История моего крещения и катехизации

                Он изъязвлен был за грехи наши
                и мучим за беззакония наши;
                наказание мира нашего было на Нем,
                и ранами Его мы исцелились (Ис. 53:5).

В 1989 году я взял научный отпуск на 2 года для работы над докторской диссертацией. Официально это выглядело тогда как перевод на должность старшего научного сотрудника: я терял более сотни в зарплате, но зато мне полностью оплачивались две научные командировки по 3 месяца - с дорогой, гостиничным проживанием, суточными и пр. И главное - свободное время для  работы. Первая моя командировка была в Ленинград: в его уникальных библиотеках больше всего было материалов по теме диссертации.

Гостиница тогда не понадобилась. Жил я тем летом в квартире "дяди Лени", расположенной на проспекте Раевского. Он меня встретил, передал ключ и уехал в середине июня на Рязанщину (у его супруги там был домик, и они проводили в деревне все лето, возвращаясь в начале осени в Ленинград). На самом деле, "дядя Леня», приходится мне двоюродным дедом: это - младший брат Марии Евгеньевны Петровой, моей родной бабушки по маме. Она умерла в 1933 году, оставив дочь Галину сиротой в четырехлетнем возрасте. Леня рос вместе с мамой в одной семье Петровых - прабабушки Анастасии и прадеда Евгения. Был старше своей племянницы Гали всего на шесть или семь лет и, по сути, играл роль ее старшего брата.

 Первые дни после водворения в квартире дяди Лени меня жутко глодала тоска. Погода была отвратительная. Небо плотно затянуто тучами, ветер, дождь, темнота (и это после солнечной, дивной Алма-Аты). Ночью ветки хлещут по стеклу. ..

Одно время нахлынуло ощущение полной безысходности… Но постепенно погода выровнялась. Зацвели липы. Их упоительный аромат усиливался к вечеру, проникал в комнату, заполнял собой все…Чаще стало выглядывать солнце. И, главное – чудные библиотеки. Переступая их порог, я разу успокаивался: возникало ощущение полноты и осмысленности жизни...

Ходил одно время по вечерам на дискуссионную площадку на Невском, рядом с Исаакиевским собором (в то время это было нечто вроде аналога лондонского Гайд парка), ввязывался в разнообразные дискуссии. Летом 1989 года политическая жизнь и мозги соотечественников кипели ключом. Однажды сцепился с активистами «Памяти», меня поддержало внушительное число сторонников. При этом чуть не получил по морде от одного из своих буйных «оппонентов». После сего эпизода я мало-помалу умерил свой ораторский пыл и, в конце концов, оставил сие небезопасное развлечение…

Я стал чаще гулять по улицам Ленинграда. Во время одной из таких прогулок обратил внимание на очень необычный храм на улице Пестеля, которая заканчивается Летним садом. Он  резко выделялся своим обликом из окружающих почерневших от городской копоти построек своей сияющей красотой. В его внешнем виде парадоксально сочетались изысканность позднего барокко с аскетической строгостью древнерусских храмов. Величественное, благолепное здание  было окружено  исключительно красивой оградой из бронзовых пушек, соединенных цепями. Это был Спасо-Преображенский собор – одна из немногих русских  церквей, которая никогда в своей истории не закрывалась.

 Я редко бывал в церквях. В основном на экскурсиях, со студентами. Но тут не удержался, чтобы зайти.  Надо сказать, что в то время у меня окончательно оформилось решение  креститься. Но в Алма- Ате я не решался сего сделать «страха ради иудейска»: слишком многие меня там знали. Я был тогда заведующим кафедрой русского языка ведущего вуза Казахстана – Казахского государственного университета. За год до этого стал кандидатом в члены КПСС: мне «сделали предложение, от которого нельзя было отказаться»…

 Дело было около 11 часов утра.  Служба уже закончилась. Из священнослужителей в церкви оставался один дьякон. Спрашиваю: «Можно у вас креститься?» - «Конечно. Приходите вечером в пять часов. Как раз сегодня крещение будет проводить отец Анатолий». Признаться, я был несколько ошарашен такой скоростью. Но делать нечего: назвался груздем – полезай в кузов…

Прихожу вечером. Нас было человек пятнадцать.  В основном взрослые. Было несколько подростков. Начинается таинство. Священник говорит: «Произносите слова: отрицаетесь ли Сатаны?» (подсказывает: «отрицаюсь"). Мы хором это повторяем за ним. «Сочетаеватесь ли со Христом?» - «Сочетаваюсь». Дуем, плюем на запад – символ духовной гибели и Сатаны. Несколько погодя, ходим вокруг чаши с освященной водой, приготовленной  для  крещения. И в этот момент в голове мелькает испуганная мысль: « А что если кто-то из алма-атинских знакомых приехал в Ленинград и увидит, каким нелепым, абсурдным делом я занимаюсь? Как будет стыдно…»

Заканчивается чинопоследование. Отец Анатолий заводит всех новокрещенных мужчин и мальчиков в  алтарь. Говорит нам: «Вот вы совершили самое важное дело в вашей жизни.  Это второе рождение. Это – новая жизнь. Раньше вы были мертвы духовно. Были мертвы и ожили…Теперь,  для того, чтобы сохранить благодать, которую  получили сегодня, вы должны стараться вести христианскую жизнь. Надо приходить в храм на литургию каждое воскресенье… Скоро начнется Успенский пост. Постарайтесь соблюдать его. Он не такой строгий, как Великий пост. Можно вкушать рыбу…»

 Отец Анатолий, конечно, сделал для нас, новоначальных, духовно новорожденных младенцев, послабление: в Успенский пост, согласно Уставу, рыба разрешается только на Преображение. Но тогда я слова священника воспринял с внутренним смущением и даже возмущением. Вновь в голове замелькали   панические мысли: «Каждое воскресенье… Соблюдать пост…» -Ну вот! Был свободным человеком, и надел хомут себе на шею…» Ноги в руки – и быстрее, быстрее из алтаря и храма, чуть ли не сожалея о своем поспешном поступке…

Мое крещение произошло во вторник.  В течение недели я успокоился.  Муть со дна души, поднятая малодушными помыслами, улеглась. Наступает воскресенье. Делать нечего. Надо идти в храм. Сказал же Отец Анатолий… Поздняя литургия в Спасо-Преображенском соборе начинается в 10 часов. Я приехал раньше. Успел обойти храм и как следует рассмотрел его внутри. До и после крещения мне было не до того из-за смятенных чувств...

Приложился к иконам, глядя, как это делают другие. Особенно меня поразила икона Спаса Нерукотворного с каплями крови на лбу. Ничего равного этой иконе я не видел. В ней отражена вся степень страданий, которые испытал Христос за нас. При этом взгляд Спасителя спокоен. Нельзя избавиться от впечатления, что Иисус смотрит прямо тебе в сердце. Сейчас, когда я пишу эти строки, копия сей иконы стоит у меня на столе…

Начинается литургия. Многоголосый, высокопрофессиональный хор. Дивные звуки песнопений заполняют пространство, переживаю высокое эстетическое наслаждение. Но вот служба на время как бы останавливается. Хор продолжает петь, но уже без участия священников и дьяконов. Это уже немного напоминает концерт духовной музыки, посвященный исполнению популярных  произведений церковных композиторов. Я также продолжаю получать эстетическое удовольствие.

Но вот «концерт» заканчивается. На амвон выходит отец Анатолий с какой-то большой и очень красивой чашей. К нему выстраивается очередь, в которую становятся многие прихожане. Я тоже пристраиваюсь в конце ее. Но когда я уже подхожу к амвону, отец Анатолий узнает меня и спрашивает: «А Вы исповедовались сегодня? – Нет. А разве надо исповедоваться? – Да. Надо. Если бы Вы причащались сразу после крещения, то исповедь была бы не обязательна». Тут я задаю ему вопрос: «А исповедоваться надо за все грехи, которые я совершил в жизни?» - «Только за те, которые Вы совершили после крещения, со вторника по сегодняшний день. Остальные Ваши грехи взял на Себя Христос»…

Я ничего не чувствовал сразу после крещения, кроме некоторого внутреннего дискомфорта и легкой паники. Я не чувствовал ничего, стоя до этого в храме на литургии, кроме большого художественного удовольствия, ничем не отличающегося от  удовольствия, которое испытываешь на пьесе  в постановке  театра Комиссаржевской или перед шедевром Кустодиева. Но тут, при этих словах отца Анатолия  в глубине груди, слева совершенно неожиданно, вдруг возникает никогда ранее не испытанное ощущение – все заливающей теплоты... Я был потрясен «до разделения души и духа, составов и мозгов»... И тем, что было сказано отцом Анатолием. И той слезной и покаянной благодарностью, которую я испытал.  И, главное, - этим совершенно незнакомым мне, но удивительно живым, согревающим сердце и всеохватным чувством. В этот момент я ощутил себя родившимся второй раз…

Однажды я коротко рассказал историю своего крещения благочинному Свято-Духова монастыря иеромонаху Иннокентию – во время моего очередного посещения обители, года за три до того, как я стал ее насельником. И он объяснил, почему я ничего не испытал в момент самого крещения: «Тогда, перед потиром, произошла Ваша катехизация».