Глава тридцать первая

ЯНВАРЯ, 28-ГО ДНЯ 1917 ГОДА

ИЗ ДНЕВНИКА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II:

«28-го января. Суббота

Теплый серый день. Утром был Воейков. После прогулки принял Беляева, Хана-Нахичеванского, Стремоухова, Седергольма и Фредерикса, он завтракал. Погулял с дочерьми и поработал в снегу. В 6 [30] поехали ко всенощной. Обедал Замойский (деж.). Вечером читал и делал puzzle с Марией».

О ЧЕМ ПИСАЛИ ГАЗЕТЫ 28-ГО ЯНВАРЯ 1917 ГОДА.

«ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ВЕСТНИК»:

«ВОЙНА.

ОТ ШТАБА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

З а п а д  н ы й  ф р о н т.

В районе Маноюва (в 30 верстах южнее Броды) убит ружейной пулей доблестный генерал Кардиналовский .
Неприятельская артиллерия обстреляла гор. Станиславов 12-дюймовыми снарядами; разрушен дом, ранено несколько местных жителей.

Р у м ы н с к и й  ф р о н т.
Перестрелка.

К а в к а з с к и й  ф р о н т.
Без перемен».

«РУССКОЕ СЛОВО»:

«РИГА, 27,I. 26-го января, пользуясь ясной погодой, немецкие самолеты неоднократно пытались приблизиться к Риге, заходя со стороны замерзшего залива, но всякий раз отгонялись нашими зенитными батареями.Несмотря на сильный мороз, наши эскадрильи проявляли вчера усиленную деятельность.РИГА, 27,I. По показаниям пленных, со 2-го по 10-е января почти по всем германским трактам, ведущим в сторону восточного и западного фронтов, было прекращено всякое движение. Эта мера вновь установлена с 17-го января по 2-е февраля и объясняется усиленной перевозкой войск и доставкой материалов военного снаряжения.Все части, пострадавшие на французском фронте, переводятся на наш фронт, а войска с пассивных участков нашего фронта отправляются на западный фронт».

ЯССЫ, 26,I—-8,II. Государь Император изволил послать румынскому королю телеграмму следующего содержания:
«Его величеству королю Румынии. Чтобы явить повое доказательство, насколько Я ценю братство по оружию, связывающее Наши армии в виду предстоящей нам новой борьбы, Мне было приятно назначить вас шефом 18-го пехотного Вологодского полка, который прежде носил имя его величества в Бозе почивающего короля Карда. Я твердо уверен, что 18-й пехотный Вологодский его величества короля Румынии Фердинанда полк окажется достойным оказанной ему почести.
НИКОЛАЙ».

«НОВОЕ ВРЕМЯ»:

«С о б ы т и я  д н я.

Между Государем Императором и румынским королем состоялся обмен телеграммами по поводу назначения короля Фердинанда шефом 18 пехотного Вологодского полка.     Неприятельская артиллерия обстреливала город Станиславов 12-дюймовыми снарядами.     Британские войска, заняв Гранкур, атаковали и заняли ферму Байекур и захватили германскую траншею.
Представители 28 штатов от имени трех миллионов членов национального союза американских Немцев заявили о своей лояльности в отношении С.-А. С. Штатов.     Конференция скандинавских мореходов вынесла резолюцию по вопросу об объявленной Германией беспощадной подводной войне.
Скончался главнокомандующий австрийским флотом адмирал Гаус.
Великобритания и Франция гарантировали безопасный пропуск для бывшего германского посла в Вашингтоне графа Бернсторфа.
Швейцария приняла на себя защиту интересов Германцев в С.-А. С. Штатах и во Франции.
Германцы задержали американского посла Джерарда и весь состав посольства заложниками впредь до благополучного прибытия графа Бернсторфа (С. т.).     Аргентинское правительство вручило германскому посланнику свой ответ по поводу сообщения о подводной войне.
В Москву прибыла представители союзных держав, участники конференции в Петрограде».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ БЫВШЕГО НАЧАЛЬНИКА ОХРАНЫ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ А.И. СПИРИДОВИЧА:

«Будучи против дарования конституции во время войны, будучи часто недоволен действиями Г. Думы, Государь, однако, не поддавался убеждениям тех, кто уговаривал его уничтожить Г. Думу. Вопреки этим советам, Государь повелел возобновить сессию Г. Думы и Г. Совета с 14 февраля, что было очень не по душе Протопопову.
Когда Протопопов, в отсутствие Г. Думы, убеждал Государя подписать манифест о даровании равноправия евреям и об отчуждении земель в пользу крестьян, Государь заявил, что эти вопросы столь важны, что их должны рассмотреть государственные законодательные учреждения.
Государь верил в здравый смысл и патриотизм Г. Думы. Он не допускал мысли, что Г. Дума может пойти на какой либо государственный переворот во время войны. Он верил в верность Армии и ее начальников и эта вера еще более успокаивала Его относительно невозможности переворота.
Между тем момент переживался критический. Нужно было иметь председателем Совета министров и министром Вн. дел сильного человека, который, действуя диктаторски, опирался бы на Г. Думу, как то делал Столыпин до злосчастного дня роспуска законодательных установлений на три дня для проведения его планов.
На несчастье России, Их Величества приняли за такого человека, выдвинутого Гос. Думой ее вице-председателя Протопопова, который буквально очаровал и околдовал Их своим мистицизмом и обманул Их в полной мере, хвастаясь своею смелостью, энергией и пониманием людей и обстановки. Обманул мнимой наличностью тех нужных качеств, которые у него совершенно отсутствовали. Обстоятельство трагическое, мало понятное, подлежащее изучению и историка, и психиатра.
Государь беспредельно верил в проницательность, во всезнание и энергию Протопопова. Он верил, что, когда нужно будет, Протопопов примет все предупредительные меры и Он не допускал возможности государственного переворота. И Государь был спокоен в главном.
Но некоторые меры предосторожности Государь, казалось, стал принимать. Государь стал подбирать министров более по своему вкусу. Был взят новый военный министр генерал Беляев, народного просвещения Кульчицкий, путей сообщения Войновский-Кригер.
Желая убедиться в настроении армии и флота. Государь принял в январе, как и в начале будущего месяца, ряд высших войсковых начальников. Никаких сомнений в верности армии и флота у Государя не возникало. Армия, гвардия и флот были гордостью Императора Николая Александровича. Он их любил».

ИЗ КНИГИ ИСТОРИКА И ПУБЛИЦИСТА С.П. МЕЛЬГУНОВА:

«В речи на декабрьском «совещании» (1916) уполномоченных всеземского союза кн. Львов говорил: «Пятнадцать месяцев назад нас не допускали сказать монарху истинного слова предостережения о надвигавшейся тогда грозной опасности гибельного разрушения того внутреннего единства, которое было провозглашено в самом начале войны с высоты престола, как единственный верный залог свободы. Им было страшно слово правды, которое мы бережно, осторожно несли из глубины народного сердца к престолу. Им было страшно соприкосновение царя с народом. Они испугались нас, поглощенных высокопатриотической работой на спасение родины". Путем разрушения народного единства и сеяния розни они неустанно готовят почву для позорного мира; и вот уже в предчувствии грозной опасности и в состоявшемся полном разрыве идеала русского народа с действительной жизнью, мы должны сказать теперь нм: «Вы — злейшие враги России и престола; вы привели нас к пропасти, которая развернулась перед русским царством." То, что мы хотели 15 месяцев тому назад с глаза на глаз сказать вождю русского народа, теперь говорит в один голос вся Россия».
Насколько искренна была в устах кн. Львова такая несколько запоздалая славянофильская концепция? 
Как ни важен для обрисовки «заговорщического» облика Г. Е. Львова ответ на этот вопрос - точно сможет это сделать только его биограф. Онн помешали довести «слово правды» до престола. Но фактически носитель верховной власти отказался в сентябре 1915 г. принять депутацию союзов — с этого момента, по мнению Родзянко, началось охлаждение общества к царю. Министр внутренних дел кн. Щербатов довел в свое время до сведения Львова и Челнокова, что государь, «высоко ценя труды и заслуги союзов, проявленные ими в настоящую войну», считает «ненормальным вторжение в политику с обходом правительства». Слабая личность монарха не могла противостоять бюрократическому средостению, которому нет дела до того, что «поток несчастья затопить родину», что «великая Россия станет данницею немцев» - «лишь бы им сохранить свое личное старое благополучие». «В такие моменты - говорил Львов в своей декабрьской речи — нечего искать, на кого возложить ответственность, а надо принимать ее на самих себя».
Так родилась идея о необходимости отстранения царя от престола. Мысль об этом в голове Львова промелькнула, по-видимому, с первых дней войны. По крайней мере Н. И. Астров рассказывает, что при встрече Николая II в Москве еще в 1914 г. Львов вынес впечатление, что с таким царем победит немцев нельзя. Что же в таком случае «президент республики»? - формулировал свое впечатление Львов, садясь с Астровым в автомобиль. Оба собеседника промолчали.
Впервые более конкретно эта мысль высказана была в июне 1915 года на совещании у А. И. Коновалова М. М. Федоровым. Так утверждают присутствовавшие на этом совещании. Они поняли сомнения, возникшие у Федорова, как постановку в общественном сознании вопроса о негодности монарха и даже о смене династии. Робко и случайно брошенная мысль не сопровождалась какими нибудь конкретными предложениями. Но с этого момента в разных совещаниях мысль бродит вокруг и около. Она нашла себе открытое выражение в иносказательной статье Маклакова «Трагическое положение», напечатанной в «Русских Ведомостях» в сентябре.
<...>
У Львова как будто бы не было страха перед народом. В его «славянофильском» представлении народ всегда действует по разумному инстинкту, не нарушает «величавый образ душевной целости и согласия жизни государственной». В своих высоких и чистых стремлениях, в своей могучей и великой любви к родине, в своем национальном подвиге, народ лишь глубоко потрясен «язвой», грозящей «делу победы». В несколько, пожалуй, примитивной психологии Львова это народное чувство выливается в формулу: не хотим быть под властью «немки». Надо прежде всего устранить эту «немку», изолировать царя от вредного влияния и предъявить ему ультимативные требования. Безвольный властитель верховной власти уступит, и опасность от «безумного шофера» будет устранена. Надо думать, такова была первоначальная концепция, которая привела кн. Львова к интимным переговорам с ген. Алексеевым» (С. Мельгунов. На путях к дворцовому перевороту. Париж. 1931). 

ИЗ ДНЕВНИКА ФРАНЦУЗСКОГО ПОСЛА М. ПАЛЕОЛОГА:

«Суббота, 10 [28 января] февраля 1917 года

Братиано сегодня вечером покинул Петроград, чтобы вернуться прямо в Яссы.
Когда он пришел проститься со мной, я нашел его в душевном состоянии, которое делает ему честь, то есть спокойным, грустным и решительным. Ни одной напрасной жалобы; никакой попытки личной защиты. Он видит и судит положение с совершенной объективностью; он, впрочем, заявил, что очень доволен разнообразными беседами, которые он имел с министрами императора и членами конференции. Но в особенности он рад был внимательному и сердечному доверию, которое выказал ему генерал Гурко: он слишком умен, чтоб не заметить, что вся политика России по отношению к Румынии находится отныне в прямой зависимости от Верховного командования, и он очень ловко подружился с начальником Штаба. У меня, однако, не остается впечатлений, что во время своих переговоров с генералом Гурко он успел добиться практического результата по двум вопросам, встающим в настоящее время во всей их величайшей неотложности: 1) о снабжении продовольствием гражданского населения Молдавии; 2) о возобновлении операций в Северных Карпатах и в районе Дуная.
Меня уверяют, что во время своего пребывания в Петрограде Братиано запросил императора о его возможном согласии на брак великой княжны Ольги с принцем Каролем, вероятным наследником. Проект этого брака выдвигался уже несколько, раз. Ответ императора был довольно благосклонен: «Я не буду возражать против этого брака, если моя дочь и принц Кароль понравятся друг другу».