Курьёзный случай

КУРЬЁЗНЫЙ СЛУЧАЙ
Из жизни студентов)

Жаркий май разматывал маховик надвигающегося лета. Уфа прикоснулась к первому теплу. Если взглянуть со стороны на улицы города, создавалось впечатление, что будто ничего особенного в жизни его обитателей не происходит: всё идёт своим чередом. Однако был уже май и приближался июнь – пора экзаменов и зачётов. Именно в это время студенческое общежитие совершенно преображалось. Как в муравейнике, создавая нечто подобное броуновскому движению, в бешеном хаосе начинают носить туда-сюда свои тела студенты. Одни мечутся в поиске необходимой консультации, вторые – в надежде урвать конспект лекций, который, естественно, в большом дефиците в среде у нерадивых школяров. Ну а третьи, не находя себе места и как бы находясь в анабиозе, предчувствуя скорый провал, носятся в поисках любой еды.
Итак, на улице Фрунзе, в пятиэтажном общежитии студентов истфака Башкирского госуниверситета страсти кипели вовсю. Первый курс дрожал, как осиновый лист в шквальный ветер. Ещё не успев забыть страшные воспоминания первой сессии, студенты оказались под прессом второй сессии, ещё более разрушительной. Не менее оптимистично выглядели третьекурсники.  Главным своим несчастьем они по праву, не без оснований, считали преподавателя истории средних веков Марка Абрамовича Рабиновича. Будучи профессором, Марк Абрамович не мог смириться с тем, что студент, оканчивающий истфак, слабо бы разбирается в его предмете.
– Невозможно, – страстно говорил он, – понять настоящее, осмыслить будущее, не познав прошлого.
И он твёрдо следовал в своей деятельности этому постулату. Марк Абрамович был грозой студентов и тем катализатором, который задолго до начала зачётов и экзаменов вырабатывал в своих подопечных почти смертельную дозу адреналина. А те, в свою очередь, из поколения в поколение передавали друг другу нашумевшие истории об ужасах, творимых этим на вид простоватым старичком.
Все знали: у него с кондачка не проскочишь.
Но всё же не будем отвлекаться… Уже шёл второй день, как начал свой отсчёт самый тяжёлый в студенческой жизни период – сессия.
Лёва Клявлин безуспешно мусолил в руках потрёпанный кусок пергамента, отдалённо напоминающий конспект лекций. По правую и левую стороны, как Пизанская башня, возвышались учебники и монографии по Средневековью. Лёвка был студентом уникальным – так его окрестили в группе, где он не столько учился, сколько просто числился в списках. Вот уже третий год, как он, находясь в ежовых лапах деканата, чудом перескакивая от семестра к семестру, шёл к диплому историка.
Ему везло: то он умудрялся вовремя взять академ, то проявлялись совершенно уникальные способности списывать при любых обстоятельствах и умение много говорить ни о чём. Однако страстное желание получить высшее образование взяло верх, и Клявлин, на удивление всему университету, всё же тянулся от курса к курсу. Он понимал, что Рабиновича – ему не пройти: не тот случай, где можно блеснуть пустой риторикой. В данной ситуации его язык становился его врагом. В этом заключалась  трагедия Лёвы, которая должна была логично подвести черту в его эксперименте с учёбой. Его девиз «В институте только первые десять лет учиться трудно» не находил своего подтверждения. Ещё бы: хоть Марк Абрамович был  и стар, но его прыгучесть на лекциях не внушала оптимизма погребальным конторам. А затянуть свой срок отбывания в высшей школе на пятнадцать-двадцать лет не входило в планы даже в Лёвкины планы.
Впрочем, весь курс находился в оцепенении, ожидая скорой расплаты. Студенты были прикованы к учебникам и конспектам. Девушки, а их было более половины, брали зубрёжкой. Идя по ночному коридору общежития, непосвящённый мог подумать, что  попал в заведение, обычно именуемое жёлтым домом. И слева, и справа – из комнат, кухни и даже из туалетов – доносился мерный рокот дат, цифр, исторических событий и т.п. Студенты, как мухи, попавшие под струю дихлофоса, ничего не замечали на своём пути.
Итак, Лёвка Клявлин делал последние петли на своём потрёпанном пиджачке, заделывая потайной карман для шпаргалок. Закончив шитьё, он приступил к написанию каталога, по которому определял номер нужного листа с ответом на вопрос. Эту операцию он проделывал профессионально. Его тонкие музыкальные пальчики легко отсчитывали заготовленные листы ответов на экзаменационные билеты. Но в этот раз уверенность покинула его.
– Да уж, – почти обречённо вздохнул он, – с Марком мне вряд ли что обломится, пора бросать якорь.
Тем временем наступил день сдачи экзамена.
За несколько минут до подъёма Лёвке приснился кошмарный сон, который воссоздал в его измученном мозгу сюжет картины «Утро стрелецкой казни»: Рабинович в красном кафтане Великого Петра разъезжал на гнедом коне среди студентов. Те, в свою очередь (в одних кальсонах!), стояли перед плахой и читали конспекты в ожидании исполнения приговора. Палач взмахнул топором и…
– Московское время – шесть часов. Прослушайте новости «Маяка», – послышалось в настенном громкоговорителе.
Лёвка приехал в университет. Перед аудиторией уже толпились студенты. Клявлин пришёл в совершенно непонятном настроении.
– Ты что, рехнулся? – выпалила Лилька, дрожавшая, как хвост кота перед прыжком на мышь. – Мы все тут ног под собой не чувствуем, а ему хны бы хоть…
– А мне наплевать, – ухмыльнулся Клявлин, – всё равно «неуд». Одним больше, одним меньше…
Тут произошло нечто ужасное: дверь аудитории со скрипом растворилась, и оттуда показался сам Марк Абрамович.
– Товарищи студенты, прошу первых пять человек на экзамен!
Его появление произвело на студентов шокирующее действие. Будто ураганом всех снесло из коридора, разбросав в один миг по туалетам и свободным аудиториям. В коридоре остался только Клявлин. Рабинович, сделав паузу, мягко пролепетал:
– Так-с, молодой человек, Вас, кажется, Клявлиным величать? Наслышан, наслышан, – протянул он не спеша. – Не соблаговолите ли Вы пригласить этот пух, который сейчас разлетелся по углам, ко мне в аудиторию? Напомните, особенно дамочкам, что экзамен – это не спринтерское многоборье.
С этими словами он, прихрамывая, вернулся в аудиторию и мягко опустился на свой стул, приставив клюку к столу. Клявлин вышел из оцепенения и побежал вытаскивать толпу из импровизированных убежищ. Через несколько минут все уже собрались в пяти метрах от открытых дверей аудитории. Но ближе подойти не решались. Марк Абрамович, словно чувствуя студентов по запаху, снова встал и, опершись на трость, направился к выходу – очередной раз зазывать студентов на экзамен. Перед дверью у него запершило в горле, и он, еле успев достать носовой платок, приглушённо чихнул, тем самым спровоцировав повторное стихийное бедствие. Студентов как ветром сдуло, а в коридоре – один-одинёшенек – стоял всё тот же Клявлин.
– Так-с, молодой человек, – возобновил монолог доцент, – как Вас по фамилии?
– Клявлин, – тихо произнес Лёвка, не понимая, как доцент мог мгновенно забывать только что произнесённую им же фамилию и при том в совершенстве знать, в каком году родились герцог Бекингем и его тёща.
– А, Клявлин, – снова начал Рабинович, – проходи, проходи, не стесняйся, посмотрим, так сказать, на твои знания.
Клявлин с подавленным и бледным видом зашёл в аудиторию. Неведомая сила довела его до стола, на котором веером были разложены билеты. Рабинович сидел на стуле и постукивал указательным пальцем левой руки по рукояти клюки. На доске висела громадная карта, и Лёвке вдруг начало казаться, что в аудитории повеяло формалином.
– Что-то я давненько не видел Вас на моих лекциях, – ехидно протянул доцент и странно улыбнулся.
Тело Клявлина налилось свинцом.
– Ну, ничего, ничего, молодой человек. Пусть это Вас не смущает. Вы, видимо, хорошо знаете предмет и без моей помощи, так что берите билет и готовьтесь спокойно.
Лёвка протянул оцепеневшие пальцы и, закрыв глаза, вытащил лист. Боясь прочитать вопросы, он быстро шагнул в сторону от стола, как вдруг его остановил знакомый до отвращения голос:
– Номерочек билетика назовите, пожалуйста.
– Одиннадцатый, – обречённо выдохнул Клявлин.
– Да, молодой человек, не забудьте пиджачок со шпаргалками повесить на вешалку.
Лёвка застыл на месте.
«Чему быть, того не миновать», – решил он. А взглянув на билет, понял, что взял в руки листок с приговором и единственное, что остаётся ему в данной ситуации, так это вписать туда собственноручно свою фамилию.
Шла десятая минута так называемой подготовки к ответу. За дверями периодически возникал шум.
– Все ждут первого живца, – процедил сквозь зубы Лёвка.
Вдруг, как гром среди ясного неба, прогремело:
– Так-с, хорошо. Давайте, молодой человек, пора отвечать.
– Так я ещё не готов, – сдавленно произнёс Клявлин.
– Ничего, ничего. Сейчас разберёмся…
Клявлин подошёл к сидящему профессору.
– Что же Вы там написали? – поглядев на чистый лист бумаги, задумчиво сказал Марк Абрамович. – Хорошо, молодец, Клявлин. Ну а что Вы добавите о распрях графств?
Лёвка тупо смотрел на преподавателя.
– Ну ладно, – продолжил Рабинович, – возьмите указку и покажите мне Париж.
– Что? – удивился Клявлин.
– Париж, милый, Париж.
«Издевается, – подумал Лёвка. – Ну ничего, это ему в аду зачтётся».
– Так что же, Вы не знаете, где находится столица Франции?
– Как не знаю, – прохрипел затравленный студент, подняв указку и ткнув ею в Париж.
Доцент приподнялся со стула и, прихрамывая, с какой-то игривой прыгучестью подошёл к Клявлину, напевая вслух:
– Париж, Париж, ты мне радость даришь… – И чуть слышно прошептал: – Давай зачётку.
Клявлин судорожно достал заветную книжку и нерешительно протянул её преподавателю. Марк Абрамович, наскоро что-то написав в ней, вручил Лёвке и, хлопнув его по плечу, шёпотом сказал:
– Чтобы Вашего духу тут не было! – И громко добавил: – Вы свободны, молодой человек…
Клявлин вышел за дверь и, может, впервые почувствовал себя на миг виноватым. В руках он держал зачётку и, ничего не видя перед собой, пошёл по коридору, еле передвигая ватные ноги. Толпа студентов окружила его. Каждый пытался вырвать заветную книжку из его оцепеневших рук. Лилька, как всегда, проявила исключительную прыть и всё же умудрилась её выхватить. Возникла пауза, и девушка восхищённо прокричала:
– Трояк!
– Трояк!.. – пронеслось по строю студентов и эхом прокатилось по коридору, отражаясь от стен, как от скал каньона…
Тут же в аудиторию влетели пятеро студентов и, наперебой хватая билеты, расселись по своим местам. Через сорок минут первая партия выскочила с «неудами», а к концу экзамена только один из всей группы студент пил пиво, напевая себе под нос:
– Париж, Париж, ты мне радость даришь… Официант! Ещё бутылочку!