Черный кот в белой сумке

Этого черного-пречерного кота мы завели в Туре, через два-три года после переезда из Казахстана в «столицу» Эвенкии. Уж не помню, как и откуда он к нам прибился, но этот чернющий подросток очень был похож на любимого Светланой кота Кузю, которого, к сожалению, пришлось оставить в Казахстане. Понятное дело, что приемыш тут же был назван Кузей и стал с нами жить да поживать, помогать нам добро наживать и проживать.

Он рос не по дням, а по часам, и скоро превратился в лощеного, даже элегантного (как сказала о Кузе, увидев его в редакции, наш редактор Наталья Свиридова) зверя. Иссиня черная шерстка на нем переливалась и как будто даже искрилась, золотистые глаза таинственно мерцали как два сапфира. В общем, красив был кот и изящен, и даже можно сказать – интеллигентен.

Никогда не мяукал истошно, когда ему хотелось есть, как это делают многие другие кошаки, а терпеливо дожидался, когда наполнят миску. В случае необходимости аккуратно ходил в отведенный лоток, и никуда иначе. Сам не напрашивался на ласку, но и не отказывался от нее. Не терпел фамильярности, и мог сделать «кусь» или царапнуть вполне чувствительно, если хотел показать свое недовольство.
В общем, кот, который всегда сам по себе. Несмотря на это, мы его очень любили – и за красоту его, и вот за эту благородную сдержанность. Тем более он был у нас один, и все внимание хозяев, естественно, было направлено на него.

Как-то летом я остался на несколько дней дома один – Светлана улетела в командировку, и Кузя был только на моем попечении. Ну, тут проблем особых не было: надо было просто вовремя его кормить-поить да регулярно очищать лоток. И главное – ни в коем случае не выпускать из дома. Тура наводнена собаками (край-то охотничий), и для них кошка не на руках – та же добыча, что и пушной зверек в тайге.

И надо же было тому случиться, что буквально накануне возвращения жены домой я умудрился упустить Кузю – он исчез из квартиры. Оказалось, что я, придя с работы на обед, неплотно прикрыл за собой дверь. И пока мыл руки, разогревал суп себе и нарезал мясо коту, Кузя пропал. Я вначале обыскал всю квартиру – нету. Потому обнаружил дверь неплотно прикрытой и с громким «Кузя, кис-кис! Кис-кис, твою мать!» обшарил все пространство нашего немало двора между двумя двухэтажными деревянными домами на улице Школьной, облазил все закоулки между стайками.

Кузя не отзывался, а за мной с ехидным любопытством наблюдали три или четыре постоянно живущие в нашем дворе шавки. Я догадывался, что эти хвостатые бомжи что-то знают про моего кота, но вряд ли мне об этом расскажут, даже если бы умели говорить. Так и не найдя Кузю, расстроенным я ушел на работу.
Сдав заявленную в номер корреспонденцию досрочно, я ушел домой пораньше, и вновь приступил к поискам кота – Светлана уже звонила и сообщила, что завтра прилетает домой, спрашивала, как там ее любимый Кузя. «А что ему сделается? – с деланным равнодушием ответил я. – Спит себе часами на диване».
И вот — о чудо! – на мое очередное отчаянное «Кис-кис!» я услышал приглушенное, как из-под земли, жалобное мяуканье. Ничуть не сомневаясь в том, что это наш кот, я радостно завопил: «Кузенька, ты где? Выходи, не бойся, кис-кис!».

И снова услышал кошачье мяуканье, и доносилось оно явно из-под нашего дома. В Туре практически все многоквартирное жилье стоит на сваях – из-за вечной мерзлоты. А чтобы полы устроенного на сваях перекрытия не очень сильно промерзали, пустота под домом по всему его периметру обносится насыпными завалинами, сверху накрываемыми листами жести или досками, крытыми толем. Я нашел отверстие в завалине, через которое Кузя мог залезть под дом, убегая от преследующих его собак. Но сколько ни светил туда фонариком, сколько ни звал его, кот на зов не шел, хотя мяукать где-то совсем рядом продолжал. Убедившись, что под домом его точно нет, пришел к мысли, что Кузя каким-то образом мог пробраться в саму завалину.

Я стал прохаживаться вдоль нее, не прекращая звать кота. И в конце концов мне удалось локализовать, откуда доносился уже охрипший крик моего кота — рядом с кухонным окном нашей квартиры! Сбегал домой за топором и выдрал лист жести из покрытия завалины. И вот он, наш Кузя, забился в угол и с испугом смотрит на меня. Даже мяукать перестал. Но, узнав меня, с новой силой начал жаловаться на то, что с ним произошло. Но Боже, на кого он стал похож! Всегда лоснящаяся черная шкурка его стала седой от пыли и налипших опилок, стружек, он беспрестанно тряс ушами, пытаясь освободить их от набившегося в них мусора. А Светлана должна была прилететь уже завтра. Не мог же я представить ей её любимца в таком непрезентабельном виде!

Пришлось греть воду, разводить в ней шампунь и купать кота в тазике (в нашем доме из благоустройства было только центральное отопление). Причем, не в одной, а в трех водах. Мне это стоило исполосованных острыми кузиными когтями рук, живота, груди и даже шеи – купал я его, будучи в майке. Ну и все вокруг, понятно, было в грязной мыльной воде, так что поневоле пришлось проводить дома еще и внеплановую уборку. Все это время мокрый Кузя, забравшись под диван, ненавидяще сверкал на меня оттуда своими желтыми глазищами и утробно мяукал. Но к вечеру он высох, а голод выгнал его из-под дивана, и вскоре мы заключили с ним мирное соглашение. Кузя опять стал красавцем хоть куда, и прилетевшая на следующий день из командировки Светлана похвалила меня за то, что и кот такой ухоженный, и квартирка наша вся вылизана!

Но на этом наши похождения с Кузей не заканчиваются. Я заядлый рыбак, так как вырос на Иртыше. А когда мы переехали в Эвенкию, то свой рыболовецкий зуд удовлетворял на Нижней Тунгуске, находящейся от нашего дома, как принято говорить, в шаговой доступности. Пешком надо было пройти максимум с километр. Ну а если забираться подальше от других рыбаков, то километра полтора-два.

На Тунгуске водится много всякой рыбы – ельцы, плотва, язи, хариусы, сиги, налимы и даже стерляди. Но за серьезным уловом надо выбираться подальше от Туры, за десятки, а то и сотни километров, для чего желательно иметь собственную моторную лодку. У меня ее не было, и потому я относил себя к несерьезным рыбакам, чей улов составлял в лучшем случае несколько десятков ельчиков — на две-три сковородки жарехи. Да нашей семье из двух человек и одного кота больше и не надо было – сын тогда жил у бабушки с дедушкой на юге Казахстана, поскольку, пока он был мал, оберегали его от суровых эвенкийских зим.

Мы ходили на реку преимущественно как на пикник: позагорать там (несмотря на лютость зим, лето в Эвенкии бывает очень жарким), покупаться в быстрой и, мягко говоря, холодноватой воде, перекусить на свежем воздухе. Однажды решили взять на реку с собой и кота, чтобы не скучал дома один. Тем более что собрались мы туда на целый день. На мою долю были снасти, наживка и припасы. Светлане достался Кузя. На руках нести импульсивного кота через весь поселок, наводненный собаками, было рискованно. Хозяйственные сумки были для него большими. И Светлана не придумала ничего лучше, как затолкать его в одну из своих компактных и в то же время объемных дамских сумочек.

Это оказалась французская белая сумочка с позолоченными прибамбасами Chloe (жена только что продиктовала – М.В.). Конструкция ее и емкость позволяли Кузе сидеть в этом убежище плотно, с головой, высунутой наружу, а молния, застегнутая под подбородок, не позволяла животному убечь. Сумочка эта уже доживала свой век, и Светлана хотя и использовала ее периодически наравне с другими, планировала во время очередного отпуска приобрести ей замену.
— А почему ты именно эту сумочку выбрала? – спросил я у жены.

— Да ты погляди, как Кузя смотрится в ней! – с восхищением сказала Светлана, вертясь перед зеркалом с белой сумочкой на плече и торчащей из нее чернющей головой Кузи с вытаращенными от изумления желтыми глазищами. Очень хороша была и Светлана как центр этой живописной композиции в своем элегантном прогулочном костюмчике.
— Да, ансамблик что надо! – согласился я. И мы пошли.

Добрались до реки без особых происшествий. Погода в тот день была замечательной. Кота извлекли из сумочки, и он на поводке, конец которого был придавлен тяжелым камнем, гулял по бережку, пытался ловить бабочек, а Светлана устроилась на пледе загорать. Я размотал удочку, наживил ее и закинул в воду. Поплавок недолго проплыл по течению, – дернулся и ушел под воду. Ельчик! И довольно неплохой. Первый улов отправился в кан (пластиковая емкость для пойманной рыбы). И снова поклевка! На этот раз выдернул плотвичку, и она сорвалась с крючка уже на берегу и шлепнулась прямо под нос Кузе.

Мы не успели ахнуть, как кот тут же схватил ее и… схрумкал! А ведь вроде перед уходом на реку покормили. Видимо, в нем взыграл охотничий инстинкт. И, надо заметить, что в тот день Кузя еще не раз «добыл» себе рыбку, в том числе одного ельчика снял прямо с крючка.Вот уж никак не ожидали от него такой прыти!
Мы провели на реке в тот день часа три или четыре. И накупались, и назагорались. А Кузя, набив себе пузо свежей рыбой, устроился на плед, под бочок к Светлане, и мирно дрых все остальное время.

Сонного, Светлана затолкала кота обратно в сумку, когда я наконец смотал удочку и повесил на плечо кан с сегодняшним уловом – тремя десятками ельцов и плотвы (да с полдесятка их сожрал Кузя), и мы отправились домой. Пройдя каменистую береговую линию, поднялись в живописный и тенистый овраг на окраине Туры, заросший ольхой, ивняком, красной смородиной и лиственницей. Хорошо утоптанная глинистая тропа вела в поселок вдоль негромко журчащего ручья, стекающего в Тунгуску. Мы не спеша поднимались по ней, любуясь неброской северной природой, расцветшей под ласковым, практически не заходящим в эти теплые июньские дни солнцем, вдыхая ароматы распустившихся бутонов скромных полевых цветов и слушая щебет птах.
— Спокойно, Кузя, спокойно!

Это Светлана нарушила пасторальную идиллию, пытаясь успокоить вдруг проснувшегося и активно завозившегося в сумке кота.
— Скоро, скоро уже будем дома, сиди! – уговаривала она Кузю в небольшой зазор, оставленный в сумке для поступления воздуха. Но тот продолжал рваться наружу. А из сумки до нас, кроме мявканья, вдруг донесся характерный звук, а вместе с ним и омерзительный запах, не оставляющие сомнений в содеянном Кузей.
— Боже мой, моя сумочка! – простонала Светлана. Да, изящной французской сумочке, похоже, пришел конец – такое не отмывается, не отстирывается. После такого даже картошку в этой сумке носить будет нельзя.

— Да ладно тебе, все равно же собиралась менять ее, — успокаивал я впавшую в ступор жену и снимая сумку с котом с ее плеча. – Сейчас вот Кузю надо как-то отстирать.
Увы, кот все свои лапки, брюшко и даже хвост уделал в том, что он сотворил. Но не выбрасывать же его было, как я только что сделал это с сумкой. Тем более Кузя был не виноват в том, что с ним случилось – это я перекормил его свежей рыбкой. Он никогда столько дичи не ел, вот его изнеженный на домашних и магазинных кошачьих кормах желудок и среагировал таким образом. Купание кота в холодном ручье стоит отдельного описания. Мы орали все трое: кот от возмущения, я от боли, потому что Кузя все время изворачивался и беспощадно драл меня своими острыми когтями, Светлана – так, за компанию.

Кое-как отмыв кота, мы завернули его в плед и спорым шагом направились в поселок. А уже дома отстирали Кузю основательно, с душистым шампунем. Правда, на меня потом извели целый пузырек йода, но это уже, как говорится, дело десятое. А дальше кот продолжил обычную свою домашнюю жизнь, и на природу мы уже его не брали, разве что во двор иногда выводили погулять на шлейке. Спустя какое-то время, чтобы Кузе не было скучно сидеть одному дома, мы обзавелись еще одним котом, вернее, котенком, выросшим на глаза Кузи в роскошного серо-палевого, в размытую полоску котяру Дмитрия. И жили они долго и счастливо, душа в душу и между собой, и с нами…