От истоков своих часть 2 Глава 18 Фронт Андрей

На эшелон, в котором Андрей ехал к фронту с другими новобранцами, дважды налетали немецкие бомбардировщики. Бомбы с протяжным свистом приближались к эшелону, гулко ухали прямо рядом с идущим составом, сотрясая всё вокруг. Земля поднималась огромными вывернутыми пластами высоко вверх, вместе с огнём и чёрным дымом. Крыши вагонов громыхали от осыпающейся земли и огненных осколков разорвавщихся бомб, раздирающих металл, как бумагу. Горели перелески, земля, и трава. Крики, стоны, беготня, суматоха и паника. Среди плавящегося металла и горящих останков вагонов в самых нелепых позах виднелись искалеченные трупы людей. Новобранцы в шоке, скованные страхом, высыпали из уцелевших вагонов. Лица их были искажены ужасом. Многие рыдали и не могли унять дрожь в теле и лязг зубов. Некоторые из солдат побежали в кусты у железнодорожной  насыпи.

          – Куда?! Стоять!!! – прорычал лейтенант им вслед, выстрелив в воздух.

          – Не кучковаться! – кричал, проходящий вдоль горящего состава, командир эшелона, высыпавшим из уцелевших вагонов, солдатам, – Не собираться, мать вашу! Опять налетят – прихлопнут всех разом, пощёлкают вас как орехи!

      На путях уже засуетились командиры младшего командного состава, отдавая короткие приказы.
Андрей, вместе с другими бойцами, спешно раскидывал горящие обломки искорёженных вагонов, тащил с путей огромные, тяжёлые вагонные колёса.

          – Скорее! Скорее! Поднажмите, братцы! Куда прёшь?! Влево, влево давай! – орал лейтенант, сопровождая понукания отборным матом.

 Другие бойцы торопясь уносили убитых, складывая их возле железнодорожной насыпи. Одна из групп в то же время сцепляла уцелевшие вагоны в состав. На всю работу ушло меньше часа. И снова тронулись в путь.
На место назначения прибыли тёмной ночью. Быстро построились в колонну и топали почти сутки по декабрьскому морозу ещё километров шестьдесят к линии фронта.
Андрей был зачислен рядовым в пехотную часть. Вновь прибывших в часть солдат обучали второпях.  Основная учёба была потом, на полях сражений под пулями автоматов, миномётным и артиллерийским огнём. Днём и ночью, при любой погоде. И учителем была сама война.
      В первой же атаке из 120 новобранцев, два дня назад принявших присягу, осталось двадцать. Как всякому бойцу, впервые принимавшему бой, тем более в атаке, Андрею так было страшно, что кровь стыла в жилах. Всё вокруг ежеминутно взрывалось, поднимая столбы дымящейся, горящей земли. Автоматные и пулемётные очереди прошивали пространство, которое должны были преодолеть атакующие. Пули, свистящие противно, летели со всех сторон, глухо тявкали миномёты. Андрей, как обезумевший бежал вместе со всеми в атаку. В этом огненном вихре он краем глаза замечал, как падают по обе стороны от него тела бойцов. Слышал крики раненых, хрипы умирающих, удивляясь, что сам он жив до сих пор.

"Впярёд, впярёд! – билось исступлённо в мозгу – два раза всё одно не умирать, впярёд! Очки! Тольки очки ба уцелели! Без их пропаду. Тольки  очки сохранить!"

Андрей бежал вместе с другими бойцами, стреляя на бегу.  Спотыкался, падал в кровавый снег, на мёртвые тела, поднимался и снова бежал вперёд. Падали на землю убитые, вывернув руки и ноги, а то и с оторванными головами и другими частями тела, с вырванными из них внутренностями. Всё это смешивалось с землёй, кровью, гарью. Страшное кровавое месиво. Кровь, кровь… кусками, ошмётками, струями. Андрей бежал, чуть пригнувшись вместе со всеми, не останавливаясь, передёргивая затвор винтовки Мосина, как учили. Душа его занемела от этой жути, что творилась возле него. Лицо стало багровым от напряжения, грязным и страшным. Он стрелял и стрелял почти наугад, больше от страха, чем осмысленно. Вот и окоп противника. Андрей с разбегу сиганул в него, приземлившись на спину здорового фашиста в маскхалате из белой ткани. Тот уже занёс руку с ножом над щуплым пареньком.
       Андрей в воздухе, крутанув винтовку, со всей силы вонзил в эту ненавистную спину штык. Он успел! Фашист рухнул замертво. В мозгу мелькнула искра радости, но расслабляться было некогда. Схватка шла не на жизнь, а на смерть. Две фашистские морды надвигались на него.

"Двоя! Не управлюси, а одного с собой прихвачу", – мелькнуло в мозгу Андрея, отчаянно бросившегося вперёд с ножом.

Но, тут же, ему пришлось отпрянуть. Оба фашиста рухнули к его ногам. Из-за их спин показалось разгорячённое, вымазанное в крови лицо молодого бойца.

– Спасибо, брат, – прошептал Андрей.

Солдат подмигнул и скосил короткой автоматной очередью ещё одного немца позади Андрея.
Вскоре бой стал угасать. Поставленная перед бойцами задача была  выполнена.

"Живой, – устало и почему-то безрадостно подумал Андрей, – как просто умереть на войне! Как трудно обмануть смерть, уберечьси от снаряда и пули, пока ишшо нету у тябе опыта боя и нужнай сноровки. Тольки на удачу надёжа".

Руки и ноги дрожали, как после тяжёлой пахоты. Пружина, сковавшая душу, потихоньку разжималась. После боя Андрей сидел в окопе, обхватив голову руками, и плакал, как пацан, переживший огромное потрясение.  Он как то сразу осознал, какая страшная эта война! Это не просто опасное приключение. Это изнурительная, нечеловеческая работа. Сердце сжималось при виде мальчиков, которых похоронная команда стаскивала в дальний конец окопа и укладывала там, в штабеля для захоронения. Несколько часов назад они, ещё живые, о чём-то думали, мечтали, что-то планировали. А теперь…
 Словно в тумане видел Андрей, как политрук собирал документы убитых: красноармейские книжки, смертные медальоны, военные предписания и комсомольские билеты.

"Молодые ишшо совсем, – думал Андрей о погибших, – не дождутси их теперя ни матери, ни родныя, ни любимыя девушки.  Сволочи, сволочи! – вскипала в нём ненависть к фашистам, – Народ наш решили под корень извести?! Скольки детей теперя не родитси?! Бить, бить гадов, сколь силы достанеть!" – решил он про себя, сжимая до боли кулаки и скрипя от злости зубами.

          – Костылев! – крикнули из другого окопа, возвращая его в действительность.

          – Я! – устало откликнулся Андрей.

Он словно вынырнул из глубокого, чёрного омута, поспешно утёрся рукавом ветхой фуфайки, скрывая следы слёз.

          – Обмундирование зимнее получи – сказал подошедший к нему ротный, – привезли уже. В таком долго не навоюешь, – критически оглядывал он его с головы до ног, – и паёк на три дня возьми у интенданта. Завтра рано поутру выдвигаемся.
 
Андрей подхватился и побежал по окопу в сторону интендантского блиндажа.
На горизонте догорал кровавый закат. Сколько таких закатов увидит Андрей?  Сколько вёрст фронтовых дорог предстоит пройти ему по своей стране и за её пределами? Где ждёт его пуля или мина? Тогда, в 1941 году он ничего этого ещё не знал.
 На следующий день он шагал вместе с колонной солдат, отматывая свои первые пехотные километры в сторону глухо громыхающих разрывов на линии огня, сдвинувшегося чуть к югу фронта. Науку боя Андрей постигал быстро и уверенно. Война не могла ждать…

      …На его боевом пути будет множество боёв, штурмов, отступлений и наступлений. Он увидит и сожжённые полностью сёла с остовами печных труб, и сёла живущие так, как будто здесь не было никакой войны. Увидит колодцы заполненные трупами детей и силосные ямы полные истерзанных, замученных насмерть женщин. Он увидит, разрушенные почти до основания, города, со рвами, заполненными расстрелянными мирными жителями. И другие города и селенья, где в то же время другие люди живут спокойно и сыто. Сердце его закостенеет от горя и боли. Разве можно забыть или простить это? Но при всём том он останется человеком, с простыми человеческими мыслями и потребностями.
 
      …Война продолжалась уже почти три года. Позади осталось более полутора тысяч километров, которые преодолела пехотная часть, остались потери друзей и немыслимые трудности боевой жизни. Андрею везло. Лишь дважды он был ранен и оба раза легко. Сначала в левую руку, а потом в правую. И осколок и пуля прошли навылет, не задев кости. Раны зажили быстро, как на собаке. Даже в тыл отправлять не пришлось. Всё лечение длилось около трёх недель в походном госпитале прифронтовой полосы. А потом он снова возвращался в свою часть, ставшую уже родной.
Многое было удивительным для Андрея даже здесь, на войне. Человек он был аккуратный и хозяйственный. И даже здесь примечал всё полезное и интересное. Ещё во второй год войны Андрей с товарищем разжились удобными немецкими котелками.

          – Глянь! А немцы о своех солдатах как следоват позаботилиси. И котелки у их ладны, и фляжки. Наша то фляжка из алюминия, то помнётси, то вода в ей замерзат. А у их, глянь кось, они из стекла и в тёплом кожухе, как энтот, ну как яго? – говорил Андрей товарищу, разглядывая повреждённую немецкую фляжку.

          – Как термос, – дополнил товарищ, – хорошая штука! Летом в этой фляжке вода прохладная и зимой не замёрзнет.

          – Во, во! – подтвердил Андрей на бегу, – Вдругорядь и фляжки ихи прихватить надыть. Така вешшь в хозяйстве завсегда сгодитси.

Пехотная часть Андрея регулярно пополнялась новыми солдатами. Пехота, как известно, несла самые большие потери. После окончания войны говорили, что пути к Победе в этой войне были вымощены костями в первую очередь пехотинцев.
      С боями подошли к Одессе, и вскоре в пехоте снова появилось пополнение. Среди новобранцев был паренёк, сразу привлекший к себе внимание. Небольшого роста, белобрысый, нос в ярких, рыжих конопушках, и озорные, с хитрым прищуром, глаза.

          – С пополнения? – спросил его добродушно Андрей, думая про себя: «На Сергея мово смахиват, тольки пониже росточком».

          – А ви на какой предмет интересуетесь? – тут же задал ответный вопрос парнишка.

          – Предмет? – удивился Андрей, – Смешной ты, малый. Здеся все безо всяких таких предметов воюють. Откулева ты, хлопец?

          – С Одессы я, слыхал, дядя? С той жемчужины, что у Чёрного моря.

Мало-помалу разговорились, и Сашка поведал о своей жизни.
В 1932 году во время страшного голода, который Андрей хорошо помнил, у Сашки умерли родители. А его, шестилетнего пацанёнка забрала к себе старая, больная тётка по отцу. Но спустя три года тётка тоже умерла, и пацанёнку потребовалось подумать о себе самому. Чтобы выжить, пришлось уцепиться за группу старших ребят. Вот с ними-то он и попал в Одессу. Что стало бы с девятилетним мальчиком, если бы вскоре он не оказался силами доблестной советской милиции в детском доме, находившемся на Ярмарочной улице, осталось неизвестно. Но там Сашке зажилось хорошо.

          – Таки я вам скажу: одевали нас, конечно, не в шивьёт, но таки очень прилично, – рассказывал Сашка о годах, проведённых в детском доме, – кормили хорошо и учили тоже хорошо. Наша воспитательница, незабвенная Фира Моисеевна, женщина необъятных размеров, всегда говорила нам, когда ми шалили: «Ша, халамидники! Я вам сейчас так дам, шо ви будете иметь». И ми моментально успокаивались. Абы она кричала: «А ну, бистренько бежите помить шею. К нам-таки комиссия приезжает» А я ей: «А ну, как она не приедет? Так щё я, как дурак, целый день с помытой шеей буду бегать?» На шо она мене-таки отвечала: «Бежи давай. Помоешь на обратно, если не приедет». А ещё у нас бил свой духовой оркестр! – прикрывая от удовольствия глаза, вдохновенно рассказывал Сашка, – Так он виступал в городе и у них била превосходнейшая публика. Это надо било видеть!

Андрей сдружился с Сашкой и почитал его за сына. Почти всегда их можно было видеть рядом, вместе. Сашка был пронырливым и всеведущим. Однажды приволок какие-то железные банки, похожие на немецкие консервы.

          – Чаво энто? – настороженно спросил Андрей, – Игде взял?

          – А шо ви так смотрите на меня, чтобы сделать мне нехорошо? Да, ша! – объяснил Сашка, – В последнем бою. Бегу так себе, смотрю: на минуточку, никому не нужные консервы пропадают. Ну, я вернулся и забрал, а шё такого?

          – Вота тябе ротный «сделат нехорошо», шею-то намылит за мародёрство.

          – Ой, я вас умоляю! Какое ж то мародёрство? Две какие-то малюсенькие баночки, как воши, – возмутился Сашка, вываливая на свой лежак десяток больших банок с консервами, – они ж норвежские! Может в них риба? Ви любите рибу? Я таки её просто обожяю!

Консервы попробовали. Ничего, вкусные оказались, хоть и не рыбные.

      С утра по части пронёсся слух, о готовящемся близком штурме высоты, что была прямо перед глазами. На небольшом холме в два ряда располагались окопы немцев. Холодный осенний дождь шёл сплошной стеной, скрывая обзор позиций противника. Едва видны были эти линии окопов, со стороны которых раздавались редкие автоматные очереди.
Маленькая тщедушная фигура Сашки-одессита мельтешила между землянкой и наблюдательным пунктом.

          – Чаво случилоси Санёк? Бегашь, ровно таракан от кипятка. Ну, потерял чаво, али найтить хошь? – поинтересовался Андрей.

          – Ой, я вас умоляю! – отмахивался Сашка, – Не делайте мне нервы!

"Вота заполошный! Опеть чаво то соображат", – подумал Андрей.

В семь утра, взвод подняли в атаку. Ставилась задача захватить высоту и выбить противника с заданной территории, отбросив его на несколько километров южнее.
Ноги разъезжались в жирной, размокшей земле. Солдаты падали в грязь и снова поднимались под градом немецких пуль. Мокрые, в грязи с головы до ног, они упорно продвигались к вершине высоты. В её самой высокой точке обосновался немецкий дзот, изрыгающий непрерывные пулемётные очереди. Бойцы, карабкающиеся по склону, были открыты огню противника и многие погибали от немецких пуль и миномётных разрывов. Андрею не терпелось скорее добраться до этого осиного гнезда. Он настойчиво продвигался вперёд. Вот он залёг, уткнувшись лицом прямо в грязь, почувствовав близкую смертельную опасность. Веер пуль просвистел над головой, едва не задев каску Андрея. Внутри всё сжалось, похолодело.

"Ничё, вроде тольки испужалси. Однако пожить ба ишшо не мешало, – думал он, скользя по мокрой грязи, извиваясь телом, подобно ужу, – врёшь, сволота, не возьмёшь! Поглядим, кто кого?" – стучало в мозгу.

Андрей с ненавистью смотрел в амбразуру дзота. Ему удалось пробраться и залечь в непосредственной близости от него. Теперь сам он находился вне зоны обстрела, но только лёжа. Приподняться возможности не было, сразу попадёшь под огонь пулемёта.  А огонь из амбразуры дзота почти не прекращался, неся его товарищам смерть.

"Эх, гранат ба побольше! Одной ничаво не сделашь. Переполошишь тольки гадов. А надо их всех разом прихлопнуть, вота бы противотанковыми гранатами разжитьси", – раздумывал он, оглядываясь вокруг.

Рядом послышалось сопение и из-за бугорка показалось чумазое лицо Сашки-одессита.

          – Сашка, ты? – обрадовано зашептал Андрей, – Вота, чертяка! У тябе случаем гранаты противотанковой нету?


          – Почему таки нет, когда да. И даже две, – зашептал в ответ Сашка.

          – Вота шельма! Давай их сюды! – скомандовал Андрей.
"Тако вота почаму он суетилси в окопе, гранаты добывал. Ну, шельма!" – восхитился про себя Андрей, удивляясь дальновидности паренька.

          – А ви шо, спешите скорее, чем я? – возмутился Сашка, – Может, я сам хочу ими немецкую шпану обрадовать? – прошептал он быстро с выпученными от возбуждения глазами.

          – Давай! – почти заорал Андрей, снабдив своё требование парой отборных матюков, которыми помянул половину несуществующих родственников Сашки, – Замаху у тябе не достанеть, – напирал он на  парнишку.

Через несколько секунд связка из трёх гранат была готова и летела в прорезь амбразуры немецкого дзота. Мощный взрыв подбросил тела пехотинцев, вжавшихся в грязную землю, засыпал их комьями мокрой грязи. А главное – заставил замолчать пулемёт. Солдаты ещё несколько секунд прислушивались к последствиям взрыва, непроизвольно вздрагивая от ударов по спинам комков, падавшей после взрыва, земли. От дзота тянулся густой сине – чёрный дым. Остатки взвода поднялись и с криками «Ура!» побежали по склону вверх ко второй линии окопов противника.
 Андрей вскочил и, увлекая за собой Сашку, устремился к дзоту. Он вбежал в блиндаж первым. Среди дыма еле разглядел раскиданные хаотично тела убитых немцев. Слегка обгорелый стол, тлея, лежал вверх ножками, возле него валялись перевёрнутые обугленные табуреты.
       На тумбочке у одной из кроватей стояли часы необычайной красоты. Вероятно, они были изготовлены из бронзы. На витых ножках в виде морских ракушек была россыпь «жемчужин». Часы как-будто держала парочка влюблённых, одетых по-господски, а сверху два ангелочка осыпали их цветами из корзиночек. Часы шли! Они мирно тикали, равнодушно отсчитывая секунды!
Андрей невольно залюбовался этой красотой. В блиндаж вбежал Сашка.

          – Ви так спешили, а сейчас-таки нет? – задыхаясь, задал он вопрос, так свойственный его речи.

          – Культурно жили гады, – сплёвывая на пол, произнёс со злостью Андрей, – глянь, каки часы. Вота ба моем такое диво показать, – вздохнул он мечтательно.

          – Так берыте. Трофей! – моментально решил Сашка, прихватив часы с тумбочки, и поспешно двинулся к выходу, – Тут-таки нам больше делать нечего.

Андрей ринулся за ним, но что-то знакомое показалось ему в, лежащей у входа, фигуре убитого немца.

          – Погодь-ка чуток, – остановил он Сашку, и быстро перевернул тело.

Перед ним лежал Тихон Нелюбов, сын раскулаченного мельника Прокопия Нелюбова. Он узнал его сразу, хотя прошло почти двадцать лет.

          – Вота, значить, игде ты, вражина, окопалси, – в раздумье произнёс он, – ну, всё ж таки я тябе достал. Собаке собачья смерть! – зло произнёс он и повернул к выходу.

          – Я интересуюсь…– начал Сашка, прижимая к себе часы.

          – Опосля, шагай, – крикнул Андрей, выталкивая Сашку из блиндажа.

      Наверху уже почти всё было закончено, кое-кто ещё добивал фашистов из автоматов. Солдаты взвода с победными криками уже гнали отступающего врага по чистому полю дальше. Высота была взята.
Вечером этого дня, устроившись в бывшем немецком блиндаже, солдаты отдыхали. Обсуждали прожитый день, прошедший бой, вспоминая убитых товарищей.
Сашка юлой вился около Андрея, ему не терпелось узнать, что за знакомец оказался у того среди убитых немцев?

          – Так шо ви имеете сказать за того немца в дзоте? – подступил он с вопросом к Андрею.

          – Не немец энто был. Односельчанин мой бывшай, Тихон Нелюбов, – хмуро сказал Андрей, – сын нашаго главнаго богатея, мельника. Раскулачили их в двадцать восьмом годе.  Выслали в Сибирь, а Тихон убёг. Опосля тако кроваво побоишше в селе устроил. За своех мстил, падла. Скольки домов пожёг, скольки народу погубил…, – грустно, словно озвучивая свои тайные мысли, говорил Андрей, – я-то к тому времяни ужо в другой деревне с семьёй жил. А яго, вражину, позабыть не мог, – Андрей тяжело вздохнул и продолжил, – невесту мою, Епистимьюшку, он у мяне увёл. И како тольки уговорить он её сумел, паскуда? Чем заманил или запугал? А пропала меж нами любовь. Епистимья моя вскорости яго женой стала. Сгинула она, голубка моя, в той ссылке. Ни слуху, ни духу. А мне пришлоси, по родительской воле, на другой жанитьси.
А тварь энта немецким холуём заделалси. Да ежели ба я яго ишшо раз встренул, то опеть ба убил!  – гневно закончил свой рассказ Андрей.

Бойцы притихли, слушая рассказ товарища, каждый думал о своих, родных и любимых, находящихся сейчас далеко отсюда. Каждый вспоминал своё.

          – А ты, Санёк, на мяне не серчай за то, што гранаты я у тябе кабыть отобрал. Ты росту меньше мово. Замах у тябе ишшо маленькай. Ты ба сгоряча вскочил, уж я знаю. Тута бы тябе немец очередью и скосил. Кому польза? Сам посуди, – словно оправдывался Андрей.

          –Нет, ну ви посмотрите на этого героя за мой счёт! – полувопросительно воскликнул Сашка, сразу же оживив обстановку, – Ой, и не надо меня уговаривать, я и так соглашусь.

Солдаты заулыбались, перешли на шутки, протягивая друг другу самокрутки.

 … Сашка погиб спустя полгода вместе с группой бойцов, подорвавшихся на минном поле, на подходе к Братиславе, в Словакии.
Долго ходил Андрей мрачный, переживая боль потери друга. Надолго потерял аппетит. Вспоминал смешливые Сашкины глаза, забавную его суетливость, их разговоры и военные будни. Сердцем прирос  он к этому весёлому пареньку.

"Эх, сынок, ничаво доброго ты в своей короткой жизни не видал. Тябе ли так рано умирать? А всё война проклятушшая! И когда ей ужо конец придёть?" – так думал Андрей, тоскуя по Сашке.

Андрей прошёл всю войну до конца.  Он закончил её в Праге 31 мая 1945 года, спустя почти месяц после подписания пакта о капитуляции фашистской Германии. На его груди тускло светились две медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Впереди было возвращение домой через всю Европу и половину России. В вещмешке Андрея лежали каминные часы, необычайной красоты. Настоящее произведение искусства. Память о белобрысом пареньке с насмешливым взглядом и уникальным одесским говором.