2. В ожидании Золотой рыбки

         Часть II, Глава 1.2

         В ожидании Золотой рыбки или "Жили-были старик со старухой"

         Первая волна переселения жильцов прокатилась по нашим переулкам в конце шестидесятых. В авангерде этого движения стояли трое жителей нашего двора. В новые квартиры поехали те, кто жил в самых несносных условиях, можно сказать не человеческих, без элементарных бытовых и прочих удобств. Пионером этого движения стал старик по имени Андрон, ранее обустроивший под свое жилье дворовый сарай. Следующими на очереди стали старик со старухой, проживающие в строении, похожем то ли на утепленный сарай, то ли на избушку с земляным полом и дровяной печкой. Этот рассказ о них.

         Старики эти жили обособленной от других соседей жизнью. Они не принимали участие в дворовых посиделках и редко общались с другими жильцами нашего дома. По этой причине их имена были не на слуху и мне не удалось их запомнить, но соседи обращались к ним уважительно и исключительно по имени-отчеству. О их жизни, прежней и настоящей, известно было мало, а точнее, совсем ничего. Откуда они появились, как  попали в это ветхое жилище и жуткие условия, осталось неизвестно. Сегодня об этом можно только предполагать и перебирать подходящие версии. Произошло это, скорее всего, еще до революции. Толпы несчастных, бежавших с западных земель вместе с отступающий русской армией, заполонили тогда город, начинающий страдать от нехватки жилья. Немалая часть беженцев осела в Москве. В достойном жилье обустроились те, которые имели хоть какой-то запас материальных средств или нашли достойную и хорошо оплачиваемую работу. Остальным пришлось ютиться где придется, лишь бы крыша имелась над головой. Таких строений находилось не малое количество по всей Москве, особенно на ее окраинах. Но самый большой фонд жилых строений, ветхих и недорогих, находился недалеко от наших переулков, в огромном старинном селе Черкизово. Под жилье там обустраивались и заброшенные подгнившие избы, и полуразвалившиеся сараи, и даже курятники. Возможно, что тогда же некоторое количество нуждающихся в крове нашло для себя дешевое жилье и в жилом фонде наших переулков, строительство которого завершись к 1912 году.

         Жилище "наших" стариков походило на голову гигантского змея-циклопа, прилегшего отдохнуть. Из головы змея выходила труба, из которой в холодное время года валил черный дым. Длинное тело змея состояло из ряда серых, накренившихся в разные стороны сараев с редко уцелевшими на них чешуйками застарелой масляной краски. Одним боком «змей-циклоп» прислонился к соседскому забору. Своим единственным и мутным циклопическим глазом-окном змей с надеждой смотрел на вход во двор. Хвост же диковинного змея исчезал в дальнем конце двора, там, где находился мусоросборник и заброшенная за ненадобностью деревянная кабинка общественного туалета. Там же, в глубине двора, брал начало второй, стоящий перпендикулярно к первому ряд сараев, приютивший в своих недрах бездомного и вечно пьяного Андрона. Дворовая ребетня относились брезгливо к той, дальней, части двора из-за близости помойки и пусть бывшего, но отхожего места, и поэтому близко никогда не подходила.
 
         Однажды летним теплым утром 1967 года, когда я, маленькая пятилетняя девочка, увлеченно играла в нашем дворе, как вдруг, откуда ни возьмись..., - именно такие слова обычно произносятся в сказках, - как вдруг… в «голове дракона» отворилось створка окна и старушка с добрым лицом ласково поманила меня рукой, зазывая в гости.

         Старушка жила не одна, а со стариком. Прямо как в сказке о рыбаке и рыбке. Их квартира, если то убогое жилище можно было так назвать, состояла из одного жилого помещения. Сначала, зайдя со двора, я попала в темный  и  тесный коридор-тамбур, в конце которого аккуратной стопкой были сложены небольшие поленья дров. Слева дверь в небольшую мрачную, полупустую, неуютную и, казалось, совсем непригодную для жилья квадратную комнату метров десяти. На противоположенной от входа стене находилось то самое небольшое оконце, от копоти ставшее похожим изнутри на слюдяное. Это и был  тот самый "глаз в голове дракона". В комнате ощущался приятный холодок несмотря на жаркий солнечный день за окном.
 
         Уровень пола в избушке был немного углублен относительно поверхности двора. Я почуствовала это сразу, как только ступила в помещение. И снаружи, и изнутри их  жилище напоминало довольно убогую крестьянскую избу. Такие избы я видело только в кинофильмах, рассказывающих про тяжелую жизнь крестьян до революции. Так в то утро я неожиданно для себя попала в далекое прошлое.
 
         Меня усадили за большой и пустой стол, придвинутый вплотную к окну. Его покрытую клеенкой поверхность освещали лучи, с трудом пробивающиеся через мутные стекла оконца. В доме сильно пахло керосином и было очень темно. Пол, по которому я прошла  через всю комнату до стола, был неровный, будто земляной, утрамбованный. У правой стенки стояла железная  кровать, слева - тумбочка, похожая на кухонную. Другой  мебели в полумраке я не разглядела. Дед тоже находился дома. Он сидел на табурете справа от входа в углу и что-то мастерил. Лицо старушки я не запомнила, остался только расплывчатый образ и ощущение неподдельной доброты. Дед же мне запомнился лучше, хотя с ним я не разговаривала. Да и на деда он был не очень-то похож. Был он в возрасте, но седина только еще тронула его волосы. Лицо гладко выбрито. Несмотря на бедность, он был аккуратно одет, подтянут и походил на ушедшего в отставку военного. Но главное – его глаза. В них не было ни отчаяния с безнадежностью, ни рабского смирения. Только уверенное спокойствие и достоинство. Такое лицо должно быть у человека, оказавшегося на необитаемом острове и упорно и без суеты создающего себе условия, необходимое для сохранения жизни.

         В гостях у стариков мне понравилось. Да и были ли они стариками? Может, только казались таковыми от бедности и из-за моего малого возраста.  Запах керосина, распространившийся по всему их жилищу, был мне приятен. Я устроилась за большим столом и с удовольствием отвечала на вопросы бабушки. Мы долго с ней разговаривали о разных пустяках. Потом старушка предложила мне угощенье. Она принесла и поставила передо мной на стол граненый стакан, наполненный до краев молоком. Я сказала «спасибо» и начала пить. Немного отпив, поняла, что больше не смогу, потому что молоко было очень кислое и поэтому не вкусное. Но из уважения я все же с трудом выпила половину стакана. Тогда этот пищевой подвиг дался мне нелегко, так как молоко в том возрасте я не любила вообще, а тем более кислое. Но мне не хотелось обижать отказом добрую старушку и поэтому пришлось сделать над собой усилие.

         Наша семья никогда не жила в роскоши, я видела ее только на старых дореволюционных фотографиях и в кино, но бедность этих двоих обескуражила даже меня, ребенка. Незатейливая, даже нищенская обстановка жилища поразила меня до глубины детской души. Эти добрые люди в их убогом жилище, с непременным желанием накормить меня, остались одним из потрясших меня и незабываемых впечатлений моего детства, навсегда оставшись в памяти.

         Вскоре стариков переселили в новую квартиру. Чтобы избежать возгорания покинутого жилища, «одноглазому дракону» сразу же отсекли голову. Остались стоять только сараи, когда-то составляющие его тело и хвост. На месте снесенного строения образовался небольшой пустырь, на котором так ничего и не успело вырасти за оставшиеся годы. После того, как старики покинули наш двор, о них никто никогда не вспоминал. Про стариков быстро забыли, будто их никогда и не было. Дворовая жизнь продолжала идти своим чередом.

        Домик пропахший керосином - сегодня редко где встретишь этот запах. Но когда вдруг повеет им нечаянно где-то, словно запахом детства, я вспоминаю наш старый двор и жителей полуразвалившейся лачуги, у которых  на угощенье для меня нашелся только стакан кислого молока. Я сразу же переношусь в другую реальность, на несколько десятилетий назад. И снова оказываюсь в детстве во дворе нашего старого дома. Ассоциации.