Бог тоже мечтал о девочке

«…А ей говорят: не кричите, девушка,
Всё без вас заранее решено.
Начинайте завтра готовить побольше хлебушка,
Воду отстаивайте на вино,
Ничего вы здесь, мамочка, не поделаете:
Будет время, Иуда выдаст и Ирод съест.
А бог, кстати, тоже всё время мечтал о девочке.
Но он же папа,
Куда свою булочку,
да на крест».
Женя Беркович

- У вас идет серьезная поддержка рода, - сказал нумеролог.
Идет.
Они всегда так выражаются: нумерологи, астрологи, тарологи….
Я ощущаю поддержку еврейской ветви своей семьи. Почему-то именно ее. Наверное, галаха, будь она неладна! Религиозный нормативный свод законов, как бы это ни звучало. Моя мама – еврейка, и я – еврейка, и мои дети, двое из которых светлые, а один так вообще имеет монголоидные черты – евреи. Их дети тоже будут евреями.
Это сложно.
Галаха, говорю же.
И сегодня я почему-то ощущаю от этого радость и некоторую гордость причастности.
В детстве было несколько антисемитских нападок в мой адрес, которые я страшно переживала.
Например, однажды я играла на детской площадке. Возрасту во  мне было максимум на второй класс. И залезла я на турник. Ну, или брусья. Стояли такие по всей стране для воспитания подрастающей физкультурной пионерии. Четыре планки, две пониже, а две – высоко. Удобно было залезать, держаться, кувыркаться и спадать. Я любила кувыркаться: цепляться ногами за вторую нижнюю турничину, руками ухватившись за первую, поднатуживаться и, переворачивая тело над собой, спрыгивать на землю.
А на эти брусья претендовала еще и Маринка, «дырявый зуб – косой глаз» - так ее прозвала еще одна наша школьная подружка позже, а тогда я не знала эту девочку, просто встречала ее иногда на площадках. Маринка велела:
- Слезай!
Я не хотела. Упрямилась. Я была очень упрямой, наверное. Или не любила, когда мне «велели». Стояла на нижних брусьях ногами и держалась за верхнюю часть.
Маринка начала обзываться. Все шло мелкими перебрехиваниями по  типу «кто так обзывается, тот сам так называется» и «первое слово съела корова». Потом Маринка пустила в ход оружие: плюнула мне прямо на колготку.
Фу, это было противно.
Я, наверное, заверещала или вытворила что-нибудь нелицеприятное, судя по тому, что на меня двинулись старухи, стоявшие поодаль. Одна из них, вероятнее всего, была Маринкина старуха,  то есть бабушка. И вот, двигаясь, старухи вопили какую-то дичь про нехорошую девчонку, посмевшую обидеть дорогую Мариночку, и одна другую спросила:
- ЕВРЕЙКА, ЧТО ЛИ? Ну, тогда все понятно…
«Еврейка, что ли?» меня настолько подкосило!
До этого момента я тоже гордилась своим происхождением, всем рассказывала о нем. Даже не знаю, всем ли заинтересованным, или просто – всем. Знаете, маленькие девочки могут болтать почем зря. Я была не исключением. Родители иногда меня предостерегали: мол, не стоит всем об этом рассказывать. А что такого-то? – удивлялась я и шла искать себе свободные уши.
И тут какое-то тайное высказывание ругающихся со мной старух вывело меня из себя так, что я спрыгнула с турника и попылила в слезах к дому. Я бежала, всхлипывала, неслась, перескакивала через бордюры, ступеньки, вскочила на третий этаж, в квартиру и зарыдала словами:
- Я больше так не могууууууууу! Я больше не могууууу!
Мама страшно всполошилась, сгребла меня на колени. Папа прибежал из другой комнаты. Все спрашивали, что случилось. Кое-как я поведала о происшедшем: дескать, меня обозвала еврейкой какая-то незнакомая старуха. Хлюп, хлюп. А что случилось-то? За что? Было за что так со мной разговаривать?
- Нет! – замотала я головой, - я просто стояла на турнике, а эта Маринка… - хлюп.
Папа начал ходить по комнате взад и вперед, воистину как раненый зверь! А потом выскочил из квартиры, узнав перед этим, где это все произошло.
Мама успокаивала, утешала, вытирала мне сопли и слезы и ничего не говорила. Папа вернулся довольно быстро: судя по всему, выпустил пар и даже не дошел до той детской площадки. Он остановился передо мной с красным лицом и произнес:
- В следующий раз разрешаю тебе сказать ей: ТЫ ДУРА!
Ох!
Ну, как я…
Мама засомневалась:
- На ты со взрослым человеком нельзя! Пусть даже и плохим. Надо сказать: «Вы дура!»
Они немного поспорили. Я тем временем слезла с мамы и пошла по своим делам. Мне уже было неинтересно: я не собиралась возвращаться ни на ту площадку, - пусть Маринка хоть обплюется! - ни к таким ситуациям. «Вы дура» я так никогда и не применила.
А жаль!
В пионерском лагере, будучи вожатой, я немного съела – но совсем немного, дело было в основном не в моем еврействе, хотя «евреи бесстыжие» все же прозвучало. Я как будто нарывалась тогда: заметила вскользь, что среди русских людей попадаются эдакие «пятна на солнце». Ну, вот зачем?! Я себя не понимаю. Мне хотелось задеть ту женщину. Очень хотелось. И я чувствовала ее этот бытовой антисемитизм, это всегда чувствовалось без слов. Как русские в Израиле – их всегда видно. Не русские, конечно, еврейские – но русскоязычные. Я могу подойти к человеку и обратиться к нему по-русски совершенно безошибочно. Хотя они бывают такого же вида, рода, племени, как и аборигены, но… Почему-то их видно.
Как и антисемитов.
А может, у меня такая гиперчувствительность на распознавание людей.
Есть же люди, чувствующие их по запаху, или другим каким-то признакам. А я не понимаю, по каким, но знаю, кто передо мной. Иногда. Часто попадаю под гипноз, под заговаривание и убалтывание – но это уже про рече-ориентирование, как и печатно-ориентирование. Но в случае, когда нет прямого контакта, я улавливаю флюиду человеческого внимания ко своей персоне безошибочно. Та Нина – а как еще могли звать толстую хабалку, как ни Нина? Или это тоже антисемитизм наоборот: русофобия? – смотрела на меня не мигая на всех собраниях. Это было впечатляюще. Она злилась на меня из-за того, что ее поставили подменной вожатой, а меня – основной. Бытовая, в сущности, обида. Я была студенткой педагогического училища, и меня не разрешалось ставить подменной по закону. Хотя собирались. Но я взбеленилась. И меня поставили основной – хоть и на самых младших детей. Смешные! Как будто с младшими легче, чем с какими-нибудь огромными…
Нина была моим ружьем, стрельнувшим в конце второго акта – и до третьего, то есть следущей смены, я не дошла. История рассказана мной в другом, более интимном эссе под названием «Глубоко в душе».
- Какие же пятна на солнце случаются у русских людей! – выдавила я с остатками атрофировавшихся к тому времени чувств, поэтому немного пафосно. Мы шли с планерки в окружении друзей. Она – своих, я – своих. Такие два клана монтекков и капулеттей.
И я выдала.
И, конечно, услышала возмущенное:
- А евреи вообще, бесстыжие!
Звучало это беззубо, но – что и требовалось доказать.
Наверное, я специально про пятна сказала, чтобы вывести ее на чистую воду.
Почему к этой истории я возвращаюсь снова и снова?
Наверное, надо ее дописать…
А сегодня я пишу про поддержку рода и нумеролога, которая говорит «идет».
Идет эта поддержка, иду я, упираясь в землю всей стопой.
Почему корней я не чувствовала в Израиле, а чувствую их в России?
Или это моя русская половина просыпается при разлуке?
Черт знает, что творится с этими полукровками!
Антисемит с русофобом уживаются во мне, как и в Михаиле Задорнове
- У вас идет серьезная поддержка рода, - сказал нумеролог.
Идет.
Они всегда так выражаются: нумерологи, астрологи, тарологи….