Штиль

Боже наш, как велика цена мирной жизни! Вспоминаю памятные многим кадры из "Москва слезам не верит", где дружеская компания помогает трудолюбивым хозяевам шести соток довести до ума щедрый урожай...  Какое чудное изобилие! Сколько семейного тепла и любви в этих закрутках на зиму, на счастье, на нужду...

"По плодам узнаете их"... Потом все те же и отведают эти плоды в новогоднем веселии на шестиметровой кухне... Ах, не праздник этот день? Да ладно! Немного дух перевести между шестью сотками и шестью метрами, да с друзьями, да с берущей за сердце старинной песней...

И что там, на сотках этих было такого медом мазанного? Хоромы? Сидение у каминов? Потягивание вискарей? Да не вжисть. Ну, стол под яблоней, друзья и любимые близкие после дня трудов на земле, сухие груды листьев и дымные кострища, вечерние холодания осени, изморозь по утрам, старая печечка-трудяга, чуть живая, но в которую смотрели сидящие тут как в тот камин, обогревавший жизнь этого земного кулачка - семьи Божией человеческой... Ну, со всеми ее трудностями, шершавостями, бОлестями... Но эта печечка, этот воздух, этот жалкий, отсюда теперь глядя видный мир на шести сотках, - как он сопрягался с невероятным чувством свободы, словно не шестью сотками владел тот человечек, не фанерным домиком, а целым миром. И впрямь - много ли соток человеку надо?

Эти дощатые стены, эта всеобщая нищенская вагонка, у редких - брус, бревна... Или как у нас - старый и разрушающийся не по дням старый деревенский дом - изба который называется, если кто забыл. Отчего незабвенным, несравненным своей радостью и счастьем  так и остался тот мир? Что в нем такого было, что он лучше всего и впору подогнался к человеку?

Благодарю Тебя, Боже, что Ты даровал нам четверть века прожить в избе - старой, не без причуд замысленных прежним мечтателем-хозяином, деревенским нищим человеком, крестьянским чудиком-Маниловым, построившим избу выше других и не без причуд...
Рабе Божий Алексие,  чудиче деревенский, талантливый и дерзновенный, особенно под зелено вино, и ты, Татиано, подружье Алексиево, хоть и учительницей бывшая, а в углах образа хранившая - деревенские, в фольге вместо оклада, в цветочках вечных, - с вами и я 23 года прожила, и мне покивали морем одуванчики, и с меня дань запущенная покойными стариками землица взимала потом, а то и кровью, пока вдруг Бог не стал настойчиво сигналить: пора тебе, раба,  уезжать. Дом ты новый поставить не можешь, а у этого судьба, наконец, сошлась с даденным ей временем... И плачь - не плачь, а расставайся с речкой и  далями, с туманами, с  выплаканной и пальцами перебранной и перецелованной бедной русской исконной землицей придется.

Эта жизнь, хоть и скудная и горькая с одиночеством и тоской человеческой, - не о комфортах, не об услаждениях вниманияим себе, любимому, а непонятно о чем - где ее тайна осталась зарыта? С этой тоской - болью души, как ее перманентным хроническим состоянием, - эта жизнь была правдой, красотой, и счастьем - истинным штилем на море.

Помните мгновения штиля? Не когда ваша мысль живет своей дурной, порхающей жизнью по верхам окружающего мира, когда человек смотрит вокруг себя - и видя не видит, дергается, спазмирует в ответ на мысли, что пустые, что возбужденные,  а когда вдруг вырывается из адовой круговерти и погружается в этот штиль, начинает ему внимать, подчиняться ему, очаровываться им до чуть ли не готовности в ощущении этого Божественного покоя штиля расстаять, умереть, исчезнуть в недосягаемой мечте покоя?

"Любите ли вы театр"... Какая чушь, глупость,  какой театр?!  Бирюльки, назойливые побрякушки вместо истинной жизни, вся тайна которой в этом штиле. в этом молчании будущего века, в этом глубинном мире с миром, с Богом, со всеми, с собой... 

И что есть  на фоне штиля эти шесть убогих и скромных соток твоего маленького мира, эти  тридцать деревенских соток вкруг твоей старой осевшей избы... Все едино: и там, и тут - человеческая жизнь, которая не становится ущербной в тесноте и простоте, в скудости и бедности внешней среды бытия, а совсем напротив...

 Эти ясли Вифлеемские, скотинка теплая в центре окачуривающегося от дрожи, холода  и ужасов мира, готового распять, смять, пожрать всякого, такого же как и ты,  человека...

Почему так? Почему в этой тесноте и "штиле", где нет места амбициям мира -  совсем и вообще -  пребывает Правда и Истина человеческого земного бытия, почему этого нет даже в распрекрасных усадьбах с их заветными тайнами, памятями... Там человек, скорее всего, переживая романтизм земного своего измышления, скорее всего  медленно разрушается, а тут, возможно, мучительно,  созидается?

Келейки душистые,  сокровенные келейки истинной русской жизни, - кто вас постиг, кто разгадал тайну скудости и простоты, нашел ответы, почему эти келейки  - истинная колыбель души человека, а не хоромы и яхты, не терема... а это чудесное сакральное сужение внешних контуров жизни ради высвобождения человека в тесноте?

Штиль моря. Пылай камин! Печечка наша старая, чуть живая, и души, жмущиеся друг к другу, слушающие осеннее завывание ветра...