Ошейник

Стоящий на светофоре автобус привычно держит дверь открытой, до тех пор пока несколько... не успевших дойти до остановки пешеходов — а вместе с ними и я, — не оказываются внутри, и лишь только потом трогается.

Район, который мы сейчас покидаем, для этого маршрута — отправная точка... в его неспешном движении на другой конец города, у него впереди вся дорога полная остановок, на которых, в отличии от — уже оставленной позади, — автостанции, в него будут входить, и будут входить много... и потому, последним войдя в переднюю дверь, и высыпав водиле звякнувшую горсть в нержавеющую миску для мелочи, я волен выбирать себе любое свободное место в почти пустом салоне...

Мой ранний визит в эту часть города вновь оказался таким же бесполезным, как и два предыдущих. Ни свет ни заря, приезжающий сюда уже третий день к ряду: я либо застаю здесь всё тот же тесный вестибюль заполненный покорной очередью пожилых людей, либо... либо — вот как сегодня — узнаю, что... «сегодня — неприёмный день».

Кто вернёт мне моё время?.. — уже глядя на за окном мокрый асфальт с остатками снега и прочей... апрельской слякотью, начинаю я риторический подсчёт потерянному мной:

Встать на два часа раньше, чем обычно, и на столько же часов снова не выспаться — это тебе раз...

Приехать сюда... «полным надежд»: во что бы то ни стало отстоять сегодня очередь... и, возможно, ещё до обеда отстоять — это два...

А убедившись, что никакой очереди мне сегодня не будет, ехать теперь в обратную сторону... На в два раза большее расстояние... Туда, где меня по-прежнему всё так же ждёт всё та же работа... Это — три.

Есть ли какой-то смысл?.. во всём этом происходящем.

Мутная лужа талой воды разбивается на мириады — слепящих под низким солнцем — осколков, когда тихими колёсами — погружаясь всё глубже... — её пересекает автобус, медленно подвозя нас к первой — на нашем пути — остановке.

В небольшой и пыльный просвет — кажется, что с зимы... — немытого окна мне хорошо видно эту лужу: от бордюра и до бордюра... широко и вольно лежащая, она начинается задолго до перекрёстка, своей максимальной глубины достигает на светофорах а, дойдя до остановки, она — большая и... настоящая — ещё несколько десятков метров потом... занимает собой всё пространство дороги. 

Автобус наш... на самой малой скорости — чтобы, не дай бог, не опередить график, — преодолев наконец крошечное расстояние, отделявшее эту остановку от автостанции, замирает... боком своим чумазым, в полутора шагах от края тротуара. Предлагая, таким образом, любому старающемуся не оступиться в лужу — самому, как сможет... — перепрыгивать с бордюра на нижнюю ступеньку передней двери.

Какого-либо умышленного хамства или рутинной халатности в данном жесте — со стороны водителя — скорее всего, и вправду нет. Данная остановка сугубая формальность: никто не протискивается в переднюю дверь с надписью «вход», спеша поскорее расплатиться за проезд, и, уж тем более, никто не спустится по ступенькам настежь распахнутой двери с надписью «выход», стараясь... с первой попытки... допрыгнуть до тротуара.

Так всегда здесь, с этой остановкой... номинальной по своей сути. Максимум, что от неё можно ожидать... даже в часы пик, это: один, два вошедших... И потом... почти то же самое — ждёт нас со следующей.

А вот уже... через... следующая, к которой плавно спустится автобус, и которую — со всем основанием и правом — можно назвать...

Но и на... «через следующей» остановке — известной своей посадочной толчеёй и сутолочным шумом — ничего кардинально не меняется... и голосов за моей спиной не становится больше.

Вошедших... смотрю я на «вход»... А вошедших, наверное, столько же сколько и вышедших... Наверное.

Самое вероятное... чем сейчас можно было бы об`яснить... себе... наблюдаемый вакуум, — так это, возможно, то, что... «время едущих на работу» — давно вышло, а... «время домохозяек»... ещё не скоро. Хотя...

Хотя конечно... всё равно странно... как-то.

Напрасно ожидаемое — в этот раз — столпотворение — ежедневное следствие расположенных в этом районе оптово-розничных площадей: крупнейший рынок... торговые центры, магазины, павильоны... и... смотрю я на — безлюдный пока — пустырь на противоположной стороне дороги: совсем уже крохотные «стихийные рынки»...

Хотя... На самом деле... Тем, что название его возведено в ранг нарицательного, район этот обязан — не одно десятилетие — находящемуся здесь психоневрологическому диспансеру.

Ну и... раз так, то куда ж без этого?.. Как это иногда бывает... проезжая здесь... вот так же, «в сторону центра»... само вспоминается — пока стоим... — как, чуть больше двадцати лет тому назад... вот так же, сидя по левой стороне... почти сразу за перегородкой отделяющей место водителя от — тогда переполненного — салона... я... становлюсь свидетелем «диалога» двух сумасшедших: всю дорогу не поднимавшей глаз старушки в платке... в чём-то своём... убеждавшей воздух перед собой... и — сквозь неё же глядящей, — молодухи... в летнем платье... посреди гробового молчания и выпученных глаз тесно присутствующих, повторявшей о необходимости «вспомнить Бога».

"Похоже... — решил я тогда себе, — в дурдоме каникулы об`явили".

"Но!.. — признаю я себе... уже сейчас. — Как бы это ни было поучительно тогда, и...".

И каким бы это ни было теперь... Ни всё ранее упомянутое... ни тёплое, а главное — безветренное утро... ни сегодняшнее... такое неожиданное, а главное — быстрое... избавление от изнурительного стояния в коридорной очереди... ни пятое... ни десятое... по прежнему не снимает с меня гнетущей обязанности: снова... в который раз... выбрать день, спланировать поездку, добраться до опостылевшей конторы на краю города... и... отстоять наконец... Ч-чёртову эту очередь.

Будет ли выход?.. из всего этого, — взглядом — потому что автобус уже хлопнул обеими дверями, — провожаю я разворошённое и лопатой раскиданное — белоснежное нутро бывшего сугроба, которому сегодня весь день таять... на асфальтовом пустыре... противоположной стороны. Единственный...

Отражённый — от всего белого и блестящего — солнечный свет становится невыносимым... и я... отворачиваюсь от окна.

Единственно хорошее... что — при известной доле желания — можно было бы найти в происходящем, так это, возможно, то, что на работе своей я оказываюсь сегодня... раньше, чем обычно.

А тот факт, что труд мой... не начнётся прежде, чем я, не торопясь и досыта... напьюсь чая, — уж, тем более, не вызывает никаких сомнений... У меня, по крайней мере.

Ладонью прикрыв глаза, и уже совсем уйдя в планы предстоящего дня, я расписываю... чему должно быть посвящено всё — оставшееся от чая — рабочее время... пока, наконец, не обращаю внимание на... содержание... оживлённого — как мне поначалу кажется, — разговора: одним, двумя?.. рядами позади.

Ещё остановку последив за беседой, я убеждаюсь — этот... скорее, почти монолог... ведёт одна сторона: пожилой — судя по голосу, — и никуда не спешащий мужчина... Явно, сейчас получающий удовольствие от общения со своей молодой спутницей.

— Да-а, а знаете, как он так?..

Не без удивления, слушающему... то, что я сейчас слышу, мне сложно оставаться равнодушным, и... выбрав момент, я... всё-таки, оборачиваюсь.

Действительно... Двумя рядами позади... сидящий — также, как и я — у залитого солнцем окна: невысокий и пожилой мужчина... не скупясь, описывает... обстоятельства... ужина на двоих, который — разумеется, за счёт ресторана... разумеется, не первого... — смог себе позволить некий крепко сложенный мажор... из... высокопоставленной и влиятельной московской семьи. За...

— ... не заплатив вышел.

За что... и был... задержан.

Внимающая же рассказчику барышня — которую я успеваю задеть краем глаза, — в ответ лишь вежливо — и не без улыбки на лице — время от времени... соглашается с ним.

Сам же... повествующий... обращающийся к ней — как я это слышу, — на «Вы» и без имени... думаю... вряд ли меня заметил.

Вернув голову обратно... я чувствую, как заурядное любопытство сменяется лёгкой оторопью: то, что я сейчас слышу, — я слышать никак не могу... Тем более, в случайном автобусе.

Речь его, ясная и мягкая... идёт о временах настолько архаичных... а события — в них разворачивающиеся — происходят в местах настолько отстоящих... во всех смыслах и расстояниях... от наших... что... Что не скрою: я заинтригован.

— А он сам — спортсмен был!..

По всем моим представлениям: в городе — из числа живых и не уехавших — не часто, вот так... встретишь того, кто готов запросто вспоминать что-то такое. И уж, тем более, почти не осталось никого, кто был бы способен излагать подобное так легко и открыто... как это сейчас слышу я... Ну... Так мне кажется.

— ... всю жизнь.

Кто-то — «давно умер»... Кто-то — «сам»... Кого-то — «дети вывезли»...

— Жизнь человеку сломали, да...

Всё так же... следя за сюжетом, — где быстро заглохшее следствие скоро оборачивается быстро возбуждённым делом... уже в отношении самого сотрудника... задержавшего высокородного отпрыска, — я невольно гадаю: на какой остановке эти двое могли сесть в автобус...

— Чемпион по самбо.

Возможно, думаю я... едут они с «дурки»... что, скорее всего... а, возможно, что и чуть позже сели — уже на «пенсионном»... То, что едут они аж с самой «инспекции», — мне представляется сомнительным... потому что... Ну... не могли они раньше меня в автобусе оказаться: я заходил, — их не было... Вроде бы.

— А как Вы думаете?..

Не особо разбирая, что именно сейчас — всё так же односложно — отвечает она, слушая его историю про — теперь уже — «арест Берии», но по-прежнему не слыша в голосе её ни скованности... ни раздражения... я задаюсь вопросом: а не знакомы ли они  — в таком случае — по работе?... Его — уже бывшей работе... Где они, к примеру, могли встретиться, и откуда вместе могли выйти... к примеру... и... Но, тогда...

И я снова, в уме, перебираю госучреждения... оставшиеся давно...

— Жуков!.. арест производил.

Как могло?..

— А потом — расстреляли.

Всё больше чувствуя себя заинтригованным, и по-прежнему следя за голосом... двумя рядами позади, я пока соглашаюсь... с собой... что и в выборе предмета повествования, и — что важнее, — в отношении к самому «предмету»... слышу сейчас: ту редкую... свободную интонацию, которая, если и приходит к людям его возраста, то приходит лишь спустя не один год... проведённый... «наедине с собой». Что...

— Знаете, что я думаю?..

А слыша... как... уже посвящая её в свои нынешние отношения с алкоголем, он упоминает ей ушедшую из жизни супругу, я вконец убеждаюсь: молодая женщина — также обращающаяся к нему на «Вы», — не сопровождающая его родственница — как сразу можно было подумать, — и не встреченная в дороге знакомая... она, именно, случайная попутчица, на которую — по законам всё того же Случая — пожилой человек обращает сейчас свою словоохотливость и хорошее настроение.

— Я считаю: можно себе позволить.

И он ещё что-то ей вспоминает о себе... а я... всё так же — по голосу его и рассказу — не слышу присутствия в его жизни детей... а присутствия в ней внуков — не слышу и подавно... При том, что заметно: старик явно не «страдает от одиночества». И потому...

— Под Свердловском!.. перехватили.

У меня... почти нет сомнений, что сейчас — я свидетель не рядового явления. И, возможно, это, действительно... «не простая встреча»... и...

— Свой истребитель сбили.

И ещё: слушая его теперь... я уже не так безразличен к количеству остановок... ещё отделяющих меня от работы.

— Лётчик сразу погиб.

А вовремя... спохватившись... щурясь на солнце... снег... и ручьи вдоль тротуара... присматриваясь... и, сверяясь с картиной за окном, успеваю признать: автобус уже прошёл... половину необходимого мне пути.

Все последние пять остановок медленно поднимавшийся в гору, он только что миновал верхнюю точку, и теперь... набирая скорость... будет катиться вниз... по склонам... от поворота к повороту, от остановки до остановки, до самого низа, туда... где, проехав озером... и проехав набережной... уже на «площади»... встав в холодной тени ещё покрытой снегом сопки, он не надолго распахнёт двери, и тогда уже... настанет моя очередь... выходить. А значит...

— А знаете, почему с первого раза не попали?..

А значит, времени для принятия решения — у меня не так много.

— Только со второго...

Относительная тишина — вновь вернувшаяся в салон уже тронувшегося от очередной остановки автобуса, — позволяет мне вновь вернуться... к доносящимся... до меня подробностям.

— 1-го Мая это было!.. На Красной площади — демонстрация, — осветивший тему спиртного, теперь... так же доброжелательно — уже не первую минуту — продолжает он вспоминать ей неудачный полёт... не сразу сбитого Пауэрса:

— Хрущёву... прямо там... доложили... На трибуне.

И предсказуемо сбив... а затем... и обменяв... американского пилота на «советского разведчика», и вспомнив ещё пару... московских... городских историй — приблизительно из тех же годов, — он снова возвращается к допросам — всё так же, без вины... — арестованного милиционера:

— Отказался на себя вину брать... Вы понимаете?..

Всё больше склоняясь к тому, что я «столкнулся с феноменом»... и всё чаще поглядывая в окно, я пытаюсь угадать: что мне делать... в том случае, если они — вдруг... — выйдут раньше меня... или... в том случае, если он начнёт выходить раньше неё... Или...

— Знаете...

Хотя... если спокойно... по моим ощущениям: едут они дальше меня... Он, по крайней мере, — точно дальше. К тому же...

— А там, знаете... аллея такая... тихая.

И снова... слушая, как он вспоминает о Москве... и тогдашних её окраинах — и случаи эти уже явно несут на себе отпечаток личной истории, — где... некогда случившееся... в городском дворе или на тихой улице, имеет место: или тёплым весенним днём... или не жарким летним вечером, — понимаешь: так обычно вспоминают юность... Какой бы она там ни была... На самом деле.

— Сквер зелёный... скамейки... вдоль дорожек. А в сумерках...

И нет сейчас ничего необычного в том, что исподволь встающий вопрос... первый, на котором ты себя ловишь... это: «какие?..» жизненные обстоятельства... или — что вероятнее — «профессиональная судьба»?.. могли бы стоять за всем этим... Какие нити?.. и когда?.. могли так связать... эту его... Москву посадскую... с этими... брошенными декорациями, что я сейчас вижу за окном... и на фоне которых проходит... сейчас... вся его пенсия.

— Вот так вот...

Другой вопрос... настойчиво затмевающий собою первый, вопрос... который для меня звучит куда как насущнее, это... «что бы человек ?..» с такой памятью... и вниманием к жизни — мог бы вспомнить уже из местной... истории.

— А знаете, я мог бы...

Что бы он так... мог вспомнить?.. из жизни уже этого... населённого пункта... А?..

— Ну... Что ещё Вам...

Но!!. На самом деле!.. то, что гложет меня... гораздо глубже... то, рядом с чем — меркнут любые практические соображения и конкретные вопросы, это... «как вообще?!.»... в этом... недобитом... вечно с полусодранной шкурой... городе... вот уже которое по счёту, безнадёжное столетие... выступающему в роли безмолвной жертвы — неких... Социальных Вивисекторов... могло уцелеть что-то живое??.

Как так случилось?!.

Кто просмотрел?..

Загадка...

— Да!.. так бывает...

Кроме того...

— Я Вам больше скажу...

К тому же... помимо всего прочего ... я также и... немного теряюсь сейчас... пытаясь представить себе: что могло бы заставить человека, вот так... дожидаться конца — здесь... Посреди всех этих... моральных руин... Пускай даже и залитых сейчас — низким... и безжалостным нашим солнцем...

У меня нет вопросов с тем, «что могло бы МЕНЯ заставить дожидаться» смерти здесь: где находится кладбище — я знаю, и кто там лежит — я помню... Я просто не могу придумать, что может двигать другим человеком — к тому же, наверняка, не имеющим здесь особых корней, — вот так вот... решившим... доживать здесь своё последнее...

"А пускай даже, — думается сейчас мне, — и нету у него совсем... «детей на материке»".

— Вы...

Едва наш автобус...

— Вы согласны со мной?.. — сквозь фоновый шум... доносится до меня, как он снова... интересуется её мнением.

Едва тронувшись... от последней остановки, и тут же влившись в поток... медленно — в преддверии обеденной пробки — вниз, к «кольцу» стекающей патоки... и спустившись к «кольцу», и недолго — в ожидании зелёного света — постояв на «кольце»... и повернув направо... автобус несётся сейчас вниз... покатым склоном.

Несётся по талой слякоти, и кажется, едва касаясь колёсами твёрдого асфальта, в обе стороны — теми же самыми колёсами — густо разбрызгивая... серые ошмётки.

Не то, чтобы я... сильно... «тревожусь за исход дела»... но... тем не менее... не имея сейчас прямой возможности наблюдать за ними, я всё чаще верчу головой и всё внимательнее прислушиваюсь... к могущим донестись до меня первым признакам того... что... один из них — уже покидает своё место... с тем, чтобы потом — также безвозвратно — покинуть и автобус.

А покинуть его... незаметно для меня — в гарантированном мне шуме... неумолимо приближающейся остановки, — особого труда не составит...

Тем более, что сидят они, если что, — почти напротив выхода.

И хотя, ничто в ней...

— Всё?!. Уже выходите?.. — прозвучавший неожиданным, его вопрос только подтверждает: всё-таки, я не впустую... вслушивался в шорохи одежды... сумки... и скрипы сиденья... Она, действительно, выходит.

Да и где ей выходить?.. как не здесь... Это «областная», здесь — «все выходят»...

— Ваша остановка?.. — как будто желая удостовериться в очевидном, снова задаёт он тот же вопрос.

Разумеется... украдкой я оборачиваюсь: прижимая к себе сумку, она уже встала... малыми шагами... присоединяясь ко всем тем, кому сейчас выходить.

— А может быть останетесь?.. И дальше поедем??. — мне не слышно, чтобы происходящее сейчас... чем-то смущало его.

— Я ещё что-нибудь... могу Вам вспомнить... — ожидаемо поддерживает он интонацию... продолжающейся светской беседы.

И так же ожидаемо, и... как мне кажется, не без симпатии к своему пожилому попутчику, прощаясь с ним, она... что-то отвечает.

— Ну... всего Вам доброго!.. До свидания... — наконец... так же по доброму, прощается и он... с женщиной, которую — как это уже понятно, — никогда больше не встретит.

И как только... закрывается передняя дверь — впустившая тех двух, что, всё-таки, садятся здесь, — я оборачиваюсь... якобы, вслед им.

Оставленное ею место — справа от него — свободно, по-прежнему никем не занятое... И таким же свободным — оно останется ещё, как минимум, до следующей остановки.

А остановок... этих... оставшихся — в моём распоряжении — всего четыре... в это время — они пусты, и автобус пролетит их... где-то даже не останавливаясь, — не успеешь задуматься.

А значит, счёт теперь... идёт на минуты.

И «Берия» его... и «Пауэрс»... смотрю я в стенку... за водительской спиной, — без сомнения, навеяны телеверсией этих хрестоматийных историй...

Трогательные подробности с выпрыгнувшим в окно милиционером... не пожелавшим подписывать признательный протокол — тоже... скорее, свидетельствуют в пользу «легендированного слива», чем в пользу документальной истории... реально имевшей место.

А вот... спроси ты его сейчас... про город... А, возможно, и край?.. Что он вспомнит?..

С каждой секундой становясь всё ближе к последней — остающейся мне на раздумья — остановке, я снова перечисляю все вопиющие «за»... и снова перебираю все оставшиеся «против»... И с «Правил поведения в общественном транспорте» и прочих... об`явлений и инструкций — на стенке перед собой — снова перевожу взгляд за окно...

— Старик уйдёт... — тихо шепчет мне Безжалостная Очевидность, — а вместе с ним уйдёт и всё то, что ты не спросишь...

Но я и без чужого шёпота знаю сейчас, что «канет»... знаю ЧТО канет... и куда канет — я тоже знаю...

А оно мне надо?.. потом с этим жить... Снова?..

Держа рюкзак на коленях, я достаю из него записную книжку... и, найдя в ней пустую страницу, вкладываю туда — найденную в рюкзаке ручку.

Автобус начинает притормаживать... Время — вставать... Но прежде чем встать, я оборачиваюсь...

Солнечный свет — лёгкой занавеской — лежит на обтянутой кожзаменителем спинке пустого сиденья... И старика — на нём нет.

Это, конечно, неожиданно... но...

Обернувшись уже через другое плечо, я... всё-таки... нахожу его... сидящим в ряду одноместных сидений правой стороны. Оставшийся один... вероятно, спасаясь от докучливого света, — он пересел в тень.

Ну и отлично... Так мне ещё проще.

Встав... и двигаясь проходом, я с удивлением обнаруживаю: насколько всё ещё пуст — почти уже добравшийся до «центра» — автобус... Как будто и не было у него всех этих остановок... А над окнами — исполненные в традициях провинциального дизайна — едва подрагивают ламбрекены... и солнце, проходя под ними... сквозь немытые стёкла, рождает странную иллюзию... Кажется, будто в лучах его — сейчас идущих параллельно полу — слабо колышется... облако... светящейся пыли.

Сев напротив, через проход... как раз туда, где две остановки назад они ехали ещё вдвоём... и обратив на себя внимание, я начинаю: добрый-день... простите-бога-ради... стал-невольным-свидетелем... тут-звучала-такая-старина... не-мог-не-подойти...

Я представляюсь сам и — в свою очередь — интересуюсь, как зовут его...

Пожилой человек не закрыт для общения... и в простом лице его — я не вижу особой неловкости... а ещё: у него — мягкое имя... и тихое патриархальное отчество.

Я уточняю ему предмет моего интереса, и он узнаёт, что: моё краеведческое любопытство «обычно ограничивается городом... вернее, районами... ещё вернее: тем, что было  «поначалу» на месте известных нам улиц и дорог... »

— И, возможно, Вы могли бы...

— Отчего же... — у моего собеседника: мягкие черты округлого лица... спокойный взгляд... внимательных глаз.

— Я не против... Чем смогу.

«Он — не против»... Что ж... Отлично... Тогда самое время задать, наверное, главный сейчас вопрос:

— А с какого года Вы здесь живёте?.. в городе.

Но, то... что я — неожиданно для себя — слышу в ответ... обескураживает, если не сказать больше: годы, о которых идёт речь, — это даже не «поздний Брежнев», это... Это — слишком поздно...

«Глубина культурного слоя» — здесь отсутствует сразу... и... Короче, — наповал...

И разочарование моё — которое, я, разумеется, стараюсь скрыть, — тем больнее, что я вижу: старик совсем не против оказаться сейчас чем-то полезным...

По инерции... я ещё что-то лопочу про город... Хотя, уже понятно... Ну какой там «город»?!. В «городе» он оказывается даже позже, чем... сюда привезли меня.

Ладно, чёрт с ним... с этим «городом».

— А как Вы здесь оказались?.. переехали?..

— По службе... перевёлся.

— ?!.

И, вероятно, видя моё замешательство, он коротко поясняет:

— По семейным обстоятельствам... Так сложилось.

Вы здесь военным служили?..

— Нет.

Вот те на... Раз за разом слыша прямо обратное тому, что ожидаешь услышать, я чувствую, что... наверное, уже исчерпал... все возможные варианты... и доступные мне направления... Разве что:

— Вы не врачом работали?..

— Нет, — всё так же краток сидящий напротив.

Тоже — жаль... Будь он врач, — мог бы, наверняка, многих вспомнить... Но...

Однако... Время идёт... Сама ситуация не спешит себя прояснить... а мне — плутать так наугад... и угадывать, как это... Поэтому я сам...

И наконец... в ответ... на мой уже прямой вопрос — а где же он тогда работал?.. — я слышу, такое же спокойное:

— В уголовной милиции.

В голосе его нет напряжения, а в серых глазах... я... не вижу настороженности.

"Ну... — соображаю я, — милиция, так милиция".

Скажись он врачом, я бы с лёгкостью поверил... а назовись, к примеру... военным хирургом, — поверил бы уж тем более...

Ну... смотрим мы друг на друга... значит, «милиция»...

А, признаться, единственная фамилия — на стыке «милиции» и «краеведения», — которая сейчас всплывает, сама и сразу, это...

Но, на вопрос — а не работал ли он с таким-то?.. — так же мягко звучит короткое «нет».

Ну... «нет», так «нет».

Для нашего удобства я сижу ногами в проходе, чуть наклонясь к нему... и сейчас уже — начну мешать тем немногим, кому выходить... Да мне — вроде, успевшему спросить всё, что получилось — и самому надо поторапливаться: это и моя остановка... тоже.

И... что бы там ни было... видя, что знакомство наше... формально состоялось... я ещё раз очерчиваю ему самый общий круг вопросов... И в целом...

— Чем смогу... — ещё раз подтверждает он, что «не против».

И раз, в целом, он — «не против»... «что-нибудь вспомнить»... — «Ведь, кто его знает?..», — я записываю номер его телефона... и обещаю позвонить ему в течение недели.

А автобус... как можно медленнее... переехав... «лежачего полицейского»... и чуть быстрее... переехав пешеходный переход... уже встаёт к остановке... и...

Я ещё раз благодарю его...

— Чем смогу.

Мы с ним прощаемся...

И, если слово это здесь уместно: прощаемся с ним тепло.

И прежде... чем закрывается дверь, — я успеваю... встать и выйти наружу.

Пока мы сюда ехали, солнце успело подняться ещё выше... и, возможно, по этой причине... выйдя из автобуса, я замечаю, что здесь — заметно теплее... И нет... того ветра, что можно было ожидать сегодня от этой части города...

И под ногами у меня — о, слава богу — всего лишь сырой асфальт: здесь и в помине нет тех глубоких луж и бегущих — вперемешку со льдом и снегом — потоков воды, что я перепрыгивал, спеша по «зебре»... перед квадратной мордой... ждущего нас автобуса... прежде чем последним подняться в переднюю дверь, и...

"Конечно, — соглашаюсь я, уже шагая вверх по улице, — это не совсем то — а местами даже... совсем не то... — на что я рассчитывал, но...".

Но отчего-то... я не готов — тем более, вот так сразу... — признать «промах».

Почему-то... шагая сейчас и смотря себе под ноги... я по-прежнему считаю, что во всём этом есть что-то.

Что-то... что и сейчас заставляет меня — идущего на работу — думать, что... "всё это — не просто так".




Прошедшей недели мне хватает, чтобы признать: при всём уважении к им прожитому, старик едва ли может послужить «источником уникальных краеведческих сведений» или «носителем ценной этнографической информации»... Ему — оказавшемуся здесь в восемьдесят... таком-то году, — не помочь мне, к примеру, в опознании по фотографии — одного из первых бараков «посёлка геологов»... или...

Служба его?.. кроме которой он вряд ли что-то успел в этой жизни по-хорошему заметить... Это — точно «нет»... при всём уважении... «Будни советской милиции» или «виды оперативно-розыскных мероприятий»: этим меня, к сожалению, точно не заинтересовать... Чё я там не видел?..

А вот Москва... про которую он... с предместьями... Это, да... Это — «интересное время»... надо признать... Здесь есть, что спросить... И о чём... спросить.

"И вряд ли это будет «полёт Гагарина», — чуть позже, уже нащупав сюжет, понимаю я, строя планы. — Скорее, первые — ещё до брежневских парадов — «дни»... когда вспоминали «победу», и редкие — с глазу на глаз — откровения... ещё не старых «фронтовиков»...".

Неделя...

"Ну ладно... чё... — по прошествии дней отпущенных себе на принятие решения, наконец решаю я. — Чё делать... Всё равно интересно".

Неделю спустя... когда я наберу его номер, старик, разумеется, вспомнит: кто я, и снова спросит: что меня интересует, и, об`ясняясь тем, что «не видит цифры на экране», попросит меня самому назвать ему номер моего телефона...

Он запишет мой номер с моих слов, пообещает перезвонить и...

И на том мы с ним и расстаёмся.

Разумеется, я осознаю его сословную принадлежность, и для меня очевидна стезя, которой посвящена его жизнь, и узкими колеями которой он связан до могилы, и потому... И потому для меня нет большего удивления в том, что старик не перезвонит ни через неделю, ни через две... ни через месяц.

Отсоветовали ли ему встречаться именно со мной?.. Ну... я не знаю... тут уж...

Посоветовали ли ему — внимательно выслушав, — «впредь воздерживаться» от прилюдных откровений?.. в "общественных местах".

Н-ну!.. Тут уж, чё... Я — не знаю...

Оно ж... как бы так... для всех.

Рабство — дело добровольное.



2022, апрель.