4. Проводы тела

         Часть II, Глава 2.4

         Проводы тела

        Однажды, увлеченные игрой, веселые и разгоряченные, мы вылетели шумной воробьиной стайкой через сквозной пустырь, на соседний 2-й Зборовский переулок и, остолбенев, замерли. Со стороны Богородского вала с оркестром, громко и надрывно играющим похоронный марш, в нашу сторону двигалась скорбная процессия.

         Пронос гроба с покойником сопровождался какофонией духовых и ударных инструментов, заменивших, согласно социалистической обрядности, церковное отпевание. Ни попов тебе и крестов, ни икон и молитв. Ничего из прошлого! Согласно эрзац-религии, уже несколько десятилетий тела отошедших в мир иной провожали под музыку. Плохого в этом ничего не было, особенно если учесть, что некоторым «счастливчикам» везло - в оркестре присутствовали фанфара и тарелки, услаждающие слух чистым звучанием. Чаще бывало, что квартет был укомплектован трубами и большим бас-барабаном. Из сопл труб обычно вырывались чужеродные звуки, похожие на крик охрипшего петуха или скрежет ржавого пионерского горна. Глухие удары в барабан частично нейтрализовали металлический скрежет духового инструмента и успокаивали нервы сопровождающих и без того натянутые, как струны. Такие оркестры нам приходилось слушать почти до середины 70-х годов, а потом и хоронить уже было некому и некого, так как «селища» нашего, посреди разросшейся Москвы, не стало.

         Траурная группа двигалась из глубины переулка и направлялась в сторону Преображенского кладбища. Ощущение необратимости и трагедии усиливал простуженный голос оркестровой трубы и тяжелые удары в барабан, отдававшиеся эхом в пустынном переулке.

         Зрелище, обычно травмирующее детскую психику, вовсе не напугало нас. Оно было нам не в диковинку, просто контраст был слишком велик. Вдруг оказалось, что веселье и трагедия могут существовать в нашем мире совсем близко, на соседних улицах, рука об руку, не мешая друг другу. От неожиданности мы выстроились на тротуаре в шеренгу и стихли, громко пыхтя в попытке отдышаться.

         Темная вереница грустных людей, медленно плывущая в окутавшем ее скорбном облаке, неравномерно всхлипывая, приближалась к нам. В то же время на противоположенной стороне переулка, в проеме двора, остервенело и злобно, временами взвизгивая, заливалась тонким лаем в нашу сторону мелкая белая и растрепанная шавка. В тот момент, когда идущие поравнялась с ее двором, она как будто захлебнулась лаем и замолчала, враждебно уставившись на проходящих мимо.

         Печальное мероприятие, свидетелем которого мы оказались, ввело нас в некий транс, особенно когда мы увидели проплывающий как будто по воздуху мимо нас, открытый для прощанья с белым светом гроб. Мы стояли, замерев и боясь шелохнуться. Помнится возникшее ощущение присутствия чего-то неочевидного, инородного, но, как радиация, несомненно существующего. Это «что-то» накатило холодной волной на нас в тот момент, когда голова процессии с гробом, будто плывущим по волнам, поравнялась с нам. Приблизившись, группа провожающих вышла из теневой части и сразу же будто растворилась, утонув в ослепительном солнечном свете, брызнувшем из прорехи между домами напротив, сделавшем ее почти невидимой и нереальной.

         Из-за бьющего в глаза солнечного света, мы не видели, а только лишь слышали, как медленно и тихо, шурша обувью по сухому, присыпанному песком асфальту, будто шепча молитву, шествие подошло к перекрестку. Затем, свернув на 3-ю улицу Бухвостова, исчезло за поворотом. Еще некоторое время все тише и тише звучали аккорды оркестра, замыкающего давно скрывшееся с глаз шествие. Затем все смолкло окончательно.

         Только после этого мы посмели отмереть и пошли по домам, забыв о цели, к которой еще недавно стремительно бежали всей оравой. После таких неожиданных встреч становилось немного жутко. Мы на время забывали про наши игры, столкнувшись с чем-то иным, запредельным, не совместимым с нашей картиной мира. Проплывающая мимо нас процессия явилась как будто  из другого, потустороннего мира, холодного и беспощадного. Становилось очень грустно  от понимания того, что есть еще и другая жизнь, кроме нашей, ребячьей. Взрослая, не такая беззаботная и бесконечная, как  наше  солнечное детство, но с которой нам придется соприкоснуться рано или поздно. От понимания этого становилось  неуютно и  казалось, что каждый раз по переулкам ходила одна и та же процессия с одним и тем же усопшим, напоминая нам о бренности бытия. И каждый раз лаяла какая-то собака, а затем сдавленно замолкала.