Рецензия на роман-притчу Марины Палей Хор

Игнатьева О. С. Рецензия на роман-притчу Марины Палей «Хор» / Калейдоскоп современной литературы: Актуальная словесность глазами студентов. - Под редакцией М. А. Черняк. - Санкт-Петербург: Свое издательство, 2013. - С. 82-87.

                «И при смехе иногда болит сердце, и концом радости бывает печаль» (Притч. 14:13).

«Русская принцесса стиля» Марина Палей уже давно не живет в России. Более того, многие читатели не знакомы с ее творчеством (лишь «литературные гурманы» и снобы, как пишет Сергей Беляков). Не числится имя ее в рядах известных российских писательниц, не стоят ее книги на полках «женской прозы». Не примкнула она ни к одному направлению, и за то справедливо награждена различными ярлыками. Попадая, время от времени, в шорт-листы ведущих российских премий, «писатель-эмигрант», «мизантроп» и «русофоб» Марина Палей так комментирует отношение к своей писательской судьбе: «Когда я открываю свой текст, переведённый на любое иное наречие, наиболее значимой для меня фразой была и остаётся: язык оригинала: русский».

Дебютировав в 1991 году с петербургским романом «Кабирия с Обводного канала», Марина Палей, медик по образованию, препарировала человеческие души с талантом патологоанатома. В способности вскрывать «суть до жути» ей не было равных. Критик Мария Ремизова в книге «Только текст» записала Палей в креативные модернистки, назвав ее раннюю прозу «проникнутой жалостью и вниманием к страданию», а произведения последнего десятилетия — «жалкими, мертворожденными текстами». К выходу книги «Только текст», российской интеллектуальной публике еще не был известен «Хор». Критика, ранее относившаяся к Палей очень не однозначно, единодушно признала роман вершиной ее творчества. В 2011 году он попал в лонг-лист премии «Большая книга» и стал Лауреатом Русской премии в номинации «Крупная проза».

Сюжетная канва романа охватывает пять времен и соответствующих им лет жизни:

«Время — любить и обнимать» [1945]

«Время — терять» [1951 и 1956]

«Время — сетовать, плакать, молчать, врачевать» [1954 и 1958]

«Время — искать и говорить» [1959]

«Время — умирать» [1960 и 2010]

Так писатель-демиург распорядился важнейшими годами жизни своих героев, соотнеся с ними цитаты из самой поэтичной библейской книги — Книги Екклесиаста. Герои романа — голландец Андерс и девушка из русского полесья — пережили «мировую бойню», где ни правых, ни виноватых не назовут, где «коммунисты, фашисты и гуманисты» пройдут вместе в одной строке, где война закончится на первых страницах романа, а дальше… начнется то, что люди называют «бытом», «повседневной жизнью», а Марина Палей — «медленным и неотступным путем гибели». Вернее, на этот путь встанет Андерс, не сумевший преодолеть «предвечной стены взаимного отчуждения между двумя сознаниями»: его и любимой им женщины.

«О! — догадается сообразительный читатель. — Так ведь тема не нова: кто не писал о межнациональном барьере?». Однако для Марины Палей «стена между культурами» — это всего лишь частный вариант непреодолимой стены между человеком и человеком: «Мне интересны отношения на оси «человек — человек» (то есть души — с душой, в том числе, души — с собой»).

К написанию романа автора подтолкнули «Записные книжки» Эмиля Чорана («Прекрасно, как русский хор!»). Имени девушки из русского полесья, бежавшей за границу во время войны, Марина Палей ни разу не назовет на протяжении всего романа, главному же персонажу, по признанию автора, она хотела дать самое общее имя — Человек, или Андрей. И потому назвала его Андерс. Но, уже закончив роман, осознала, что в Нидерландах такого имени не существует, поскольку на нидерландском (равно как и немецком) слово «андерс» означает «другой». Аналогично получилось и с фамилией — Риддердейк, которая выбиралась исключительно на слух, и лишь потом пришло понимание, что означает она — «рыцарская дамба». Впрочем, текст продиктовал свою художественную волю, и тем лишь подтвердил свою метафизическую сущность.

Андерс в начале романа предстает обычным парнем, с самыми заурядными данными, не отличающими его от миллионов живших до него и миллионов пришедших после, и только русская девушка восхищенно отмечает его достоинства: «А глаза? Отважные, светлые, очень северные… Я только в кино такие видала… А нос? Нос орлиный… Я тоже в кино только…» Андерс все удивляется ее словам и целует любимую женщину, его драгоценность и всю его жизнь. И когда устроится их быт, и жизнь пойдет ладно, он иногда будет открывать шкаф и, «как деревенский дурачок», рассматривать ее вещи: «Андерс в первые годы их супружества никак не мог привыкнуть, что ее платьица, блузки, юбочки — все это разнообразно-прелестнoe, капризноe, милое, женское — тесно, даже бок о бок, висит вместе — да, вместе с его вещами».

«Во дни благополучия пользуйся благом». (Екклесиаст, гл. 7, ст. 14). Андерс был счастлив до тех пор, пока однажды, на одном из семейных вечеров, жена не запела хором с украинской девушкой. Пение это было «смущающим», «разнузданным», «нечеловеческим», так не принято было петь на родной земле Андерса. Он никак не мог понять, кто были эти поющие женщины? «Если б он знал язык, на каком они пели, он бы, возможно, еще мог защититься. Ведь в песне, которую принято называть народной, слова существуют лишь для того, чтобы как-то прикрыть душераздирающий смысл мелоса». Андерс не был готов к такому откровению, не понимал, что произошло с ним, таким «навсегда привязанным к этой намывной, бедной земле». Андерс посоветовал жене узнать «определенное время и место» для подобных «бесчинств», посоветовал записаться в русский хор. С тех пор судьба его, «включив триггер ускоренного продвижения, необратимо встала на путь гибели».

Текст Марины Палей архетипичен, он восходит к библейским текстам, древнегреческим трагедиям и трактату Ф. Ницше «Рождение трагедии из духа музыки». Хор в древнегреческой трагедии в течение всего представления не покидал своего места, поскольку постоянно вмешивался в действие: он содействовал автору в выяснении смысла трагедии, раскрывал душевные переживания его героев, давал оценку их поступков с точки зрения господствующей морали. В начале древнегреческой трагедии герой был беспечен и «слеп», и только посредством утраты и боли, приходил к катарсису и прозрению.

Какую истину стал открывать Андерс? Он начал замечать, что его жена «разительно отличается от его же родни». Одета она была так же, как все, говорила почти без акцента, на те же самые темы, «однако»… Однако те разговоры, которые целиком и, как позже стало ясно Андерсу, совершенно пусто и бесцельно занимали окружающих его людей, не трогают его жены, ее внутренней сути, что она живет в какой-то иной реальности, существование которой обнаружилось вдруг Андерсу силой губительного мелоса и суть которой он не мог понять.

«Вроде бы, все нормально, все пребывает на предписанных Богом местах, — а мелодия, отдельно и внятно, плачет-сиротится, жалится-вздыхает — о том, что счастья нет и не будет в помине, что и быть-то счастья не может, а есть лишь безнадежная тоска-разлука, лишь прощание на веки вечные; да и что такое жизнь человечья? печенка овечья».

Язык Марины Палей метафоричен и образен, слова, так своевольно вставшие рядом, предельно искренни и потому беспощадны. Что открыл Андерс в своей жизни? Тройную формулу существования: «неизбежность, недостижимость, невозвратность». К кому бы он ни обратился за помощью, никому до него не было истинного дела, равно как и до других, даже — до самих себя; за привычно-обычными словами скрывались конечное отчуждение и непонимание. Все смеются, говорят, бегут, дышат, но — живут ли? Пожалуй, счастливы, но счастливы лишь потому, что не ведают.

С Андерсом случился инфаркт. За ним второй. И третий. «Жена, — пишет Андерс в своем дневнике. — Мы пережили с тобой мировую бойню. А вот твой хор мне не пережить». Но Андерс не умел сказать, не умел изъясниться на языке ее чувств. «О боже (Боже), — как писать тебя (Тебя) — с маленькой или с большой? — помоги, помоги, помоги». И вот уж старик Харон перевозит его через Лету, он бредет на островок своего детства, где оканчивается его земная жизнь.

Марине Палей часто приписывали атеистические воззрения и глубокий, неискоренимый пессимизм, но «Принцесса стиля» ненавидит всяческие установки, «с этой малодушной, увёртливой — и всё равно трафаретной подгонкой под «правильный ответ задачника». То есть макулатуру. Ту самую, с конфессиональной подоплёкой и непременным «светом» (кондиционером) в конце. Я отвечаю, что «свет» (катарсис, непобеждённость личности) заключается для меня в назывании вещей своими именами».

Одним из самых сильных эпизодов романа является лирический голос самого автора (Cameo), под хмель и дым сигарет объяснившийся со своим персонажем, и на его немое: «Почему именно я?» — ответивший: «А ты ничего не бойся, Андерс. Я с тобой».

Выбрав жанр притчи, Марина Палей тем самым вписала свой роман в философско-религиозную материю, «надличную», «вневременную». Роман многогранен, многослоен и может рассматриваться с самых разных точек зрения: психологической, социальной, поэтической, философской, теологической. Звучит ли в тексте «писателя-эмигранта» и «русофоба» Марины Палей мотив избранности русской души, как носительницы особого знания о мире? Это решит каждый читатель для себя сам. Что касается стиля, то в этом ракурсе Марину Палей часто сравнивали с Набоковым, Ходасевичем, Цветаевой, Чораном и Елинек. По мнению Сергея Боровикова, «от прозы Марины Палей исходит обаяние силы. Не женской, терпеливицкой, кроткой. И не мужеской силы подавления и преобладания. Силы экзистенциального сознания. Палей экзистенциальна, как никто в современной русской прозе, экзистенциальна в квадрате. В том, что Палей не желает быть предсказуемой, залог ее силы».