Лейтенант Хохловский

               
               
Второй Белорусский проседал и отчаянно матерился, выравнивая извилистую линию фронта.
– Хрена мы тут ядренимся! – глухо рычал замкомвзвода старшина Мезенцев. – Жалеют нас, что ли? Неча! Я с прошлой недели труп. Мне их апрельские штучки вот уже где. Смерти геройской хочу!
Старшина прикрыл голову шинелью и потешно защебетал, будто умом тронулся:
– Мсье дженераль Курочкин*, вы ж боевой генерал, командующий фронтом! Вот они - немцы, как огурчики, один к одному. Ну чё вы ждёте, чё дожидаетесь?..
Из окопной вьюшки выпорхнул лейтенант Хохловский. Эта "общевойсковая" линейная сволочь за последние пару недель дала повод невероятному количеству кривотолков. И надо сказать, всплеск окопного «толкования» имел две весьма разнородные причины. Наперво (и это главное) Хохловский слыл стукачом. Обо всех отклонениях и нарушениях устава он оперативно докладывал начсоставу. Стучал открыто, с этаким угрюмым озорством. С другой стороны, его мерзкие "донесения" сопровождались непривычной на войне беззлобностью. Хохловский закладывал своих боевых товарищей, как он любил повторять, «по обязательной линейной необходимости». «Не одолеть нам распорядок врага, если мы собственный распорядок нарушаем», – оправдывался он перед сослуживцами. Справедливости ради, надо сказать, Хохловский никогда не стучал на товарищей в закрытой от посторонних глаз командирской землянке. Все свои "донесения" окопный Иуда излагал прилюдно на общих построениях или привалах между боями.
Командир знал эту особенность в поведении лейтенанта, всякий раз старался отвести правдолюбца в сторону и побеседовать накоротке без особистского пригляда. Дело в том, что прикомандированный к батальону особист майор Салютин слишком спешил с донесениями в штаб полка о выявленных нарушениях общевойсковой дисциплины. Из-за его режимного чистоплюйства личный состав батальона потерял за последние полтора месяца шестерых первоклассных вояк. Об одном из них, старшине Евгении Коробкове командир вспоминал особо.

Случилось это почти год назад. Передовой край окопался на подступах к деревне Малые Вражки. На утро было назначено наступление и следовало выяснить огневую позицию неприятеля. Звено Коробкова готовилось идти в разведку. Последний инструктаж.
– Товарищ майор, что передать вашей матери? - шёпотом спросил старшина, когда остальные бойцы группы покинули землянку.
– Женя, да как ты?..
– Я разведчик, Алексей Петрович, мне положено всё знать.
– Ничего передавать не надо. Я завтра сам... если получится. Глянь крайний дом, у мельницы.
– Я знаю.
Наутро приданные батальону два артиллерийских расчёта оперативно подавили огневые точки противника, выявленные группой Коробкова. За сорок минут деревня была очищена от немцев. Готовились продолжить наступление, но пришёл приказ закрепиться на рубеже Малые Вражки для переформирования и пополнения личного состава.
…Майор рванул на себя незапертую дверь и вбежал в горницу. У окна на железной кровати, прикрытая старым потёртым ковриком-половичком (прочее вынесли немцы) лежала старая женщина. Она с трудом оторвала взгляд от потолка и посмотрела на сына холодными чёрными зрачками. Женщина потеряла связь с миром. Казалось, время остановилось в доме и, как сползающая с горы телега, стало откручиваться назад в довоенные светлые хмари. Немцы не беспокоили. Дом пострадал при артобстреле и был признан негодным для квартирования.
Алексей опустился перед матерью на колени. Фронтовые слёзы, как две фугасные вспышки, прожгли глаза.
– Мама, мама... - только и мог выговорить майор.
Старая женщина с усилием разомкнула губы и произнесла:
– Как т-ты нашёл м-меня?
– Не я. Один человек. Его фамилия Коробков.
– Б-береги его...
Сказанные слова утомили женщину, она закрыла глаза. "Как хорошо, что отменили наступление", – подумал Алексей, хлопоча у кровати.
Майор не выполнил материнский наказ. Особист, прознав про спиртовое самовольство Коробкова, сигнализировал в штаб полка. Вскоре за старшиной приехала группа особого отдела. Женю забрали. Как ни пытался Алексей вмешаться в дело героя-разведчика, всё зря, его больше никто не видел, и никаких сведений на служебный запрос Алексея выдано не было. Что ж, война есть война, военное время – время несправедливое.
Однако вернёмся к герою нашего рассказа стукачу Хохловскому. Чудно;! В доносах этого "радетеля об уставных взаимоотношениях" совершенно отсутствовал элемент шкурного патриотизма. Хохловский не искал поблажек, не просился в тыл, при каждой батальонной атаке выказывал себя первейшим смельчаком. К примеру, не далее, как позавчера он умудрился добежать живым до окопа врага, бесстрашно прыгнуть на немецкие штыки и задрать пару немцев в рукопашной! Что такое рукопашный бой в чужом окопе, сказывать не надо.
                * * *
Пятнадцатого марта 1944 года началась Полесская операция. Фронт силами 70-й, 47-й армий атаковал немцев на Ковельском направлении. 61-ой армии (в которой доблестно воевал и стучал лейтенант Хохловский) была поставлена задача занять южный берег реки Припять. Однако случилась неувязка. Немцы каким-то образом прознали про планы командования фронта и умело срезали наши наступательные порядки. Прорыв захлебнулся. Братушек полегло немерено. Но вот, что удивительно! Лейтенанту Хохловскому фронтовые неприятности – как с гуся вода! Весёлый, целёхонький ходит окопным гоголем, хоть на ёлку новогоднюю вешай! Не иначе как нечистая сила заговорила лейтенанта ради его поганого языка. Молва – бесовка летучая: один сказал, другой передал: скоро об этом судачили по всему фронту – в 61-й воюет нечистая сила. Бойцы на разные голоса смаковали несуразицу:
– Чтоб гадину извести, надобно положить всю 61-ю. Нечистая что ветрянка – перезаразились все! В расход армейский контингент в полном составе! Фронт важнее.
– Не-е, пусть нечистая помогает немца бить. А опосля Победы мы с ней управимся. Попа; кликнем. Не сдюжит поп – штыком достанем! Короче, закроем вопрос.
– Э-э, – говорили третьи, – нельзя нашу Победу нечистой силой марать. Кровь русского солдата священна, с гадиной не смешивается – это точно!
                * * *
Из ставки фронта, от самого генерал-полковника Курочкина (да-да, того самого «месье-дженераля») прибыл в батальон штабной офицер с поручением дознать: что за поверье бродит в войсках и не вредит ли нечистая сила боевому духу геройского личного состава. Командир послал бойца за Хохловским. Тот застал лейтенанта на самом краю позиции… за сбором апрельских подснежников.
– Товарищ лейтенант, вас комбат вызывает! Срочно…
Не успел боец передать приказ, как послышался рёв немецкой авиатехники, и из-за дальнего леса выпорхнуло звено мессеров.
– Ё-моё! – Хохловский сунул цветы под отворот шинели.
Несколько бойцов повскакали с окопной соломки, выложили ружья на бруствер и застыли, ожидая приказа старшего по званию.
– Штыки где? – ухмыльнулся лейтенант. – Без штыка мессер не завалить!
Один боец (струхнул, видать!) и вправду стал пристёгивать к карабину штык.
 – Всем в укрытие! – скомандовал Хохловский, перекрикивая нарастающий гул мессеров, а сам бросился к станковому пулемёту Дягтерёва, «окопавшемуся» неподалёку.
– У меня приказ!.. – порученец дёрнулся было за лейтенантом.
– Ты ступай, браток, я щас, – ощетинился Хохловский.
Тем временем немецкие самолёты выстроились в атакующую цепь и, предвкушая «большую потеху», помчались, как рой пчёл, на неприкрытое артиллерией расположение батальона. «Ближе, ну, ближе…» – бормотал пулемётчик, вложив указательный палец в изгиб спускового крючка. Поймав на мушку первого цепного мессера, Хохловский выждал максимально близкий момент подлёта и, опередив на долю секунды пулемёты врага, дал прицельную очередь. Немец вздрогнул, вспыхнул и, неуклюже заваливаясь набок, стал падать.
Следующие два пролетели над окопной линией, поливая свинцом каждый сантиметр передовой. Одна из пуль, оставляя палёную борозду на внутренней щеке приклада, пробила правое плечо лейтенанта. Ёжась от боли, Хохловский перехватил приклад под левую руку, поймал на мушку четвёртую машину и снова дал прицельную очередь. Невероятно, но второй выстрел тоже достиг цели. Мессер накренился, резко пошёл в сторону и через пару секунд рухнул на пашню метрах в двухстах позади окопной линии.
Над Хохловским промчался пятый мессер – пяточка – сплёвывая смертоносный боезапас. Одна пуля прошила сдвинутую набок фуражку и вместе с кокардой оторвала правое ухо. Вторая пробила грудь и вышла из спины, вырвав клок мышечной ткани. «Дожди;т сволочь!» – прокричало небо…
Оставшиеся три мессера набрали высоту, сделали широкий разворот и, как рассерженные орлицы, помчались прямиком на Хохловского.
Задыхаясь кровью, подступившей к горлу, лейтенант вжался в пулемёт, как в единственный неповреждённый орган собственного тела. Его стрелковый окуляр, "вздыбился" от боли и упёрся в фюзеляж подплывающей большой рыбы с жёлтыми симпатичными крестообразными чешуйками. «Какая ты красивая!..» – прошептал Хохловский, теряя сознание. Видимо, три последние слова – «Какая ты красивая!» – были сказаны им слишком громко. Рыба встрепенулась, раскрыла плавники и метнулась в сторону, оставляя за собой, будто каракатица, чёрный дымчатый след…
                * * *
Бойцы столпились вокруг мёртвого лейтенанта. Командир батальона, снял фуражку и, присев на корточки, стал собирать разбросанные по земле подснежники.
– В цветах помер… – заметил кто-то.
Кстати сказать, когда загорелся третий самолёт, мессеры развернулись и дружно подались восвояси. Над расположением батальона повисла короткая целебная тишина.
– Три мессера из грёбаной берданки! Точно нечистая вела его… – нарушил тишину замкомвзвода Мезенцев.
– Нет, старшина, такое нечистой не под силу, – возразил командир, поднимаясь и надевая фуражку, – похоронить как героя.
                * * *
Слух о том, что нечистая сила оставила Второй Белорусский, моментально разбежался по фронтам и соединениям Красной армии.
– Ну, братушки!
Георгий Константинович** по-мальчишески озорно оглянулся на дверь и подошёл к висящей на стене карте боевых действий. Пока в комнате оперативных совещаний никого не было, Командующий распахнул в стороны руки и со словами: «Эка мы теперь повоюем!» обнял свои передовые позиции.


Прим.

*Командующий 2-м Белорусским фронтом генерал-полковник Курочкин П. А. (февраль — апрель 1944)
**Летом 1944 г. Г.К. Жуков координировал действия 1-го и 2-го Белорусских фронтов в стратегической операции «Багратион».