Кособрюхие

                КОСОБРЮХИЕ
                (рассказ)
      Пришла секретарша: - «Тебя главный вызывает!». Главный инженер - всегда деловитый, а сегодня ещё и злой:
  - Нужно съездить в Коломну на пару дней, на тепловозостроительный завод. Знаю, знаю про институт, но нужно. Ладно - давай на один день, - сказано было с раздражением, в приказном тоне.   
      В Коломне никаких больших сложностей не было – обычные. Главный велел позвонить. Я позвонил, доложил, о чём потом посожалел. Предстояло поехать в Рязань на наш рязанский участок:
- Срочно нужна реальная справка по трём крупным объектам.
Я пытался напомнить ему об институте, о том, что у меня нет денег на дорогу и гостиницу, и мне нужно вернуться в Москву. Мои доводы для главного были мелкими: 
- Нет, нет! Зачем возвращаться! На автобусе туда езды немного больше часа. Я позвоню, чтоб тебе выдали денег. Потом отчитаешься, - не желая выслушивать мои возражения, он положил трубку.
      Хмурое, скорее, недоброе зимнее утро. По расписанию, автобус на Рязань во второй половине дня. Торчать тут в ожидании – тоже не в радость. На шоссе Москва-Рязань транспорт ходит не часто – иногда грузовики, реже легковушки.
      Ветрено зимой на трассе – зябко и тоскливо с поднятой рукой, в попытке поймать попутку. Никто не останавливается – иногда грузовики с цепями на колёсах прогремят, легковушки гордо проскользят. Скользко на трассе в эту пору – потепление было, а теперь приморозило, да с ветром – погода не очень, для ловли попуток и поездок.
       Перешёл на другую сторону шоссе, что ведёт в Рязань. Полчаса стою – одна рука устаёт, поднимаю другую в кожаной перчатке – никто, вроде, как и не замечает меня - водители мимо и мимо. Поглядел на часы, и уж мысль в голове завертелась: - «Чего я тут делаю на ветру, как приговорённый? Сколько же мне ещё стоять, пока найдётся тот, кто меня подберёт?». Мысль почти полностью созрела и готова была претвориться в действие, если бы не глухой бас из-за спины:
 - Давно стоим? – с растяжкой на конце слов. Мужчина, намного старше и хорошо упакованный для такого времени года и дня - шоссе он перешёл у меня за спиной. Меховая ушанка глубоко надвинута на лоб – уши опущены. Из-под шапки, будто исподлобья, пристальные серые глаза, лицо розовое, зимнее. Меховой, грубой выделки, чёрный полушубок, чуть выше колена и варежки, почти детские на крупной мужской руке. Да и сам - высокий и широкий в своей одежде. Оглядев мои не зимние одежды, снизил тон:
  - Так и замёрзнуть можно…
  - Верно. Нужно уходить – никто не останавливается.
  - Не торопись, - он сказал это как-то по-свойски, с добром. Это остановило меня, потому как я не уловил смысл сказанного. Стояли молча – мимо никто не проезжал. Утренний зимний туман расползался, показывая просветы, а в них никого. Всё же в просвете потом что-то замаячило и приближалось в виде грузовика. Новый знакомый поднял левую руку, а правой как бы поддержал её, потом резко опустил. ЗИЛ остановился, проехав чуть мимо. Мой новый знакомый, открыл дверцу кабины:
  - Ты в Рязань?
  - В неё, милую, завсегда в неё…
  - Возьми пассажира, не то замёрзнет.
  - Ему в Рязань?
Тут я, как поджаренный на морозе, заспешил:
  - В Рязань, в Рязань!
  - А ты куда, раз стоишь здесь? – спросил он нового моего знакомца.
  - И я туда...
  - Так и ты садись, место в кабине на двух.
  - Тесно нам будет втроём. Довези пассажира, а я уж как-то доберусь. Про плату знает – уплатит, как положено, - он громко затворил за мной дверь кабины.
     Печки в машине не было, а щелей много – со всех сторон. Я поднял воротник своего демисезонного пальто, закутался поглубже в шарф – этот, ручной вязки моей супруги, зимой всегда особенно хорош. К поездке готов, - подумал я, глядя на шофёра. Вот он был действительно, готов – ватная фуфайка, ватные штаны в сапогах. На голове, мне показалась, и ушанка ватная. Ехали сперва молча. Машина ровно гудела, я пригрелся и задремал. Сладка дремота в нетопленной кабине, после получасового стояния на зимней дороге. Лёгкий толчок в бок разбудил:
  - Отодвинься, а то всё тыкаешься в меня головой. Сам дремлешь и на меня дремоту наводишь. Въеду, глядишь, куда не следует.   
Я отодвинулся – ближе к дверце кабины, откуда сквозило и дуло. Дремота сама собой ненадолго прошла. Шофёр неожиданно спросил:
   - У тебя в Рязани есть кто из родственников? – мне показалось он склонен поговорить. У меня же напротив – никакого желания на этот счёт не было. Очень хотелось снова задремать - езда на машине пассажиром, всегда укачивает. 
   - Нет, я по командировке.
   - В Рязани, где тебя высадить? Адрес есть?
Пришлось снять перчатки, влезть в боковой карман костюма, вытащить записную книжку с адресом и телефоном. По поводу адреса он сразу отреагировал:
  -  Я знаю, где это. Почти в центре. Туда и привезу тебя. Поспи, коли спится… 
На лобовое стекло летел снег и ветер усиливался. Дорогу заметало и уже слегка замело. Водитель вдруг будто что-то увидел на дороге, неожиданно сказал, скорее - выкрикнул:
  - Я Федя, Фёдор, а ты кто таков?
  - Юра…
  - Юрий, допустим… Метель, Юрок, будет, потому мы, должны добраться до Рязани впереди её треклятой…
Ещё и полдня не было, а затемнилось, словно к вечеру. Низковисящее небо, казалось, бросается под колёса. Фёдор интеллигентно чертыхнулся:
  - Совсем, дрянь! На десять метров плохо видно, только снег летит, - он включил фары ближнего света. Только те самые десять метров оставались видны. Зато великая радость снежинкам в свете фар - хороводы и танцы. Он переключил фары на дальний свет и опять чертыхнулся:
  - Лучше не стало – поеду пока на дальнем, может встречный какой сдуру не вмажется, - он снизил скорость. На спидометре было – 40 км. в час. Встречных машин было мало, и никто не обгонял – все ехали с осторожностью. Правильный выбор оказал благоприятное влияние на Фёдора. Он перестал комментировать погоду и свои действия, успокоился и переключил фары на ближний свет.
     Кое-как пригревшись, я молча наблюдал в лобовом стекле, как свет фар осторожно и настойчиво пробивает снегопад. Успокаивал уверенно гудящий двигатель машины и его толковый водитель. Неожиданно Фёдор спросил:
  - Ты, видать, московский, а говорок-то… другой.
  -  Москвич я недавний.
   - Оно и слышится. А что, допустим, в Голутвине делал?
  - Нет - в Коломне. На тепловозостроительном был. 
  - Одно и тож. А в Рязань, допустим, зачем тебе?
  - Там тоже наши люди работают. Рязанский участок.
  Фёдор замолчал – встречная фара совсем близко проехала. Он чертыхнулся без слов, будто промычал...
  - Ты видать грамотный…
  - У меня на лбу написано?
  - На лбу у любого всё написано.
  -  Пока учусь в институте на третьем курсе. 
  - Как это? Ты ведь работаешь, а учишься когда?
  - Вечером. В вечернем институте. Только скоро отчислят.
  - Плохо, видать, учишься…
  - Хвостов нет и не было. Один раз уже отчислили за плохую посещаемость. А теперь снова могут отчислить из-за этой командировки. Я ведь в Коломну на один день ехал, а выходит в Рязани теперь дня четыре проторчу, может пять…
  - Так бросай эту работу, к чертям!
  - Не могу и не хочу. Нужна она мне. Ни в институте, ни на работе этого знать не желают. Одни по командировкам гоняют, другие цепляются к этому...
  - Юрок, всюду людишки! Мелкие, допустим, людишки… Дремли, Юрок, скоро, даст бог, доберёмся! – он резко замолчал. По свету фар было понятно - какая-то легковушка пыталась нас обогнать справа. Фёдор вспылил:
  — Вот, дурак! Правила обгона не знает! Справа в одном ряду не обгоняют. Я и так чуть ли на встречку не вылез, чтоб его дурака пропустить.
   -  Фёдор, похоже, он не собирается обгонять нас ни справа, ни слева. Он чуть вбок от нашей выхлопной трубы отъехал. И на обгон не сигналит. Тащится за нами…
  - Ты, должно быть прав, Юрок, - он прибавил газа, чтобы оторваться от прилипшей к нему легковушки. Та тоже добавила газку и не отставала. Фёдор заметил:
  - Видать, им, допустим, удобно прятаться за нами от встречного ветра... Не тужи, Юрок, уж скоро доберёмся. 
Я вспомнил, что пора отдать водителю положенное, а то и позабыть можно. Некрасиво будет. Вытащил из кошелька трояк:
  - Фёдор, возьмите трояк.
  - Юрок, я со студентов не беру.
  - Я не студент, я работаю! Как положено, на бутылку даю. Что не так?..
   - Всё не так! Лучше ты б, Юрок, про бутылку и словечка не нацедил. Я не пью. А мне всегда одно и тож - на бутылку всякие пассажиры предлагают. Хоть не сажай никого в кабину. Как услышу такие слова, сразу вспоминаю «наркомовские сто граммов», будь они неладны. Я от них сильно пострадал. За три года привычка выпивать устанавливается, да так, что и не отвяжешься. Ты, видать, про «наркомовские» и не слыхал, небось?
  -  Слыхал и знаю одного знакомого, который долго с этим наследством войны боролся.
  - В точку ты Юрок угодил. И я боролся с этим. Лет шесть- семь ушло на это. Я сам – рязанский, мои родители и сейчас там живут. Как вернулся с фронта к родителям, только о бутылке и думал. Собралась компания фронтовиков, таких же, допустим, как я. Пили, бражничали, остановиться не могли. Иногда я ненадолго выбирался, даже на права водительские сдал. Работал на грузовике, пока по пьяни права не отобрали, - он резко замолчал, дорога потребовала внимания. Кого-то почти на встречку занесло.  Он чертыхнулся и заматерился по полной: 
  - …кто им дуракам права выдаёт? С утра, небось, похмелился…
Лицо опечалилось от огорчения. Вернулся к прежнему разговору, словно и не прерывался:
  - Вот, твой знакомый, долго ли выбирался из беды?
  - Долго. Лет восемь-девять. Он один сын в семье – отец ещё до войны умер. Мама ему сильно помогала.
  - Родители, Юрок, нашу судьбу решают. И у меня так – мама решила, что, если не вытащить меня из компании дружков-фронтовиков, толку не будет. Конченым алкашом стану. Велела мне ехать в Голутвин, к своей сестре Елене, да пожить там. Наказала – слушать её, грамотную и толковую, во всём. Я и поехал… У тётушки Елены большая комната в коммуналке. Работает медсестрой в больнице, - он вдруг замолчал, остановился...
Я в лобовое стекло смотрю, а там авария… Грузовик стоит перед нами и легковушка поперёк. Милиция регулирует движение. Фёдор откинулся свободно на спинку сидения легко заговорил, будто его и не прерывали:
  -  Строго она со мной, будто я больной, а она врач - приказала из квартиры не выходить, в квартире знакомств не заводить, там-то и не с кем - детишки да бабы, да старики. Страдал я очень сильно и по дружкам, и по выпивке. Стал искать, чтобы такое делать в комнате и в квартире. Мыл полы в комнате, протирал стёкла, замок разобрал, смазал и на место поставил. Мыл общие унитаз и полы, когда наша очередь приходила. Научился даже щи готовить на керосинке. Читал, от корки до корки, газеты, что тётушка приносила. Ещё журналы. Помню, взмолился я: - «Больше месяца я свою лямку тяну тут, как в тюрьме, живу у тебя. Пожалей племянника, дай воздуха уличного вдохнуть?». Стали мы выходить с ней на прогулки по вечерам. Выводила она меня, как собачку на улицу, только, что ножку не поднимал, - он засмеялся, довольный своим сравнением…
     Милиционер с палкой велел нам объезжать место аварии по встречной полосе. Фёдор больше не отвлекался, пока мы не въехали в дневной и нелюдимый город – пурга всех в дома загнала. На улицах, в основном, транспорт. Фёдор к разговору больше не возвращался – всё было и так понятно. С удовольствием выдохнул: 
  - Рязань тиха, когда вьюга - слушает её в домах. Вот и приехали, Юрок. Тебе тут выходить. Улица допустим, справа – твоя, а номер сам найдёшь...
Я пожал ему руку на прощание, поблагодарил за приятное знакомство. Он задержал мою руку:
  - Погодь, Юрок, выходить, а то так и не узнаешь почему тебя попутки не брали. Оттого, Юрок, что ты обычаев не знаешь.
  - Фёдор, я не понимаю о чём вы, о каких обычаях вы говорите.
  - Допустим, ты не знаешь каков был рязанец в совсем давние времена. Не знаешь, ведь?
  - Не знаю…
  - Рязанец, Юрок, он мужик невысокого роста, среднего или меньше. Крепок в плечах и в руках. У него светлые глаза и волосы. Бородёнка жидкая. На нём кафтан и подпоясан он кушаком. Рязанцы в те времена, Юрок, слыли лучшими плотниками на Руси. Если нужно избу срубить звали рязанцев, полы настелить доской пятидесяткой, в четверть - тоже рязанцы. Главный инструмент для труда у рязанца – топор, заткнутый за кушак. Топор с левой стороны живота. Топор – он тяжёлый. Левая сторона кушака с топором вместе сползает до пояса, а то и пониже. Улавливаешь, Юрок, о чём я?
  - Фёдор, вы так нарисовали рязанского мужика, что он у меня перед глазами стоит. Тем не менее – не улавливаю…
   - Не слыхал ты, видать, что мы рязанцы - кособрюхие или косопузые! – Он повернулся ко мне вполоборота, и я первый раз увидел всё его лицо, а не только профиль. Он точно описал себя, но без бородки.
  - Мы ещё, допустим, и хитрованы… Не дураки!
  - А в чём, Фёдор, обычай – не дошло до меня?
  - Юрок, как будешь попутку на Рязань ловить, левую руку можешь к верху поднимать, а правую – держи вот так, - он разместил правую руку наискосок живота до левого пояса и подтвердил: - вот так!  Понял ты теперь про обычаи? Это знак, Юрок, – ты кособрюхий рязанец, свой значит! Не то в другой раз замёрзнешь!
Я кивнул головой и вылез из кабины в пургу… Сквозь ветер и снегопад он крикнул:
  - Прощай, Юрок! В другой раз – знай обычай! - Он придавил на газ, удаляясь и постепенно исчезая в снегопаде. 
                04.2023г.