Судьба и небо. Георгий Голубев

**************** Отрывки из художественно-документального романа******

Август 1943 г.

Среди новичков старший сержант Георгий Голубев особенно понравился Покрышкину своей внешностью, рассудительностью и ответственностью. Подкупало также то, что он был сибиряком и однофамильцем его погибшего  ведомого - Саши Голубева. Была у жесткого и решительного комэска такая  сентиментальная привычка: у новых бойцов он стремился подметить какие-то черты в облике и характере, которые были у погибших товарищей.  И у него возникло желание, чтобы его ведомым вновь стал летчик по фамилии Голубев.  Учился Жора очень усердно, к тому же имел приличный боевой опыт.  Правда, у него еще не было сбитых. Не познал он пока особенного, опьяняющего вкуса воздушной победы. Это ни с чем не сравнимое ощущение эйфории, когда видишь, как после твоей пулеметно-пушечной очереди на обшивке массивного немецкого бомбардировщика появляются черные точки, как будто его прострочили огромной швейной машинкой, а затем из них как бы нехотя появляется  дымок, а следом и первые язычки пламени. Самолет еще летит, но он уже обречен. Или когда сраженный меткой очередью «мессер» кувыркается к земле, а за ним тянется густой черный дым, и ты понимаешь, что дело сделано, этого «мессера» уничтожил именно ты. Это лично твой вклад в грядущую победу. Любой молодой истребитель еще до того, как  начинает летать на боевые задания, мечтает о первом сбитом, он снится ему по ночам. Ему кажется, что с того момента, как в летную книжку занесут запись об уничтоженном  им лично самолете врага, его ощущение жизни изменится, и изменится отношение окружающих к нему, ведь он стал настоящим истребителем, за какие-то считанные  секунды  скоротечного воздушного боя разом оправдал все потраченные на него страной время и деньги.

Такие вещи, как природный темперамент,  стремление к самостоятельности, нацеленность на личный  успех не могут не отразиться на особенностях летчика-истребителя, определяющих тип воздушного бойца.  Речкалов, Федоров,  Фаддеев,  Клубов, да и сам Покрышкин  не рождены для того, чтобы быть ведомыми. Они для этого слишком агрессивны и честолюбивы.  Они должны быть ведущими в своих парах и  командирами групп.  Между тем, хороший ведомый всегда ценится «на вес золота». Он - щит ведущего, его мастерство определяет успех пары как боевой единицы не в меньшей степени, чем мастерство ведущего. Задача ведомого нелегка: он должен повторять любые, самые сложные и резкие маневры своего ведущего, причем делать это так, чтобы в конце маневра неизменно занимать то положение, при котором он вновь прикрывает ведущего от атаки сзади или сверху. Для этого он должен настолько хорошо изучить почерк своего ведущего в воздухе, чтобы молниеносно просчитывать и предугадывать все его маневры, действовать  с упреждением. Короче говоря, он должен уметь "читать мысли". Не случайно летчики в парах, добиваясь нужного   уровня "слетанности", доходили до того, что и на земле ходили парами, и при этом один повторял все "маневры" другого.  Все решения в ходе выполнения боевого задания принимает ведущий, инициатива всегда у него. Действия же ведомого определяются маневрами ведущего и короткими командами, которые он от него получает.  Атаковать, к примеру, вражеский самолет без разрешения ведущего он не имеет права, но зато если в ходе атаки враг увернется от огня ведущего, его безо всякой команды может уничтожить  ведомый, увеличивая свой личный боевой счет. Именно так часто и происходило в воздушных боях. Более того, схема атаки в слетанных парах частенько строилась именно таким образом, чтобы подтолкнуть атакуемый самолет, который спасается от атаки ведущего,  совершить тот маневр, который подставит его под кинжальный огонь ведомого.  Хорошим ведомым был, к примеру, Андрей Труд  в паре с Фаддеевым. А Александру после гибели Саши  Голубева в этом плане  не везло. Крайне сложно было подстроиться под такого летчика, как Покрышкин, с его нестандартным летным мышлением и склонности к экстремальному пилотажу на пределе возможностей боевой машины.  В Голубеве его командир и наставник сразу отметил  высокую дисциплинированность и нацеленность  на  работу в команде. Но поначалу он решил посмотреть его в деле.    В боях Георгий проявил себя  хорошо, сбил, наконец,  бомбардировщик "Хеншель-129".  Лишь после того, как Голубев открыл свой личный счет, Покрышкин  окончательно решил, что  Жора ему подходит в качестве ведомого.  Как-то вечером, после разбора полетов, он  подошел к нему.   

- Слушай, Голубев! Ты сибиряк, и я сибиряк... Давай летать вместе?

Голубев настолько растерялся от неожиданного предложения, что в первый момент ничего не ответил. Ведь ему, никому не известному пилоту, предлагал летать в паре летчик, известный уже на всех фронтах. Заметив его смятение, Покрышкин положил ему руку на плечо.

- Это не так трудно, Жора. Просто ты должен научиться читать мои мысли. Ну, так что? Согласен?
- Конечно, Александр Иванович!
- Ну, и хорошо. Не боги горшки обжигают. Понял?
- Понял! - закивал Голубев и  решил, что с этой минуты будет учиться читать мысли  своего командира.

***
Август 1943 г.

После Березкина за столом рассказал о своих приключениях и Голубев. Ведомый, действительно, осознанно подставил свою машину под пулеметную очередь вражеского истребителя, прикрывая  командира. Когда они четверкой – с Жердевым и Суховым – пошли в атаку на девятку Ю-88, Жора заметил четырех «мессов», которые принялись, было, пикировать на них, но были отогнаны пошедшей им наперерез парой Труда. Тогда «сто девятые» бросили своих «бомберов» на растерзание «индейцам» и полезли наверх. Положившись на пару Труда, Жора на время забыл об этих «мессерах», сосредоточившись на «юнкерсах», и только когда командир сбил одного из них и поймал в прицел второго, боковым зрением заметил слева полоску черного дыма от форсажа. Накренив свою «кобру», он увидел, как  раскрашенный в камуфляж «сто девятый» хищно устремился в атаку на Покрышкина. Единственное решение пришло мгновенно: он  резко дал газ, и истребитель рванулся вперед. Перегрузка прижала его к креслу, самолет задрожал, и в то же мгновение он почувствовал резкий удар. Ручка управления вырвалась из рук Голубева, и потерявший управление самолет стал переворачиваться на спину. Жора поймал ручку, с превеликим трудом выровнял машину в горизонтальном полете. Он повернул голову назад и увидел языки желто-красного пламени. Между тем, командир оставался объектом атаки. Он снова дал газ и успел заслонить своей подбитой машиной «сотку» от предназначавшейся ей пулеметной очереди. К счастью, пули достались только самолету, который даже после этого продолжал слушаться рулей. Голубев автоматически засек время по своим командирским часам – 6:10 утра. Главное дело  сделано – командир  вне опасности, теперь нужно  подумать о себе.    Самолет горел, сбить огонь скольжением не удалось, но мотор пока работал без перебоев. Необходимо было дотянуть до линии фронта, чтобы прыгать над нашей территорией.  Плен исключен,  Георгий  решил это сразу. Если не удастся дотянуть до своих, выберет цель на земле и врежется в нее. До линии фронта оставалось километров  двадцать, когда к нему привязались два «мессера», которые решили его добить. Он дождался, когда они сблизились на дистанцию открытия огня и резко бросил самолет вправо. Пулеметная очередь прошла мимо, а «мессеры» ушли вверх  для повторного захода. Голубев занял прежнее положение, готовый к атаке, и тут он почувствовал запах гари. Из-под  приборной доски вырывались маленькие оранжевые язычки пламени,  кабина наполнялась  дымом, стало жарко,  трудно дышать. Самолет, между тем, со снижением шел прежним курсом. Лишь тогда, когда он понял, что линия фронта позади, аварийно сбросил дверцу кабины, прикрыл курткой лицо от огня  и нырнул вниз. Голубева закрутило в штопоре, открывать парашют в такой ситуации нельзя – стропы закрутятся. Вот тут то и пригодились навыки парашютиста, полученные им еще в аэроклубе. Руки и ноги сами заработали так, чтобы остановить вращение. Тело приняло нормальное положение, и он дернул кольцо. Над головой раздался хлопок, и Жора почувствовал сильный рывок. Парашют раскрылся, когда до земли оставалось метров двести. Вися на стропах, он пытался разглядеть, что происходит на земле, но людей не было видно. Удачно приземлившись, Георгий мигом освободился от парашюта, отбежал в кустарник, достал пистолет, зарядил и приготовился к любым неожиданностям. Где-то вдали слышалась перестрелка. По его расчетам он должен быть над нашей территорией, но кто его знает, всякое случается. Определив по солнцу, в какой стороне восток, Голубев пополз, стараясь не задевать кустарник. Мысли сами собой повернули на сегодняшние события. Пятерка уже, должно быть, вернулась домой, начали разбираться, как его сбили. Наверняка кто-нибудь видел, что он прикрыл командира, теперь его ждут в полку, надеются, что вернется. Главное, чтобы все это оказалось не напрасно, ведь он не может знать наверняка, что Покрышкина не сбили.  К действительности его вернули два солдата в касках, которые ползли прямо на него. Кто они – наши или немцы – понять было сразу невозможно. Солдаты его тоже заметили, притаились, а потом один из них пополз правее с явным намерением обойти Жору с тыла.  Он навел пистолет на того, кто был спереди, и стал ждать развития событий.
- Эй, фриц, хенде хох!   - услышал он  вскоре от того, что был спереди. Неужели свои?
- Подымай руки! – подтвердил его счастливую догадку боец и даже поднял одну руку, показывая «фрицу», как он это должен сделать.
- Ребята, я свой! – крикнул Голубев.
- Свой, не свой, а пистолет брось, и руки в гору! – услышал он сзади.
 
Жора  положил пистолет на землю и обернулся. Он увидел широкое и курносое лицо бойца, который наставил на него свой автомат ППШ.  У него было такое простое русское лицо, что Голубев окончательно успокоился и даже заулыбался.
-  Чего веселишься? – хмуро сказал боец. – Ты откуда взялся  на «нейтралке»?  Диверсант что ли?

Так вот, в чем дело!  Он, оказывается,  приземлился на нейтральной полосе. Ну что ж, могло быть и хуже.               

- Какой диверсант!  Летчик я с подбитого самолета.
- Лежи и не двигайся! – строго  предупредил  его боец, продолжая держать палец на спусковом крючке автомата. В это время сзади подполз первый.

- Васька, обожди маненько, щас мы его вместе скрутим!
Если бы у него и оставались какие-то сомнения, то это «маненько» должно было их окончательно развеять. Он отдал пистолет первому, который был в звании сержанта, и они втроем поползли к своим.

- Вот, товарищ майор, доставили с нейтральной полосы! - доложили пехотинцы, когда все трое оказались в землянке командира стрелкового полка. - Говорит, что свой, летчик.
- Документы есть? - поднял глаза  майор.
- Конечно! - Голубев протянул ему удостоверение личности.
- Гвардейский истребительный авиаполк! - с уважением сказал командир. – На чем летаете товарищ Голубев?
- На «аэрокобре», товарищ майор.  Я ведомый  Покрышкина.
- Ух, ты! Того самого? – командир полка встал и крепко пожал ему руку. – Наслышаны мы про вашего командира. А вы, значит, в паре с ним летаете? Очень приятно познакомиться, Георгий Гордеевич! Вот ваши документы. Сейчас я позвоню, куда надо, и отправим вас в тыл.
- Спасибо.
- Григорьев, верни товарищу Голубеву личное оружие, - скомандовал командир сержанту.
- Вы не серчайте на нас, товарищ летчик, - сказал сержант, возвращая пистолет, - сами понимаете, служба. А вы, гвардейцы, здорово фрицев бьете. Заглядение одно!

 Жору передавали из одной воинской части в другую, пока, наконец, потрепанный «виллис» не привез его в расположение своего полка.