Выше этого нет ничего. Рассказ второй

               
   Удар каждой капельки приносит обретение силы. Я снова и снова вклиниваюсь в пространство, за которой исчезает реальность.  И выше этого нет ничего. Я сижу за окном, и мой взгляд устремлён в этот мокрый мир. И каждую минуту в полчаса, каждые полчаса в день. Я снова и снова возвращаюсь в прошлое, пытаясь понять, что же произошло. Меня зовут Вадим. Мне семнадцать. Ещё год назад я сидел у окна и не думал, что когда-нибудь встану. Только всё изменилось. С похорон Кати. С моего фантастического, по словам людей, оживления девушки. Это было что-то не обычное. В этом мире.  Но хочется рассказать, что было потом и всё по порядку.
После фантастического воскрешения Екатерины я мгновенно стал знаменитым. Ко мне приехали из газеты – потом, с телевидения. Мама, моя замечательная мама, словно чувствовала, что нельзя этого делать. Она сказала; «Сын если ты можешь лечить – лечи, но не нужно саморекламы». «Какая самореклама?» спросил тогда я. – Это просто возможность рассказать людям о великой силе». И с тех пор ко мне пошли люди – неиссякаемым потоком. Первую неделю, мы не брали ничего, но благодарность исцелившихся людей, была безмерна, и они стали оставлять подарки, небольшие деньги. Тогда, я ещё не знал, что это начало конца. Но именно в тот момент все было заложено.
    Мы брали подарки и деньги, и «аппетит» у моей матери разыгрался – она установила сумму, за определенные недуги и заболевания. Потом появилась очередь, ведь я не мог так всех принять. Люди стали устраиваться под окнами, в ожидании очереди, шуметь. Произошло несколько неприятных разборок. Появились, некоторые, почти невидимые, проблемы с соседями – никому не интересно видеть вокруг множество людей. И мать решила купить квартиру, в высотном элитном доме.
А оплату услуг целителя Вадима Светлорукого, так она назвала меня для ощущения большей значимости. Повысила. Теперь только очень богатые люди могли оплатить лечение. Но мама тогда объясняла это тем, что, когда купим дом, нормальный дом, то есть большую квартиру, мы сможем принимать всех. Всё это временно.
Конечно, мне было сложно смириться с такой ситуацией: болели и бедные и богатые. Но я утешал себя, что как только кредит за квартиру будет выплачен, мы тут, же откроем двери для всех. Быть может, будем лечить людей почти бесплатно. Правда нечто внутри меня шептало – потом никогда не бывает.
   Конечно, было очень неловко, потом у что дар, только так это воспринимали, проявился очень необычно. Мать вскоре оформила документы на квартиру, и мы въехали в неё. Да, заплатить было сложно. Не знаю, но именно когда мать хотела продать прежнюю, что-то меня остановило. Первый крупный конфликт. С мамой. Из-за жилплощади. Мать доказывала, что, не продав прежнюю, мы сможем быстрее расплатиться с этой, новой. Мне хотелось оставить прежнюю. Змея сомнения точила – а вдруг что-то случится и мы не сможем заплатить за новую, а старой уже не будет?
– Почему мы не сможем? – злилась мать, – не выдумывай! Давай лечи, а я тебе клиентов буду подгонять! Всё расписано по часам!      
   Пытался что-то доказывать. Тщетно. Упрямая, самовлюблённая, считающая себя бесконечно правой везде и всюду мать объявила:
– Слушай мать! Я – решила!
Дар стал уходить на следующий день. Вначале я не придал этому в значения. Не могу сосредоточиться. Но потом, когда в руках и на  следующий день не появилось приятного жжения – испугался.
Молитва, «я люблю Вас», что я шептал, перед тем как прикоснуться к больному, стала хуже работать. Когда я читал её, моё тело наполнялось радужными красками, заливая всё пространство, то сейчас… Она была, как стручок гороха, в котором всё меньше и меньше зёрен. Но даже не в молитве дело. Дело в состоянии души. Когда я лечу, тогда я преображаюсь, я перехожу в совершенно иное состояние. Я становлюсь совершенно другим. Мир преображается, и я вклиняюсь в пространство, за которым исчезает реальность.  И выше этого нет ничего.
   Устремляюсь в странный и неведомый мир! Мир, где нет ничего кроме безграничного счастья света и красоты. Но мне делать это становится всё труднее и труднее. И я не понимаю почему.
   В последний раз, рана, к которой я прикоснулся, заживала медленней. Именно тогда я почувствовал, как тугая злая сила, захлестнула меня. Тело наполнилось злобой и ненавистью. Попросил прийти через пару дней. Пришёл к матери и поставил условия – отменяй сеансы.
– Ты что такое выдумываешь? – потрясённо уставилась она на меня. Она что-то готовила на кухне.
– Нет! Ничего мы отменять не будем! Я уже наметила купить…
 И тогда я закричал. Я орал на неё как ненормальный. Я сказал ей столько неприятных слов, сколько никогда не сказал за всю свою жизнь.
Онемевшая она стояла над жарившимися, задымившимися, котлетами.
– А что мне делать?! – завизжала она опомнившись. Как мне всё заплатить?
Новая волна злости захлестнула меня.
   И снова я кричу на свою мать. И в конце бросил, что если она продаст нашу старую квартиру, то я лечить никого не буду!
– Но я уже  договорилась! – взревела она, –  и цена хорошая, нужно только…
– Нет! Нет! Ни за что! – заорал я и схватился за голову. А потом я рухнул и  потерял сознание.
Откачали. Мать вызвала скорую. Хотя первым же вопросом матери был:
– Ты можешь лечить?
Я промычал что-то невнятное в ответ. Она испугалась.
    С переездом всё как-то пошло не так. Всё наперекосяк. Мы располагались на пятом этаже и сюда уже без звонка никто войти не мог. Звонили в домофон. Моё состояние стало улучшаться. Снова появились богатенькие клиенты.
    Правда, мои друзья перестали приходить. И я догадывался почему. Один раз, позвонив Кате, я узнал неожиданно неприятную для себя правду. Моя мама ответила Екатерине, что теперь я, Вадим общаюсь с элитой общества. И что я много работаю, и я уже не могу уделять столько времени ей. Я был в растерянности. И снова пошёл к матери. И снова у нас был разговор. Но она сказала, что с кем поведёшься, от того и наберёшься. И я, подумав, согласился. Мама права.   Каждому свой шесток.
И когда она мне снова позвонила, я сказал, что мы расстаемся, Катя немного помолчала и сказала хорошо. Бросила трубку. Но мама сказала, что каждый из нас должен жить с теми, кто близок ему по статусу, социальному положению. Что скоро моя грусть пройдет, и я найду достойную себя женщину. Как она мужчину!  Мама завела нового любовника. Богатенького! Она не скрывает этого.
 Настоящий мужчина может обеспечить женщину достойными подарками!- заявила как-то она.  Уже несколько раз она заваливалась с каким-то толстым с тремя волосинками дядькой, который много говорит о деньгах, какой он умный и кого-то там в очередной раз обдурил и поэтому для мамы будет праздник – купил очередную брошь или дорогое колье.
    Мама стонет в другой комнате так громко, что слышно даже мне, здесь за стенкой. Но что более противно, как дышит новый любовник, тяжело, натужно, задыхаясь.
    Даже в элитных домах не научились делать стены, дабы соседа не было слышно. К тому же дядька воняет, как горилла. Потеет. Я, конечно, не знаю, как воняют гориллы, но у них много шерсти, и конечно же сальные железы в жару работают на полную мощность. Правда мама дудит в дуду, что просто у меня обостренное обоняние. И дядьку можно потерпеть. Ведь у него даже часы настоящие, швейцарские, которые стоят много денег! Я с трудом выдерживаю его запах, когда он подходит ко мне здороваться.  Но мама говорит, что это всё временно, вот мы заработаем денег, и она расстанется дядькой. Найдёт богаче!
– Так ведь он  же будет страдать? – растерянно сказал я.
– Не будет, – ответила мама, – у него есть жена и трое детей. Просто я ему нравлюсь, и он дарит дорогие подарки. Потом, когда мы выкупим квартиру, найдёт себе другого мужчину, и мы заживём как короли!
   Мне, не всё понятно, почему мы сейчас не можем жить как короли. Ведь вроде как всё прекрасно. К нам ходят богатые клиенты. Кушаем мы каждый день курочку.
    Мне несколько грустно, что из моей жизни ушла Катя, он хоть и не моего птица полёта, как говорит мама, но она была тёплой и доброй. Но мама говорит, что она и мне найдёт богатую фифу, и мы станем богатыми как миллиардер Форд.
   Всё что произошло, произошло неожиданно. Маму бросил любовник, тот толстый почти лысый дядька. Но самое главное, что драгоценности, что он ей дарил, как выяснилось он, брал в кредит. Тогда он маме сказал, что выплатит! А ей теперь придётся расплачиваться самой. Фирма, в которой мама держала деньги на процентах – неё хотела заработать прогорела. Но самое главное, у меня пропал дар. В то утро я не смог встать. Мама была в ужасном расстройстве. Она сказала, что многое купила в кредит, и мебель и машину и…в общем, мы банкроты. А потом она набросилась на меня, будто я был виноват, что у меня пропал дар. Чтобы расплатиться с долгами, пришлось отказаться от этой квартиры.
   Беда не приходит одна. В прессе подняли шум, что я мол шарлатан, и не то, что не могу вылечить людей, но даже не могу вылечить сам себя! Но это пресса. Мама продала нашу старую квартиру и купила на окраине. Там, где нас не знали, и как она сказала, меньше всего могли найти. Она сказала, что шум, поднятый вскоре, утихнет, и мы будем жить как раньше.
 Сижу у окна, как и раньше и во дворе стоит скамейка и это единственное, кто как присел, или прошёл моё развлечение. Только здесь меня никто не знает и никто, выпив вина, не кричит:
Вадим, Вадим!
   Все, кто нас якобы любил и приглашал, давно отвернулись от меня. Я ведь теперь им уже не был нужен. Я потерял свой дар. Более того, меня обвинили в страшном шарлатанстве. Более того. Стали приходить письма с угрозами расправиться за содеянные злодеяния и ложь.  И тогда, мы с матерью, а в этом были едины, купили квартиру не далеко от нашей прежней. Но там, где нас никто не знал. Переехали.
    Я сижу у окна. По подоконнику бьет дождь. И мне кажется, что секунды превращаются в полчаса, а полчаса дни. Мы снова вернулись прежнему режиму жизни, будто и не было моего возвышения, покупки квартиры, а потом неожиданного и горького разочарования с потерей дара. Единственное, что несколько утешает, что мне позвонила Катя. Я дал ей наш новый адрес. Мама, правда ругала вначале, а потом сказала, что, Катя, хорошая девушка, а не такие сволочи как все эти богатые и жадные проходимцы. Я сказал, что она права. Катя, сказала, что придёт как сможет, но сегодня дождь, и я думаю, что она не поедет на другой конец города, чтобы увидеть меня. Да и я ведь повёл себя очень непорядочно с ней. Но исправить уже ничего не могу. Я сижу в инвалидной коляске и даже не могу встать без маминой помощи.
   Звонок. Кто это может быть? Наверное, соседка, хотя… чего ей нужно? Мы живём закрыто и никого не желаем знать. Нам не хочется никого видеть, потому что все, отвернулись от нас. Слышу, как, шаркая потрепанным тапками, постаревшая от переживаний мать идёт к двери, открывает.
– Проходи, – говорит она и в мою комнату несколько стесняясь, заходит Екатерина. Я улыбаюсь девушке, мать, разворачивается снова уходит на кухню. Мои чувства сложно предать. Во мне теснится и любовь, и сожаление и грусть и ещё много чувств, описать которые я не могу. Катя делает несколько неуверенных шагов в мою сторону.
– Привет! – её звонкий голос заполняет комнату, отбиваясь яркими светлыми красками во всех уголках. Она, в это дождливый день, как солнышко, что осветило наш неуютный сероватый дом.
– Привет! – кидаю ей как шарик пинпонга в ответ я.
– Я тебе апельсинов принесла.
– Спасибо.
Я думаю, что сейчас она скажет дежурное, типа жаль, что такое случилось, или же начнёт спрашивать, как всё произошло. Только она подходит и спрашивает меня можно ли присесть.
– Можно, – разрешаю я.
   Она сидит в неярком платьице, и доброжелательно сморит на меня. С улыбкой поправляет слегка намокшие красивые волосы немного набок. Я также смотрю на девушку, и некоторая грусть мелькает во мне, пробегая всего и пронизывая насквозь – она так красива в своей простоте и внутренней какой-то радости, что просто не передать. И от этого мне становится ещё более грустно. Ведь именно я в пылу своих амбиций, пойдя на поводу у матери сказал ей, что всё у нас кончено.
Она улыбается.
– Что…хорошего скажешь? – спрашиваю я неуверенно. Теперь мне понятно состояние нашкодившего кота.
– Я тебя очень люблю... – тихо произносит она. И глаза её расцветают множеством солнечных зайчиков. Я не понимаю. Я не понимаю, что она сказала.
– Что?
– Я тебе очень люблю. Больше всего на свете! – уже уверенно и чётко говорит она. На её маленьком личике, написана вся серьёзность момента. Я не знаю, что сказать. Мои губы разжимаются, я произношу совершенно невероятную фразу:
– Я тебя тоже люблю.
Она встаёт и предлагает:
– Обнимемся?
   В тот момент я забываю, что мои ноги не двигаются. Я просто встаю и иду. В моей голове что-то лопается, я едва удерживаю равновесие, но крепкие Катины руки подхватывают меня и прижимают к себе. Я не знаю, что в жизни счастье. Не знаю! Но я отчётливо слышу биение её сердца у своей груди. И каждый Удар приносит обретение силы. Я снова и снова вклиняюсь в пространство, за которой исчезает реальность.  И выше этого нет ничего.
 Выше любви.