берегу озера. Жили в палатке. Варили сытную уху из карася. В походной коптильне коптили леща. Утром в сети пошла густера, за ней окунь. Нажарили на примусе сковороду окуней. Густеру отпустили. Пока я собирал палатку, лодку и вещи, Сергей с Волчком ходил по редкому лесу в поисках боровой птицы. Волчок облаял пару раз не пойми кого. Как Сергей не всматривался, глухаря не заметил. Я уже сделал две ходки на заимку оттащил свои вещи и палатку, потом вещи Сергея. Слышал два выстрела. Вернулся к озеру. Дядька щипал двух курочек, Волчок грыз лапки. Взяли лодку и потащили на заимку. Птицу нажарили кусками. После обеда опять пошли с ружьями. Я взял таки своего глухаря. Возвращаясь на заимку, наткнулись на поляну с белыми грибами. Я забрал птицу и ушел на заимку. Взял корзины и пошёл назад. Волчок подвал голос время от времени и я быстро вышел к Сергею, который уже срезал всё что было и сложил кучей на мох. Переложили грибы в корзины и пошли назад. На заимку.

    Я начистил картошки. Сергей натушил грибов с луком. Достали вторую пол-литру, накрыли стол. Царское угощение! Грибы, жаренная дичь, картошка с маслом. Выпили и снова говорили. Никак не могли наговориться.

    Я чувствовал как родной мне, человек, всё пытается и никак не может сказать что-то главное. Я ждал. Легли спать и Сергей начал

    - Ты перебирался бы в посёлок, племяш! А?

    - Ох, Сергей. Не просто это. Как это так сразу решить?

    - А что? Дом купить можно. Девку в Твери найдёшь. Егерем пойдёшь в заказник.

    Живи, паря! Эх, ёк-макарёк!

    А пока то да сё, живи в бабушкиной половине. Огород свой, вход свой, сарай свой.  Живи!

    Один я, племяш. Один. Регина в Твери осела. Один я. - Он затих, прислушиваясь. Я молчал. - Ишь, намаялся. Спит... Сынок.

    Всю жизнь я прожил в городе. Ну не считая двух лет в малолетнем возрасте в Углах. И то, разве ж это не город, Углы?  Переехать. Легко сказать! Приехать на пару недель это одно. А поселиться здесь на всегда... Город это та стихия к которой я привык. Мдаа. Эх, Сергей! Вон ты что вынашивал эти дни. Вот что сказать хотел. Отчаяние в этом предложении. Годы твои на закат. Думаешь я не видел, как ты жмёшь ладонью область сердца. Думаешь не замечаю пузырьки пустырника на заимке, в доме, в кармане брезентового плаща, который накинул до почты сбегать, телеграмму отбить отцу?

    Нет больше матери твоей. Нет и брата Анатолия. И Шуры сестры больше нет. И младшая твоя сестра не приехала, потому что болеет. Сильно болеет. И ты болеешь, я это вижу. Сила духа держит тебя. Не даёт упасть.

    Всю жизнь ты трудился. Всю свою жизнь. Голодные послевоенные годы плохо сказались на тебе и твоих сестрах и брате. Не от хорошей жизни в восемь лет пошёл ты на свою первую охоту. Не от хорошей жизни, Шура, сестра твоя морозила пальцы в проруби стирая бельё  зимой и гнула спину в детстве на тяжёлой глинистой земле, летом. Не от хорошей жизни сдирала моя мама пальцы в кровь в семь лет натирая кирпичом полы в вашем доме. Мать ваша днями ковыряла ледяной торф в карьере. Таскала корзины с ним. Поднимала Вас. А Вы, тянули хозяйство. Молодыми ушли и Шура и Анатолий. Анатолий... Подвиг совершил. Подводную лодку спас. Застудил лёгкие. Прицепился к нему туберкулёз. Убил он Анатолия. Шура - красавица. Бил её чёртов прибалт. Бил, а она молчала. Знала, что приедете вдвоём и убьёте его. Боялась за вас. Сотрясение мозга, больница. Смерть. Кровоизлияние в мозг. Тетя Шура, Тётя Шура. Оставила ты сиротой Олега. Хорошо хоть бредил он морем и не в интернат пошёл, а в Нахимовское  детское училище. А не Нахимовское, так или ты, Сергей, его забрал бы или мама моя.

    Джип мощно шёл по грунтовке в сторону посёлка. Мы были веселы и довольны. Хорошо отдохнули и с добычей возвращаемся. Вагонетка "кукушки" давно уже в прошлом. Вон как катим с комфортом!

    Вечером была баня. Хорошая, добротная, до изнеможения.

    Утром я уехал в Тверь. И в Москву. В Москве заехал к старой уже, маминой двоюродной сестре. Рассказал про похороны. Ее мать, моя двоюродная бабушка Лена из Домодедова, родная сестра моей бабушки умерла пять лет назад. Дом в Домодедово бросили. Потом я поехал в район Новиково к троюродному мамину брату, разбитому инсультом. Затем в Солнцево. Переночевав в Солнцево, поехал на Арбат к ещё одной родственнице. Вечером Сергей ждал меня в Твери, как условлено. Поехали в гости к Регине, дочери Сергея. Нас встретили радостно. В доме были гости. Творческая интеллигенция. Регина была художником и пыталась самоутвердиться на этом поприще. Ночевали в Твери. Вернулись на джипе в посёлок. Сергей повёл меня в школу, где училась моя мама и все они - Шура, Анатолий и Сергей. Показал то место, где была их землянка во время оккупации в 41ом. Ходили к бабушке на могилу. Поставили оградку.

    На двенадцатый день, я, обняв Сергея и Клаву сел в вагон поезда и покатил в Тверь. Перед тем как состав тронулся, я сказал стоя в тамбуре: "Летом ждите. Будем решать вопрос с моим переездом." Вернувшись в Оскол, я узнал что меня отправляют на три месяца в командировку в Славянск на Украину на Славянский керамический завод.

    Зимою Сергей ходил проверять капканы на норку и провалившись в яму, сломал ногу. Двое суток он полз по снегу к заимке, к джипу. Дополз. Со сломанной ногой сумел доехать до поселковой больницы.  Всю зиму провел в гипсе на софе.  Весной следующего года я, устав от стараний моей мамы отбить меня от срочной службы в армии, попросил повестку и 2го июня отбыл на Кольский полуостров в город Североморск в автомобильную часть.

    Во время августовского путча в стране, Сергей попал в Кардиологию в Твери и скончался от острой сердечной недостаточности 22 августа 1991 года.

    Я навсегда остался в Старом Осколе.

    Сейчас кроме жены и дочери у меня нет практически никого.

06.05.2023