Мама

Жили мы тогда на окраине Харькова, в маленькой военной части далеко от городских соблазнов. Компактно и почти изолированно от внешнего мира. До ближайшей «цивилизации» нужно было минут сорок трястись в автобусе по бутовой дороге, пока она не выходила на асфальтовое шоссе. Все её обитатели помещались в двух маленьких двухэтажных домиках ещё довоенной постройки.

Из развлечений на летних каникулах, которые казались тогда бесконечными, были: набеги на сады, футбол, игра в «пекаря», а так же поиски всего, что могло взорваться, от карбида до пороха, который смешивали с авиационным лаком «эмалит» и получали «ракетное топливо», либо делали взрыв–пакеты из опилков авиационных дисков, смешанных с марганцовкой. Благо, дисков было — не переточить. Когда немного подросли, увлеклись самострелами.

Но было ещё одно летнее развлечение, которое доставляло для растущего мужского организма непередаваемое удовлетворение, замешанное на адреналине от опасности быть пойманным и разоблачённым, но, что в удачный день компенсировало все страхи и позволяло надолго напитаться впечатлениями. Это был… летний душ. Сколоченный из досок и разделённый на два отсека, мужской и женский, при отсутствии бытовых удобств и персональных ванн, он в летний зной был довольно посещаемым местом. Мы, тринадцатилетние лоботрясы, проводили там много времени, отчасти, в связи с отсутствием близкого водоема, где бы можно было покупаться, отчасти, в надежде, что нам удастся понаблюдать за какой–нибудь купающейся соседкой. Места наблюдения были тщательно скрыты. Мы старались выбить из доски сучок, а затем вставить его на место, как пробку, так, чтобы никто не заподозрил, что его можно вынуть. Все сучки были на учете. У каждого был свой сектор наблюдения. Конечно же, тогда нам казалось, что обо всех наших секретах и хитростях было известно только нам.

Тем днём Лёнька, Серёга и я играли в карты на скамейке в душе и уже собирались уходить, когда услышали разговор двух девчонок. Я осторожно выглянул и увидел соседку Нинку с подружкой, которые направлялись в душ.

— Нинка, — прошептал я пацанам и уже собирался выдвинуться на наблюдательный пост, когда в нашем душе появилась сама соседка. Она подозрительно окинула взглядом нашу компанию.

— Будете подглядывать, морды набью, поняли!

Она была лет на пять старше, с уже вполне взрослыми формами, которые я предвкушал рассмотреть и так резко расстроила мои мечты.

— Да мы… мы вообще… в карты играем, — гундосо попытался оправдаться Лёнька.

— У мамки подглядывать будешь, понял!

Она ушла. Мы слышали, как они переговаривались, затем открыли воду и стали смеясь плескаться. Мы переглянулись. Желание посмотреть на Нинку было сильнее страха быть с набитой мордой и мы на цыпочках подкрались к перегородке, разделяющей женскую и мужскую половины. Мы определили, где находится «объект» и какой сучок нужно вытащить. Я аккуратно вытащил сучок и приложил глаз к отверстию. Рядом сопел Лёнька, нетерпеливо ожидающий своей очереди. Через секунду, я уступил ему место, так как всё ожидание оказалось напрасным. Нинка и подружка были в купальниках. Это был облом. Я махнул рукой, дал Лёньке сучок, чтобы тот заткнул, когда насмотрится и вернулся на скамейку. Через минуту с кислыми рожами вернулись и пацаны.

— Ну что, пойдём? Уже нечего тут ловить, скоро футбол, Голландия с бразильцами играют, — предложил Серёга. Мы кивнули в ответ. Пропускать футбол тоже не хотелось.

Мы уже начали собираться, когда я услышал голос Нинки. Она с кем–то приветливо поздоровалась. Я показал пацанам, чтобы было тихо, а сам подкрался к заветному сучку. Было слышно, как кто–то подошёл напротив меня, скрипнула деревянная решетка под ногами. Я медленно вытащил сучок и прильнул к отверстию. Прямо перед моими глазами был густой русый лобок. Это был лобок взрослой женщины, не торчащий, как у моих сверстниц, сытенький. А над ним приятной округлости животик. Я почти перестал дышать и жадно всматривался в этот куст, стараясь как можно дольше и подробнее его запечатлеть. Я впервые видел его так близко. Казалось, что можно было просунуть палец в отверстие и погрузиться в его гущу. Кровь запульсировала в висках, а эрекция превратила член в натянутую струну, ударь по которой — зазвенит. Через мгновение вода прибила волосы и я жадно разглядывал каждую складочку тела. Слева и справа меня подталкивали пацаны, чтобы я быстрее уступил им место, но меня словно приклеили. Через какое–то время, она повернулась боком, да и пацаны всё настойчивей меня оттаскивали. Я уступил место Лёньке. Сердце бухало в груди, будто пыталось вырваться наружу. Я потихоньку начал дышать и шарил глазами, ища заветный сучок чуть выше, в надежде увидеть её грудь. И действительно, чуть правее и выше нашлось крошечное отверстие. Я прильнул к нему, но увидел только спину и изгибы её бёдер. Я продолжал ждать. Претендентов на этот «пункт наблюдения» не было и я, успокоившись, разглядывал её без спешки и торопливости. Наконец, она повернулась! Хотя мыльная пена скрывала сосок, воображение дорисовывало его набухшим и манящим. Она продолжала беззаботно намыливать тело, мыльные струйки стекали с её груди… Она слегка наклонилась… и я увидел лицо… Меня ударило словно током, я отшатнулся и не мог понять, что делать дальше. В глазах потемнело. Это была моя мама. Я посмотрел на Лёньку, который, казалось, влез всем глазом в отверстие, а Серёга всё дёргал его за руку, надеясь, что он тоже даст посмотреть. Меня накрыла волна лютой злобы. Я с силой оттолкнул Лёньку. Он свалился на бок и ошалело посмотрел на меня. Серёга подумал, что наконец пришёл и его черёд и попытался пристроится к отверстию. Я оттолкнул и его. За стенкой затихли, видимо стали прислушиваться.

— Ты чего? — процедил сквозь зубы Лёнька.

Лёнька опять попытался пристроиться к отверстию, но я снова его оттолкнул и закрыл собой дырку. Он вскочил, вытаращился на меня, не понимая причины моего поведения. Только жестами спрашивал, в чём дело. Серёга тоже стоял в недоумении. Я махнул рукой, показывая, чтобы они убирались. Тогда Лёнька стал меня оттаскивать от дырки, но я вырывался и опять закрывал её. Он ударил меня в нос. Началась драка. Если бы Лёнька был один, возможно я бы ему надавал, но тут подключился Серёга. Но я не сдавался, бил, царапался, кусался, только бы они не смотрели на мою маму. Возня закончилась внезапно.

— Эй! Я сейчас зайду и кому–то намылю шею! — громко сказала мама из–за перегородки.

Мы подскочили, пулей вылетели из душа и помчались в кусты, из которых мы иногда наблюдали, кто заходит в душ и стоит ли нам подглядывать. В кустах на меня опять налетел Лёнька.

— Ты чо?! Чуть не спалил! Слышь! Белены объелся?!

Объяснять причину моего поступка было жутко стыдно. Сказать, что это была моя мать — обречь себя на насмешки и скабрезные шуточки. Пацаны ждали объяснений, а я тянул с ответом и размазывал рукой кровь, текшую из носа.

— Это моя мать, — прошипел я и вложил во взгляд всю злость и нетерпимость к возражениям или сомнениям в моей решимости.

— Ни фига себе…, — отступил Лёнька и криво ухмыльнулся. Они переглянулись с Серёгой.

Хотелось их убить. Они видели её! Они видели мою маму! Как стереть их память?! Я прекрасно знал, что они потом будут делать с этими воспоминаниями. Внутри клокотало от ненависти, беспомощности и злости на самого себя. Зачем им сказал?! Они бы могли так и не узнать. И ведь это я сам предложил им остаться, когда мы уже были готовы уходить.

— Ну и шо? — пожал плечами Серёга.

— И правда… А ты забыл, когда за Шуркой подглядывали? И шо теперь?

Да, подглядывали. Я помнил это. Шурка, Лёнькина сестра была на года два старше нас, но она же подросток, разве можно сравнить? Да и на что там смотреть? Да и Лёньке тогда было безразлично. А тут ведь моя мама и её разглядывали голой какие–то озабоченные малолетние онанисты!

— Это моя мать, — повторил я сквозь зубы.

— А она ничего, да? — подмигнул Лёнька Серёге.

Тот хмыкнул и это был сигнал. Я налетел на Лёньку и драка завертелась с новой силой. Я готов был убить. Вскоре они меня повалили. Пару раз ударили ногой, но так, не сильно, чисто для завершения драки и провозглашения их победы. Как–никак друзья. И в этот момент появилась мать. Пацаны дали дёру, а я остался лежать на земле.

— Павлик?! — испуганно позвала меня мама, — Что с тобой?

Хотелось провалиться сквозь землю. Я нехотя встал, шмыгая носом и боясь посмотреть ей в глаза.

— Это Лёнька был? Я его матери…

— Не надо ничего никому говорить. Сам виноват, — пробубнил я под нос.

— Что вы тут делали?

— В душ собрались, — соврал я.

— Ну пойдём, пока с работы не пришли и вода ещё теплая. Грязный вон какой.

— Я сам.

— Что сам? Я тебя хоть мочалкой потру. Как вы в душ–то собрались, ни мыла, ни полотенца?

В другой раз я бы и не возражал, но сегодня после всего, что я видел, я боялся, что я снова возбужусь и у меня встанет… Встанет на маму? От этой мысли даже затошнило. Произошёл какой–то переворот. Я хотел разорвать эту визуальную связь, которая образовалась помимо моей воли: лобок — грудь — мама. Отогнать это видение, вытравить его из памяти. Мама не может вызвать никакого сексуального влечения! Это табу! Это смертельное табу! Мне, как советскому школьнику тогда было неведомо понятие греха, поэтому его заменяло понятие «НЕЛЬЗЯ», навечно отлитое из чугуна. А было ли оно это влечение, я и сам не понимал и больше всего боялся, что оно может прийти, пойди я сейчас с ней. Я чувствовал, как у меня горит всё лицо и появился нервный озноб. Я выхватил у неё полотенце и пошёл в душ.

— Вы подглядывали?

Меня словно окатили ледяной водой. Я вздрогнул. Вопрос был неожиданный и, как мне показалось, с какой–то игривой интонацией, но я не повернулся и остался стоять на месте. Мама подошла и взяла меня за плечи.

— Это отвратительно, — сказала она таким доброжелательным и спокойным тоном, будто я не подглядывал, постыдно и подло, а поставил всего лишь жирное пятно на штанах, — но вполне естественно. Значит, ты взрослеешь… Это природа.

Я тогда не мог осознать всего случившегося. И больше всего не мог понять реакцию мамы. Вместо того, чтобы устроить мне выволочку, пожаловаться Лёнькиным и Серёгиным родителям, которые, в свою очередь, устроили бы им показательную взбучку, она просто сказала, что я взрослею. Злость на пацанов и на самого себя сменилась абсолютной растерянностью и непониманием её реакции на, казалось бы, чудовищный поступок. Для меня это так и осталось загадкой и подобных загадок в жизни было ещё немало.

После этого случая я помирился с Лёнькой и Серёгой. Того азарта подглядывать уже не было. Вскоре и лето закончилось. Это было последнее моё лето в части. Потом отец получил квартиру в городе и мы уехали.

май, 2023г.