Я буду ждать на темной стороне. Книга 3. Глава 26

А потом море дней, море слез
Мы заложники собственных грез
Пишешь мне: «Не могу быть один»
Ну, прости, извини!

Моя Мишель _ Из другого города



Причудливо кружась в воздухе, снежинки падали ей прямо на лицо, и, моментально ощущая его робкое тепло, они тут же таяли под его воздействием, вот только напрочь погруженная в собственные мысли, Евангелина не обращала на это внимание, прилагая значительные усилия, чтобы спокойно дойти по расчищенной дороге до остановки.

Накануне Лисов бросился её провожать, но дав ему понять, что прекрасно обойдется без помощи, отобрав у него свои вещи, дальше Евангелина отправилась сама, стараясь не думать о том, с какими трудностями ей придется столкнуться по пути домой.

Нависшее над городом сизое небо казалось совсем глянцевым на горизонте, так что наблюдая со стороны за столь переменчивой погодой, она испытывала что-то вроде тревоги, опасаясь вновь оказаться в неблаговидной ситуации, если усилится снег. Вот только в этот раз Лисов не придет ей на помощь, из создавшегося положения ей придется выбираться самостоятельно, проявляя чудеса находчивости и выносливости, которыми ранее не могла похвастаться, перекладывая решение своих проблем на чужие плечи.    

Начавшись с утра, снег набирал обороты, но на метель его движение пока не походило. Пролетая мимо неё в виде огромных кусков хлопьев, состоявших из переливающихся на скудном свете солнца кристалликов, он падал ей на волосы и пальто, украшая пух, окаймлявший края его воротника и рукавов. Порою этих снежинок становилось так много, что со стороны казалось, будто в воздухе зависла огромная пелена пуха, растворявшаяся под воздействием некой силы, и поглощавшая все уличные звуки.

Опасаясь продрогнуть раньше, чем она успеет добраться до дома, Евангелина торопливо шагала вперед, ступая сапогами по нетронутому снежному ковру ранее расчищенного тротуара. Народу на улицах было мало, отчего вокруг царило непривычное для её уха безмолвие, нарушаемое лишь хрустом снега под сапогами.

Пальто её совсем не грело, но будучи в курсе этой особенности своего верхнего одеяния, она так и не решилась пойти на поводу у Лисова, который предлагал накануне подкинуть её до дома, не сразу смирившись с её единожды принятым решением отправиться на остановку одной. Было вообще удивительно, что он соизволил её отпустить, да ещё так легко одетой в это путешествие, когда со стороны запада надвигалась очередная порция свинцовых облаков, чей мрачный вид предвещал о приближении новой пурги, которая могла начаться не раньше вечера.

Обжигающий мороз, в конце концов, усилился, слегка пощипывая нежную кожу её лица и кончики пальцев сквозь надетые поверх перчатки, и перенося почему-то холод не столь стойко как Лисов, Евангелина съеживалась от малейшего дуновения морозного ветра, только сейчас подумав о том, что неплохо было бы воспользоваться накануне кремом для лица, пока сильный порыв не сорвал с её головы капюшон, вынуждая ускорить шаг. Благодаря этому она только больше рисковала поскользнуться на неустойчивой поверхности и подвернуть себе ногу, что могло усугубить её продвижение к заветной цели. Увы, поделать с этим она ничего не могла. И назад дороги не было. Она сама сделала свой выбор, ей и расхлебывать его последствия. Лисов здесь точно был непричем.

До остановки оставалось совсем ничего, но успев за это время окоченеть так, что в какой-то момент она просто перестала чувствовать свои руки, не выдержав, Евангелина была вынуждена остановиться, после чего сняв рукавицы с обеих ладоней, попробовала растереть их кожу, чтобы вернуть им чувствительность. Правда, пока она так стояла, надеясь согреть руки, её ноги тоже начали замерзать. И только чудом умудрившись накинуть на голову капюшон от пальто на голову, до появления на остановке общественного транспорта она была вынуждена исполнять странные движения, то и дело постукивая носками сапог по обочине дороги, не боясь осуждающих взглядов случайных прохожих.

Едва перед ней остановился троллейбус. Недолго думая, она зашла внутрь, усаживаясь на предпоследнее сидение в салоне с таким расчетом, чтобы никого не видеть, и самой поменьше бросаться кому-то в глаза. Её нынешний настрой, как и сам вид, оставляли желать лучшего. Горечь и негодование, охватившие её после того, как квартира Лисова осталась позади, в какой-то момент исчезли, и вместо этих эмоций на неё нахлынуло уныние.

Сев у окна, она уставилась в мелькавшие перед ней пейзажи, но от их вида на душе у неё лучше не становилось. Слова Эрики, брошенные ей на прощание, жгли где-то внутри, но на обиду это не походило. И не зная, чем можно было объяснить свое нынешнее состояние, всматриваясь в  обледеневшее от мороза окно, Евангелина чувствовала только, как по её щекам текут слезы. Она не плакала, но её глаза как будто увлажнялись сами по себе. И заранее выбрав для себя именно такое место в общественном транспорте, отчасти она даже была рада, что никто из пассажиров не виде выражения её лица, будучи каждый занят своими делами. И вообще, у неё было такое ощущение, будто в её горле стоял ком, но не спеша предаваться унынию из-за какой-то ерунды, сжав кулаки, Евангелина попыталась совладать с собой, мысленно приказывая себе успокоиться.

Не хватало ещё этих фокусов! Было бы ещё из кого расстраиваться…
В конце концов, Лисов не бросился останавливать свою бывшую подругу, тогда зачем она убивается, считая себя недостойной такого ухажера?! А потом все эти его признания, включая инициативу сделать её своей спутницей жизни...

Почему именно сейчас происходящее кажется ей каким-то нелепым сном? Будто все это ей только приснилось?! Но как бы там ни было на самом деле, у неё не было другого выхода, кроме как немедленно успокоиться и ещё раз все обдумать. В конце концов, если ей так уж хочется реветь, то лучше это делать за закрытыми дверьми собственного дома, где её никто не видит, а не на людях, которым не до неё никакого дела.

Вознегодовав на саму себя за допущенную слабость, она вдруг вытащила из своей сумочки зеркальце, чтобы привести в порядок свой внешний облик, и посмотреть заодно, до какой степени был испорчен слезами её макияж, чтобы попытаться там что-то исправить. В целом, её прекрасное лицо не изменилось и выглядело таким же соблазнительным, как раньше, не считая потекшей подводки для глаз, придававшей её взгляду оттенок трагичности.

Евангелина смотрела на себя в зеркало и будто не узнавала так хорошо знакомые черты собственного лица, опомнившись, когда к ней подсел какой-то старик. Она даже не сразу его заметила, чересчур увлекшись своим занятием.

Перед тем, как умоститься на сидение, пассажир окинул пытливым взором салон троллейбуса, и, наткнувшись на пустовавшее место рядом с какой-то девушкой, начал протискиваться вперед, радуясь тому, что ему не придется тащиться невесть куда, понапрасну беспокоя пассажиров.

Очутившись напротив Евангелины, он почтительно осведомился у неё насчет своих вещей, которые хотел поставить рядом, прежде чем занять свободное место, и, уставившись на него так, будто перед ней был не человек, а говорящая пустота, она молча кивнула в ответ, тотчас отворачиваясь от него и снова переводя взгляд в окно с заснеженными пейзажами.

Постояв немного на очередной остановке и подождав, когда остальные пассажиры займут свои места, троллейбус поехал дальше. И испытывая некую радость от того, что сегодня он вовремя попадет домой, поудобнее устроившись на месте, старик принялся рассказывать ей про цель своей поездке, не сильно заботясь о том, интересно ли было попутчице слушать его побасенки.
Евангелина слушала не очень внимательно, будучи погружена в собственные мысли, но как ни старалась она думать о чем-то отвлеченном, во время поездки она была в курсе, что её попутчик едет транзитом из какого-то села, немного запутавшись с автобусами, и что сев вначале не на тот транспорт, довольно поздно спохватился, а тут ещё и буря эта «подсобила»…

В общем, теперь ему приходилось возвращаться обратно, но несмотря на потраченные впустую время и деньги, трагедии в происшедшем он не видел, даже радуясь втайне, что все сложилось именно таким образом, когда судьба могла обойтись с ним иначе. И будучи уверен, что его рассказы слушают самым внимательным образом, старик пустился в такие пространные размышлениям, в подробностях описывая свое небольшое приключение, что когда он соизволил все же прервать свой монолог, чтобы задать попутчице встречный вопрос, быстро понял, что зря распинался, изобилуя перед ней малоизвестными деталями собственной биографии, пока не увидел её заплаканные глаза. 

— Я наверное, суюсь не в свое дело, — начал он сыздали, сменив тон голоса на более приглушенный, будто бы их действительно мог кто-то услышать. — Но мне кажется, что ты глубоко опечалена, и причиной твоей грусти является парень… Я прав?!

Евангелина ничего не ответила. Ей едва ли хотелось говорить на эту тему, да ещё и с малознакомым человеком, но каким-то образом угадав, что его мысли были верны, собравшись с мыслями, незнакомец упрекнул её за такое поведение:

— Такая милая девушка не должна из-за кого-либо расстраиваться. Тем более парня. Да и сам я что-то сильно сомневаюсь, что он хотел тебя обидеть…

Евангелина не знала этого старика. И вообще видела его впервые, но чем дольше длилась их поездка по причине занесенных снегом в некоторых местах дорог, тем больше стала она привыкать к его незатейливой болтовне, тронутая искренней заботой постороннего человека. Будто они имели возможность сталкиваться где-то раньше, и через время их встреча повторилась. Неудивительно, что этот старик появился в её жизни именно в такой момент. Когда она нуждалась в поддержке, которой не получала от своих близких. Особенно запало ей в душу одно из его воспоминаний о своей юности. 

— Поверь, это не стоит таких переживаний, — бросил он ей тогда, надеясь достучаться до её сознания, и отвлечь от грустных мыслей, — хотя зная нынешнюю молодежь… Я тоже в свое время через многое прошел, хотя в моей жизни бывали моменты, которые я бы рад прожить ещё раз, избежав допущенных ошибок, но время уже упущено и я ничего не могу сделать. Впрочем, сейчас я уже ни о чем не жалею. А тогда я был тоже влюблен в одну девушку, но сказать ей о своих чувствах мне так и не удалось. Наедине с собой я составлял целые признаний на хороший сборник сочинений, а стоило мне где-нибудь с ней пресечься, как со мной начинало твориться такое, что считая себя, в общем-то, довольно общительным парнем, в её присутствии я начинал нести такой откровенный бред, что со стороны мои потуги наладить с ней общение выглядели за очередное помутнение рассудка. Мне от этого было и грустно, и смешно одновременно, но выхода из ситуации я не видел. Товарищи советовали мне как можно скорее начать с ней просто общаться, дабы прояснить ситуацию, но я не поддавался их уговорам, боясь вообще подойти к этой девушке… Да что там говорить, я боялся даже представить себе этот момент! И знаешь, почему? Потому что не хотел обидеть её своим признанием, опасаясь того, что она могла меня просто засмеять, приняв за какого-то идиота.

Развязка его рассказа заинтриговала Евангелину, осушив ей глаза, и, загоревшись вскоре желанием узнать, чем именно закончилась эта история, она внимательней прислушалась к его словам, будто эта информация могла ей чем-то помочь или пролить свет на её нынешнее состояние, даже если эти его «басни» были придуманы им от начала до конца, чтобы просто развеселить её время поездки.

— Вся загвоздка заключалась в том, что виделись мы с ней крайне редко, — тем временем продолжил старик, вдохновившись её вниманием, — так что бросив, в конце концов, всякую надежду обратить на себя её внимание, я пришел в себя, когда до меня дошла информация, что та, в которую я был влюблен несколько лет подряд, была тоже без ума от меня. Увы, я поздно это понял… Несмотря на все мои чаяния и надежды, нашего счастливого воссоединения так и не случилось. Я не смог преодолеть своей застенчивости и наши пути в итоге разошлись. А ведь все могло закончиться иначе, понимаешь? И вот, прошло уже столько лет, а я до сих пор думаю о том, как сильно могла бы измениться моя жизнь, если бы я первым сделал шаг навстречу собственному счастью. Потому что нельзя стоять у двери и ждать, когда тебе отворят, даже не постучавшись туда…

Закончив свою пространную тираду на столь высокопарной фразе, словно пытаясь разъяснить себе самому, где конкретно он лоханулся, проморгав свою суженую, старик откинулся на спинку сидения и сложив ладони на своих коленях, остальную часть пути ехал спокойно, не проронив больше ни слова. По-своему восприняв его слова, Евангелина вновь погрузилась в собственные мысли, только теперь они приняли для неё иную окраску.

Его рассказ как будто вдохнул в неё жизнь, побудив к определенным действиям. И не в состоянии позже вспомнить, на какой именно остановке сошел этот странный старик, как только она повернулась к нему, чтобы с ним попрощаться, его на месте уже не оказалось. А через пару минут этот троллейбус покинула и она сама, сойдя на остановке, откуда до дома было рукой подать.

Подхватив свою сумку, Евангелина направилась в сторону дворов, ступая по твердому снегу.

Это выглядело странно, но сейчас ей больше занимало не то, в каком виде она застанет сейчас квартиру, где гости отмечали её день рождение в её же отсутствие, а причина, по которой Лисов решил в столь скоропостижной форме сделать ей предложение, когда на него это было совсем непохоже. И поддавшись одной догадке, которая посетила её голову ещё в троллейбусе, не откладывая с воплощением своей идеи, она открыла свою сумочку, и, вытащив оттуда свой телефон, принялась набирать номер его матери, только сейчас осознав, как давно с ней не говорила.

Переживая, как бы прохожие не приняли её за истеричку, Евангелина предусмотрительно отошла как можно подальше от домов, и, убедившись, что вокруг неё никого не было, принялась ждать, когда на втором конце провода возьмут трубку, продолжая прислушиваться к гудкам. И едва её попытка дозвониться до этой женщины увенчалась наконец успехом, услышав голос матери Лисова, Евангелина тотчас выказала ей все, что думает о ней, и попытке её сына сделать её частью их семьи. Однако то, что услышала она, в свою очередь, от неё самой, совсем не вязалось с тем, что собиралась она услышать, окончательно раздавленная убежденностью этой женщины в том, что её чадо все делает все правильно, и каких-либо претензий к нему она не имеет. 

— Я уверена, мой сын будет прекрасным мужем. Я хорошо его воспитала, и как мать, могу подтвердить, что он не желает тебе зла. Тем более я сама не прочь видеть тебя своей невесткой. Я так давно об этом мечтала!.. Ты даже не представляешь себе этого, Евангелина! Порой мне кажется, что лучшей супруги моему сыну не найти. Вы очень подходите друг к другу. Тем более я могу подтвердить, что как только ты появилась в его жизни, он начал вести себя благоразумнее, чем раньше, и я стала гораздо меньше за него переживать. Впрочем, он давно положил на тебя глаз…  Артем все это время пристально следил за тобой, присматривался к тебе,  отмечал про себя, как ты относишься к детям, и, в целом, к людям. А когда он попал в больницу… — Было заметно по дрожи в её голосе, что ей не хотелось вновь вспоминать те моменты. — Иногда мне кажется, что он выкарабкался только благодаря созерцаниям твоих фотографий… Так что если все удачно сложится, я думаю, ты будешь подходящей для него спутницей жизни и рядом с тобой он обретет наконец покой.

Ничего такого из всего ею перечисленного Лисов, разумеется, не делал, и не говорил. Тем более находясь на грани жизни и смерти, ему уж точно не было никакого дела до снимков Евангелины, и если бы уж он за что-то тогда переживал, то объектом его переживаний стал скорее холдинг, а не она сама. Однако продолжая ратовать за брак своего сына с такой девушкой, эта женщина была готова пойти на все, лишь бы выставить свое чадо в лучшем свете перед будущей избранницей и своей потенциальной невесткой. Впрочем, отдельные её упоминания о его привычках были не так уж далеки от правды.

Лисов действительно следил за её жизнью, но совсем из других побуждений, а не тех, какое  додумывала за него мать. Вот только сама Евангелина оказалась, на удивление, довольно дикой и строптивой «невестой». И представляя себе заранее, как обрадуется эта девушка возможности войти в их семью, они не учли одного: её собственной воли, привыкнув решать все за других. Так что оказавшись неготовой к подобному повороту событий после нападок на неё Евангелины, все, что могла теперь сделать эта женщина, так это до последнего защищая неважнецкую репутацию собственного сына, она уговаривала её смириться с их решением, убеждая будущую невестку, что она не права, и не должна так отзываться о своем избраннике. 
 
— Вы все прекрасно обдумали между собой, распланировав любое действие до мельчайших деталей! — не унималась Евангелина, находясь в двух шагах от истерики, готовой накрыть её с головой.  — Только почему-то забыли предупредить об этом меня саму!

Теперь до неё наконец начал доходить смысл намеков этой женщины, постоянно уговаривающей её переехать к ним насовсем и параллельно расхваливающей качества собственного сына на все лады.

Снова и снова прокручивая в голове мельчайшие детали её поведения, начиная от ненавязчивых подарков и звонков, во время которых мать Лисова как бы невзначай наводила о ней справки, интересуясь её делами, и все время расспрашивая про её личную жизнь, будто опасаясь услышать о появлении в её жизни ещё одного кавалера до момента, когда её сын решится наконец предпринять более активные действия, для Евангелины все стало на свои места. Как будто с её глаза исчезла пелена и она увидела всю приторность фальшивых заигрываний с ней этой семейки, от которой она всегда хотела держаться подальше, подсознательно чувствуя их испорченность.

Теперь же, когда истинная правда выплыла наружу, Евангелина поймала себя на мысли, что у неё вообще пропало желание иметь что-либо общее с этими людьми. Не то, чтобы становиться частью их семьи и пополнять их генофонд новыми отпрысками, но и вообще с ним общаться. Да, имея столько денег и чувствуя свое всевластие над другими, они привыкли самостоятельно вершить чужие судьбы, но с ней подобный номер не прокатит. О чем она четко дала понять, бросив этой женщине в ответ на все её обвинения, что у её отца нет таких денег на свадьбу.

— Это не проблема, Евангелина, — спохватившись, испуганно пролепетала мать Лисова, мгновенно прочувствовав, что где-то перегнула палку во время общения с будущей невесткой, и прикладывая теперь последние усилия, чтобы вернуть её расположение, старалась следить за своими словами, дабы эта девушка не ускользнула у неё из-под рук, иначе она могла остаться без внуков, а её сын и вовсе забить на личную жизнь, будучи равнодушен к семейным ценностей, в отличие от своей маман. — Мы возьмем все расходы на себя. Я даже готова лично помочь тебе с выбором свадебного платья.

— И где мы будем жить? — не унималась Евангелина, поражаясь способности этой женщины находить столь весомые аргументы, что сама она не могла ничего противопоставить ей в ответ, заранее чувствуя свое поражение. И её это только больше злило, провоцируя на истеричный порыв.   

— Для начала вы могли бы обосноваться в его квартире. А когда мы построим для вас частный дом, вы всегда сможете переехать туда. Думаю, вашим будущим детям должно там понравится. Я ни на что не намекаю, но если вы почувствуете, что готовы стать родителями, этот период времени лучше всего провести вдвоем и желательно в частном доме, подальше от посторонних взглядов, где вам никто не будет мешать… Да и детям нужно больше пространства. Квартира в таком случае мало подойдет для их игр. Ты не поверишь, но я очень хочу, чтобы ты стала частью нашей семьи…

Не дослушав размышлений этой женщины об их будущей совместной жизни, Евангелина отключила телефон, и не слишком переживая из-за того, насколько невежливым выглядел этот её жест после наговоренных в её адрес слов, устремилась в сторону знакомого двора с подъездами, только сейчас почувствовав, как сильно она замерзла.

Сейчас её могли согреть только горячий душ и чашка чая. Лисов, конечно, справлялся с этим куда лучше того же чая, невольно подумала она, вспоминая их прошлую ночь. Но раз с ним покончено, тогда ей придется довольствоваться другими проверенными способами и не думать об утраченном. А кольцо она на днях она вернет… Швырнет его ему прямо в лицо! Пусть знает, как делать из неё дурочку, навязываясь со своим предложением. Он хотел знать её окончательный ответ? Что ж, он его узнает. Причем произойдет это довольно скоро.

С такими мыслями Евангелина переступила порог подъезда, и торопливо нажав кнопку для вызова лифта замерзшими пальцами, стала его ждать, приплясывая на месте от холода.

Очутившись дома, она была несколько удивлена, не застав там отца. Тот, скорее всего, задержался у своих приятелей-рыбаков, а это значило, что вернется он домой не позднее вечера. Впрочем, больше всего её удивили порядок в кухне и царившая вокруг чистота.

Бросив небрежный взгляд на перемытые после застолья и разложенные в ряд тарелки на кухонном столе, Евангелина поблагодарила мысленно одногруппнков за то, что те избавили её от лишней мороки с посудой. После чего избавившись в прихожей от верхней одежды, она тут же проскользнула в свою комнату. Переодеться и по возможности проверить, все ли там было в порядке.

Лисов оказался прав. Она зря беспокоилась насчет посуды.
Гости управились за неё, стараясь не превратить её квартиру в свинарник до возвращения отца, тем самым заставляя её перед ним краснеть. Кажется, она недооценила их стараний. Впрочем, сейчас её голову снедали совсем другие мысли. И только ей посчастливилось оказаться в собственной комнате, как почти сразу забыв о чае и горячем душе, она тут же бросилась на кровать, надеясь вздремнуть на пару часов и прийти в себя после изнурительной ночи, о которой ей сейчас напоминали лишь слегка побаливающие мышцы тела.
Растрепанные локоны тоже не мешало бы привести в порядок, но конкретно это сейчас заботило её меньше всего.

Так, предавшись, в конце концов, своим размышлениям, она умудрилась слегка заснуть. Ей даже приснился на мгновение какой-то сон, чьего смысла она так и не запомнила, когда её комнату огласил звук пришедшего на ноутбук сообщения.

Не особо горя желанием подниматься с кровати и идти проверять свою почту, какое-то время Евангелина пролежала в полном бездействии, но едва сообщения эти начали приходить на её ноутбук один за одним, чувствуя, что сейчас из-за этих звуков у неё окончательно разболится голова, поднявшись с кровати и встряхнув свои локоны, она была вынуждена сесть за стол, где находился её раскрытый ноутбук под паролем. В том, что эти сообщения носили поздравительный характер, Евангелина даже не сомневалась, однако стоило ей зайти в сеть, как в углу экрана всплыло имя Феклы, а вслед за ним появились вступительные слова и её запоздалого поздравления.

«Извини, что недавно узнала о твоих именинах, — прочитала Евангелина, убирая со лба локон, — поэтому желаю тебе здоровья, счастья и всех земных благ! Кстати, почем у вас телевизоры?»

Оторвавшись от чтения, она невольно потерла переносицу, с трудом сдерживаясь от улыбки. Кузина Егора как всегда была в своем репертуаре, умудряясь даже в поздравительном тексте поместить новости о бытовых хлопотах, совершено не заботясь о том, какое впечатление произведут её слова на именинника. Увы, это было далеко не все. И не сумев дозвониться ей вчера вечером по той простой причине, что Евангелина не слышала её звонка, находясь с Лисовым, не желая мириться с таким раскладом дел, Фекла все же решила черкануть пару строк о себе, словно чувствуя, что пообщаются они друг с другом в режиме реального времени ещё не скоро.

Её письмо выглядело странновато, приковывая к себе внимание нестандартностью содержания. И всегда почему-то читая её сообщения так, будто перед ней лежала книга с захватывающим сюжетом, Евангелина не поступилась собственным принципам и сейчас, разворачивая экран монитора так, чтобы удобнее было читать мелкий шрифт.

Было заметно, что набирая впопыхах свой текст, Фекла очень торопилась, (либо попросту была пьяной), потому что в словах мелькали незначительные ошибки, но давно перестав придавать этому явлению какое-либо значение, тем более, прекрасно зная, что Феклу в таком возрасте уже не перевоспитаешь, и, грамотнее она точно не станет, Евангелина давно научилась закрывать на это глаза, концентрируясь больше на смысле написанного, нежели на его оформлении. Вот что прочитала она в её следующем послание, где в двух словах Фекла пыталась рассказать о своей нынешней жизни и настроении: 
   
«… ничем таким особо не занимаюсь. Скачу со скакалкой, качаю пресс, отжимаюсь за день раз пятьдесят, работаю с экспандером, молочу с братьями грушу. В общем, давно вся в спорте. Пока газ горит на кухне, греюсь, (читаю, пишу), в комнате же холод дикий. Ночью сквознячек порядочный, на голову обязательно что-нибудь набрасываем… Наш завод газа получает мало, станки начали сами отключаться от холода. Сейчас вроде завезли уголь, стали отапливать цеха. Увольняют тридцать процентов сотрудников, в отпуск уходят без содержания ещё тридцать. Один мой знакомый собрался с завода бежать на ферму, но и там уже давно все места забиты. Решил до лета остаться, а там посмотрит. Второй устроился недавно грузчиком на сахарный завод, но там хотя бы можно каждый день по пять-десять килограмм выносить в качестве «зарплаты». А тут загорелись недавно идеей с Дорофеем купить велосипед. Утром побежали искать фирменный веломагазин от завода, о котором говорил наш дед. В общем, искали мы его минут сорок, и это при температуре минус двадцать два градуса! Тем не менее наш поход оказался небезрезультатным. Мы купили два багажника, а к ним две корзины. На моем велосипеде полетели подшипники на переднем колесе, так что пришлось взять всю втулку в сборе, а подшипники из самой втулки, где педали, — их что-то в продаже пока нет.
Сейчас держимся на плаву. От пенсии до пенсии. Не знаю, как замуж буду выходить, если прижмет. У деда денег просить не хочется. Ходим по магазинам, хлеб на сухари пускаем; купили недавно двадцать килограмм лапши…
А мороз достал! Топим в доме вовсю, но температура в помещении едва достигает двенадцати-шестнадцати градусов. Я уже давно хожу в трех штанах спортивных, сплю в спортивной шапочке и двух штанах. Братья также. Собираюсь рвануть с маман в город, поискать тепловентилятор или масляный обогреватель. У соседей в квартире через каждые два-три часа начали включать под напором горячую воду на пятнадцать-десять минут. Это можно и ванную успеть набрать. С пятницы по понедельник была оттепель, так ни горячей воды, ни отопления, говорят, у них не было. Сегодня к 20:00 дали горячую воду на пятнадцать минут (на улице -4 градуса). На днях дед слегка простыл. Я загоняла его в поликлинику, но он отбрыкался.
Стала часто слушать одно радио на коротких волнах. С 21:30 — джаз, а по субботам — с 20:00 до 21:00 — «Двадцатка лучших песен» А вообще, я это радио каждый день слушаю с 19:00 до 24:00. Советую, если есть время, поймай волну и слушай! Очень много интересного дают. Читают классиков и прочих...»

Дальше все шло в таком духе, отчего Евангелина была вынуждена пропустить пару абзацев, чьем содержание не влияло на общее впечатление от прочитанного. Дойдя до места, где Фекла делилась с ней своими новыми достижениями в плане торговли, она прочла  следующее:

«Как думаешь, может моей маман набрать зеленых курток и толкнуть их на базаре? Думаю, за такую цену пойдут. Я ей говорю, набирай кремов. Тем более мы тут на днях разузнали о существовании новой торговой точки, правда, добираться туда надо на междугороднем дизеле и отправляется он туда в шесть утра, но ты же прекрасно понимаешь, что пока мы с дедом доберемся до неё пешком с вокзала, так это его самого придется откачивать полчаса…
P.S. Я тут подумала, может, мне набрать передних багажников, и тоже где-нибудь толкануть за полцены? Как думаешь? Напиши свое мнение, и как можно скорее...»

«Кто о чем, а Фекла о багажниках», — подумала Евангелина, собираясь тут же написать ей ответ, но прекрасно понимая, что если у неё сейчас завяжется переписка с этой особой, то тогда придется отложить все остальные дела на потом, повременив со своей инициативой, она приготовилась было и вовсе закрыть ноутбук, когда в углу экрана снова высветился значок, оповестивший её о получении ещё одного сообщения, но уже не от Феклы.

Конечно, царившая в доме родственников Новаковского температура впечатляла, но сама бы она вряд ли стала жить в таких условиях, на дух не перенося лютый холод. Тем более спать в двух штанах подобно какому-то туристу на вокзале, не успевшего на свой поезд…  Эта семейка не переставала удивлять её своим образом жизни, словно спуская её с небес своими напоминаниями о другой, более неприглядной жизни, которой жили некоторые её сверстники из провинции, и о чем она сама имела лишь самое отдаленное представление, проводя время в компании своего обеспеченного любовника, однако не испытывая по этому поводу ни малейшего угрызения совести. И эти её мысли нашли свое подтверждение, когда открыв новое сообщение, она моментально побледнела, увидев имя адресата. Бегло скользнув взглядом по строчкам, Евангелина невольно вспыхнула, не в состоянии справиться с охватившим её смущением.

«Говори на меня что угодно, твоя правда тебе глаза будет колоть. Я предлагал, ты отказалась. Все равно ты хорошая, просто вредная. Люблю тебя»

Узнав «руку мастера», который не особо-то пытался скрыть от неё свое авторство, Евангелина закрыла глаза, стараясь не смотреть на текст сообщения.

Похоже, мать с ним все-таки поговорила на эту тему, передав вкратце суть их недавнего разговора, иначе вряд ли бы Лисов стал ей слать сообщение подобного толка. Но то, что теперь даже он был в курсе их небольшого конфликта, меняло все, выставляя её саму в глазах его же матери дурой. На что он, скорее всего, и намекнул, отправляя подобные строчки. 

Ещё раз прочитав его сообщение, Евангелина вдруг стукнула от безысходности кулаком по столу. Сейчас её до такой степени переполнял гнев, что пытаясь найти ему выход, она даже была готова устроить что-то из ряда вон выходящее, лишь бы не чувствовать себя такой уязвимой.

Поискав взгляд предмет, на котором можно было бы выместить собственную ярость, она вдруг увидела плюшевого лисенка, которого чудом не выбросила где-то по пути домой, размышляя о всякой ерунде. Теперь пришла пора отомстить ему за все, пусть и сама игрушка была ни в чем не виновата.

Недолго думая, Евангелина оторвалась от монитора ноутбука, и, схватив со стола лисенка, принялась колотить его так, будто он вправду был живым и мог чувствовать её удары. Заметив, наконец, что предпринятые её усилия не принесли особого результата, она вдруг бросила взгляд на окно, и быстро придумав, как избавиться от игрушки, чтобы та не напоминала ей о том, кто просил сегодня её руки и сердца, она подошла к подоконнику и попыталась открыть одну створку.

Стараясь не обращать внимание на хлынувший после этого в её комнату морозный воздух, Евангелина вновь схватила нелепую игрушку, и хорошенько ею замахнувшись, хотела было вышвырнуть её в окно, откуда та вылетела бы во двор, падая на заснеженный покров с высоты одиннадцатого этажа, но в последний момент что-то удержало её от совершения подобного поступка.

Обозвав себя трусихой, Евангелина закрыла окно, после чего закинув эту игрушку в угол комнаты, чтобы та поменьше попадалась ей на глаза, снова бросилась на кровать, где уткнувшись лицом в подушку, тут же оглушительно заревела, не сдерживая своих слез.         

Книга 3. Глава 27

 http://proza.ru/2023/05/10/716