Железнодорожный детектив

Рабочий день на компьютерной фирме «МАКРО» приближался к концу. Поздним вечером в отделе информационных технологий зазвонил телефон. Трубку поднял начальник отдела Эдвин Рогачев. Звонил компаньон из Москвы Евгений Либкинд. Он предупредил, что еще в четверг отправил нам груз, а посему завтра утром нужно его встретить в Уфе. Пятьдесят восемь коробок косметики и десять принтеров резко изменили наши планы на завтра. Бортовой уазик под управлением водителя Валерия Мельника вместе с начальником коммерческого отдела Алексеем Захваткиным должны были состыковаться со мной и Эдвином на стоянке автомобилей, что рядом с багажным отделением железнодорожной станции «Уфа», в девять утра.
Наступило утро. Не прогрев как следует двигатель, мы выехали на заснеженную улицу Тухвата Янаби. Ночной город просыпался на глазах: зажглись огни в окнах домов, застучали трамвайные колеса, на улицах суетливо задвигались толпы людей. Бо;льшую часть дороги мы сидели молча и только изредка обменивались мнениями по поводу отсутствия на улицах какой-либо снегоуборочной техники.
– Стихийное бедствие: в феврале внезапно выпал снег, – с нескрываемым сарказмом заметил Эдвин.
«Это точно», – мысленно согласился я, подъезжая к вокзалу.
УАЗ уже находился на стоянке. Я припарковывал свой автомобиль, а Эдвин, взяв с собой Захваткина, пошел в багажные кассы оформлять груз. Не прошло и десяти минут, как оба начальника устроились на заднем сиденье, наслаждаясь теплом в салоне автомобиля.
– Ну что? Груз-то пришел? – сладко потягиваясь, спросил я у Эдвина.
– Как говорится, нет проблем, все о'кей. Кстати, только что были у Ларисы Александровны, – оптимистично сообщил коллега.
Вышеназванная дама, начальник багажного отделения, давно контактировала с нами. Мы старались не ударить друг перед другом лицом в грязь, показывая тем самым серьезность организаций, которые представляем.
Уазик было разрешено подогнать прямо к вагону. Я закрыл свой автомобиль и вместе со всеми пошел получать груз. Было ровно десять, когда все собрались у вагона, стоявшего в тупике. Рогачев взялся за ручку двери и попытался ее открыть. Она не поддалась. Проявляя исключительную культуру, он мягко постучал в дверь согнутым указательным пальцем правой руки. Выждав несколько секунд и не услышав ответа, он отошел в сторону, понимая, что в вагоне никого нет.
Подошли еще пятеро посторонних мужчин. Один из них выделялся отсутствием головного убора. Он постоянно курил. Рядом с ним ежился от холода невероятно худой человек в демисезонном пальто. Судя по фуражке типа «аэродром» и торчащему из-под нее носу, это был армянин.
– Слушай, когда откроют эту халабуду? Я же на самолет опоздать могу. Что, у мене дэнги лишние, что ли? – с заметным акцентом проговорил он, обращаясь к своим попутчикам.
– Да скоро откроют!
– Не видишь, что хозяина нет? Все ждут.
– Не один же ты такой...
Внимание всех отвлек проходящий мимо усатый мужик невысокого роста в желтом жилете, накинутом поверх ободранной дубленки. Судя по виду, мужик работал путейцем.
– Товарищ! Товарищ! Можно вас спросить? – обратился к нему армянин. – Вы не знаете, когда вагон откроют?
Путеец тупо поглядел на него и на всю толпу. Потом дико усмехнулся, достал коробку из-под леденцов, не спеша закрутил козью ножку и, закурив, пошел дальше, не проронив ни слова.
– О наглость! – вырвалось у кого-то из толпы.
В это время со стороны вокзала показались три женщины. Через минуту они были уже у вагона. Над головами двух кладовщиц гордо возвышалась норковая шапка начальника багажного отделения Ларисы Александровны. Этот головной убор удачно гармонировал с путепроводами, разбитыми бутылками и фуфайками зеленого цвета. С нескрываемым возмущением она подошла к вагону и наотмашь ударила своим недюжим кулаком по двери.
– Что за чертовщина, где его, интересно, черти носят?!
– Наверное, за продуктами на вокзал пошел, – предположила одна из попутчиц.
– Ну-ка, Кать, сбегай в диспетчерскую! Пусть по громкой объявят.
Екатерина нехотя пошла обратно. Через пять минут по всей территории в радиусе трех километров разнеслось: «Вагонщик Мурзин! Срочно пройдите на свое рабочее место!»
После трехкратного повторения уже никто не сомневался, что максимум минут через пять все будут лицезреть ответственное лицо, именуемое вагонщиком Мурзиным. Однако чуда не произошло ни через пять, ни даже через десять минут. Терпение начало иссякать не только у встречающих груз лиц. Лариса Александровна быстро удалилась и появилась спустя несколько минут с потрепанным старикашкой в штатской униформе, по-видимому, получившему ее лет «-надцать» назад. Кладовщицы перекинулись взглядами и многозначительно громко что-то зашептали.
– Андреич пришел, – эхом пронеслось по толпе.
Сразу затеплилась надежда на то, что этот авторитет железнодорожного мира способен совершить любое чудо. На пальцах его рук висела огромная связка ключей. С чрезвычайно значительным видом он начал совать все ключи подряд в многочисленные отверстия в двери, даже близко не напоминавшие замочные скважины. Вопреки всеобщим ожиданиям, положительного результата не последовало. Вид человека без головного убора был жалок. Он глядел на вагон с такой тоской, которую может испытать разве что путешественник, оказавшийся на дрейфующей льдине и наблюдающий за удаляющимся теплоходом. Расхаживая взад-вперед, он тихо произносил привычные для нашего человека слова, явно отсутствующие в словаре Даля. Терпение начало пропадать практически у всех одновременно.
Недавно (а точнее, уже достаточно давно) проходивший мимо нас путеец уже шел в другую сторону. Все начинало действовать на нервы.
– Ну что, Андреич, миленький ты наш, – жалобно стонала начальница багажного отделения, – только на тебя надежда!
Андреич, повисев на поручнях еще пару минут и отчаянно харкнув на дверь, произнес:
– Не подходят они, канальи, искать надо козла этого!
– А может, он внутри! – осенило Рогачева, страстно желающего получить товар.
Эта версия получила всеобщее одобрение.
– Давайте постучим погромче! Может, он и услышит, – почти детским голосом, словно Снегурочка, призывающая малышню позвать на праздник Деда Мороза, залепетала Лариса Александровна.
Толпа, будто только и ждала этой санкции, налетела на вагон с кулаками, ногами, зубами и предметами из дерева. После шестиминутного боя по стенам совдеповского вагона все устало вернулись на исходную позицию.
Армянин заговорил, прикрывая фуражкой левое полуотмороженное ухо:
– Мужики! Да вы что, в самом деле чокнулись, что ли? Разве может там кто-то быть? После такого грохота покойники встают. Зачем время терять, искать его надо. Может быть, он дома?
– Как же, дома…– процедила Лариса. – Для него вагон – родной дом.
– А может, в окошко поглядеть? – осенило Захваткина. – Валера, ну-ка сдай-ка к окну поближе!
– Верно! Верно! – подхватили все.
Мельник запустил двигатель и с удивительной оперативностью поставил правую сторону автомобиля в четверти метра от окна злополучного вагона.
Алексей Александрович как генератор очередной идеи первым протиснулся между вагоном и машиной. Прижатый между двумя монстрами, при этом не выпуская дипломата из рук, он впился глазами в оконное стекло. Все затаили дыхание.
– Ну что? – спросил кто-то.
– Черт знает... Вроде какой-то предмет лежит на полу у противоположной стороны, но точно сказать не могу.
Лариса начала бледнеть. Руководимая ей контора стала стремительно терять авторитет  у окружающих.
– Да нет, не может быть, – негодовала она. – Наверняка обедать пошел, будет с минуты на минуту.
Во время этого монолога, как бы стараясь поучаствовать в общем деле, лицом к окну приник начальник отдела информационных технологий. Повиснув на двери уазика и сотворив из ладоней подобие окуляров бинокля, он присосался к стеклу, словно вантуз к раковине.
– Да вон же он лежит! Спит, скотина. Руку еще откинул в сторону. Это же надо, что творится-то!..
Наступила тишина.
– За это рэзать надо, – мягко произнес армянин.
Валерий Степанович истерично захохотал, а парень без шапки выронил сигарету изо рта. Кто-то высказал мысль о том, что человек, находящийся в вагоне, помер – и видимо, с похмелья. Это предположение, однако, толпу не разжалобило. Лариса несдержанно ругнулась и начала требовать у Мельника что-нибудь массивное и длинное.
– Счас я ему вдарю! Где, говоришь, лежит? В каком месте? – кричала она, бегая то к дверям вагона, то к машине Валерия Степановича, и тот, покопавшись в инструменте, предоставил ей малогабаритный молоток, отдаленно напоминающий кувалду.
Молоток передали Андреичу, который прытко, несообразно возрасту, побежал вокруг вагона с целью разбудить господина Мурзина.
– В левом углу со стороны хвоста, у второго окна снизу, – словно наводчик артиллерийской батареи, передавал координаты тела вагонщика Рогачев.
Послышались точные и сильные удары. Эдвин, наблюдая через окно, комментировал:
– Левее, еще левее. Чуть ниже. Нет, скотина, даже не пошевелится. Неужели подох?
– Вот что делают, сволочи! – сказал скорчившийся от холода парень без шапки. – Раньше за такое под суд отдавали, в лагеря, на Колыму!
Ситуация не менялась. Мурзин не подавал признаков жизнедеятельности. Неизвестно откуда появился согнутый в неправильную дугу железнодорожный лом. Лариса отдала решительное приказание разбить стекло и любым способом поднять оное существо.
– Жалко стекло-то бить, казенное все-таки, – взмолился Андреич.
– Ничего, – оборвала она его. – Вставит за свой счет.
Андреич молча взял лом и наотмашь вдребезги раскроил окно. Вся толпа поднялась на пригорок, чтобы удобнее было наблюдать за процессом пробуждения пьяного гражданина.
С удивительной точностью лом в руках Андреича опустился на Мурзина и начал совершать фигуры, подобные Лиссажу, вокруг лопаток, шейных позвонков и таза. Подул западный ветер, и холодный воздух с силой ворвался внутрь вагона. На изменение климата Мурзин не реагировал. Снизу и сбоку в его адрес слышались громогласные оскорбления и просьбы открыть дверь. Процесс выдачи груза затягивался на неопределенное время.
– Андреич! Ты ткни ему куда-нибудь, чтобы больнее, больне... е... было! – почти блеяла Лариса Александровна.
Андреич оперся ломом о боковую поверхность тела и, сколько было силы, крутнул им от себя. Тело рабочего поддалось и отодвинулось от стены почти на полтора дюйма, что давало возможность разглядеть его уставшее лицо.
– А что если кипятком в него плеснуть? – задорно крикнул кто-то.
Тут Андреич таки умудрился схватить левую руку Мурзина и притянуть ее к окну. Удачный маневр был поддержан аплодисментами человека в демисезонном пальто.
– Ну что, жив? – исказив лицо вопросительным знаком, спросила Лариса.
– Рука вроде теплая…
– Ну-ка, дерни ее посильнее, а лучше укуси или ущипни чем-нибудь.
– Да чем я ущипну его, у меня и клещей-то нет! – С этими словами  Андреич сорвался с подмостка и загремел вниз на путепровод.
Мат, который при этом сотрясал воздух, был дик даже для мужчин. Весь народ снова ринулся к вагону, бешено крича и ударяя любыми попавшими под руку предметами. Очередной набег победы не принес. Правда, на лицах у всех была видна нескрываемая печать надежды, которая, как говорится, умирает последней. И на то были свои веские причины. Во-первых, в вагоне находился человек. Во-вторых, он был жив. В-третьих, Лариса Александровна была настроена явно не на лирический диалог. Ее решимость не ведала границ. В-четвертых, на дворе действительно было холодно, и холод проникал беспрепятственно через разбитое стекло.
Андреич уже поднялся, произнося по инерции ругательства в адрес вагонщика, багажного отделения, управления и всего железнодорожного транспорта в целом. Все буквально пожирали глазами зияющее окно неподступной амбразуры в надежде увидеть там хоть какие-то признаки жизни. Тут, ко всеобщему удивлению и негодованию, изнутри вагона показалась рука больного пролетария, неловким движением задергивающего развевающуюся от ветра занавеску.
Данный факт поверг всех собравшихся в состояние, которое может возникнуть разве что у быка, утыканного пиками, при виде красного покрывала.
– Скотина! Козел драный! Убью! Премии лишим! Уволю! Пьянь подколодная! – кричали со всех сторон, по очереди пиная дверь, которая так и не отворялась.
Рабочий спал крепким сном и не ведал о проблемах окружавших его вагон. Парень без шапки уже не был похож на Порфирия Иванова. Армянин умудрился натянуть фуражку сразу на два уха. Мимо опять прошагал путеец. Странно озираясь по сторонам, он складывал валяющиеся на рельсах бутылки в картонный, обшитый дермантином чемоданчик. Эдвин, окончательно отчаявшись, предложил поехать на работу и получить груз завтра.
– Да как же так! – возмущался Захваткин. – Живой человек в вагоне. При исполнении, а вроде как нет никого. Оно, конечно, правильно, оно, конечно, верно... А доведись любому – вот тебе и пожалуйста. Маразм какой-то, я бы этого так не оставил.
У Ларисы был вид человека, выскочившего из парной русской бани. Вся растрепанная и расстегнутая, где только можно, она энергично ходила взад-вперед, яростно ругаясь. Многих (даже тех, кому было тепло) эта мизансцена не забавляла. Андреич, уже который раз просунув лом в окно, елозил им, как буром при вскрытии рыбацкой лунки. Отчаявшись и уже изрядно подустав, он в сердцах кинул его  внутрь и, видимо, больно попал в тело. Как гром среди зимы, все вдруг увидели в оконном проеме ответственное лицо...
Взгляд товарища Мурзина ничего не выражал. По движению губ его можно было только догадываться, что он недоволен утром и погодой. Холодный взгляд Ларисы если не отрезвил его, то уж, наверное, заставил более реалистично посмотреть на действительность.
– Ну что, свинья? – коброй прошипела Лариса. – Допился, алкаш помойный?! Открывай немедленно, лангуст сифилисный, не видишь, что люди вокруг тебя, паразита, на холоде маются! Открывай живо! Что зенки вылупил, как статуя Командора?
Сопровождая свою речь такими сверхинтеллектуальными эпитетами, неизвестными безграмотному пролетарию ни с детства, ни с отрочества, ни с юности, она шла по направлению к двери. Щелкнул внутренний засов, и дверь крепости за номером 50546 была таки отворена. Как во время штурма Зимнего, сметая все на своем пути широкими бюстами, в дверь ринулись кладовщицы. Мурзин, отлетев в глубь тамбура, кажется, начинал понимать, какие события предшествовали его пробуждению. Мужественно превозмогая всю тяжесть свалившегося на него похмельного синдрома, он достал из мятых ватных брюк пачку «Астры» и, тоскуя, закурил. Мысли не шли к нему. На некогда тихий и уютный вагон вдруг вероломно напал смерч суеты. Все вокруг вертелось и кружилось. Армянин радостно скакал, как горный осел. У него появилась возможность успеть на самолет. Андреич обмерял разбитое стекло. Кладовщицы отпускали товар. Все остальные оживленно таскали коробки.
Великий русский алкаш вагонщик Мурзин продолжал терпеливо выслушивать грязные, но справедливые ругательства своей начальницы, даже не пытаясь что-либо возразить. В паузах, которые практически отсутствовали, он обхватывал голову руками и что-то шептал под себе под нос.
– Уволю я тебя! – уже мягче говорила Лариса. – Считай, что ты уже не работаешь. И вон отседа! Забирай вещи, и пошел вон, пошел, я те говорю!
Правда, голос ее звучал уже не столь негодующе и категорично, в интонациях все чаще и чаще пробивались смягченные нотки женской доброты.
«Да, – думал я про себя. – Знать бы, где упасть, соломку б подложил. А сколько еще раз нам, бедолагам, придется получать подобный злополучный груз из этого ободранного совдеповского вагона и созерцать при этом измученное «Кургазаком» лицо господина Мурзина! А все лишь потому, что это Россия. Никому не понятная ни шириной своей, ни песнями своими, ни мыслями...»