Печатная машинка

Вот обычный многоэтажный жилой дом. Представляет собой вытянутый вверх прямоугольник, ни на йоту не отличающийся от сотен таких же в городе. Современным урбанистическим железобетонным улицам часто дают названия выдающихся политических деятелей, и так как мнение власти о них меняется часто, названия так же переименовывают, но облик города менять запрещено: никаких шаров, пирамид или многоугольников, только параллелепипеды – прямоугольные – это классика современной архитектуры, и под наклоном – редкий креатив!

Из подъезда вышла девушка с мусорным пакетом. Пейзаж двора такой же банальный, как пластиковый пакет: миниатюрная детская площадка из пластика, земля застелена резиновым покрытием. По периметру двора надзирают за порядком железные столбы освещения с видеокамерами. А вот за ними разбавляет ландшафт что-то неожиданно живое – деревья, правда, с обрубленными верхушками и ветками, но всё-таки настоящие! Под деревьями расстелен газон из пластиковой травы. Говорят, когда-то давно трава под деревьями тоде была настоящей, среди неё жили беспризорные ромашки, одуванчики, цикорий… Потом живую зелень заменили на искусственную, наверно вскоре деревья тоже заменят на пластиковые – ведь тогда не нужно будет убирать листву.

Девушка направлялась избавиться от мусорного пакета. А недалеко от подъезда рос настоящий кустарник, листья на нём были цвета арбузных корок, а среди них красовались миниатюрные розы самого бананового цвета! Она остановилась возле куста и разглядывала цветы. Как Природе пришло на ум вот так свернуть в рулон лепестки, а потом разрезать их на рулетики и развесить по веткам цвета вишнёвых косточек?
Мысль прервал громкий протяжный звук клаксона, когда проезжающий по двору миллионный по счёту автомобиль возмущённо просигналил миллионпервому. Девушка продолжила путь по
асфальтированной дороге, и вокруг не встречалось больше никакого цвета, кроме серого и чёрного. Автомобили проезжали чёрные, белые и серые, дома возвышались этих же оттенков, а люди щеголяли в одежде модных цветов: белого, чёрного и серого. Окружающая монохромия вгоняла в сон или в депрессию, девушка зевнула. И вот взгляд её споткнулся о нечто. На асфальте, у подножия мусорных контейнеров стояла выброшенная кем-то пишущая машинка. Корпус отливал цветом маслин и был такой блестящий, будто аппарат только что вынули из рассола. Круглые клавиши – цвета топлёного молока, пожалуй, даже слегка подгоревшего, потому как возраст их давно перевалил за первый десяток лет.
Девушка подняла увесистый аппарат. Даже если клавиши западают, и пользоваться им уже невозможно, увидеть такой в современном мире – всё равно, что встретить динозавра, – восторженно подумала девушка и понесла его домой, представляя, как гости будут спрашивать: «А что это такое?» – и она станет просвещать их, гордясь, что такой предмет есть только у неё!

Вернувшись в квартиру, девушка сняла со стола монитор компьютера – технику тоже давно устаревшую, и водрузила на освободившееся место найдёныша. «Пишущая машинка творит чудеса» – вспомнилась неведомо где услышанная фраза. Она нажала несколько клавиш, и те отозвались здоровыми щелчками. Затем сдвинула каретку влево, и раздался колокольчик – механизм ожил. Отыскав в выдвижных ящиках стола пачку бумаги, она вставила лист в каретку и, прокрутив круглую ручку-валик справа, выровняла на нужную высоту. Слева переключила рычажок, выбрав одиночный интервал междустрочия. Напечатала первую строку, во вю ширину листа, и окончание её машинка сопроводила весёлым колокольчиком, оповестив, что пора бы поставить знак переноса. Так на бумаге появился текст, и вбит он в страницы так крепко, что сама бумага со временем станет цвета кваса, настоянного на белом обжаренном хлебе, а буквы останутся таким же черносливными, как сейчас. К слову, новые книги, напечатанные на современном принтере, обесцвечиваются в течение десятка лет так, что прочитать их становится невозможным.

О чём написать? Вечный вопрос пишущих. Перед мысленным взором возник куст, увиденный во дворе, с розами цвета ананаса. Колыхаясь на ветру, щавелевые листья задевали лимонные лепестки, и от них веяло едва уловимым запахом, отдалённо напоминающим малину. Вот на ветку сел воробей – цвета бисквитного рулета с прослойками шоколада. «Пчи-пчи-чвох-цвирк!» – восхищённо отозвался он о розах… Это всё появилось на бумаге.

Следующее утро ничем не отличалось от остальных ровно до того момента, как девушка прошла мимо розового куста. Его просто не оказалось на месте. Никакого спила, обломанных веток – пустырь. «Странно», – подумала девушка. Затем странности повторились. Стоило ей напечатать о тополе, неуместно шумящем листвой посреди брусчатого двора бетонных зданий, как на следующий день никакого дерева там не было, ни пенька, ни опавших листьев… Девушка написала про металлическую скамейку в парке, на которой маркером были написаны непристойности, затем запечатлела пластиковые качели на детской площадке, которые уже не первый год свисали поломанными. Следующим утром описанные предметы исчезли.

Девушка снова села за машинку, не зная что и думать, то ли пенять на своё сумасшествие, то ли отнести агрегат обратно. Неужели взаправду? Она вообразила, будто восседает за древним величественным органом, и весь мир за её спиной ожидает необыкновенной музыки давно позабытого композитора. Девушка застучала по клавишам.
Начиная несмело, и дальше, по нарастающему крещендо, стремящемуся в самый ад, машинка выстукивала горе, убийства, голод, войну, разрушения… Наиболее омерзительные новости расписывались в подробностях, всё, что приводило девушку в уныние или к возмущению, сама несправедливость, деградация и обесчеловечивание современного общества было напечатано на бумаге. Как музыкант, предавшись страсти композиции, перестаёт замечать зал, так и девушка перестала видеть печатную машинку, комнату, город… Тёмные материи, захватившие планету сотни лет назад, обнажились теперь на бумаге цвета берёзовой коры и метались по ней, лишённые возможности покинуть пределы листа, обречённые сгинуть следующим солнечным утром.

Печатная машинка творила магию.