Рыба-фиш

     Люблю рыбалку. Подход к ней, как и к любому делу, у меня основательный. В своё время изучил поведение некоторых видов промысловых рыб, уяснил разницу между анадромными и катадромными, между белорыбицей и лососёвыми. Эти и иные почерпнутые из различных источников сведения важны так же, как снасти, сноровка, везенье. Однако в наших широтах главным компонентом, условием sine qua non успешной рыбалки выступает лицензия. Отсутствие лицензии сводит на нет всё остальное.
    Представители культурных наций это хорошо понимают. Другие – хуже. Особенно тот тип, который у нас принято называть парвеню – выскочка. (Прошу не путать с кокни, сделавшим карьеру, образованным, воспитанным и заслуженно, как равный, принятым в обществе).
     На это, то есть на отсутствие, а не наличие культуры и рыболовной лицензии и был расчёт, когда принималось решение отправить автора этих строк в служебную командировку на Воландские острова.
     Где они? В одном из северных морей, неподалёку от большого острова, называемого, очевидно для контраста, Божественным.
     Среди ставших быстро и нередко неожиданно для себя зажиточными русских – кто-то назвал их новыми, они же сами смаковали применительно к себе титул «элита» – стало модным выезжать на рыбалку. В разные места, в зависимости от средств и кругозора. По следам хемингуэевского старика, например, или пиратов Индийского океана.
     Воланды – один из ближних адресов. Когда образовался свободный уикенд и хочется выгулять себя и кого-либо из так называемых «нужных людей».
     Мстислав Недотыкомка запланировал выход в Воландские шхеры на «Розе и кресте». Это одна из его малых яхт. Новая. Чёрная, как корабельный дёготь. Мстислав признавался друзьям, что ощущает себя за её штурвалом легендарным капитаном Маринеско в рубке подводной лодки.
     Имя яхте он дал в память о студенческом увлечении поэзией Серебряного века и с намёком на то, что считает себя продолжателем дела вольных каменщиков. Кроме того, Розой звали одну из его подруг, а крест не помешает для отваживания троллей и всякой нечисти, которой, как известно, в окрестностях Воландов пруд пруди.
     Недотыкомка везёт с собой гостя – Отто Юлиановича Ступника, начальника первого стола Главного Аппарата. Птица важная, вылетает за пределы известного «вольера» крайне редко. Но Мстислав и Отто – давние приятели, входят в тот кружок, который мы, сторонние наблюдатели, называем «старосемейным». Отто привык Мстиславу доверять.
      Как только Лондон получил информацию, шеф дал мне указание ехать. Наверняка будет рыбалка. Без лицензии. Моя задача – выступить в роли инспектора рыбнадзора.
     Быстро, но не наспех прикинул несколько костюмов. Мундир должен быть убедительным. Внушать уважение и мысль о неизбежности подчинения. Но нельзя пережимать. Парализованный ужасом клиент может стать неуправляемым.
     Выбрал униформу тартусского корпоранта. Кургузый серый кителёк с блестящими пуговицами, брючки цвета весенней грязи, картуз с кокардой. Вид туповатого служаки. Но с хитринкой, то есть договороспособного. С учётом специфики задачи – ботфорты под пах.
     Воландские шхеры входят в число живописнейших из известных мне пейзажей. Неподвижные заводи, скрытые от чужих глаз мшистыми валунами и камышами в человеческий рост. Изломанные ущелья между скал, уцепившись за которые столетиями держат равновесие узловатые сосны. Глубины здесь достигают десятков и сотен ярдов. Во мраке иногда видна рожа водяного, нескромная округлость русалки, стайка пляшущих чертенят.
     Я люблю здесь бывать и неплохо знаю эти места. В окрестностях русской крепости, разрушенной нами в период войны, почему-то вошедшей в историю как Крымская, хотя её театр простирался по всему периметру необъятного монстра, есть милые мне уголки. Это полдюжины небольших заброшенных кладбищ – по числу вероисповеданий, представленных в русском гарнизоне. Вот пример государственной заботы. Магометане, иудеи, несколько христианских конфессий. У каждой свой погост, свой священник на казённом содержании. А всей паствы – две-три сотни душ. На лужайке рядком валяются чугунные брёвна – стволы допотопных орудий. Это – пример государственной, как бы помягче выразиться, безалаберности. Ими можно было только ворон отпугнуть, но не англо-французскую эскадру, вооружённую дальнобойной артиллерией. А ведь какие-то умы планировали оснащение крепости, какой-нибудь великий князь утверждал доставку пушек, уже тогда годных разве что в музей.
     Вот о чём размышлял я, заняв позицию в камышах и наблюдая, как в двухстах ярдах по фьорду кружит «Роза и крест» в поисках точки парковки. Это важно – правильно бросить якорь (ни в коем случае не два),  потому что безобидный омут может, как правило, среди ночи мгновенно закипеть и превратиться в бурлящий штормовой котёл. От фатальной встречи со скалой  судно в такие минуты может спасти лишь свободное вращение вокруг якорной цепи.
     В руках у меня поводок, на конце которого, петлёй стягивающем хвост,    замерла моя напарница – шестифунтовая щука. Мы ждём. Я – жуя лакрицу. Она – сонно поводя заарканенным хвостом.
     Не проходит получаса, как двухместный катерок отваливает от яхты и мчится на меня. Правит Недотыкомка. Ступник держит спиннинг. Я слежу, по привычке сверяясь с дисплеем навигатора.
     Чем он нам интересен? Сейчас, пожалуй, ничем. Отто проштрафился перед нами и должен быть наказан. Некоторое время назад, словно позабыв, кто хозяин, он предложил свою «дружбу» вашингтонским коллегам. От нас, естественно, это не укрылось. Догадываясь, что не укрылось, коллеги корректно, по-союзнически поставили нас в известность. Что им двигало – жадность, азарт, инерция частой смены «масти»?  Мы не особенно разбирались. Потомственный аппаратчик из привилегированной семьи, названный в честь советского полярника, в недавнем прошлом карьерный коммунист, а ныне весьма состоятельный буржуа, теневой бенефициар прибыльных производств и каналов экспорта, он, в нашем понимании, попросту зарвался. Это наказуемо, так как может спровоцировать рецидив и поставить под удар сеть.
     Мотор глохнет в нескольких ярдах от меня. Мелькает игла спиннинга, чмокает о воду блесна. Есть! Чувствую, как врезается в пальцы поводок. Слышу хриплый писк удачливого рыболова. Он тащит добычу. Мой выход, и я эффектно появляюсь из камышей, крепко держа напарницу за хвост.        Ступник, не сразу заметив меня и, тем более, не поняв, что он не рыболов, а наоборот, продолжает рьяно крутить ручку катушки.
     Первая реакция Недотыкомки – бежать. Он дёргает шнур мотора, да так, что локтём выталкивает пассажира за борт. Тот грузно бухается к моим ботфортам.
     Между нами теперь только щука, страдальчески разевающая пасть, в глубине которой застряла блесна.
     Я употребляю власть. В праведном возмущении подняв щуку над головой, чтобы само небо видело творимое пришельцами безобразие, я требую предъявить лицензию. Язык им непонятен (мне тоже), но смысл не может не дойти. Лицензии нет, мне ли этого не знать. Я жестом извлекаю Недотыкомку из катера, занимаю место у руля и щукой указываю Ступнику на пассажирское место.
     Дело сделано, я на яхте. Ожидаемо обнаруживаю прелестную русалку-эскортницу. Она высунулась встречать, думая, что вернулись клиенты.
     – О, – профессионально восхищается русалка, взмахивая трёхдюймовыми ресницами. – Таки у нас сегодня рыба-фиш!
     Быстро фотографирую её, Ступника, щуку для порядка тоже и, не дав им опомниться, тем же манером возвращаюсь на катере к месту, где хозяин «Розы и креста» в отчаянии шумно разгоняет обитателей камышей.
     Он суёт мне несколько банкнот и пытается заискивающе заглянуть под козырёк моего картуза.
     – Это же Юлианыч, – причитает убитый горем Мстислав, но сегодня я не знаю русского языка. Банкноты, впрочем, беру. Про щуку великодушно не вспоминаю, пусть запомнят, что Воландский рыбинспектор, хоть и не русский человек, но тоже может быть широк, и с достоинством удаляюсь в камыши.
     Трудно сказать, то ли Недотыкомка своим дёрганьем, то ли я тяжёлыми ботфортами взбудоражил подводное царство, а только тёмные силы взыграли и на фьорд обрушился страшный шквал. Оглянувшись, я увидел, как взлетел к небу катерок, как заплясала бешено «Роза и крест». Ничего, подумалось, пусть встряхнутся.
     Вскоре после возвращения с рыбалки Отто Ступник умер. Ходили слухи, что его могла отравить ревнивая супруга, увидев в интернете фото на яхте с русалкой. Но я склоняюсь к другой версии. После публикации компромата, который вряд ли мог вывести из равновесия и самого фигуранта, и его тёртое семейство, Отто понизили в должности до заместителя начальника стола.
     А этого он пережить не смог.