Под носом

Серо-розовое небо со зловеще нависшими тучами ничего хорошего не предвещает. Вот она осень, дышит в спину. Дверь времянки открылась и из неё, тяжело ступая, вышла раздобревшая невестка. Кримпленовое платье на животе натянулось так, что скоро лопнет. Опять брюхатая.

Следом за ней из дома вышел Котька, чмокнул жену в щёку и пошел на работу. Уля аж шею вывернула. Отстроенная специально для Котькиной семьи времянка мозолит теперь глаза. Как ни глянешь в окно, так перед глазами Котька Надьку обнимает. Ульяна задёрнула занавески и подошла к зеркалу.

— Ох, тижало… тижало детей рОстить, — пожаловалась отражению. Зачесала гребнем волосы назад, закрутила «дульку», гребень сверху воткнула. Вот и вся красота. Ничего боле Тихон не разрешает. Все бабы губы помадами мажут, а ей нельзя, ревнив больно Тишка, и с годами ещё ревнивей стал. Уж и дети выросли, уж и внуки народились, а так ни дня Ульяна нигде и не работала, Тихон не позволял. Будто она повод давала. А ей уже и не хочется никаких работ. Тут бы с Антохой сладить. Совсем неуправляем стал. Вчера сигареты в кармане нашла и карты. Тихону не сказала, убьёт ведь, батька его всё состояние в карты проиграл, а потом повесился. Да разве Тохе это расскажешь, разве объяснишь, что за зло такое — эти карты.

Сжечь, пока Тихон не видит. Уля вынула колоду из кармана, открыла затвор печи и швырнула в огонь. Вот и всё. Будто и не было. Затворила.

Дверь загрохотала. Ульяна всунула ноги в тапки и пошла открывать.

На пороге полный негодования Изька Брик. Пыхтит, как её кукурузная каша на плите. Уля завернула рычажок и повернулась к соседу.

— Чего тебе?

— Пуф, пуф, — пыхтит Израиль Францевич, раздувая бледные щёки.

— Ну? Говори уж, раз явился?

— Вам, Ульяна Харитоновна, пора бы принять меры к сыну, — наконец решился на разговор Изя.

— Тебе что до моего сына?

— В кого он вырос? В живодёра, в убийцу? — взвизгнув, захлебнулся возмущением сосед.

— Чего ты несёшь?

— Я, Ульяна Тихоновна, не несу, я пока по-соседски пришёл предупредить, если вы не примите мер, его посадят.

— Ну ты-то поможешь посадить, — закивала Ульяна, почувствовав на душе царапки. Что ещё натворил Тоха?

— Ему моя помощь не нужна. Он и сам с усам.

— Да что он сделал такого, что тебя сюда ноги пригнали?

— Вот, — Изя протянул кулак. Разжал. На ладошке лежала малюсенькая металлическая фигурка в виде грибка.

— Что это?

— Пуля!

— Это пуля? Ну, ты мастак брехать, Изька! — выдохнула. — Убийца! Кого такой пулей убьёшь?

— Человека может на смерть и не убьёшь… но покалечить можно. Твой сын по голубям стрелял и попал мне в окно! — взвизгнул на последнем слове Израиль Францевич.

— Убил кого? — засуетились кошки.

— Насчёт голубей не знаю, из-за голубей я бы не пришёл, но вот окно… Окно кто мне восстановит?

— Что с окном?

— Стекло разбил.

— Фу, — притихли кошки. — Заменим стекло. Тихон заменит. Не переживай.

— Не я… Не я переживать должен. Вам переживать след. А если бы я у окна стоял или чего хуже Зоечка, могло ведь и в глаз ей попасть, ослеп бы ребёнок, — от рассуждений своих, от нарисованной воображением картины совсем плохо сделалось Израилю Францевичу, и бледные щёки наконец порозовели. — Я это дело так не оставлю, я в милицию пойду.

— С тебя станется! — Кошки зашкрябали с удвоенной скоростью. Надо как-то улаживать происшествие. С Израилем лучше не связываться. Лучше не заедаться. — И что ты, Израиль Францевич, разошёлся-то так? Да с чего взял, что это Антон? Может другой кто? Откудава у Тохи пистолет?

— Другой? Ничего ты, Ульяна Харитоновна, не видишь у себя под носом.

— А ты, смотрю, не только под своим носом видишь, а и под моим тоже, — не удержалась Ульяна и прикусила язык.

— Да! Я вижу, всё вижу. Антон твой воздушное ружьё из велосипедного насоса смастерил, чтоб по голубям стрелять. Это мне доподлинно известно. Сам видел, как он перед друзьями хвастал.

— Да ну? Неужто из лисапеда можно ружьё смастерить?

— Можно! — твёрдо заверил Израиль. — Так что имейте в виду.

Развернулся и вышел.

Возможно, всё пошло бы по другому пути и на этот раз не миновал бы Антоха разборок, и чего хуже ареста, но, видимо, хранил его Ангел. Забрали Антона в армию. А в армию на то и забирают, чтоб сделать из хулигана человека.

Попыхтел Израиль, да угомонился. Стекло в окно вставлено, жаркое из голубя съедено. Так что никаких улик и не осталось. А пульку… пульку нашла пятилетняя Зойка, покрутила, повертела и всунула в нос.

Вы прочли отрывок из книги Елены Касаткиной "Змея подколодная". Полностью книгу читайте на Литрес, Ридеро и Амазон.