сторож

Если человека никогда не называли идиотом, значит он неверующий.
А если называли, то выходит он верующий.
Странно…
А начиналось всё как обычно.
Постепенно, шаг за шагом, почти незаметно для меня самого.
— Пойдете работать сторожем? — спросили меня в центре занятости населения, он называется сокращённо, —  ЦЗН.
— А есть другие варианты? Может мастером, или инженером?
— Других вакансий нет, но это пока лучше для вас, чем просто носиться с «бегунками», получать копеечное пособие, — уныло вздохнула тетка с рыжими волосами, постучав по клавиатуре, посматривая на тусклый монитор.
Всё это выглядело ничем не обещающим: ни в жизни, ни в перспективе.
А о будущем мог только мечтать, как и тетка с рыжими волосами.
Ее зовут Люция, она работает с людьми, называемыми «безработными».
Коим тоже называюсь я, стою на учете, именно у неё, —  как «безработный».
Все это кажется убогим и нищенским; потертый линолеум под ногами, расшатанные столы у персонала, продавленные кресла для посетителей, потолки с люстрами, где не хватает лампочек, покривившиеся шкафы для хранения бумаг и папок, стены со старыми обоями, но все также висит «наш великий».
Со знаменами и флагами в триколора.
Взгляд, опущенный вниз, утыкается в уголок за шкафом с документами, где якобы спрятана обувка Люции: у одного сапожка кое-как приклеена подошва, у другого замок набекрень смотрит.
Честно говоря, у меня не тоже лучше, обувь.
Наверно поэтому здесь ошиваюсь: нет денег, нет работы.
Люция, она примерно моего возраста, поэтому мы общаемся на «ты», а ей, во что бы то ни стало надо меня трудоустроить, чтобы не портить статистику исторического максимума безработицы в «3.7%», объявленного тем, кто висит на стене.
— Ты пойдешь?— спрашивает она.
— А что там делать? Какие условия?— тупо задаю вопросы, от нечего делать.
Немного поворачиваю голову, — и на тебе — тут тебе развлечение. Бесплатное.
Как до этого дошел? Так получилось.
Ведь с молодости в казино играл, в рулетку. Не знаете в какую?
В русскую. Называется «друзья».
Как там происходило: сначала одному другу поверил, он обманул, другому дружбану дал больших денег в долг, он не вернул, а другой подставил, то есть не себя, а мою задницу, так ему стало выгоднее для карьеры.
Третий, четвертый, пятый, десятый…
Думал, повезёт. Но почему-то не везло.
Я всё играл и играл, не унимаясь, пока не наступило время прозрения.
То время можно называть по-разному; полнейшим затмением, помутнением рассудка.
Или накрывший мою жизнь, туман с мутной ложью и сплошным враньём.
Один знакомый рассказывал веселую историю из жизни:
«… у меня ДР, в декабре, стали отмечать, ну и пошло-поехало, очнулся я, значит, ничего не понимаю: потом смотрю по сторонам, вокруг моя дача, тепло, вроде лето наступило, а я сижу на грядке, сажаю помидоры…»
Такое вот прозрение, но в том случае там был причиной один алкоголь, вводивший человека в изменённое сознание.
Поэтому я, образно говоря, нахожусь здесь с голой жопой, в кабинете под номером «два», слушаю Люцию, заодно смотрю на шум.
Кабинет просторный: у двух окон стоят, — раз стол, два стол, три стол, ещё два стола у стены, и также обратно: раз, два, три. То есть получается восемь столов, расставленных возле стен.
За почти каждым столом, работают люди, точнее, женщины, разных возрастов и внешностей.
Работа у них, — обрабатывать нас безработных, или трудоустраивать на работу, чтобы экономить бюджет государства.
Это кому как, как слышится, или может видится.
А работа была, но только такая: прачки, посудомойки, официантки, кассиры, продавцы, грузчики, уборщики, маляры, разнорабочие, комплектовщики по 14/7, дворники…
Ещё требовались таксисты, трактористы, мотористы, слесаря, шофера камазисты, водилы всех категорий, — но это смешно!
Такие важные птицы, под заборами не валяются в наше время.
Как и врачи, особенно стоматологи.
Конечно, люди, без опыта работы, требовались по «вахтовкам», где работодатели обещают золотые горы, комфортные условия работы и проживания.
Ладно, допустим, контора без мошенников, потом заплатит по договору, но попробуйте повкалывать на работе, с перетаскиванием тяжестей, с одного места на другое, пребывая всё время на ногах — по 14 часов в сутки подряд целый месяц, а то и два. Это нормально?
В цивильном капиталистическом обществе, давно такого нет.
Молодые, и здоровые парни, которым лет по 18-25, вроде студентов, или малолетних зеков, — они смогут за бабки продержаться некоторое время.
Ну хорошо, врать не буду, вот случай…
Но начать думаю, следует по порядку происходящих событий: четыре года назад, после нескольких десятилетий зря прожитой жизни, пришлось вернуться из Ёбурга, в родной город. Всё ничего, но с работой вышла проблема, пришлось встать на учёт в ЦЗН.
Через некоторое время устроился через них,  в одну фирму, выкупившую заводские территории, у организации банкрота.
«Европласт» называется, пластиковые окна делает.
Зачислялся сборщиком стеклопакетов, но на самом деле определили меня вроде разнорабочим. Как объяснить характерную специфику:
На лазерном станке, сначала огромное стекло нарезается по стандартным размерам, затем заготовки поступают на монтажные столы.
На столах стекла собираются по схеме, указанной заказчиком, ставятся перегородки с фольгой. Нестандартные размеры, вырезаются вручную, при помощи стеклореза и линейки. Далее стекла поступают в вакуумный конвейер, где из них откачивается воздух, таким образом, они вроде как склеиваются между собой.
Моей обязанностью было: брать стёкла с конвейера, ставить на крутящийся станок (аккуратно, чтобы не разбить), где один парень или его сменщица девка, обмазывают изделие с торцов, черным герметиком.
Затем берешь его, аккуратно, чтобы не разбить, иначе ущерб вычтут из зарплаты, ставишь стёкла стоймя на тележку. Далее толкаешь ее в сторону, потом приезжает погрузчик, он отвозит тележку в другой цех, где стекла обрамляют в пластмассовый профиль.
Доли минуты, занимают эти действия.
Наверно в нормальном производстве, в нормальной стране, эти операции проделывают роботы манипуляторы.
Но мы где живем? Правильно.
Мы сами как роботы, поэтому должны выполнять однообразную работу.
А она как оказалась, была очень грязной и тяжёлой.
Грязной, —  потому что, герметик, похожий на тягучую смолу, хотя это и была смола или мастика, не успевая подсохнуть, стекал, куда ни попадя, затем намертво прилипал к моей одежде.
Спецовку мне так и не выдали, поэтому пришлось принести из дома, что-то старенькое из вещей, но пока носимое: джинсы, спортивная куртка.
После смолы стирать и чистить одежду становилось бесполезным делом, только выкидывать на свалку.
А трудность заключалась в том, что один стеклопакет, или пока собранные стёкла, весит от 20 до 30 килограмм.
За смену перетаскиваешь их шестьсот раз, то есть, грубо говоря, за смену приходилось таскать тридцать тонн. Всё это нежно и аккуратно. А смены проходили почти по 14 часов
В понедельник прошла первая смена, — терпимо.
Вторая смена, была уже в тягость.
Третья смена, там я разбил стекло.
Оно было важным, сделанным для какого-то «шишкаря», в его строящийся особняк.
Уронил на землю, вес зашкалил, стеклопакет был тройной, под сорок килограмм, в шесть квадратных метров.
А я его брал один, без помощников.
Как берут стекла и стеклопакеты?
Есть такие специальные ручки, вакуумные прихваты, с присосками.
Четвертая смена, — в утренние часы разбил два стеклопакета.
Потом в перерыв состоялся разговорчик, на повышенных тонах, с применением мата.
Предъявлял мне тот молодой щенок, со станка с герметиком, за которым никак не успевал. Мы сцепились в драке посреди рабочего места, но нас разняли.
Драки, — ничего нового, обычное дело, среди холопов.
Щенок успокоился, даже потом якобы стал помогать мне:
Поднимать один стеклопакеты в сорок килограмм, вроде на спор, и для хвастливого вида: типа какой я сильный, а ты лох косой.
Ну раз он поднял. Ну два, или даже двадцать два, не спорю.
Организм молодечный, спина здоровая с позвоночником, —  ему всего двадцать с чем-то лет, а у меня уже давно седые волосы.
Я ему так и сказал:
— Потаскай лет десять кряду. Посмотрим, какой ты будешь потом: прямой, или косой!
Парень зло поморщился, но ничего не ответил.
А ко мне вскоре, после обеденного перерыва, приставили помощника: то ли узбека, то ли туркмена. Он прохлаждался без дела, видимость работы показывал, слоняясь по цехам.
Выяснилось, что до меня, он один выполнял адскую работу.
Опять-таки его поставили, по распоряжению начальства, конечно, оно стало в курсе всего конфликта.
Работа пошла быстро и споро: щенок огрызался, я лаял.
В те чертовы часы, я и тот узбек, ничего не разбили.
А стеклопакеты, как назло с конвеейра сходили громоздкими, соответственно тяжелыми.
Поэтому я кивал узбеку, мол, помоги узкоглазый брат: мы впивались прихватками, и в четыре руки, с кряканьем перетаскивали его в нужное место: сначала на станок, а затем со станка на тележку.
Еще интересно, узбек, как-то по своему крякал.
Но самое интересное, был такой разговор, состоявшийся буквально на бегу:
— Валерий Палыч (это начальник цеха), можете перевести меня на другой фронт работы?
— А что такое? Не справляешься? Вижу. Вон у тебя помощник узбек. Давай работай, не стой.
— Валерий Палыч, да не могу я здесь, дайте что-нибудь другое: стекла резать, или пластмассу? Или помощником на конвейер?
— Ну где я тебе место найду, — если нету. Поговори с мужиками из бригады.
Может они согласятся, на перемену. Не знаю. Делай что хошь, а работай. Понял??!!
Валерий Палыч убежал, точнее, покатился как резиновый мячик на ножках, ведь он был полненький, в тоже время живенький, по цеховым делам, а я остался работать дальше.
Наступило время вечернего перекура.
Также мое, когда обратился к мужикам и парням, о подмене.
У всех мужиков был физически легкий труд, по сравнению с моим трудом.
Поэтому никто, — подчеркиваю, — никто, не согласился, чтобы встать на мое проклятое место. Все стали отнекиваться по разным причинам.
Узбек помощник, а что узбек, — сегодня тут. А завтра там.
Так и получилось на следующий день.
Его с утра отозвала куда-то, в другое место: на выезде помогать установщикам стеклопакетов.
Поэтому в пятую смену, когда работал в одиночку, у меня в конце вечера отказала рука.
Что-то хрустнуло в ней, не могла сгибаться в локте.
На следующий день, с утра пошел на прием к травматологу, чтобы оформлять больничный, благо у меня «в трудовой», есть законная печать, о приёме на работу.
Рентген показал надрыв связок.
Позвонил Палычу, мол, так и так: беру со следующей недели «больничный лист», потом видимо увольняюсь к едрене фене.
Он покряхтел:
— Что ж, теперь узбеку одному придется работать.
— Слышь, ты вот что: оформи свою травму как бытовую.
— На хрена мне это?
— Ты не кипишуй, всё будет чики-пуки. А мы тебе премию выпишем. И очень хорошую
Пойми, нам не с руки показывать травматизм. Понимаешь?
— Понял. А сколько?
— Да ты не парься, всё будет чики-пуки. Ты давай, пиши «бытовуху». А мы не подведем.
— Лады, Палыч, договорились.
Поэтому написал у врачей объяснение, что получил не «производственную» травму, а «бытовую».
Прошло время «больничного», две недели.
Но Палыч, зачем-то занес мой номер в «черный список», к нему стало никаким образом не дозвониться, звонок тут же обрывался, даже без повторения автоответчиком:
«абонент не в сети. Оставьте сообщение…»
Поэтому через месяц, мне пришлось самому переться туда же, на окраину города: за расчетом, за моими документами, лежащими в отделе кадров.
Пешёчком, по слякоти, по весенней грязи. Какое такси, если денег нет ни фига.
Еще заметил, чем круче выглядит офис, тем поганее заводские условия: ни раздевалок, ни душевых, ни сортиров, ничего.
Зато офисное здание сверкало в мраморе, в зеркалах, в стекле.
Девушка в кассе, дала листок, где расписаться, потом деньги; заработанную плату, вместе с «больничными», обещанной премией, — купюру в сто рублей, с мелочью.
— Вот. И вот, здесь распишитесь, что получили.
— Это что?!
— Ваш расчет.
— Это что за дерьмо?!
— Ваш расчёт. Я вроде по-русски сказала.
— Не понял, это что?! За всё?!
— Не кричите. Вот приказ, согласно распоряжению начальника цеха, за принесенный ущерб предпри…
Дальше ничего не слышал, не помню толком.
Ведь мне очень нужны были деньги, мои честно заработанные деньги.
Очнулся уже в одиночной камере.
Знакомые менты, они все знакомые у меня в нашем городе, потом рассказали, что их вызвали, они приехали, там буйный колотит зеркала в офисе. Скрутили, привезли сюда.
А я думал, отлично, довезли до города, хотя бы на такси не пришлось тратиться.
Эта сучья «сотка», не стоила таких денег.
Понятно, дело замяли, когда это всё дошло до «гендира» фирмы.
Как говорится: баш на баш, а чей баш круглей, тот и выиграл.
Побил зеркала, стёкла, но никого не ударил, не изувечил, не убил.
Материальный ущерб, в офисе, конечно, списали.
«Гендир», не захотел выносить сор из избы, ведь это же натуральное рабство, если правильно судиться, имея за спиной адвоката.
А у меня было мало причин сидеть в камере.
Поэтому обоюдно подписали бумаги, что не имеем друг к другу претензий.
В тот же момент меня выпустили из «ментовки».
Разумеется без всяких денег. И даже без «сотки».
На которую можно купить только одну баночку пива.
Нормально история?
На память об этом случае остались: синяя печать в «трудовой», о том, что я проработал три недели (вместе с больничным), — совершенно бесплатно, даже в убыток себе.
Ведь обеды в столовой были за деньги, лекарство на лечение, — тоже за деньги, именно за свои кровные.
Да, кстати, медкомиссия, — меня заставили пройти ее, пообещали, что деньги потом вернут, она тоже платная, почти две тысячи рублей.
Эти деньги мне, конечно, никто не вернул, да и не собирался возвращать.
Как поется: «… возвращаться, плохая примета...»
Так и это, придумано «теми», кого не следует называть вслух. Иначе…
Ещё остался черно-белый снимок рентгена.
И застывшая глыбой льда, злоба в душе, на тех мужиков из бригады.
Особенно, к тому парню, молодому щенку.
Также остались вопросы к Палычу: он меня провел как… не буду говорить как именно.
Только когда мимо меня проезжает его черный «форд», на котором он рассекает по улицам города, то моя рука непроизвольно тянется к булыжнику, чтобы всадить его в ветровое стекло этого гребаного автомобиля.
Хотя они все нормальные парни, по отдельности.
Ведь вполне адекватно общался с ними наедине, и так, накоротке, пока везёт «вахтовка», до места работы, потом обратно домой.
Один парень, ему тридцать лет, МЧС, высшее образование, ССО, Сирия, умница, все дела.
Другой трудяга парняга, тоже за тридцатник, тоже с понятиями.
Третий, вроде норм, но уже не помню кто он, был и был.
Короче, смысл в том, что они все как соберутся вместе, то кричат хором: «мы своих — не бросаем…»
Ага, как же, держи карман шире.
На деле же, бросают, ох как бросают.
То есть, представьте себе: тыл, простая мужская работа.
Здесь нет войны, нет фронта, но тебя бросают, как бродячую собаку под забором.
А такое сплошь и рядом происходит, почти на каждом шагу.
Нам как жить, кому за пятьдесят? У кого здоровья нет?
Да какой там, за сорок лет, спина скрипит, шею сводит, руки не разгибаются.
Не говоря уже о других вещах, ведь в приличном обществе о них не принято говорить.
А вот ещё один курьёзный случай вышел.
Называется он — «без меня, меня женили».
После «европласта», опять же через ЦЗН, меня направили в школу.
Нет не в родную, №3, а в другую, чуть поодаль.
Ее совсем недавно построили, — СОШ №12.
Иди, мол, прикинь хер к носу, поработай сторожем, и всё такое.
Я, как всегда, согласился, — а что мне терять.
Терять было нечего.
Рулила всеми делами не директриса Е. Малова, не завуч, не кто иной как школьный завхоз.
Можете представить себе жабу, за столом,,?
Квакающую, взрослую, жабу?
Нет? с трудом?
Я тоже, до того момента.
Короче, я всё пропущу плавно, на перемотке.
(там были интересные моменты, но не в этом суть истории)
Я устроился, выхожу на смены, нормально работаю две недели.
И тут мне под нос суют договор, работодательский.
Внимательно читаю, и тут обнаруживаю, что моя «зп», по всем параметрам 6 тысяч.
А мы же договаривались, во время собеседования, как бы так:
Я конкретно  спросил «жабу», — сколько?
Она ответила, — 13-12 тысяч.
Дело было вечером, никого из начальства в школе, конечно не осталось.
Поэтому взял чистый лист бумаги, формата «А4», и стал писать заявление «об уходе, по собственному желанию».
Потом его засунул куда-то, в ящик стола, когда мои эмоции притихли.
Утром пришла смена, но никому ничего не говорил об увольнении, и об том заявлении.
Сдал смену, ушел домой.
Прошел день, потом второй.
На третий день, уже вечером, как положено, иду на работу, в ту школу.
А у меня уже эмоции затихли окончательно, поэтому думаю:
«да хер с ними, с деньгами, какая к черту разница, лишь бы была бы работа…»
Захожу в школу, а там, где место вахтера, и мое место тоже, — удобно сидит какой-то человек. Точнее, пожилая женщина.
Диалог был у нас такой:
— Здрасте.
— Здрасте.
— Женщина, а вам не кажется, что вы немного мне мешаете?
— Кому? Вам?
— Да, мне. И собственно говоря, позвольте узнать: что вы делаете за моим рабочим местом?
— У меня такой же вопрос: кто вы?
— Как кто! Я –то, — ночной сторож, этой школы, пришёл на смену. А вы тут расселись!
Я чуть было не сказал,— «поднимайте свою толстую жопу и проваливайте вон…»
Но…не сказал, потому что женщина боязливо ответила:
— Я тоже сторож, только я новенькая здесь…
— Понятно: вы сторож, я сторож, — выходит надо разбираться, кто из нас настоящий сторож, — логически мыслить стал. — Надо звонить начальству.
— Да не надо ни кому звонить, — вдруг к нам подлетела одна из вечерних уборщиц.
— Вы уволены. Вы же сами написали заявление.
— Да как…., — я поперхнулся:
— Как такое возможно?
— Ну окей, вы нашли моё заявление в столе, но на нём нету ни даты, ни моей подписи….?
— Вы в своем уме??
— Ничего не знаю, вам просили передать это, если придёте, — она сунула мне в руки «трудовую».
— Забирайте личные вещи и проваливайте отсюда! — огрызнулась уборщица и убежала.
Я развел руки в стороны, новый сторож тоже сделала так.
Я вздохнул, пошёл забирать свои личные вещи.
Как потом понял, бабье, нашли мою бумажку, — без даты, без подписи.
Зажжужали, зашумели, — и тут же уволили.
Без отработки, без поиска замены, вообще без ничего.
Ни одна тварь даже не позвонила на мой телефон, чтобы поинтересоваться элементарными вопросами; а как, а почему человек увольняется…
Нет, ничего, вообще ни одного звоночка.
Нормально история?
Конечно, я знаю, кто этому всему виной, — «ЖАБА».
Когда. Вспоминаю этот случай, у меня как всегда перехватывает горло.
Может от нехватки дыхания. Или от чрезмерного волнения.
Хотя, может так стало лучше; когда, я и она, избавились друг от друга.
Но это осознал намного позже, когда стал настоящим Сторожем.
Но в то время, после моего «увольнения» из школы, мне пришлось несладко, как и всем вокруг меня.
Из принципа, я вновь пошел в ЦЗН, чтобы встать снова на учет как «безработный».
Для этого мне пришлось давать объяснения, как такое вышло, заполнять бумажки, добывать по-новой разные справки, в том числе из этой же школы.
Малову, директора школы, вызывали к меру города, по моему вопросу.
Строгий  выговор, или что-то там еще, я точно не знаю, что там бывает, за закрытыми дверьми кабинета мера.
А так: нас вызвали к меру, на ковер.
И вот мы стоим, я и директриса Малова, напротив стола мера, как нашкодившиеся школьники; я пытаюсь оправдаться, она тоже.
В общем мы все, имели очень даже бледный вид.
Хотя, ведь я как бы не виноват. У меня нет ни должности. Ни кресла. Ни портфеля.
Я уволен. Я никто. Мне нечего бояться.
Но всё равно-с, начальство-с.
Откуда-то подсознание выталкивает это стыдливое чувство, взращенное испокон веков, — твое предназначение пресмыкаться перед Великими, жалкий червяк.
Наверно, как говорил А.П.
—  я по одной капле выдавливаю ничтожного раба из себя…
Такое сравнение пришло на ум.
В детстве я любил Чехова.
Читать его тонкие рассказики, с подколами, с этакими вывертами
А с юмором мне нравились больше.
Мне признаться, нравился тот, когда голый музыкант потерял свой контрабас.
Ну там вообще умора.
Чехов, Чехов.
Я рождён в СССР ( нет, это не песня. Всё намного прозаичней)
Был социализм.
Идеология, рабы не мы, мы не рабы.
И вот получалась для именно меня заковыка, зачем мой самый любимый писатель говорит про рабов?
Ведь их нет на свете, — рабы не мы, мы не рабы.
Может они где-то есть, но не у нас в Советском Союзе.
Я понимал Чехова почти всего, разумеется, для своего возраста, в 13-14 лет.
Но не понимал одного, причем здесь рабы, и зачем их надо выдавливать из себя.
Что за ересь и чушь?...
Прошло время, достаточное, уже наше.
Сменился строй, уклад, изменилось общество, поменялся народ.
И вот тогда, уже цитата Чехова, заиграла новыми красками.
«Нужно по капле выдавливать из себя раба…»
Теперь, — я бы отлил эти слова  в мраморе, а буквы высек с золотым тиснением.
И прибил бы эти таблички на каждом углу.
На каждом углу…
На каждом углу……
Когда не было никого дома, то разыгрывал маленькие спектакли по рассказам Чехова.
Я единолично озвучивал их реплики, показывая в лицах всяческие интонации:
— Унтер офицер Пришибеев — докладывайте, что тут у вас случилось?
— Ничего-с, вот собачка-с, укусила за палец-с…
— Какая нахер собачка. Я кто? вашу мамку здесь в кино водил, я унтер офицер, и по такому пустяку меня беспокоить, — повесить собачку!
— А если это собачка губернатора?
— Губернатора.. хммм, отставить, тогда повесить это, пьяницу и забулдыгу.
— А если это не собачка губернатора?
— Отставить повешение..
— Что ж такое получается: никого вешать нельзя.
— Разойтись быстро, я унтер офицер Пришибеев. Иначе повешу всех вас.
— За незаконное сборище...
Еще я не знал: кто такой жид, еврей, или хохол.
Я клянусь, пионерским значком, что этого не знал.
У мамы, в библиотеке, с «Робинзоном Крузо», была толстая книжка, про приключения одного мальчика.
Сюжет был примерно таким; маленький мальчик, находит больную собаку.
У нее сломана лапа.
Тогда мальчик захотел вылечить ее.
Кормил хлебом, поил водой, накладывал повязки на лапу.
Когда она выздоравливает, то семья мальчика, становиться против собаки.
И выдвигает ультиматум: или ты, или она.
Но мальчик решает уйти из дома, вместе с собакой.
Он собирает вещички в котомку, одним утром, пока все спят, сбегает из дома, вместе со своей собакой.
Они бредут где-то по лесам, по полям, им встречается один человечек, называемым «фунт с полтиной»
Фокусник. Алкаш, в придачу сутенер в стриптизе — по кличке «пол-фунта».
Ещё контрабандист.
Это очень было интересно читать, только вот там встречались постоянно странные слова; водка, стриптиз, сутенер,  жид, контрабанда, еврей.
(это была обычная детская книга, какого-то автора. На русском языке.
Издание «Детгиза», 195-ых годов, с черно-белыми иллюстрациями, на страницах, возле текста)
В книге были замечательные рисунки, сопровождавшие повествование.
Они бы сделаны вроде черным карандашом.
Я очень вдумчиво рассматривал их, стремясь понять мир, вокруг себя, вокруг того мальчика.
Вот на рисунке собака. Она страдает и мучается, судя по выражению ее измученных глаз.
А мальчик помогает ей выздороветь.
На другом; дом, сарай, двор, где живет мальчик и его семья.
Это было очень красиво.
Потом природа, где мальчик с собакой держать путь в неизведанную даль.
Рисунок «пол-фунта», изображавшего пьяненького мужичка.
Он был похож, знаете на кого?
На Краморова, того самого.
Которого мы знаем по фильмам.
А там был просто рисунок, возле того сюжета, где он стал пить водку, из какой-то бутылки.
Я знал про бутылки всё: они бывают молочные, или кефирные.
У них широкое горло, закрываются тонкой шоколадной фольгой, продаются в нашем магазине, называются «молоко», или «кефир».
Хотя есть еще «катык».
Но такие бутылки видел в первый раз.
А потом рисунки, после нескольких глав пропали, поэтому читать стало очень сложно и непонятно.
Она была очень интересная, но я ничего не понимал из-за некоторых слов; жид, еврей, контрабанда, водка…
Это были повседневные слова, которые употребляют другие люди, но я не понимал настоящее значения этих слов.
Вот что такое контрабанда?
А что такое водка?
Кто такие жиды?
А кто такие евреи?
Фунт, полтина, — также не увязывались в мою картину миру.
Но я принимал, так положено, ведь этому учат взрослые.
Это только прозвище бродяги.
Как и название всего: курица, свинья, петух, корова, — они все сливались в один бесконечный словесный ряд моего понимания, точнее сказать, восприятия всего.
Когда это можно написать это слово по буквам, или произнести по слогам.
Значения слов, — вот допустим мат.
Слово «****ь».
Я не знал, что оно означает в жизни, на самом деле.
***** и ****ь, — для меня это выглядело нормальным словом.
Но когда я его впервые произнес, то все насмерть перепугались.
— Этого нельзя говорить! —  воскликнула бабушка.
А с мамой случился обморок.
Меня не стали бить, наказывать ремнем.
Так, поругали, заставили стоять «в углу», это такое наказание.
Мне запомнился эпизод, когда мальчик с собакой, встречают бродягу Пол-Фунта.
Им всем хотелось кушать, тогда бродяга достал вареное яйцо, корочку хлеба, бутылку водки. И как бы так.
Сцена еды, поедания, выпивания
Описаны очень, очень художественно.
(нет, я так не смогу, даже не уговаривайте)
Поедание вареного яйца, — это что-то…
Но мой, детский ум не мог этого понять, как-то переосмыслить
Тогда я начинал думать:
«жид», «хохол», или «еврей»?
Кто тогда они?
Может страшные люди, которые хотят съесть маленьких мальчиков ночью?
Я накрывался с головой одеялом и дрожал от страха.
А что такое «водка», от которой люди становятся пьяными, и ложатся спать беспробудным сном, точно мертвые.
Мне было всего шесть лет.
Я тоже не спал по ночам и всё думал и думал.
Мне было интересно думать. А не спрашивать, каждый раз:
— ма, а это что такое?
— Мама, как оно называется?
Сроду ненавижу задавать людям тупые вопросы.
Если ты задаешь их сам.
То возможно ты сам немного туповат от природы.
Тогда мама стала прятать от меня эту интересную книжку.
Но я, как-то находил ее снова и снова.
Самое интересное, через несколько лет, всё прошло, вопросы отпали.
Водка это водка, жид это жид, еврей, это еврей.
Но никто меня этому не учил.
Абсолютно.
Знание приходило в голову, словно из воздуха.
Щелк. И всё, словно это нажатие выключателя.
*
Вечером, пришел в детсад, на свою первую смену.
Через плечо сумка, в руке пакет, с необходимыми вещами.
Чай, кофе, стакан, ложка, в общем всё такое, чтобы пережить ночь без проблем.
Садик, и его двор выглядели пустым, когда открыл входную калитку, зашагал внутрь территории. Меня встретила сменщица, дневная вахтерша.
Она представилась:
— Я Назиба.
**
Среди ночи, разбудил странный звук.
Я немного задремал, очнулся и обвел глазами помещение.
Нет, все было на месте: пульт пожарной охраны, монитор.
Но что-то было не так.
Я слез с кресла, взял фонарик, отправился на звук.
Он раздавался со стороны входа в подвалы.
Звук был немного странный, немного похож на стрекотания сверчков летом.
Но сейчас зима, февраль, насколько знаю и помню, за окном снег и мороз.
Тут увидел одно существо, это оно стрекотало.
Но когда я приблизился, то оно утихло.
Наверно испугалось.
Я взял его на руки и стал рассматривать, это насекомое, оно только немного большое с усиками как антенны, крылышки с узорами.
— Ты кто? — почему-то спросил это насекомое.
Ведь это глупо, совершенно глупо спрашивать каждую букашку, о чем она даже не может… или может..
— Я сверчок. А ты?
— Я человек..
— Нет, ты сторож.
— Так то, да: я человек и сторож. Вот, недавно сюда устроился.
Слушай Сверч: может у меня глюки, или это сон?
— Неа, не это сон.
Сверчок нагло сдвинул усы, и посмотрел на меня своим глазищами.
— Как ты сюда попал?
— Ну как: устроился. Нужны деньги, и работа.
— А почему?
— Нууу, это долгая история…
— А покороче никак?
— Можно покороче: в общем я всё просрал в жизни..
— А ты помнишь, что это за место?
— Нет, не знаю, если честно…
— Дурачок, наверно ты забыл, что это место, где ты вырос, с трех лет.
Вспомни: ту красивенькую девочку, с кудряшками, на которой обещал жениться.
А Юра, которому ты был другом, а потом окунул его головку в унитаз
Он чуть не захлебнулся и чуть не умер…
— Замолчи!!!
Эхом прокатилось по всему детскому садику.
Я перевел дыхание от долгого вопля:
— Замолчи, пожалуйста. Просто молчи.
Понимаешь,  мы были маленькими детьми. Это была игра такая.
— Игра, от которой можно умереть. Понимаю… — Ехидно сжал губы и рот, сверчок.
— Что ты меня хочешь?! Поганая тварь!
— Я? Ничего. Хотя возможно другие хотят. Ведь это ты стал Сторожем.
— Сторож и сторож, но какая в этом к черту разница. Где смысл?! А его нет…
Я устало опустился, присел на ступеньки возле входа к подвал.
Сверчок перелез на выемку, возле горячей батареи отопления.
— Смысла нет, как и во всём, в другом. Впрочем, на сегодня достаточно. Иди, и думай.
Хотя нет, открой дверь подвала и отнеси меня вовнутрь, где потеплее, а то я слишком стар, для таких манёвров…
Дверь в подвал отворилась с тихим скрипом.
На лицо упала паутина, ещё мне пришлось согнуться, чтобы протиснуться  внутрь подземелья.
В моей ладони лежал обычный сверчок.
Он был слишком беззащитным и беспомощным, чтобы мог раздавить его как всех насекомых.
Подвал детского сада, он оказался  до жути реальным, когда зажег фонарик, обшаривая лучом света вокруг себя
Одновременно похожим на обстановку из кино, про «ужасы», или про маньяков.
Когда они убивают и мучают маленьких мальчиков.
— Сверч, ты чего молчишь?
Под ногами похрустывал песок.
Незначительный запах гавна и фекалий ударял в нос.
Но сверчок молчал, лишь несколько раз шевельнулись крылышки, то ли показывал он пока живой, то ли он так выражает свое восприятие.
— Мы пришли. Тебя куда положить?
Из книжки, про сказку «буратино», знал, что умные говорящие такие сверчки живут где-то за печкой.
Там где тепло, темно, и уютно, возле потайной дверцы, откуда надо найти «золотой ключик».
Но здесь ничего такого нет.
Луч фонарика обшаривал стены подвалы.
Вот бойлерная, там еще что-то, тут просто подвал,
Старая списанная мебель, возможно, нет рук, чтобы вынести это на помойку, или ждет своего часа, когда достанут на поверхность.
Детские кроватки, они немного поржавевшие, но всё-таки пригодятся.
Одна стена мне приглянулась, она сухая, теплая, так как возле нее проходит большая труба отопления.
Вот тут, глубокая выщерблена, как пещерка, между кладкой в бетонной стене.
В цементном растворе.
Здесь тепло и безопасно, не считая пауков, крыс, мышей, и бездомных котов.
Я осторожно положил в нее уснувшего сверчка.
— Спи малыш…
Чуть шевельнулись крылышки, показывая, что он вроде всё слышит, или понимает мои произнесенные слова.
*
Юра, игра, девочка, на которой пообещал женится.
Это бред.
А что если нет?
Я вспомнил из садика:
Как меня окунали в унитаз, другие мальчики, старше.
Это была игра, с их стороны, с моей тоже.
После в погружения в унитаз, мои волосы почему-то становились липкими, очень дурно пахли.
Тогда не знал что это гавно, блевотина,  и моча.
Тети воспитательницы,  прозвали меня , — «вонючка».
У меня не было не сил, ни ума, чтобы сопротивляться.
А через годик, я сам стал нагибать других мальчиков.
Окуная их головками в унитаз.
Ведь это так здорово, когда они, трясутся,  дергаются, пускают пузырьки.
Тогда я не знал слова секс, оргазм, кайф,
Но это было почти сравнимо с этими понятиями.
Пускай привыкают, и тренируются.
Игра наша, называлась, то ли «водолазы», то ли «космонавты».
Надо задержать дыхание, и не дышать, как можно больше.
*
— А я знаю кто ты!
Заявил мне один карапуз, он уставился мне в глаза и выкрикнул:
— Знаю! Он злой!
Я оперся на стол, и покачал угрюмо головой.
— Мишенька, пойдем в нашу группу. Видишь, дядя сторож не в духе
Стала уговаривать этого карапуза молодая мамаша.
Конечно, он знал, я это понял сразу.
Но тут такое дело, когда стал думать над проблемой.
Как объяснится с настырным малышом?
Может поговорить по душам, под водочку?
Только малыши водку не пьют, а только компот.
Или подраться?
Не, тоже не вариант, — не та весовая категория.
Надо играть на их детском поле, думай. Думай.
Казино, ресторан, девочки, стриптиз,— не то.
Парк, зоопарк, индейцы, кенгуру, — пошла реальная тема..
— Миша, мииша, слушай хочешь сходить в зоопарк?
— Вместе с мамой, — я принужденно улыбнулся мамаше.
— Нет! — отрезал малыш.
— А там кенгуру, сладкая вата, а еще американские горки.
— Неа, пошли мам, а то этот злой дядя надоел…

Про мышек.
Они водились в садике.
От них не спасало ничего, на свете.
Ни кошки, ни коты, которые бродили возле пищеблока.
Ну отравой все посыпали, и что?
Несколько особей сдохли.
Причем в труднодоступных местах.
Разлагаясь от времени, с вонью.
Несколько групп пришлось закрыть на карантин.
А мне вменили в обязанность проветривать это помещение; открывать окна и форточки.
Но это нисколько не помогало.
Запах стоял ужасный.
Потом опыляли кислотой и ещё чем-то ядовитым спреем, на выходных, когда детей не было. Мужики в противогазах были.
**
Что было потом?
Забрал справки из школы.
Когда я вошел в кабинет завхозу, — меня передернуло, это было молча.
Ее тоже затрясло.
И это происходило без слов, без ругани, без ничего, — только наши взгляды и чувства.
Я не шучу.
Она придвинула мне готовые бумажки, я взял их и ушел.
Ни с кем не прощаясь, ничего не говоря.
Затем встал на учет в ЦЗН.
И стоял, стоял, пока не пришло, время.
Снова стать сторожем.
В данном случае, когда повернул голову:
дама в норковой шубе, дело было в конце февраля, с прононсом закричала:
— да как вы посмели?! Где мои деньги? Где моё пособие?!
Я жена мобилизованного!
— Но вам не положено больше, поймите! — пыталась образумить ту даму, сотрудница, за соседним столом.
— Я буду жаловаться!
Ткнула она вверх пальцем, и, громко хлопнув дверью, она гордо удалилась.
— Да жалуйтесь кому хотите, хоть видео записывайте, на коленях, мы то при чем здесь?...
Облегченно выговорила та сотрудница, затем звонко зазывая учетных гражданок из коридора;
— Следующая! Абрамова есть, в очереди?!
— Это детский сад, в нем нужен ночной сторож, пойдёшь? — перебила мои визуальные измышления Люция.
— Да, детский сад, только он здесь, зачем-то. Ладно, я согласен.
— Распечатать туда направление?
— Будьте угодны.
Люция распечатала направление на принтере.
За столами, с обеих сторон, кипели нешуточные страсти, в борьбе за деньги, за выплаты, за пособия, а что мне оставалось делать.
Сторож, так сторож. Как всё это достало!!
Наверно их тоже.
*
Возможно это новый роман.
Возможно с мистикой.
Хотя какая тут мистика, если это на самом деле.
В реале работал в садике сторожем, где рос.
Персонажи, не придуманы.
Наверно изменю имена, а так, ни к чему.
О чем будет..
Не знаю .
Боль.. наверно о боли.
Люди не представляют себе, какую они могут наносить боль другим…