Дедушка
Дай-ка лучше погрею ладони я над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький!
Ты не ранен, ты просто убит!
Я на память возьму твои валенки,
нам ещё наступать предстоит.
Ион Лазаревич Дегев
***
Деда не стало в феврале 1984го.. Он завершил свой путь накануне Дня Красной Армии. Отвоевал окончательно боец 311 стрелковой дивизии 1071 сапёрного подразделения, Алексей Григорьевич Муравьёв. Мерзлая земля всё-таки забрала его. Мёрзлая, как под городом Волхов в 41-42 м…
В болотине за домом, называемой Праскуньей, в рыхлом февральском снегу, семейка Оленей: самец, самка и два подростка оленёнка постояли немного, неторопливо озираясь вокруг и пожёвывая что-то, покивали головами. Я, смотрел на них, они на меня. Ушли. Больше оленей в Мещёре я никогда не встречал.
Хорошо ли я помню деда Алёшу? И да, и нет. Конечно, я тогда был уже не совсем ребёнок, но всё же. Вспомните себя в 13 лет.
Что я помню теперь, когда прошло без малого сорок лет? Немного.
Вот он сидит, ссутулившись на старом деревянном стуле у окна. Левая нога закинута на правую (пока она была). В руке дымиться сигарета «прима» в мундштуке и сквозь клубы сизого дыма зорко, прямо в душу, смотрит единственный глаз. Смотрит и видит намного дальше и глубже, чем можно себе представить. Теперь я в этом абсолютно уверен. Потому, как этот глаз видел такое, отчего тысячи глаз заплачут и ослепнут. Дубликат второго глаза в это время тихо плавает в стакане на подоконнике, безжизненно уставившись на столетний столетник, который живёт в чулане за печкой в старом чугуне.
***
Начало войны.
Рассказ о начале войны я многократно слышал от своей бабушки Анюты (Анны Ивановны ). Будучи глубоко пожилым человеком, она ежедневно пересказывала одни и те же истории, их было с десяток. Окружающие знали их наизусть. Вздыхали. Делали вид, что слушают. Перебивать было бессмысленно. Через некоторое время шёл повтор.
В ночь на 22е Алексей заснул в радио-наушниках. Обычное дело. Слушал что-то тихонечко, чтоб супругу не тревожить, тут его сон и сморил.
-«Кобылинка, Кобылика!!! Война, война!!!»- проскрипели наушники рации по утру.
Лёша вскочил в кальсонах, забегал по избе.
- « Твою мать! Твою мать! Война! Надо в сельсовет, срочно! Народ собирать!»
Побежал. Бабушка со штанами следом.
Алексей ударил в рынду. На тевожный зввон обрался народ. Столпились у конторы. Все понимали какая большая беда пришла на нашу землю. Женщины плакали, мужчины, покуривая, обсуждали обстановку. Алексей Григорьевич горячо высказался, добавив от себя, что «фашистская свинья топчет нашу Родину и ….» Дословно бабушка вряд ли помнила.
Все понимали , случилось ужасное . Многие сельчане прошли Финскую, в том числе и мой дед. Но кто тогда мог себе представить, во что это обернётся эта война. Верили в скорую победу нашей Армии.
Она будет, эта Победа, через четыре долгих года…
Летом 41 на фронт ушли три брата Муравьёва: Алексей, Андрей и Иван. Вернулся только Алексей. В середине 43го. Про Ивана я к сожалению, ничего не знаю. Он, как и многие, погиб в первые дни. Андрей, сложил голову в боях за Севастополь.
Уже будучи очень немолодым человеком, мой отец – Константин Алексеевич нашёл его имя на Севастопольском кладбище. Всю жизнь искал и нашёл таки любимого дядьку, тракториста, отчаянного забияку, гармониста и балагура,часто носившего маленького Костика на плечах. Теперь его останки тихо покосилась под мраморными плитами. Муравьёвых на том кладбище было много.
То о чём я скажу далее, вы можете узнать из википедии, книг «Воспоминания о войне», «Бой в тупике» и прочих источников. Всё же, остановлюсь кратко.
«Двинская» дивизия №311, формировалась в городе Котельниче под Кировом. В составе дивизии было три полка 1067, 1069 и 1071. В составе 71го был 595 отдельный сапёрный батальон. После двадцатидневной подготовки дивизия, которой командовал генерал Гогунов И.С., начальник Черкасского военного училища, отправлена на фронт в составе 17ти эшелонов. 14го -16го августа эшелоны дивизии уже разгружались на станции Чудово, Новгородской области, под непрерывной бомбёжкой. И закрутилась непрерывная мясорубка, перемоловшая и сровнявшая с землёй тысячи и тысячи солдатских костей. 20-го Чудово оставили. Кольцо блокады Ленинграда замкнулось. За четыре дня, пытаясь удержать станцию, дивизия потеряла 8234 человека. Выжил один из двадцати. «Это как вам?!!»» Отступление на север. Оборона. Опять отступление. Попытка зацепиться хоть за что-то, удержаться хоть как-то на скользких берегах речушек Кересть, Тигода, Оломна. Бои, бои. Дивизия (200 человек) пыталась удержать ст.Кириши. Конечно, не удержала. Потому что, её уже не было. 30го августа дивизию пополнили. В наступление. Удалось отбить Новые Кириши. В сентябре-октябре непрерывные бои под деревнями Бор, Андреево, Шелогино. Отступление вдоль реки Волхов. Опять на север. 14 ноября дивизия отведена в резерв «в связи с крайним истощением человеческих и материальных ресурсов». 25 ноября опять в бой ст. Войбокало и южнее. Враг продолжал рваться в сторону Волхова на соединение с финскими частями, чтобы замкнуть второе кольцо блокады. Отрезать путь через Ладогу. Не дали. Костьми легли. Не дали. С поддержкой Т-34 из 122ой танковой бригады, освободили деревню Шум, совхоз «Красный Октябрь», Большая и Малая Влоя, Мемино, Лаховы, Гатика, Дуплево, Бабино, захватили трофеи. Врезали «свинье по морде».
Увлеклись. Пересекли ж.д. Кириши - Мга. 28 декабря попали в окружение. Месяц огрызались, скитаясь по лесам и болотам, без снабжения, провианта. Мороз -30 0С. Люди гибли от голода, холода, ранений. Лошадей съели без соли. Оружие, миномёты, средства связи вынесли на себе. 26 января, по болоту Соколий мох, вышли к своим, в ту же деревню Бабино.
Далее, Погостье.
О нём теперь написано достаточно много. Настоящую правду о тех далёких событиях мы начинаем узнавать только сейчас. Многие годы она замалчивалась. Была «неудобна». Не вписывалась в концепцию героических побед. Тысячи людей сложили головы у той станции и железнодорожной насыпи, которую фрицы превратили в неприступный бастион. Земля там в несколько слоёв была засыпана трупами и железом. Линия фронта перемещалась постоянно туда и обратно, оставляя кровавое месиво после ожесточённых боев. К зиме она стала замерзать. Стороны ощетинились стволами и отгородились телами убитых и замерзших. Это и была помощь мёртвых, ещё живым.
Думаю, что был вариант ада на земле. Только ада ледяного.
Дед там побывал при жизни. Выжил, каким-то невероятным, неподдающимся никакому материалистическому объяснению образом. Один из ста? Тысячи? Подавляющее большинство его товарищей осталось там навсегда. Многие числятся «пропавшими без вести» и по сей день. Царствие небесное простым русским мужикам, труженикам и воинам, отдавшим жизнь за Родину. Покойтесь с миром. Поклон вам земной.
По словам очевидцев в тех местах ещё много лет не росла трава…
16-го февраля наши войска при поддержке тяжёлых танков КВ, переправленных по Ладожскому льду, перешло в контрнаступление. На этот раз немцев сровняли с землей. Контрнаступление имело успех, хоть и временный. Кольцо блокады удалось разорвать только через два года. В этом бою дед был тяжело ранен. Попал в госпиталь. 3 апреля вернулся в строй. А в середине апреля остатки дивизии перевели в г. Волхов. У сапёров появились другие боевые задачи.
***
Дорога жизни.
Был ли он героем? Думаю, что само это понятие существовало для него в каком-то параллельном и безразличном для него мире. Пионеры к нему не ходили, он к ним тоже. Он был простой труженик, лесной Муравей. Сапёр. Измученный войной, простой человек. И я даже не знаю, были ли у него награды.
Зато я точно знаю, что он участвовал в прокладке «ледовой дороги жизни» - Трассы № 101, по которой в осаждённый и обескровленный Ленинград доставлялись продукты, эвакуировали жителей, прежде всего детей. Эту тяжелейшую работу надо было кому-то делать. И люди делали, спасая другилогх, почти не думая о себе. Холод, голод, смерть и тёмная ладожская вода. Трупы, с поднятыми кверху до весны руками. Как будто просили о чем-то. Посмертно. Воронки, воронки и торчащие во льду обломки искореженного железа.
Ладожскую дорогу постоянно бомбили. В полыньи с тёмной водой уходили грузовики, люди, еда, которую так ждали в блокадном городе. Приходилось начинать всё сначала. В мороз, метель, бомбёжку. И шёл Алёшенька по неверному льду, проверяя, прощупывая его и ставя вешки там, где сможет пройти машина. Потому как надо, паря, надо… Проваливался, мерз, шёл дальше, ставил вёшки. Примерзшие к ногам сапоги в землянке срезали ножом. Есть было почти нечего.
***
Сахарок.
Рассказывать о войне дед не любил. Говорил на эту тему немного, нечасто и неохотно. Не любил ворошить прошлое. Обычно это происходило в кругу близких людей, так к разговору. Никакого пафоса. Голос хриплый и усталый. Было дело однажды… Далее краткое изложение событий и взгляд, устремлённый куда-то в дальние дали. Может, чтоб слёз не видно было? Наверное, слёзы, из оставшегося глаза, капали ему внутрь, на больное сердце. Никакие пионеры в гости к нему не ходили. Он к ним тоже. Речей у обелисков он не произносил. Да и вообще, больше слушать любил. Лучше песни. Особенно, про журавлей.. Эдуарда Хиля.
И всё же, часть рассказов о войне засело где-то в моих извилинах. Перескажу кратко. Дед прости, если не в десятку попаду. Переспрашивать уже не у кого.
Подразделение попало под плотный миномётный огонь. Дело, в общем, обычное. Перекатывайся из воронки в воронку, жди пока стихнет. По поверию, дважды в одно место снаряд не падает. Мина тоже не должна, вроде бы. Хэ, вроде бы..
Только откинулся на край воронки, может даже отключился на секунды ( случается такое при сильном истощении), вдруг видит дедушка стоит. От пуль не прячется. Не боится, что ли? Борода седая, взгляд мудрый. Ты, тут, откуда, дед? Ложись. А дед посмотрел на бойца, да и скажи.
- «Что ж ты, сынок, сахар-то в старой воронке оставил». «Сахар, корочка хлеба, твою ж мать!!»
Это ж, тонкий волосок, на котором висит тощая, голодная солдатская жизнь. Коротким рывком-кувырком в предыдущую воронку. « Вещмешок, где он, тут был, ну точно тут.!!» Очередная мина с визгом влетела в воронку, где он только что беседовал с дедом, комья земли посыпались сверху, всё заволокло тёмной пороховой гарью.
- «Дед? Ты где?»
Канонада стихла. Вещмешок был за спиной. Всё это время… Дед исчез.
Алексей Григорьевич был коммунистом, по-своему, думаю, даже убеждённым, но к иконам относился уважительно. Чтобы он крестился, я ни разу не видел. Но и бабушке слова не говорил начет библии и молитв. Понимал, так положено. Вспоминал, видно старика и «забытый» сахарок.
***
Кукушки закуковала, лето кончилось.
На войне тоже случаются хорошие моменты. В обычной жизни их и не заметишь. Не обратишь внимания. На войне дело другое. Всякая малость солдата греет.
Две буханки хлеба в вещмешке – целое состояние. Мороз. Ночь. Звёзды. В землянке ждут товарищи. Разжился. Хорошо. Дед топает. Снег скрипит, как дома, в родной мещёре. Как они там, жена, сыновья?
Тропинка шла через лес. И когда счастливое опьяненье на миг отпустило, было уже слишком поздно. Опытным взглядом лесника, боец Лёша Муравьёв понял, что в кронах деревьев над ним вовсе не гигантские шишки, а «снайперы-кукушки». Всё, амба. Покушал хлебушка Лёня. Досыти. Эти куковать не будут. И ответ на вопрос «кукушка, кукушка, сколько мне осталось?» весьма риторический. Боец поправил спадающий мешок, запел и пошёл враскачку, как пьяный. Фрицы на деревьях рассмеялись.
-«Бетрункен рузешь зольдат». – пьяный.
Переглянулись, махнули рукой. Солдат не офицер. А пальнёшь, слазь, меняй позицию. В холод, не гуд затея. Так и дошёл Алёша, до своих, целым и невредимым на этот раз. И повоевал ещё. Пока другой фрицка не угостил его автоматной очередью из кустов. Но это уже совсем другая история..
В 43м дед вернулся. После госпиталя его комиссовали и отпустили домой, умирать. Сыновья едва признали отца. Это была тень мужика, которого они знали. Один глаз калечный, левая рука, перебитая автоматной очередью, скрючена и не разгибается, ноги отморожены, сутулый, щёки ввалились, есть не может, харкает кровью, живот болит постоянно. Старик, да и только. А старику было 33 года от роду. «И что с ним делать прикажете?». Да ещё два мальца в доме в придачу - Коля и девочка Валя.
Бабушка мудрёная женщина была. Настрополила старших пацанов, бобров ей таскать. Благо, их пропасть кругом развелось. Да и прочей дичи, войной в Мещеру нагнало. Видно с Брянских и Подмосковных лесов. И два бравых братца Костик и Вовка, а то и Серёня, двоюродный погодок Костика, земля ему пухом, охотились по чём зря. Даже лосей валили. Ружьё у них было, аж 8го калибра, мини пушка. Сейчас таких нет. Голландец. Один брат лафет, второй стрелок-наводчик. Порох дымный, злой. Собака - Громил в помощь. Помощь надёжная и добрая, как своё ружьё. ( Три дня, лося-подранка, а потом труп , по лесу к дому тащил, сам чуть не умер. Дотащил. Куска не съел. Ждал, когда хозяева разберутся и поделятся с ним).
Найти, добить, тащить домой, отцу-инвалиду. Он пропадёт и нам лихо будет. Отец, не умирай. Так они отца потихоньку и вытянули.
Акарьял. За дела взялся. Лошадь завели. Хозяйство поправили. Пошло дело. Соседи даже завидовали. Из 100 деревенских мужиков только 3е вернулись. После войны переехали на хутор Могино. Поставили дом, баню. Завели огород.
Дед работал лесником до самой пенсии. Работал ответственно. Участок обходил ежедневно. «Шаг у его долгай был», говаривала бабушка Анюта. Широко шагал, т.е. И хозяйство держал в полнейшем порядке. Всё на местах, всё исправно, с запасом. Такой уж человек был. К примеру , гнутые гвозди лежали в отдельной жестянке из под сельди, прямые в другой. Каждый инструмент на своём гвоздике. Взял, если надо, верни на место! Наличники крашенные. Двор крепкий. Сена, дров с запасом. В бане всю деревню помыть можно было.
То, что я помню, было уже на Горках, куда дедушка с бабушкой перебрались в 71г, в год моего рождения. Могинский дом переехал туда же. 2 км всего и совсем другой табак.
Электричество, люди , магазин. Старший брат, Георгий, часто вспоминал Могино, где прошло его детство. Детство , напитанное ароматами донника, багульника и мяты, разукрашенное весенней зарёй и песнями тетеревов. Время , где и по сейчас живут ещё не старые дед Алёша и бабушка Нюша. Только не различить их уже простому глазу, потому что хутор зарос соснами, яблони одичали, дедов пруд с карасями и линями обмелел, затинился. Время белкой ускакало по веткам суетливой жизни. И только небеса остались прежними. Небеса, где плывут самые красивые в мире облака…
Последние годы жизни дед тяжко хворал. Лишился глаза и левой ноги. Мучился постоянными болями в оставшейся правой. Ночами не спал, тихо стонал и ворочался.
Но Муравей, есть Муравей. Хозяйство держал в порядке. На костылях, на тощей заднице активно перемещался по территории. Тут подладит. Здесь поправит. Курям картоху помельчит. Прасуку приспеет. Дрова поколет. Как? С одной рукой и одной ногой.. Не знаю. Подползёт, приладится, тюк, готово.
- « Складай в дровник! Вали-ворочай!»
Такой уж был у нас дед. Нас, внуков он иногда ругал за излишнее озорство, но больше для порядку. Помощью по хозяйству шибко не невололил, наряд по силам назначал. Да никто и не отлынивал особо. Уважали мы его все, от мала до велика. Да и он любил нас. Любил как мог, как умел. Без громких восторгов и сюсюканий.
Бывало доберётся до лавочки, костыли рядом пристроит, закурит, посмотрит на нас и улыбнётся почти незаметно.
А мы всё одно знаем, что дед доволен. Потому что мы - «Свои ребята". Родные как лес, небо и земля, на которой он прожил всю свою жизнь, которую защищал. Для такой большой любви нет слов. Не нужны для этого никакие слова.
19.11.2021 Пески
Свидетельство о публикации №223050900466
Елена Андрияш 23.07.2023 19:54 Заявить о нарушении
С уважением, Григорий.
Григорий Муравьёв 23.07.2023 23:22 Заявить о нарушении