Глубина резкости - 51
То, что он увидел на экране, явилось для него настоящим потрясением. И если в техническом плане фотографии были далеки от совершенства, то художественная сторона заслуживала самой высокой оценки. Окунев пожалел о том, что не уделил должного внимания освещению и фону. Да и к ракурсам следовало отнестись серьёзнее. Однако все недоработки фотографа с лихвой компенсировала сама модель. Женщина выглядела очень грустной, и в этой грусти виделась такая глубина чувств и переживаний, что впору было самому расстроиться до слёз. При этом внешняя красота стала ещё более тонкой, нежной, чарующей. И дело тут было вовсе не в профессиональной способности владеть мимикой. Лицо Анны на снимках казалось вполне естественным, без тени наигранности.
Артём поймал себя на мысли, что уже не может злиться на неё, испытывать неприязнь или какие-либо другие негативные чувства. Напротив, расстроенную красавицу хотелось успокоить, приласкать, утешить. Словно впервые он увидел не маску, а лицо женщины, которую продолжительное время знал под вымышленным именем и теперь никак не мог привыкнуть к настоящему. Эта женщина с недавних пор стала его непосредственным начальником, поставила в определённые условия и, по сути, лишила права выбора. Артёма как раба передали из одних рук в другие. Но если это рабство, то надо признать, что оно не слишком изнурительное и очень хорошо оплачиваемое. Так чего он строит из себя обиженного? Его семью и все прежние отношения разрушили не Анна и даже не Виталий Андреевич, а грязный делец Паша Меллер.
По правде говоря, Артём и сам не был уверен в том, что после обеспеченной жизни без финансовых забот и ограничений он смог бы безболезненно вернуться к прежнему своему существованию с постоянными хлопотами и хронической нехваткой денег. И хотя в той жизни осталось много доброго и светлого, от чего отрекаться было тяжело и болезненно, всё же следовало смириться с создавшимися обстоятельствами. И не только с внешними. Артём чувствовал, что в последнее время он очень сильно изменился, и это было одним из серьёзных препятствий в его желании вернуться в прежнюю среду.
Окунев ещё раз просмотрел сделанные сегодня снимки. Ему вдруг стало жаль Анну и стыдно за себя. И чего он взъелся на бедную женщину? Она, скорее всего, так же зависима, как и он. И уж коли с прежней жизнью и прежними отношениями покончено, надо как-то определяться с новой действительностью и строить новые отношения. Так почему бы не попытаться сделать это с Анной? Чем не пара? Умна, красива, влюблена. Если отбросить в сторону все свои обиды и претензии к ней, то следует признаться, что и он сам вовсе не равнодушен к её красоте. Как бы там ни было, следовало поскорее определяться со своей жизнью, пока психика не начала раздваиваться.
Послышался звук открываемой двери. В прихожую вошла Анна. Артём вышел к ней, помог снять шубу. Ему захотелось обнять её, но он подумал, что это будет выглядеть театрально. Но всё же сказал мягким, почти ласковым голосом:
- Пойдём, Анюта, я хочу тебе что-то показать.
Анна удивлённо взглянула на него. Перемена в его отношении к ней была резкой и неожиданной.
- Что именно? – спросила она.
- Это сюрприз.
Они прошли в комнату. Окунев продемонстрировал ей свежие фотографии. Анна завороженно смотрела на экран. На её лице отражалась целая гамма чувств.
- Я очень жалею, что недобросовестно отнёсся к работе, - сказал Артём. – Щёлкал аппаратом автоматически. Даже не думал о результате.
- Я тоже не думала, - она грустно улыбнулась. – Дала волю чувствам.
- Однако выглядишь на этих снимках просто потрясающе! Ты всегда прекрасно выглядишь. Но здесь есть что-то особенное. Догадываешься, о чём я говорю?
- Нет. Подскажи.
- Здесь ты настоящая.
Она отвернула лицо и некоторое время молчала. Затем сказала негромко, коснувшись пальцами его руки.
- Спасибо, Артём! Мне очень дорог твой подарок. Но у меня для тебя тоже приготовлен сюрприз. Я купила два билета в театр на вечерний спектакль. Надеюсь, этот вечер у тебя свободен?
- Да, свободен, - сказал Артём. – Честно говоря, я удивлён. Не подозревал, что ты театралка. Вот уж действительно сюрприз.
- Не думала, что моя любовь к театру окажется для тебя сюрпризом. Нет, милый, посещение театра – лишь прелюдия. Обещаю: ты будешь не просто удивлён. Ты будешь потрясён. Но пока ни о чём не спрашивай, - Анна посмотрела на часы. – Мы с тобой собирались поговорить на серьёзную тему. У нас в запасе достаточно времени. Итак, ты хотел услышать, почему я так жестоко поступила с Кариной?
- Давай не будем об этом, если тебе неприятно.
- Нет, почему же. То есть я не хочу сказать, что мне это приятно. Но поскольку у нас остались вопросы и недомолвки, их следует устранить, - она немного помолчала, затем начала рассказывать: – Я росла красивой девочкой. На меня очень рано стали обращать внимание. Сначала по наивности я радовалась тому, что мне досталась такая яркая внешность. Но по мере взросления стала всё чаще замечать, что в человеческой массе есть немало моральных уродов со скотскими наклонностями.
- Понятно, - сказал Артём. – Тебе вытоптали душу те, кто под масками прячут свои свиные рыла.
Анна удивлённо взглянула на него и вдруг рассмеялась.
- Классно сказал! Хоть в блокнот записывай. Сам придумал?
- Позаимствовал.
- У женщины? Ну, не важно. Нет, Тёма, вытоптать мне душу я не позволила. Очень рано я поняла, что прощать никого нельзя. Любое злое деяние – жестокое, подлое, грязное – должно быть наказано. Сказки о прощении придуманы для трусов, глупцов и блаженных. То есть простить-то можно, но только после наказания. Да и то далеко не всех. Оставлять безнаказанными подлецов, предателей, насильников, садистов – значит, благословлять их на дальнейшие гнусности.
- И что – тебе удалось наказать всех обидчиков?
- Почти всех.
- Каким образом? Вряд ли все они просты и наивны, чтобы легко подставиться.
- На это существует голова. Практически все акты возмездия я осуществила чужими руками.
- Но как это возможно сделать, не нарушив закона или хотя бы общепринятых человеческих норм? – не отставал Артём.
Анна глубоко вздохнула.
- Человеческие нормы – понятие относительное, - сказала она. – Их придумали какие-то конкретные люди, исходя из своих взглядов и мировоззрений. Я для себя установила свои моральные нормы. Поступить подло с подлецом – не подлость; предать предателя – не предательство; сделать больно садисту – не жестокость.
- Но – Карина?! Она-то в чём перед тобой провинилась?
- Карина стояла между мной и тобой.
- Но ведь она просто выполняла Пашино задание. Никаких чувств у неё ко мне не было. По крайней мере – добрых.
- В том-то и дело, что она исполняла роль собаки на сене. Если бы она тебя любила, я бы её по-женски поняла.
Артём помолчал. Затем спросил:
- Её сильно изуродовали?
- Нет. Вертикальный шрам по левой стороне лица от уголка глаза до уголка рта, - Анна для наглядности провела пальцем по лицу Артёма, от чего ему стало не по себе. – Она даже сможет продолжать карьеру фотомодели, если будет сниматься в профиль или полу-анфас.
Артём ещё немного помолчал в задумчивости.
- Почему твой шеф позволил тебе пойти на этот рискованный шаг? – спросил он. – Могли быть неприятные последствия.
Анна вдруг улыбнулась.
- Шеф и организовал покушение. Я лишь подбросила идею. Сказала, что таким образом мы сможем деморализовать Меллера.
Окунев озадаченно покачал головой, чувствуя в груди сильное волнение.
- Ты страшный человек, Аня, и даже не пытаешься скрыть это.
- Всего лишь хочу быть предельно искренней и откровенной. Пойми, Артём: во всём, что я говорю и делаю, есть смысл.
- Я оценил твою откровенность, - сказал он, с досадой чувствуя, как прекрасный образ печальной красавицы меркнет в его восприятии.
Женщина пристально вглядывалась в его лицо.
- Тогда ответь мне на такой вопрос: ты готов наказывать своих обидчиков? Или тебе проще простить их?
- Прощать у меня не получается. Да и не хочу никого прощать, - признался Артём. – Но и мстить я не умею.
- Последнее неважно, - сказала Анна. – Главное я услышала.
Она придвинулась к Артёму, обняла его и мягко шепнула:
- Я вовсе не страшная, милый. Просто не хочу никому позволять топтаться в моей душе. Никому! А теперь идём со мной. У нас ещё осталось время для других дел – более приятных.
В душе Артёма боролись противоречивые чувства. Но он не стал противиться, да и не видел смысла. С некоторых пор он перестал быть хозяином своей жизни. С этим следовало смириться.
Свидетельство о публикации №223051100119