Диана

I

Лето вы­да­лось из­ну­ри­тель­но жар­ким. С утра солн­це так и шпа­ри­ло, на­гре­вая ка­мень. Хоть бы ма­лей­шее ду­но­ве­ние мог­ло уне­сти душ­ный воз­дух го­ро­да ве­че­ром, или ли­вень осве­жил бы ат­мо­сфе­ру; но нет, не было ни вет­ра, ни до­ждя. День за днём, я на­блю­дал из окна, как несчаст­ные пе­ше­хо­ды жа­лись к сте­нам, что­бы хоть немно­го спря­тать­ся в тень. Хас­ки мо­ло­дой со­сед­ки, вы­хо­дя на про­гул­ку, плю­хал­ся на ас­фальт, рас­сти­лал язык, и всем сво­им ви­дом по­ка­зы­вал, что его по­ро­да не преду­смат­ри­ва­ет жизнь в го­ро­де с та­ким кли­ма­том. Во­ро­буш­ки, ве­се­ло чи­ри­ка­ю­щие по утрам, уста­ло си­де­ли без дела как толь­ко солн­це на­чи­на­ло при­пе­кать, а со­сед­няя во­ро­на, ко­то­рую я ча­сто на­блю­дал из мо­е­го окна, пря­та­лась от солн­ца за тру­бой, вы­пу­чив гла­за и ра­зи­нув клюв.

Мои со­курс­ни­ки про­во­ди­ли лет­ние ка­ни­ку­лы у ро­ди­те­лей, а дру­зья, ко­то­рых я за­вел вне уни­вер­си­те­та, разъ­е­ха­лись по ку­рор­там, оста­вив меня на­едине с са­мим со­бой. За год уче­бы, я за­был, как про­во­дить сво­бод­ное вре­мя в оди­но­че­стве, и без цели сло­нял­ся по ком­на­те, из­ны­вая от ску­ки. Кни­ги слиш­ком на­по­ми­на­ли мне об уче­бе, и со­би­ра­ли пыль на пол­ке, а я тем вре­ме­нем дни на­про­лет смот­рел бес­по­лез­ные ро­ли­ки на Ютю­бе, что­бы хоть как-то за­нять себя.

От жары, в моей ком­на­туш­ке было тя­же­ло ды­шать, и я с нетер­пе­ни­ем ждал ве­че­ра, что­бы мож­но было немно­го прой­тись до Сены и об­рат­но. Не ска­жу, что мне до­став­ля­ло удо­воль­ствие ды­шать спер­тым воз­ду­хом разо­гре­то­го за день го­ро­да, но это было всё-таки луч­ше, чем си­деть в че­ты­рех сте­нах.

В одну из та­ких про­гу­лок, я к моей ра­до­сти встре­тил Ди­а­ну — сту­дент­ку, ко­то­рую несколь­ко раз встре­чал у на­ших об­щих дру­зей. Она рас­ска­за­ла мне, что ре­ши­ла остать­ся на лето в Па­ри­же. «Всё луч­ше чем бить ба­клу­ши в ро­ди­тель­ским доме, и быть сви­де­тель­ни­цей по­сто­ян­ных ссор» — объ­яс­ни­ла она.

Ка­ре­гла­зая, строй­ная Ди­а­на, со сво­и­ми чер­ны­ми ло­ко­на­ми, па­да­ю­щи­ми на её пле­чи, все­гда была для меня за­га­доч­ным пер­со­на­жем, как и для всех лю­дей, ко­то­рые её зна­ли. Она не была за­стен­чи­вой, но и ни­ко­гда не пы­та­лась быть цен­тром вни­ма­ния на сту­ден­че­ских ве­че­рин­ках и не очень ве­се­ли­лась. О ней зна­ли толь­ко то, что она на­по­ло­ви­ну ита­льян­ка. Боль­ше про се­мью ни­че­го из­вест­но не было.

Пы­та­ясь раз­га­дать Ди­а­ну, не столь по­то­му что она сама меня ин­те­ре­со­ва­ла, сколь что­бы хоть как-то за­нять себя, я на­чал ре­гу­ляр­но при­гла­шать её на про­гул­ки. Она ока­за­лась ин­те­рес­ным со­бе­сед­ни­ком, и мог­ла го­во­рить ча­са­ми на темы, о ко­то­рых я ни­че­го не знал. Несколь­ко раз я про­бо­вал узнать что-то но­вое про нее саму и её се­мью, но един­ствен­ная вещь, ко­то­рую я узнал из её уст, за­клю­ча­лась в том, что она сама ро­дом из се­вер­ной Ита­лии, но отец её — фран­цуз, и в Ита­лии она прак­ти­че­ски не жила, хоть и раз в год го­сти­ла у ба­буш­ки в La Spezia, пока та была жива. «О­се­нью, я еду на две неде­ли на ро­ди­ну. Столь­ко лет там не была!» — при­зна­лась она од­на­ж­ды. Я пред­ло­жил со­ста­вить ей ком­па­нию, а она со­гла­си­лась.

Сен­тябрь раз­лу­чил нас. Преж­ние дру­зья, но­вые пред­ме­ты, всё за­кру­ти­лось, за­вер­те­лось. Жара спа­ла, го­род ожил, а с ним ожил и я. От моей ску­ки не оста­лось и сле­да. Я сно­ва ни­че­го не успе­вал, про­си­жи­вал ча­са­ми в биб­лио­те­ке, го­то­вил­ся, зуб­рил. На ме­сяц я со­всем за­был о Ди­ане, и толь­ко за­ме­тив её на ве­че­рин­ке од­но­го со­курс­ни­ка, вспом­нил о моем пред­ло­же­нии. Мы раз­го­во­ри­лись, и на сле­ду­ю­щий день я уже за­ка­зы­вал би­ле­ты на по­езд на ко­нец ок­тяб­ря, пред­вку­шая неде­лю от­ды­ха, вда­ли от су­е­ты и шума сто­ли­цы.

II

Есть что-то неот­ра­зи­мое в гор­ных ви­дах, ко­то­рые от­кры­ва­ют­ся фран­цуз­ско­му пу­те­ше­ствен­ни­ку, ко­то­рый едет в пер­вый раз в сто­ро­ну Ту­ри­на. Ита­лия, как мо­ло­дая жен­щи­на при пер­вом сви­да­нии, ещё слиш­ком стес­ни­тель­на, что­бы по­ка­зать все свои кра­со­ты, но и слиш­ком за­ин­те­ре­со­ван­на, что­бы ты­ся­ча­ми де­та­лей раз­бу­дить бурю в серд­це муж­чи­ны, ко­то­рый, рас­про­стив­шись с ней, бу­дет дол­го меч­тать, пред­став­лять и до­ри­со­вы­вать то, что он не смог уви­деть во вре­мя пер­вой встре­чи. Смот­ря из окна по­ез­да на гор­дые, за­сне­жен­ные мас­си­вы, на ели, стре­мя­щи­е­ся ввысь, слов­но нетер­пе­ли­вые ска­ло­ла­зы, ко­то­рые то­ро­пят­ся пер­вы­ми по­ко­рить вер­ши­ну, на воз­душ­ные мо­сты, со­еди­ня­ю­щие де­ре­вуш­ки, мож­но толь­ко га­дать о кра­со­те того, что мо­жет со­здать на­род, оби­та­ю­щий в этих кра­ях.

Но вот по­езд оста­нав­ли­ва­ет­ся на ту­рин­ском вок­за­ле Porta Susa — но­вое, всё из стек­ла, ни­чем не при­ме­ча­тель­ное зда­ние. К со­жа­ле­нию, аб­сурд­ность и без­душ­ность со­вре­мен­ной де­гра­ди­ро­вав­шей ар­хи­тек­ту­ры не по­ща­ди­ло даже стра­ну жи­во­пис­цев, бес­стыд­но вы­сту­пая то тут, то там, со­вер­шен­но не впи­сы­ва­ясь в об­щий пей­заж, и аб­со­лют­но не ин­те­ре­су­ясь этим. На вок­зал Porta Nuova, от­ку­да че­рез пол­то­ра часа от­прав­ля­ет­ся наш сле­ду­ю­щий по­езд, мож­но до­е­хать за несколь­ко ми­нут на трам­вае, но мы ре­ша­ем пой­ти пеш­ком, что­бы на­сла­дить­ся на­сто­я­щей ар­хи­тек­ту­рой — всем тем, что оста­лось нам от пред­ков. Ту­рин, го­род осо­бый. Не на­дей­тесь уви­деть здесь ма­лень­кие улоч­ки, ко­то­ры­ми на­пол­не­ны жи­во­пис­ные де­рев­ни Ита­лии. Но и ха­рак­тер­ную ар­хи­тек­ту­ру Рима или Неа­по­ля или спе­ци­фи­ку Ве­не­ции вы тоже не най­де­те. Несмот­ря на это, у Ту­ри­на есть своя бо­га­тая ис­то­рия, есть душа. Вас не долж­на удру­чать аме­ри­кан­ская пря­мо­уголь­ность пе­ре­крест­ков: сто­ит по­смот­реть на лю­бой дом, и вы уви­ди­те сот­ни де­та­лей, по ко­то­рым пой­мё­те, что имен­но ар­ти­сты ита­льян­цы стро­и­ли этот го­род, и стро­и­ли для глаз и для души, а не толь­ко для вы­ду­ман­ной прак­тич­но­сти. Се­рые, сли­ва­ю­щи­е­ся с ас­фаль­том вни­зу, по­строй­ки Ту­ри­на об­ре­та­ют выше свет­лые от­тен­ки — бе­же­вые, жёл­тые, — как если бы они хо­те­ли вы­год­нее кон­тра­сти­ро­вать с ярко си­ним небом Ита­лии.

По­се­тив Ту­рин, нель­зя не прой­тись по го­род­ско­му пар­ку, Parco del Valentino, ко­то­рый при­ютил не толь­ко сред­не­ве­ко­вые раз­ва­ли­ны, но и несколь­ко де­сят­ков бе­лок, со­всем руч­ных: если по­де­лить­ся с ними съест­ным, они с го­тов­но­стью и бес­страш­но вска­раб­ка­ют­ся по ва­шей одеж­де, что­бы схва­тить оче­ред­ной орех. По их по­ве­де­нию мож­но пред­по­ло­жить, что они не ели несколь­ко недель, но их упи­тан­ный вид ясно по­ка­зы­ва­ет, что они, как ис­тин­ные ита­льян­цы, поль­зу­ют­ся до­вер­чи­во­стью каж­до­го ту­ри­ста, ко­то­рый го­тов для несколь­ких сэл­фи со зве­рюш­кой ра­зо­рить­ся на па­ке­тик оре­хов, про­да­ю­щий­ся тут же в ки­ос­ке, втри­до­ро­га.

По­хо­див на сла­ву по го­ро­ду, и без­оста­но­воч­но че­сась от ко­гот­ков бе­лок, Ди­а­на и я ока­за­лись на Porta Nuova, от­ку­да от­прав­лял­ся наш сле­ду­ю­щий по­езд. Уто­мив­шись, я за­снул как толь­ко по­езд тро­нул­ся, и проснул­ся толь­ко ко­гда мы подъ­ез­жа­ли к Вер­нац­ца — од­ной из жи­во­пис­ней­ших де­ре­вень Чин­кве-Тер­ре.

Если вам по­счаст­ли­вит­ся по­бы­вать в Вер­нац­ца, на­строй­тесь на то, что вы по­сто­ян­но бу­ди­те спус­кать­ся и под­ни­мать­ся. Ма­лю­сень­кие улоч­ки, слов­но гор­ные ру­чей­ки, ред­ко идут го­ри­зон­таль­но. Если уж им слу­ча­ет­ся это сде­лать, будь­те уве­ре­ны, че­рез несколь­ко мет­ров вы встре­ти­те лест­ни­цу. Весь го­ро­док за­жат меж­ду дву­мя хол­ма­ми — имен­но за­жат. Не жди­те тут про­стор­ных швей­цар­ских до­лин: здесь всё на­по­ми­на­ет о том, что го­ро­ду неку­да рас­ти. Ма­лень­кие до­ми­ки жмут­ся один к дру­го­му и как буд­то вы­рос­ли друг на дру­ге. Вто­рой этаж ча­сто на­ви­са­ет над пер­вым, их за чего улоч­ки по­гру­же­ны во мрак, что на­вер­ное не так уж пло­хо в жару. Ка­жет­ся, вот вот фа­са­ды до­мов со­льют­ся, об­ра­зуя тун­нель, и не бу­дет боль­ше тон­кой щели, че­рез ко­то­рую мож­но уви­деть небо.

Серд­це го­род­ка со­сто­ит из ры­бац­ко­го пор­та, пло­ща­ди и — ра­зу­ме­ет­ся — церк­ви. От пло­ща­ди, из­ви­ва­ясь, идёт глав­ная ули­ца, един­ствен­ное ме­сто, где вы не бо­и­тесь встре­тить иду­ще­го нав­стре­чу сто­ки­ло­граммо­во­го аме­ри­кан­ца. При­выч­ка ита­льян­цев круг­лый год раз­ве­ши­вать пе­ред ок­ном вы­сти­ран­ное бе­лье — вклю­чая под­час и ниж­нее — опре­де­лен­но до­бав­ля­ет ко­ло­рит.

Но нас ин­те­ре­су­ет не пло­щадь и не глав­ная ули­ца. Вдоль ска­ли­сто­го бе­ре­га идут тро­пин­ки — одна в сто­ро­ну Кор­ни­лья, а дру­гая — в Мон­те­рос­со-аль-Маре. Мы вы­би­ра­ем вто­рую, так как тро­па здесь про­ле­га­ет вна­ча­ле че­рез жи­во­пис­ные ви­но­град­ни­ки. Из за недру­же­люб­но­го ре­лье­фа, ита­льян­цы были вы­нуж­де­ны по­стро­ить спе­ци­аль­ный мо­но­рельс, по ко­то­ро­му ка­та­ют­ся ва­го­нет­ки, в ко­то­рые за­гру­жа­ют ви­но­град. То тут, то там, мож­но уви­деть этот мо­но­рельс: то он вы­ска­ки­ва­ет из ку­стов под ка­ким-то невоз­мож­но пу­га­ю­щим уг­лом, то бро­са­ет­ся вниз, так рез­ко, что оста­ёт­ся непо­нят­но, как люди не бо­ят­ся пе­ре­ме­щать­ся на та­ком спе­ци­фи­че­ском виде транс­пор­та, ко­то­рый того и гля­ди сва­лит­ся в про­пасть. Дой­дя до выс­шей точ­ки, с ко­то­рой ещё вид­ны до­ми­ки Вер­нац­цы, мы уса­жи­ва­ем­ся с Ди­а­ной на тра­ве. Она дол­го рас­смат­ри­ва­ет мор­ской го­ри­зонт. От­сю­да, свер­ху, вид­но Кор­си­ку. А ещё по гла­ди оке­а­на, ко­то­рый с та­кой вы­со­ты ка­жет­ся мяг­ким, бар­хат­ным, плы­вет ко­рабль. На­вер­ное он идёт на всех па­рах, но нам ка­жет­ся, что он сто­ит на ме­сте, и толь­ко срав­ни­вая его ме­сто­по­ло­же­ние с раз­ни­цей в несколь­ко ми­нут мож­но с уве­рен­но­стью ска­зать, что он дви­жет­ся. «Ко­гда-то дав­но мой отец си­дел имен­но на этом ме­сте, и точ­но так же смот­рел на мо­ре» — пре­ры­ва­ет наше мол­ча­ли­вое со­зер­ца­ние Ди­а­на. Я на­чи­наю рас­спра­ши­вать её об отце, но вид­но, что эта тема её тя­го­тит.

Под ве­чер, мы воз­вра­ща­ем­ся в Вер­нац­ца, об­суж­дая, как долж­но быть из­ме­ни­лось это ме­сто с тех пор, как здесь жил отец Ди­а­ны. То­гда тут ещё было мно­го жи­те­лей, хоть де­рев­ня уже и ста­ла обя­за­тель­ной оста­нов­кой для мно­гих ту­ри­стов. Но за по­след­ние де­ся­ти­ле­тия, ту­ри­сты вы­тес­ни­ли нема­ло мест­ных жи­те­лей. Всё боль­ше и боль­ше до­мов ста­ло сда­вать­ся ту­ри­стам, и всё боль­ше и боль­ше при­сут­ствие ту­ри­стов на­кла­ды­ва­ло свой след на этом ме­сте, под­час непри­ят­ный след. До­ста­точ­но хотя бы по­смот­реть, что ста­лось с плос­ки­ми ли­стья­ми как­ту­сов, рас­ту­щих вдоль sentiero Azzuro. По­всю­ду над­пи­си, име­на тех, кто по­счи­тал, что нет ни­че­го луч­ше, как за­пе­чат­леть свое имя на несчаст­ном рас­те­нии, ко­то­рое от та­ко­го вни­ма­ния ча­сто по­ги­ба­ет!

День за днём, мы про­дол­жа­ем наши про­гул­ки. День за днём, я вижу как моя спут­ни­ца за­ду­мы­ва­ет­ся, меч­та­ет. Я на­де­юсь что вот вот она от­кро­ет за­ве­су, что я что-ни­будь узнаю о её се­мье, но я та­к­же по­ни­маю, что само мое при­сут­ствие её тя­го­тит, и до­воль­ству­юсь ро­лью мол­ча­ли­во­го со­про­вож­да­ю­ще­го.

На­ста­ет по­след­ний день на­ше­го пре­бы­ва­ния здесь. Зав­тра утром по­езд умчит нас на се­вер. А се­год­ня мы в по­след­ний раз ка­раб­ка­ем­ся по троп­кам. Воз­вра­ща­ясь в де­рев­ню, мы ре­ша­ем за­гля­нуть на клад­би­ще. Осо­бен­ность ита­льян­ских клад­бищ, это ко­лум­ба­рии, в пять, а то и боль­ше яру­сов. У каж­дой пли­ты обиль­ные цве­ты всех рас­кра­сок, и фо­то­гра­фия по­гре­бен­но­го че­ло­ве­ка — или лю­дей. Клад­би­ще Вер­нац­цы рас­по­ло­же­но на склоне, с ви­дом на море, и этот вид за­став­ля­ет за­ду­мать­ся о веч­ном и о тлен­ном.

Про­ха­жи­ва­ясь от алеи к алее, чи­тая име­на и рас­смат­ри­вая фо­то­гра­фии, я не за­ме­тил, как ока­зал­ся один. «Ди­а­на!» — по­звал я, но ни­кто не от­клик­нул­ся. Не смот­ря на то, что ни­ко­го кро­ме нас дво­их не было, я стес­нял­ся шу­меть в та­ком ме­сте, и ре­шил боль­ше не звать мою спут­ни­цу, и най­ти её, обой­дя клад­би­ще. Я дей­стви­тель­но вско­ре уви­дел её сто­я­щей пе­ред од­ной неухо­жен­ной пли­той, без ка­ких-либо цве­тов. Ди­а­на за­ме­ти­ла меня толь­ко то­гда, ко­гда я до­тро­нул­ся до её руки. «По­смот­ри на имя» — про­шеп­та­ла она. «Ди­а­на» — про­чёл я. «И что?» — «Ме­ня на­зва­ли в честь неё.»

Ди­а­на вы­гля­де­ла взвол­но­ван­ной, за­дум­чи­вой, и ка­за­лась бо­лее оду­хо­тво­рён­ной. Она по­шла к вы­хо­ду, со­вер­шен­но не за­ме­чая сво­е­го окру­же­ния, а я плел­ся за ней, пы­та­ясь по­нять, кто эта жен­щи­на, что её свя­зы­ва­ет с Ди­а­ной, по­че­му одну на­зва­ли в честь дру­гой, и что я дол­жен те­перь де­лать. Несколь­ко раз я по­ры­вал­ся пре­рвать мол­ча­ние, но уга­ды­вал, что нач­ни я за­да­вать во­про­сы, Ди­а­на ни­че­го не ста­нет мне рас­ска­зы­вать. По­это­му я ре­шил ждать, ко­гда она сама бу­дет го­то­ва по­де­лить­ся со мной сво­и­ми вос­по­ми­на­ни­я­ми.

Ждать при­ш­лось недол­го. Вый­дя из клад­би­ща, вме­сто того, что­бы спу­стить­ся к де­ревне, Ди­а­на села на ска­мей­ку, с ко­то­рой от­кры­ва­лась па­но­ра­ма на море. Смот­ря на го­ри­зонт, она рас­ска­за­ла мне ис­то­рию сво­их ро­ди­те­лей.

III

Шел 1996 год. Отец Ди­а­ны — Фран­с­уа, толь­ко толь­ко за­вер­шил уче­бу. Несколь­ко ме­ся­цев до это­го, на од­ной из кон­фе­рен­ций, он по­зна­ко­мил­ся с учё­ным из Пизы. Тот, в свою оче­редь за­ин­те­ре­со­вал­ся мо­ло­дым гео­ло­гом и при­гла­сил его при­е­хать в Ита­лию по­участ­во­вать в ра­бо­тах, ко­то­рые ве­лись в Чин­кве-Тер­ре. Фран­с­уа мало что дер­жа­ло на ро­дине, и со­всем ско­ро он ока­зал­ся в пер­вый раз на чуж­бине. Ра­бо­та ока­за­лась ин­те­рес­ная и спо­кой­ная. В сво­бод­ное от ра­бо­ты вре­мя, мо­ло­дой Фран­с­уа раз­гу­ли­вал по ви­но­град­ни­кам, упи­вал­ся ве­сен­ним аро­ма­том цит­ру­со­вых и олив­ко­вых де­ре­вьев, ко­то­рые рос­ли в изоби­лии, и лю­бо­вал­ся ви­да­ми, ко­то­рые от­кры­ва­лись с хол­мов.

Ха­рак­те­ра он был ти­хо­го и быст­ро по­дру­жил­ся с де­ре­вен­ской мо­ло­де­жью. Это были пар­ни и де­вуш­ки, ко­то­рые ро­ди­лись и вы­рос­ли здесь, ко­то­рые были про­пи­та­ны мест­ной куль­ту­рой, и ко­то­рые небез­осно­ва­тель­но счи­та­ли этот рай­ский уго­лок са­мым луч­шим на зем­ле. В ту пору, чу­же­стран­цы неча­сто при­ез­жа­ли жить в Чин­кве-Тер­ре, так что ком­па­ния с ра­до­стью при­ня­ла в свое лоно дру­же­люб­но­го фран­цу­за, немно­го го­во­ря­ще­го по-ита­льян­ски. Они окру­жи­ли его за­бо­той, учи­ли язы­ку, а он был им бла­го­да­рен и де­лал успе­хи.

Осо­бен­но он ин­те­ре­со­вал здеш­них де­ву­шек. Два­дца­ти­че­ты­рех­лет­ний го­лу­бо­гла­зый блон­дин, он рез­ко от­ли­чал­ся от за­го­ре­лых ита­льян­цев. Но не толь­ко это при­вле­ка­ло к нему жен­ские взгля­ды. То­гда как на­до­ед­ли­вые ита­льян­цы не мог­ли про­пу­стить ни од­ной юбки, не от­пу­стив лип­ко­го коммен­та­рия, Фран­с­уа при­вык­ший к тому, что фран­цу­жен­ки его воз­рас­та мало об­ра­ща­ли на него вни­ма­ние, всё боль­ше стес­нял­ся жен­ской ком­па­нии, и бо­ял­ся под­час даже смот­реть на жен­щин. Мо­ло­дые ита­льян­ки ча­сто под­шу­чи­ва­ли над ним, а за гла­за, друг с дру­гом, неред­ко от­пус­ка­ли кол­ко­сти на его счёт, но каж­дая, оста­ва­ясь в оди­но­че­стве, с неж­но­стью ду­ма­ла о ти­хоне, обе­щая себе быть с ним мяг­че в сле­ду­ю­щий раз.

Жила в Вер­нац­ца де­вуш­ка по име­ни Ди­а­на. Ко­гда Ди­ане было шесть, её тет­ка пред­ска­за­ла, что ей суж­де­но лю­бить страст­но, но эта лю­бовь не при­не­сет ей сча­стья. Она ока­за­лась пра­ва.

На­ту­ра эмо­ци­о­наль­ная, Ди­а­на всю свою юность чи­та­ла ро­ма­ны ита­льян­ских и фран­цуз­ских клас­си­ков. Её серд­це не мог­ло не лю­бить, а она сама не мог­ла лю­бить на­по­ло­ви­ну. Был ли то за­кат на бе­ре­гу бух­ты, или за­пах ла­за­ньи, ко­то­рую го­то­ви­ла её ба­буш­ка, или утрен­ний ве­тер, раз­ви­ва­ю­щий её во­ло­сы, ко­гда она от­кры­ла став­ни, или ко­те­нок, ко­то­ро­го она по­до­бра­ла од­ной зи­мой на ули­це, боль­но­го, и вы­хо­ди­ла, Ди­а­на от­да­ва­лась люб­ви пол­но­стью, до за­бве­ния.

А од­на­ж­ды, она встре­ти­ла Фран­с­уа.

Скром­ный и все­гда за­дум­чи­вый, он не сра­зу за­ме­тил её, и дол­го не ви­дел её при­сталь­ных взгля­дов. Но судь­ба сво­ди­ла их сно­ва и сно­ва; а мо­жет судь­ба тут не при­чем, и Ди­а­на сама де­ла­ла так, что не про­хо­ди­ло ни празд­ни­ка ни ве­че­рин­ки, где бы они не столк­ну­лись. Не зная, ка­кие чув­ства он ис­пы­ты­ва­ет к чер­но­гла­зой по­дру­ге, Фран­с­уа при­нял как дан­ность то, что они ви­де­лись всё чаще и чаще, в ско­ром вре­ме­ни про­во­ди­ли всё сво­бод­ное вре­мя вме­сте, а од­на­ж­ды, ку­па­ясь в море, на­ча­ли це­ло­вать­ся, неисто­во, не имея пред­став­ле­ния ни о том, что их окру­жа­ет, ни о том, что их ждёт. Ди­а­на по­лю­би­ла его без­ого­во­роч­но и без­гра­нич­но, как лю­бят одни ита­льян­ки. Ему же льсти­ло её чув­ство, и нра­ви­лось быть по­чи­та­е­мым. Он вку­шал пло­ды её люб­ви, ни­че­го не обе­щая ей вза­мен, а она не жда­ла и не вы­пра­ши­ва­ла ни­ка­ких обе­ща­ний. Ей ка­за­лось, что ни­че­го не мо­жет из­ме­нить­ся — что мир со­сре­до­то­чил­ся на них дво­их, и ими и огра­ни­чил­ся. Она счи­та­ла, что её без­ого­во­роч­ное чув­ство к нему есть един­ствен­ная важ­ная вещь, и ни­че­го не мо­жет по­ме­шать ни её люб­ви, ни их бу­ду­щей сов­мест­ной жиз­ни, о ко­то­рой она меч­та­ла, но о ко­то­рой не ду­ма­ла и ко­то­рую пред­став­ля­ла очень смут­но.

Днём он ра­бо­тал а она учи­лась, а ве­че­ром они убе­га­ли на при­ро­ду и бро­ди­ли в окрест­но­стях де­рев­ни. Она была по ха­рак­те­ру сво­е­му мол­ча­ли­вая, и го­во­рил в ос­нов­ном он: рас­ска­зы­вал о се­ве­ре Фран­ции, о ро­ди­те­лях и бра­тьях, о фер­ме, в ко­то­рой про­шло их дев­ство, и ко­то­рую се­мья долж­на была по­ки­нуть, ко­гда у них боль­ше не оста­лось де­нег. Ди­а­на вни­ма­тель­но слу­ша­ла, не столь­ко то, что он рас­ска­зы­вал, сколь­ко тембр и от­тен­ки его го­ло­са, или то, как он про­из­но­сил те или иные сло­ва. Ко­гда рас­ска­зы за­кан­чи­ва­лись, она лю­би­ла бе­жать по тро­пин­кам вдоль ви­но­град­ни­ков, драз­ня Фран­с­уа ви­дом сво­их мель­ка­ю­щих икр и раз­ве­ва­ю­ще­го­ся пла­тья, а он бе­жал сле­дом, де­лая вид, что пы­та­ет­ся на­гнать её, но до­го­няя толь­ко по­сле того, как она со­всем вы­ды­ха­лась. Уже за­позд­но они воз­вра­ща­лись в де­рев­ню, взлох­ма­чен­ные, устав­шие, но све­тя­щи­е­ся от ра­до­сти, дер­жась за руки. Близ­кие Ди­а­ны ви­де­ли пе­ре­ме­ны, про­изо­шед­шие с ней, ви­де­ли, как она про­па­да­ет ве­че­ра­ми, и до­га­ды­ва­лись с кем. Не по­ощ­ряя от­кры­то её связь, они тем не ме­нее не вы­ска­зы­ва­лись про­тив, до­га­ды­ва­ясь, что не поз­да­ро­вит­ся тому, кто ска­жет сло­во на­пе­ре­кор чув­ствам Ди­а­ны, будь то даже её мать.

Так про­шел ме­сяц. Но вот од­на­ж­ды Фран­с­уа с боль­шим удив­ле­ни­ем и не без удо­воль­ствия на­чал за­ме­чать на себе взгля­ды Кар­ме­лы. Кар­ме­ла небез­осно­ва­тель­но счи­та­лась са­мой кра­си­вой де­вуш­кой в де­ревне. Дей­стви­тель­но, внеш­ность она име­ла яр­кую и эффект­ную, и рез­ко от­ли­ча­лась от сво­их сверст­ниц и при­вле­ка­тель­но­стью, и соб­ствен­ной уве­рен­но­стью в свою оба­я­тель­ность. Не раз она поль­зо­ва­лась тем, чем на­гра­ди­ла её при­ро­да, раз­би­вая серд­ца по­э­ти­че­ски на­стро­ен­ных ита­льян­цев. «О­сто­рож­но — за­ме­тил один раз кол­ле­га, ко­то­рый дав­но на­блю­дал за Фран­с­уа — Кар­ме­ла, де­вуш­ка опас­ная!», но отца уже ни­че­го не мог­ло спа­сти. Всё боль­ше и боль­ше вре­ме­ни он про­во­дил в ком­па­нии кра­са­ви­цы, ча­сто пре­не­бре­гая об­ще­ством Ди­а­ны. Про­дол­жая встре­чать­ся с ней, он реже брал её за руку, и ссы­лал­ся на уста­лость, ко­гда она хо­те­ла бе­гать с ним по ви­но­град­ни­кам. Про­ни­зы­ва­ю­щий ве­тер при­нес гро­зо­вые тучи, сгу­стив­ши­е­ся над Ди­а­ной и её лю­бо­вью на­столь­ко, что даже она, в сво­ем ослеп­ле­нии, не мог­ла не за­ме­тить на­дви­га­ю­щей­ся бури.

Од­на­ж­ды ве­че­ром, Ди­а­на по­зва­ла Фран­с­уа на про­гул­ку. О чем они го­во­ри­ли, не зна­ет ни­кто, но ве­че­ром она вер­ну­лась за­пла­кан­ная, и под­ня­лась в свою ком­на­ту не ужи­ная. Фран­с­уа же про­па­дал где-то всю ночь, а утром по­явил­ся на ра­бо­те лох­ма­тый, в разо­рван­ной одеж­де, с су­ма­сшед­шим взгля­дом, и все утро был рас­се­ян. По­сле обе­да, тя­жё­лая но­вость до­бра­лась до него: Ди­а­ну на­шли утром мерт­вой. Как ис­тин­ная ита­льян­ка, она не ис­ка­ла про­стых спо­со­бов — по­ве­си­лась в сво­ей ком­на­те сре­ди ночи. Про­щаль­ной за­пис­ки не было.

Тя­жё­лым кам­нем лег­ла вина за смерть Ди­а­ны на серд­це Фран­с­уа, но ещё тя­же­лее был страш­ный сек­рет, ко­то­рый тя­го­тил его, и ко­то­рый он за­брал с со­бой, пе­ре­си­лив­шесь в ско­ром вре­ме­ни в со­сед­ний го­род, La Spezia. Ему не хо­те­лось на­все­гда по­ки­дать Ита­лию, но и в Вер­нац­ца он оста­вать­ся боль­ше не мог, та­к­же как не мог встре­чать на ули­цах близ­ких Ди­а­ны, пе­ред ко­то­ры­ми чув­ство­вал вину, как если бы он от­нял у них что-то та­кое, что ни­ка­ки­ми си­ла­ми нель­зя вос­пол­нить.

La Spezia не от­ли­ча­ет­ся кра­со­той, и в нем слож­но най­ти успо­ко­е­ние непо­ка­ян­ной душе, но имен­но этот го­род по­че­му-то при­тя­ги­вал его. Там он снял ком­на­туш­ку, и су­ще­ство­вал, в тос­ке и оди­но­че­стве, нелю­ди­мый и нежи­вой. Всё вре­мя он про­во­дил дома, вы­хо­дя толь­ко в ма­га­зин. Ра­бо­ту он бро­сил, да и всё рав­но был не в со­сто­я­нии чем-либо за­ни­мать­ся. Так про­вел он осень и зиму. С при­хо­дом вес­ны, серд­це его на­ча­ло от­та­и­вать. То, что про­изо­шло в Вер­нац­ца, ста­ло мало по малу ухо­дить из его па­мя­ти. Преж­няя грусть ста­ла усту­пать ме­лан­хо­лии, и всё чаще и чаще он за­смат­ри­вал­ся на мо­ло­дых де­ву­шек, сидя на тер­ра­се то од­но­го, то дру­го­го кафе.

В теп­лое ве­сен­нее утро, ко­гда проснув­ше­е­ся солн­це неж­но лас­ка­ло всё жи­вое, на­по­ми­ная, что не за го­ра­ми лето, он об­на­ру­жил себя раз­го­ва­ри­ва­ю­щим с сим­па­тич­ной офи­ци­ант­кой ре­сто­ра­на, в ко­то­рый он ча­сто за­бе­гал, что­бы вы­пить ча­шеч­ку кофе. Не в пер­вый раз за­го­ва­ри­вал он с ней, но толь­ко сей­час за­ме­тил её гла­за и глу­бо­кий взгляд, на­прав­лен­ный на него.

Год спу­стя они по­же­ни­лись, а ещё че­рез несколь­ко лет у них ро­ди­лась де­воч­ка. Отец на­сто­ял, что­бы её на­зва­ли Ди­а­ной, но объ­яс­нять при­чи­ну это­го вы­бо­ра не хо­тел, а мать и не спра­ши­ва­ла. Слу­хи из Вер­нац­цы не до­бра­лись до го­ро­да, а сам он ни­че­го не рас­ска­зы­вал жене об этом эпи­зо­де сво­ей жиз­ни.

Ско­ро по­сле это­го, тос­ка по Фран­ции за­ста­ви­ла Фран­с­уа вер­нуть­ся в род­ные края. Что-то тя­го­ти­ло его в Ита­лии, и каж­дое лето, ко­гда вся при­ро­да рас­цве­та­ла и про­сы­па­лась, что­бы вдо­воль на­ра­до­вать­ся теп­лу и солн­цу, лицо его на­о­бо­рот омра­ча­лось. Дня­ми смот­ря на бе­рег, он вспо­ми­нал раз­ное. Мор­щи­ны до­ба­ви­ли тек­сту­ры его ещё мо­ло­до­му лицу, а се­ди­на несколь­ки­ми штри­ха­ми об­ри­со­ва­ла на­дви­га­ю­щу­ю­ся ста­рость. Он ве­рил, что сме­на об­ста­нов­ки поз­во­лит вко­нец за­быть то, что так не хо­те­ло ухо­дить из его го­ло­вы, но и на се­ве­ре он не на­шел по­коя. Год за го­дом, он был слов­но в ожи­да­нии чего-то, что ни­как не при­хо­ди­ло. Не имея воз­мож­но­сти по­лу­чить это, он ста­но­вил­ся всё бо­лее и бо­лее мрач­ным и желч­ным, и непри­язнь к себе пе­ре­кла­ды­вал на един­ствен­ных близ­ких лю­дей: жену и дочь свою. В ско­ром вре­ме­ни не про­хо­ди­ло и дня без ру­га­ни, ко­то­рая ча­сто за­кан­чи­ва­лась ру­ко­при­клад­ством.

Ко­гда ста­рость пол­но­стью вы­тес­ни­ла на­деж­ду на что-то неиз­ве­дан­ное, у Фран­с­уа слу­чил­ся сер­деч­ный при­ступ. Пе­ре­пу­гав­шись, он сде­лал две вещи, на ко­то­рые не по­шел бы в дру­гое вре­мя. Пер­вая вещь за­клю­ча­лась в пе­ре­мене его от­но­ше­ния к жене. Он всё ещё ру­гал­ся с ней ре­гу­ляр­но, но стал от­но­сить­ся к ней бе­реж­нее. О нет, это не была лю­бовь — Фран­с­уа так и не смог за свою жизнь узнать это чув­ство — ско­рее его стра­ши­ла пер­спек­ти­ва ока­зать­ся со­всем од­но­му на ста­ро­сти лет. Он не столь­ко опа­сал­ся, что жена по­ки­нет его, сколь­ко бо­ял­ся неча­ян­но сло­мать её, по­те­рять её, глу­по, как дав­но он по­те­рял дру­гое близ­кое су­ще­ство. Вто­рое уди­ви­тель­ное и неожи­дан­ное ре­ше­ние, ко­то­рое он при­нял, было рас­ска­зать сво­ей до­че­ри о тех ме­ся­цах, ко­то­рые он про­вел в юно­сти в Вер­нац­ца. Оста­ёт­ся толь­ко га­дать, по­че­му имен­но её он из­брал для этой роли. Мо­жет про­сто не было по­бли­зо­сти ни­ко­го дру­го­го — жене он рас­ска­зы­вать об этом бо­ял­ся, а дру­зей у него про­сто не было. А мо­жет Ди­а­на на­по­ми­на­ла ему ту Ди­а­ну, ко­то­рую он оста­вил в Чин­кве-Тер­ре. Хо­тел ли он об­лег­чить душу, по­де­лив­шись с ней тем, что так тер­за­ло его всю жизнь? Ве­рил ли до по­след­не­го, что на­бе­рёт­ся храб­ро­сти, и от­кро­ет на­ко­нец тот страш­ный сек­рет?...

Отец и дочь по­дол­гу про­си­жи­ва­ли на ска­мей­ке в пар­ке, пока не за­жи­га­лись фо­на­ри и не на­ста­ва­ло вре­мя ужи­нать. За несколь­ко ве­че­ров, дочь смог­ла узнать все те де­та­ли, ко­то­рые те­перь она пе­ре­ска­зы­ва­ла мне, та­к­же сидя на ска­мье, но уже в со­всем дру­гом ан­ту­ра­же.

IV

Ко­гда Ди­а­на за­кон­чи­ла го­во­рить, я об­на­ру­жил, что солн­це дав­но за­шло, и нас оку­ты­вал мрак. Вни­зу, сле­ва, све­ти­лись огни де­рев­ни, и так де­ко­ра­тив­но смот­ре­лось те­перь это ме­сто. Все­го ка­ких-то два­дцать пять лет про­шло с опи­сы­ва­е­мых со­бы­тий, но ка­за­лось, что я сам при­сут­ство­вал там од­на­ж­ды, что я сам знал и Фран­с­уа, и его Ди­а­ну, раз­го­ва­ри­вал с ними, же­лал им са­мо­го луч­ше­го, а ко­гда слу­чи­лось непо­пра­ви­мое, то я сам про­бо­вал уте­шить род­ных Ди­а­ны. Но нет, мало по малу я на­чи­нал по­ни­мать, что мно­го вре­ме­ни утек­ло с тех пор. Вер­нац­ца уже не та: нет здесь тех лю­дей, той мо­ло­де­жи, зато есть орды ту­ри­стов, вол­на­ми на­бе­га­ю­щие на го­род с каж­дым при­бы­ти­ем по­ез­да, что­бы от­хлы­нуть со сле­ду­ю­щим. Ка­за­лось, что сле­ду­ю­щее по­ко­ле­ние не мог­ло боль­ше про­жить то, что слу­чи­лось с Фран­с­уа и Ди­а­ной: нере­а­ли­стич­но ка­за­лось то, что про­изо­шло с ними, те­перь, в эпо­ху Фейс­бу­ка и смарт­фо­нов, ви­део­игр и свай­пов на сай­тах зна­комств. И всё же, мне не да­ва­ло по­коя чув­ство, что есть вещи, ко­то­рые оста­ют­ся неиз­мен­ны­ми из по­ко­ле­ния в по­ко­ле­ние, что неко­то­рые вещи, ко­то­рые она рас­ска­зы­ва­ла, уже ко­гда-то слу­чи­лись со мной са­мим, или долж­ны были слу­чить­ся, что не слу­чай­но я ока­зал­ся здесь, имен­но в этом ме­сте, и не слу­чай­но имен­но мне Ди­а­на по­ве­да­ла эти де­та­ли.

«Ска­жи, ты и я, мы смо­жем жить так, как мог­ли бы жить они?» — об­ра­тил­ся я к ней.

«Не нуж­но об это­м» — про­шеп­та­ла она, по­ту­пив взгляд.

Но­ябрь­ский Па­риж рас­про­стёр при виде нас свои се­рые буль­ва­ры. Я рас­про­щал­ся с Ди­а­ной, но воз­вра­щать­ся до­мой мне не хо­те­лось. Я шел по на­бе­реж­ной, и раз­мыш­лял о том, как наши под­час необ­ду­ман­ные ре­ше­ния мо­гут оста­вить глу­бо­кий след на всю жизнь. Как, долж­но быть, тя­же­ло жить, рас­ка­и­ва­ясь в том, что ис­пра­вить уже не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным.

Я ду­мал и ду­мал, как по­сту­пил бы я сам на ме­сте Фран­с­уа. Мог ли я осуж­дать его за его вы­бор? Ко­неч­но нет. Вме­сто меня, сама жизнь су­ди­ла его, при­го­во­ри­ла, и на­ка­за­ла.