Анализ книги Германа Гессе Нарцисс и Златоуст

5.05.2023 .
Анализ  книги  Германа  Гессе  « Нарцисс  и  Златоуст  « .
  Из  серии  «Медитативное  чтение   книг  Германа  Гессе  « .
В  детстве    Герман  Гессе   вторым  по  результатам  экзаменов  поступил  в  школу  ,  находящуюся  территориально   в  древнем  монастыре  .
Ему  всё  нравилось  до определённого  дня  .
В  который  он  убежал  из монастыря  и  его  долго  искали  ,  приехали  обеспокоенные                его  родители  ,  и , наконец  , нашли  его  в стоге  сена  в  холодную погоду  .
Объяснения  того  ,  какие  силы  двигали  им  , он  не  дал  .
Не   дал  и  позже  , на  протяжении  всей  его  долгой  жизни  .
Но  он  оказался  на  лечении  в  курорте  ,  где   влюбился  к  тому  же  .
Но  без взаимности  .  Подростковая  любовь  к  девушке  старше  его  .
И  ,  я  думаю  , вся  ярость  по поводу  его  неудавшейся  любви  , привела  его  к  тому  , что  он  писал  родителям  гневные  обвинительные  письма  ,  объясняя  , что  он мечтает  лишь  об отце  -  миллионере  ,и  об  престарелых  нескольких  богатых  родственников  .
Ибо  миллионы  помогли  бы  ему  …и  другим  эгоистам  .
Так  думают   многие  ,  истаевающие  в  похотях  сердец  .
Он  обвиняет родителей  в  своих несчастьях  .
А  не  те  силы  , которые  овладели  им  .
И  не  самого  себя  .
Он   заявил  в  письме  к отцу  , что  решил  стать  совершенным  эгоистом  .
И  потому  хотел  бы  , чтобы  ему  отец  дал  бы  денег  ,  чтобы  осуществить   его собственную  мечту  :  стать  поэтом  .
Стать поэтом  или  никем  .
О  том  , чтобы  стать поэтом  и  при  этом погрузиться  в  ничто  он смутно  догадывался  .
И  не  отвергал  .  Ему  нужно  было  всё   и  сразу  .
Такой  вот подросток  , обвиняющий  родителей  в том  , что они  не  миллионеры  .
Но  отец  не  поддался  шантажу  и  Герман  Гессе  стал  сначала  учеником  часового  мастера  .
Они  ремонтировали  башенные  часы  .
Потом  он  поступил    учеником  в  книготорговлю  .
То есть  прошёл  , как  и  Максим  Горький  свои  «  университеты  «  .
Родители  сделали  всё  ,  чтобы  он  получил  хорошее  образование  .
И  мог  бы  учиться  в  университете  в  том университетском  городке  , где  находилась книжная  лавка  .  Но  он  захотел  стать  немецким  поэтом  .
Привлекли  его  мятёжные  немецкие  поэты  , такие  ,  каким  стремился  стать  и  Герман  Гессе  .
Начиная  с  Фридриха  Гёльдерлина  ,  который  жил  без отопления  в  Иене  ,  замерзая  ужасно  , лишь  бы  находиться  рядом  с  Веймаром  ,  который  задуман  был  Гёте  как  Афины  .
Когда  Гёльдерлин  учился  в университете  , он  жил  вместе  с  Гегелем  и  Шеллингом  .
И  Гёльдерлин  учился  в  Маульбронне  ,  той  школе  ,  которую  не  закончил  Гессе .
И  закончил  её  , но  не  пожелал  стать священником  .
Судьба  Гёльдерлина  трагична  ,  в  чём  то  подобна  судьбе  Ницше  .
Он страдал  психическим  заболеванием  .
И  также  изучал античных  авторов  ,  и  стал  их  знатоком  .
Гёльдерлин  идеал  свободы  видел  в мифах  древней  Греции  .
И  влюбился  в  мать своих  учеников  . Ещё  одна  неразделённая любовь  мятёжного  поэта  .
И  он  с  отвращением  стал относиться  к  соотечественникам  .
Что  так же  роднило  его  с  Ницше  .
В конце  концов  он стал называть себя  Буонаротти  .
Ницше  называл  себя  Дионисом  .
И   Гёльдерлин  ,и  Гессе  следом  за  ним ,   особое  место  отводили  природе  .
Хотя  и  видели  в  природе  часто враждебность  .
И  многие  великие  немцы  , в  том  числе  и  Гёльдерлин ,  и  Шеллинг  мечтали  о возвращении  в  афинский  золотой  век  . О  чём  Гёльдерлин  писал  в « Смерти  Эмпедокла  .»
Но  с  31  летнего возраста  он  сидел  в  так  называемой  башне  «Гёльдерлина  , погружённый                в  мрак  шизофренического психоза  .
Под впечатлением  видения  этой  башни  студент Эдуард  Мёрике  написал фантастическую  балладу  об гненном  всаднике  :  «  Видите  вон там  в  окошке  ,  шапку  красную опять  …»
А  сам  Гёльдерлин написал  «…Так  где  Ты  ?  мало  жил  я  ,  но вечер мой 
Уже  дышит  холодом  . И  уже  я  здесь  -
Тень тишины  ;  уже  безгласно 
Дремлет  ,  в  груди  содрогаясь  , сердце  .»
Он  был  гиперэстетическим  шизоидом  , которых  характеризует  сентиментальность  , тонкое  чувство в отношении  к  природе  и  искусству  ,  мечтательность  .
В  последние  свои  годы  он попросил  плотника  смастерить  для  него  из  дерева  греческий  храм  ,  на  доске  которого  написал  :
«Зигзаги  жизни  вычертят  такое  ,
Что путь тропы  и  склон  горы  напомнит  ,
Бог вечности  нас  ,  здешних  ,  там  исполнит 
Гармонией  , воздаянием  и покоем  .»
И  « я  понимал  молчание  эфира  ,
Людское  слово  я  не  понимал  …
Гармония  шепчущих  дубрав  -
Мой  воспитатель  .
Среди  цветов  учился  я любить  .
И  на  руках  богов  я  вырастал  .»
В  качестве  убежища  от  обид  он возводит  храм  своего мировоззрения  .
Он  пишет  :  «  Что  всегда  превращало  государство  в  Ад  на  земле  ,  так  это попытки  человека  сделать его  земным  раем  .»  Из  романа  «Гиперион  « ,   поставлено  эпиграфом  к  книге  лауреата  по  экономике  фон  Хайека  .
Что  говорит  о  влиянии  Гёльдерлина  на  последующих  немецких мыслителей  .
По  примеру Гёльдерлина    Герман  Гессе  делает  проект  монастыря   - своего  собственного  монастыря  ,  с  крепкими  стенами    , с  молитвенной   жизнью  в  нём  .
Свою  обитель  -  собственное  духовное  пространство  .  С  помощью  психоаналитиков  -  духовных  учителей  , которых  он  выбрал  себе  сам  .
Ученик  становится  таким  как  его  учитель , не  выше  - таков  духовный  закон .
Закон  , который  суров  , но  он  - закон .
Как  закон  всемирного  тяготения  .
И     Гессе   обживает  это пространство  , уходя  в  него  от  жизни  , которая  проходила                во времени  .
Суровая  действительность     извне  , от  которой  можно уйти в монастырь   .
Монастырь  - как  и  монах  -  от  слова  : «Моно  «  -  один  , совсем  один .
Я  начала  смотреть  фильм  « Нарцисс  и  Голдмунд   «  и  не пошла  далее того  места  ,  где  Златоуст  смотрит  на  изображение  Мадонны  и  говорит  о  том  ,  какие  у  неё  «  красивые  сиськи  .»  Пошло  ,низменно  , но  …  точно  говорит  о  том  монастыре  , который  создал  Гессе  .
Можно  так  и назвать повествование  :
«Монастырь  ,  который  создал  Герман  Гессе  .»
 «Ты вся прекрасна, Мария, В тебе нет изъяна первородного греха.
Ты радость Израиля, Ты заступница грешников! «
Эта  песня  на  латыни  говорит  о представлении  о  Марии  в  монастыре  как  будто  бы  . Этой  песней  неожиданно  заканчивается  книга  «  Нарцисс  и Златоуст  « .
Как  бы  обращение  к  ней  , а  не  к  Христу  поможет  .
Выглядит  Христос  при  этом непреклонным  ,  и  Его  должна  умолять  мать  - последняя  надежда  грешника  .
Не  знают  они  слов  Иисуса  Христа  :  «  Кто слушает  слова  Отца  и  исполняет  , тот мне  и  брат  ,  и  сестра  и  матерь  .»
Не  Мария  умерла  на  кресте  , не  Мария  может  не  только простить грех  ,  но  и  убрать последствия  греха  для  покаявшегося  .
Да  , Марию  будут  ублажать все  народы  .
Она  - единственная  ,  которая  не прекословила  Святому  Духу  ни в  чём  .
И  она  познала  страдание  неимоверное  .Выше  Марии  нет  женщины  на  земле  .
Но  всё же   повествование  ведёт  к тому  ,  чтобы исказить образ  Марии  ,                по  образу  и  мыслям  создателя  образа  . 
Гессе  не  посягает  на  то  ,  чтобы  создать образ  самого Христа  ,  описывается  создание  образа  апостола  Иоанна  по  тому  образцу  , который  взял себе  создатель  этого  образа  .
Всё  замыкается  на  художнике  .
И  путь  художника  описывается  в  книге  .
Прежде  всего   я  хочу  сказать  от  своего  имени  то  ,    что  невозможно  Марию даже  представить  нашими  «грязными  «  глазами   , невозможно  создать её   образ  ,  как   и  образ   самого   Христа  ,  не  видя  их  , не  «  лицезря  «  .
Как  и  образ  апостола Иоанна  .  Из-  за  их  неповторимости  .
Не  может  чей  -то  глаз  вырвать  из  толпы  похожих  на  них  .
Кроме  того  ,  Мария  рождалась  ещё  у  дымящейся   горы   Сион                и  проходила  по  родовым  путям  сотни  лет  ,  чтобы  иметь  силу  сказать  :                «  Да   будет  мне  по  слову  Твоему !» 
Она  неповторима  и  на  неё     нельзя   глядеть  с   вожделением   .
Она  -  не  Лолита  ,  девочка  -  демон  .
Чистых  почти  нет  к  времени  написания  романа  ,  и  в  средневековье  тоже  .
Образ  женщины  средневековья  -  ведьма  .
В  средневековье  создавать  образ  Марии  нельзя  с  его  то  представлением  о  женщине .  Представлением  о  женщине  .
Чистых  женщин  для  него  нет  ,  не  матери  ,  которую  я  из воспоминаний  о  ней  назвала  бы  библейской  женщиной  19  - го века  .
Но Гессе  так  не  считал .  И  о  жене  своей  он  думал  свысока  .
А  уже  о  тех  женщинах  ,  которые  побывали  на  его груди , что  он смог написать ?
Нет  образов  женщин  у  него  не  только подобных  Марии  , таких вообще  нет  .
Но  даже  в  своей  матери  он не  нашёл ничего  хорошего  .
А  я думаю  , что и  после  своего  ухода  с  земли  ,  его мать  молилась  о  нём  исступлённо  ,  потому  что вся  внутренность  такой  женщины  поворачивается  ,  когда  она  вспоминает о  непутёвом  чаде  своём  ,  которого  она  выносила и  вырастила  со всей  любовью  .  Так  что не  мог  Гессе  создать образ  Марии  .
И апостола  Иоанна  -  с  потребительским  отношением  к  своему  отцу.
 Можно  было ему  только  создать образы  Нарцисса  и Златоуста  .
   Гессе  создавал  образ  Нарцисса  и  Златоуста  -  из  того  , что  было  .
Из  книги  Фридриха  Вильгельма  Ницше  «  Рождение  трагедии  из  духа  музыки  «.
Вот  Карл  Маркс  написал  академическую   работу  на присвоение  ему  звания  философа  :   об  идеях  Эпикура  , и  потому  мог  бы  быть назван  раввинами  именно   что  «эпикойрес  «  .   Так  себе  прозвище  …
А   Ницше  написал  работу  с  подобными  же  целями 
«  Рождение  трагедии  из  духа  музыки .»
Поэтому  предварительно  проанализировала    книгу  Ницше  в  той  мере  , в  которой  Ницше  и  создал  образы  Нарцисса  и  Златоуста  -  Аполлона  и  Диониса  .
Книга  «  Нарцисс  и  Златоуст  «  ,  хотя  автор  не  упоминает  этого  специально  , как  в  « Степном  волке  «  -  всё  же  для  сумасшедших  , для  тех - у  кого  раздвоение  личности .  И  Гессе  описывает  как  упражнение  по  психоанализу  две свои  личности ,  которые  он  выделил  -  условные  :  « аполлоническое  «  и « дионисийское «  начало  .
Вообще  если  что и  читать по практической  демонологии  ,  так  это« Красную  книгу  «, которой  ещё  не  было  во времена  написания  « Нарцисса и Златоуста  «.
Книга  писалась в течении  сорока  лет и  описывает одного  из   духовных  руководителей  автора  книги  - Карла  Густава  Юнга  .
То  есть  если  принимаете  психоанализ  по  Юнгу  , почитайте  в  «  Красной  книге  « ,  что он  означает  , а   именно  разрешение  «  бессознательному  «  , то есть                «  демоническому  «  , по словам  самого  Юнга  , влиять на вас  и  ваших пациентов  .
Сам  же  Гессе  и  себя  считал  психологом  . 
И  настоящий  путь  для  желающего пройти  этот путь  -  описан в  «Степном волке  .»
И  написание  книги  « Нарцисс  и  Златоуст  «  - начало    этого  пути  .
То  же  ничего себе  путь  - путь  Златоуста  ,  который  оправдан  тем  ,  что на этот путь  его отправил  такой  вполне  себе  аскет  , которым  по  временам  был  и  Гессе  -  Нарцисс  . Имя  говорящее  ,  весь  аскетизм  -  из  так  понятой  любви  к  себе  .
Называется  скромно  -  нарциссизм  .  Так  называемое   « эго « в   человеке  .
Провозглашающее » золотыми  устами»  :»Человек   -  это  звучит  гордо  !»
Такой    гулкий  звук  времени  ,  «гуманизм»   .
Приведу  полностью  то , что своими  словами  описать не  могу  ,
И  потому  обращаюсь  к специалистам  , которые  отдали  годы  , чтобы  написать это  :
  «   …и Аполлон музыкален, но Дионис музыкален в каком-то, скорее, шопенгауэровском смысле. у Шопенгауэра воля, которая похожа на кантовскую вещь в себе, являет себя через тело и музыку. Музыка — это высшее искусство, которое и есть сама воля. Не выражение воли какими-то средствами, как это происходит в других искусствах, а сама воля. Дионисийская музыка — это и есть музыка воли. Аполлон — это музыка ритмизованная, ограниченная, оформленная, это уже план выражения. .   … Получается единое движение: миф, эпос, трагедия.
Ницше апеллирует здесь к особенностям древнегреческого языка, который крайне фонетичен.
Это музыка, мелодика на уровне языка. Ницше сводит слово в древнегреческом языке к его звучанию.  Самые близкие к искусству явления — это сновидение и опьянение.
 сновидение? Это мир чистой образности, мир форм. Образы и формы — вот то, что приходит к нам во сне. Это аполлоническая сфера.
Дионисийство  — опьянение, где все эти формы смешиваются, где уже нет пределов, где все преодолевается. И даже через примитивную метафору алкогольного опьянения мы легко можем проследить, как преодолевается время  , преодолевается сам человек, вплоть до полного безумия  , мертвого сна.
Искусство рождается из сновидения и опьянения  , из этих двух форм  .
И именно в греческой трагедии  , в аттической трагедии  , в великой трагедии Эсхила и в меньшей степени Софокла  , эти противоположности находятся в наибольшей гармонии. Ничто тут не перевешивает.
Это совершенно идеальный мир искусства  , где через чистую аполлоническую образность выражается хаотическая дионисийская воля  .
Это самый великий этап в истории искусства вообще (в глазах Ницше).
До аттической трагедии аполлоническое и дионисийское находились в разрозненном состоянии.
В то же время был только хор, который исполнял дифирамбы — гимны Дионису, страдающему богу. В дальнейшем эта единственная тема начинает развиваться, варьироваться, появляются новые маски и другие герои. После Прометея Эсхила у Софокла появляется Эдип — тоже страдающий герой.
Эсхил — самый великий трагик? Потому что у него трагедия страдающего Бога носила активный и утверждающий характер.
Прометей страдает от того, что совершил святотатство. Совершил его, сам того захотев.
Это его волеизъявление, утверждение воли.
Прометей — не пассивный, но активный герой, он страдает за свою активность  , за свое утверждение . А у того же Софокла ситуация меняется  : Эдип — это уже пассивный герой  , жертва обстоятельств.
Что с ним происходит? Эдип пассивно претерпевает свою судьбу.
 Итак, рождается трагедия из духа музыки, пик ее развития — это Эсхил, а далее начинается упадок и смерть трагедии. И смерть эта связана с фигурой Еврипида.
Этот классик уже не понимал ни Эсхила, ни Софокла. Не понимал именно потому, что у последних в различной степени присутствовал дионисийский элемент.
 А понимать Еврипиду было нужно, потому что он — рассудочный человек.
Предшественники Еврипида ему неясны, а потому и невыносимы.
Все должно быть ясно, и трагедия должна быть ясной — вот посыл Еврипида.
И действительно, творчество Еврипида — это очень ясные трагедии, в них понятны мотивы героев. В изначальной трагедии, где был только хор, в собственном смысле не было и зрителя — все сливались воедино в этом дифирамбическом дионисийском празднике.
А что делает Еврипид? Он вводит в трагедию зрителя.
Причем кто это такой?
Это самый простой, обычный грек с самыми простыми  рассудочными и эмоциональными проблемами. И все это не просто уселось в амфитеатре, но вылезло на сцену, заменило собой страдающего бога.
Ницше развивает знаменитый тезис Сократа, который звучит так: только знающий добродетелен. Добродетель и благо Сократ полностью выводит из знания, из рассудка.
 Это положение Ницше распространяет на эстетику, под которую подпадает и трагедия Еврипида.
 легенда, согласно которой оракул назвал самым мудрым эллином Сократа, а вторым по мудрости — Еврипида. Третьим, кстати, оказался Софокл — тоже неспроста.
Сократический человек — человек рассудка, человек знания.
Сократ ходит по полису, по агоре и выведывают у людей, что же они знают.
 Оказывается, что они не знают ничего.
А раз они ничего не знают, как они могут вообще чем-то заниматься?
Сократ спрашивает у поэтов и художников: «Что вы делаете? Кто такой поэт? Кто такой художник?»
Что они могут ему ответить? Вдохновение, музы, бессознательное, боги…
Никакого рассудка, знания в этом нет.
Такие поэты нам не нужны, как скажет уже Платон в своем «Государстве».
Изгнание поэтов и художников начинается с блужданий Сократа по агоре.
 появляется новый тип человека — сократический человек, или теоретический человек.
И это, если говорить о древнегреческой культуре, последний тип — дальше уже не будет возникать новых типов. Дальше пойдет сплошная масса. Когда заканчивается образование типов, начинается господство массы. Хор остается, но остается скорее в качестве декорации или дани прошлому, он необязателен, неважен. Хор не выражает того, что он выражал когда-то — праздника и дионисийства. Хор уходит в тень, а это значит, что сама музыка уходит в подчиненное положение.
Трагедия рождается из духа музыки, и если уходит музыка, то уходит и сама трагедия.
И после трагедий Еврипида появляется так называемая новая аттическая комедия со всеми этими рассудочными мещанами в качестве героев, с прологом, с четкой структурой.
Более того, все прочее искусство после Античности Ницше связывает с этим изначальным еврипидовским импульсом. Даже Шекспир наследует Еврипиду, а не Эсхилу. Дионисийства в нем нет.
Между прочим  , и аполлоническое уходит  , ведь оно не есть торжество рациональности . Что же остается? Остается сократическое. Поэтому здесь лучше говорить о новой дихотомии: дионисийское и противостоящее ему сократическое. Сократическое в итоге побеждает и изгоняет дионисийское.
 Ницше настроен еще довольно оптимистически. Он считает, что прямо сейчас, то есть в его время, дионисийское начало после многих веков гнета вновь возвращается в искусство.
 Возвращается оно в качестве немецкой музыки (тогда еще слово «немецкий» для Ницше не было ругательством). Немецкая музыка — это Бах, Бетховен и Вагнер (тогда «Вагнер» для Ницше не было ругательством). И Вагнер —великий художник, в лице которого и сейчас возрождается великая аттическая трагедия. Действительно, раннего вагнеровского «Тристана» Ницше очень любил и возлагал на него большие надежды. Даже потом, когда Ницше ругал Вагнера, он не отказывался от «Тристана». Он считал эту вещь легкой, жизнеутверждающей, прекрасной.
«Парсифаль», 1878 год.: Ницше заканчивает «Человеческое, слишком человеческое», а Вагнер в тот же момент — текст к «Парсифалю». Не сговариваясь, они посылают друг другу свои новые детища. Потом Ницше напишет: так мы скрестили шпаги. Это была борьба — тексты действительно отрицали друг друга. В «Человеческом, слишком человеческом» Ницше окончательно отходит от Шопенгауэра и Вагнера, а Вагнер в «Парсифале» становится всем тем, что Ницше ненавистно: «немцем», и более того, христианином. Вагнер начинает говорить о спасении, постоянно хочет кого-то спасти, все его герои спасают друг друга. Все полностью пронизано христианством. Так зачем же ваше спасение? Где трагедия? В трагедии никто никого не спасает.
В трагедии страдают, а в настоящей трагедии этому страданию говорят громкое «Да».
«возрождение дионисийского начала Ницше тогда связывал уже только с самим собой. Хвалил разве что оперу «Кармен», и то лишь как некий контраргумент позднему Вагнеру.»
 « Ницше различает два вида культур: эллинская культура, то есть трагическая и дионисийская культура, и александрийская культура, которая наследует Сократу, культура рассудка и научного знания.
 И с тех пор Европа пребывает в лоне александрийской культуры, а эллинская культура отмирает, остается только в качестве каких-то памятников. Главный инструмент и метод сократического человека, а вместе с тем и александрийской культуры — это разработанная Платоном диалектика.
 Диалектика, по Ницше, это метод научного оптимиста. Ее предпосылки таковы: мир полностью познаваем, более того, познавая мир, мы можем его менять. Как же это далеко от трагического человека.
 Трагический человек не меняет, не познает. Он не оптимист, ведь он страдает и испытывает какую-то невероятную боль. Но при всем при этом, а лучше сказать — вопреки этому, он утверждает жизнь, говорит ей «Да». Таков Прометей. Это ведь и не человек. Человека, как известно, надо преодолеть.
А какого человека надо преодолеть? Того самого, который появляется вместе с Сократом и Еврипидом — человека александрийской культуры, научного оптимиста. Преодолеть надо человека массы. 
Такого человека создает именно Сократ.
 А трагический человек по необходимости принимает жизнь такой, какая она есть, со всем страданием, со всей болью. Здесь мы видим принципиальное расхождение Ницше с Шопенгауэром. Это расхождение — в выводах. Шопенгауэр нащупывает ту же самую трагическую жилку, он открывает страдание, он открывает боль, и это его отталкивает. От чего отталкивает? От жизни. Тот факт, что в этой жизни (а никакой другой жизни нет, только эта) наличествуют страдание и боль, говорит против этой жизни.
 Страдание и боль — сами по себе обвинения жизни. Жизнь в страданиях и боли не стоит того, чтобы ее прожить. Вот он, знаменитый шопенгауэровский пессимизм. От этой жизни надо как-то уходить. у Шопенгауэра, а позже и у Ницше, появляется та знаменитая присказка, в которой ловят Силена и спрашивают у него: «Что самое лучшее для человека?» На что Силен отвечает, рассмеявшись, что лучшее для человека — это вообще не родиться, а если уж родился, то лучше всего поскорее умереть. Вот он, пессимизм. Трагический пессимизм — это дионисийство. «
Философия  Ницше  воплощена  не  в логике  и  строгой  системе  ,а  в художественных  образах .Он  описывает  открывающуюся  ему  реальность  в  художественных  образах.
Он  и  есть создатель  образов  .
«Война с  Римом  на  ножах  ! 
Мир  , дружба  с исламом  «,-  так  чувствовал  , так  поступал  тот  великий  свободный  дух  , гений  среди  немецких  императоров  -…Фридрих Второй  .
Я  не  понимаю  , …как  немец  мог  когда  -нибудь  чувствовать  по  -христиански  .  Немцы  лишили  Европу  последней  великой  культурной  жатвы  , которую  могла  собрать  Европа  ,-  культуры  Ренессанса  ,который  был  переоценкой  христианских  ценностей  , попытка  доставить  победу  противоположным  ценностям  , благородным  ценностям  ,  при  помощи  всех  средств  , инстинктов  ,всего  гения  …  Что случилось  ? 
Немецкий  монах  Лютер  пришёл  в Рим  и  возмутился  против  Ренессанса  .  Сознаюсь  ,что  это  мои  враги  -немцы    в  этом  будут  виноваты  …»
Ницше  рождает  образы  , которые  ещё  нужно расшифровать  .
И  Герман  Гессе  считывает  тайный  культурный  код  Ницше  и  трансформирует  его  в  своих произведениях  .
В  частности  ,в  книге  «  Нарцисс  и  Златоуст  «.
И  пытается  поставить  эти  образы  на  частично  христианские  паттерны  .И создаёт  не  полностью  художественное  произведение  ,  а  и  философское  .
Немецкое  , потому  как  и  Ницше  прочитывает  эллинские  произведения  в  духе  германского  гения .
Хотя  и  отрицает  как  будто  бы  всё  немецкое  .
Но  это невозможно сделать .
Как  и  отрицать  русское  человеку  , родившемуся  и  выросшему в  русской  культуре  , впитавшему  её  ,  что  называется  с  молоком .
Он  тоже  возлежал  на руках  немецкой  матери  .
Как  Моисей  , возлежавший  на  руках  еврейской  матери  , не  смог  бы  удалить из  себя  еврейское  ,  впитанное  не  только  через  кровь его  , но и  через материнское  молоко  .
Так  что  и  Ницше  не  смог  удалить из себя  немецкое  , даже  если  очень  хотел  .  Отрицание  крови  и  опыта  нахождения  на  материнских  руках  просто невозможно  .
И я  не  хотела  быть похожей  на  свою мать .
Но  не  смогла  . Да  и нужно  ли  было  ?  нет  .
Ницше  же  остановился  на  стадии  отрицания  своего  сыновства.
И  не  смог  преодолеть  этого  комплекса  из – за  не  только  своей  ранней  смерти  ,  но  и  остановления  себя  самого  в  искусственном  младенчестве  , которого  он  так  и не  преодолел .
Как  ребёнок  , кусающий  материнскую  грудь  , но  и  пьющий  из  неё  сердито  .
И  потому  я  не  смогу  думать  как  немка  ,  описывать  германский  дух  ,  как  не  впитавшая  его  с  молоком  своей  матери .
И  мои  впечатления  - со стороны  , взгляд наблюдателя  .
И  могу  только  делиться  наблюдениями  стороннего .
И  смогла  зафиксировать  создание  в  год рождения  Ницше  -  в  1844   году  -  создание  Карлом  Марксом  и  Фридрихом  Энгельсом  общества  . Они   критиковали  младогегельянцев  и  отстаивали  материализм  .
Материализм  просто невозможен  в  русской  среде  , и так  и  не  прижился  , хотя  и  декларировался  .
Но  материализм  именно  что взрощен  был  в еврейской  среде .
Не  буду  касаться  причин  ,  которые  привели  евреев  к  материализму  , но скажу  только  ,  что  не Моисей  привёл  их  к  нему  .Хотя  и  он  чётко  описывал  то  ,  каким  образом  заповеди  ,  полученные  им  на  горе  Синай  , должны  быть воплощены  в  ежедневном  пребывании в  присутствии  Божьем  .
Но  когда  присутствие  Божье  было  отброшено  , тогда  и  на  свет  вышел  тот материализм  , который  постулировал  Карл Маркс  .
И  германский  дух  Фридриха  Энгельса  .
И  выработался  язык  материализма  - своего  рода  «идиш « тех  , кто  впитал в себя  молоко  еврейских матерей  и  хождение  в  духе  германского  идеализма  . Неповторимо .
Начало  книги  великолепно  .
Оно начинается  с великолепной  оды  каштану .
Это поистине  поэтическое  описание  символа  монатыря  - каштана  .» Перед полукруглой аркой входа в монастырь Мариабронн, покоящейся на небольших сдвоенных колоннах, у самой дороги стоял каштан, одинокий сын юга, когда-то занесенный сюда римским паломником, благородный каштан с могучим стволом; мягко склонялась над дорогой его круглая крона, полной грудью дышала на ветру; весной, когда все вокруг уже зеленело и даже монастырский орешник покрывался красноватой молодой листвой, каштан не торопился раскрывать почки, позже, в пору самых коротких ночей, он вдруг выбрасывал вверх из пучков листвы бледные зеленовато-белые лучики своих необычных соцветий с таким призывным, удушливо терпким запахом, а в октябре, после сбора фруктов и винограда, из желтеющей кроны падали под порывами ветра на землю колючие плоды, которые созревали не каждый год; из-за них устраивали потасовки монастырские мальчишки, а помощник настоятеля Грегор, родом из Италии, жарил их на каминном огне в своей келье. Непривычно ласково шелестела над входом в монастырь Мариабронн крона красавца каштана, деликатного, немного зябнущего гостя из других краев, связанного тайным родством со стройными, вырубленными из песчаника сдвоенными колоннами портала и каменными украшениями сводчатых окон, карнизов и пилястров, любимца итальянцев и латинян и чужака в глазах местных жителей. «
Как  символа  якобы  чуждого   Германии  латинского  духа .
Как   и сам  монастырь  . 
Германский  дух  по  существу  уничтожил  Рим  ,  хотя  мог  бы подписаться  уверенно  под словами  Плиния  Младшего  :
«  Мужество  умирать и  мужество  убивать  -                вот римский  характер . «
И  христианство  приняли  древние  германцы  в  виде  арианства .
То есть  сомнение  в  том  ,  был  ли  Христос  Богом  зародилось  давно  . Со времён  Священной  Римской  империи  германского народа .  И  отвергли  латинство  в  лице  папы  во  времена  Лютера
И  что  же  означает пассаж  в  виде  семени  каштана  , занесённого  римским  паломником  ? 
Если  учесть  то  , что Гёльдерин    вырос  на  «руках  богов  « и  называл себя  Буонаротти  , то  каштан  именно  что  в  виде  искусства  Возрождения  стоит  у  врат  монатсыря  .
И  хорошо  себя чувствует  на  монастырской  земле  .
 А  вот и  визитная  карточка  монастыря  , созданного  волей  Германа  Гессе  :  « В кельях и залах монастыря между круглыми массивными сводами окон и стройными сдвоенными колоннами из красного камня жили, учились, постигали науки, распоряжались, управляли; здесь из поколения в поколение развивали всякого рода искусства и науки, религиозные и светские, светлые и темные. Здесь писали и комментировали книги, изобретали системы, собирали сочинения древних, иллюстрировали рукописи, укрепляли в народе веру и над этой же верой посмеивались. Ученость и благочестивое смирение, наивность и лукавство, мудрость евангелий и мудрость греков, белая и черная магия — все здесь понемногу расцветало, всему находилось место; место находилось как для отшельничества и покаяния, так и для общительности и удовольствий; от личности настоятеля и господствующего течения времени всякий раз зависело, что получало перевес и преобладание. Иногда монастырь славился и посещался благодаря своим заклинателям дьявола и знатокам демонов, иногда благодаря святому отцу, исцелявшему болезни и творившему чудеса, иногда благодаря своей щучьей ухе и паштетам из оленьей печенки, для всего приходило время. И всегда среди множества монахов и учеников, ревностных и безразличных, соблюдающих пост и предающихся чревоугодию, среди многих, что приходили, жили и умирали в монастыре, находился кто-нибудь особенный, не похожий на других, кого все любили или боялись, кто казался избранным, о ком еще долго говорили, забыв о тех, кто жил в одно с ним время.»
  И  тотчас  же  представлены  два  образа  , да  , образа  :
«  сейчас в монастыре Мариабронн было двое таких особенных, не похожих на других, старец и юноша. Среди многочисленной братии, заполнявшей спальни, церкви и классные комнаты, было двое, которых знали все, на которых все обращали внимание. То были настоятель Даниил, старец, и воспитанник Нарцисс, юноша, который только недавно стал послушником, но благодаря своему особому дарованию уже использовался, против обыкновения, как преподаватель, особенно в греческом. Обоих, настоятеля и послушника, ценили и уважали в монастыре, с них не спускали глаз, они возбуждали любопытство, вызывали восхищение и зависть, по их поводу втайне злословили. Настоятеля любило большинство, у него не было врагов, он был преисполнен доброты, простоты и смирения. Только монастырские ученые примешивали к своей любви малую толику снисходительности, ибо настоятель Даниил мог быть святым, но ученым он не был. Ему была присуща та простота, которая сродни мудрости; но его познания в латыни были скромны, а греческого он вообще не знал. Те немногие, что при случае посмеивались над простотой настоятеля, были тем более очарованы Нарциссом, этим вундеркиндом, который говорил на изысканном греческом языке, этим прекрасным юношей с рыцарски безукоризненными манерами, спокойным проницательным взглядом мыслителя и тонкими, красиво и строго очерченными губами. Зато, что он превосходно знал греческий, его любили ученые. За благородство и изящество он был любим почти всеми, многие были в него просто влюблены. Но его спокойствие, выдержка и отменные манеры кое-кому были не по душе.»  Да  , главным  в монастыре  не  был Иисус  Христос .
А  эти  двое  .  Дихотомия  .  Шизофреничность  .
Похоже  на  то  , что они  вообще  не люди  , а  маски  , одетые  на  ничто  .
Так  идеальны  они  .  И  ждут  они  в  монастыре  самого  Гессе  .
Каким  он  себя  представлял  .
И  не  мог оставить  не  описанными  те  вещи  , которые  волновали  его  .
Он  честен  , этот Герман  Гессе  . Этого  у  него не  отнять .
Он  весь  как  на  ладони  в своих произведениях  .
И  он  обратился  к  псхоаналитикам  .
Но  прежде  обращался  к  Шопенгауэру  и  Ницше  .
Они  его учителя  , как  и  Гёльдерлин  ,  как  и  Доктора Ланг  и  Юнг  .
Шопенгауэр писал  как  раз  для  потерявших святость  .
Давая  им  альтернативу  .  Отыскав  её  в  Упанишадах  , Бхагават  Гите  и  других  сочинениях  , наводнивших  тогдашнюю Германию  .
В  Индии  эта  альтернатива  открыта  как  майя  .
Шопенгауэр  сам стал  майюном  - так  называли  колдунов  на  санскрите .
И  Гессе  исследует  эту  альтернативу  со всей  дотошностью  германского  гения  .
Но  позже  . А пока  он очарован  книгой  Ницше  .
А  пока  на страницах  обсуждаемой  книги  Гессе  открывает  отношения  между  нечеловеческими  существами  :  старцем  Даниилом  и Нарциссом  .
Имена  и  должны  открывать  их сущности  :  названный  Даниилом   в  роли  наставника  -судьи  над  Нарциссом  -воплощением  совершенного  Эго  .
Отношения  их  как  и  должны  быть  - идеальные  , из мира  потусторонних идей  .
Но  вот появляются  и  человеческие  существа  и  отношения  между  ними  не  идеальные  :  «Они, юноша и его отец, привязали своих лошадей к каштану, из портала навстречу им вышел привратник. Отрок поднял глаза на голую после зимы крону.
— Такого дерева я еще не видел. Прекрасное, удивительное дерево! Хотел бы я знать, как оно называется. Отец, пожилой господин с озабоченным лицом, на котором застыла хитроватая усмешка, не обратил внимания на слова юноши. Однако привратник, которому мальчик сразу пришелся по нраву, ответил на его вопрос. Отрок любезно поблагодарил его, подал руку и сказал:— Меня зовут Златоуст, здесь я буду учиться в школе.
Привратник дружелюбно улыбнулся ему и пошел впереди вновь прибывших через портал и дальше, вверх по широким каменным ступеням, и Златоуст вступил в монастырь без колебаний, с чувством, что здесь он уже встретил двух существ, с которыми мог бы подружиться, — дерево и привратника.» 
Насколько  же  человеческое  существо сможет  пребыть в  идеальном  мире  ?
Об  этом предстоит  узнать  .Отец  здесь представлен  имперским  чиновником  .
Он  холоден и жесток  .  Да  , так  описывал  Гессе  своего собственного  отца  .
«   Беседа с духовными лицами была вежливой и холодной; но и настоятель, и патер с радостью поглядывали на почтительно молчавшего Златоуста, красивый и ласковый юноша им тотчас понравился. На следующий день они без сожалений расстались с отцом, сына же с удовольствием оставили у себя. Златоуста представили наставникам, он получил койку в спальне для воспитанников. Почтительно и опечаленно простился он со своим отъезжающим отцом, стоял и смотрел ему вслед, пока тот не проехал между амбаром и мельницей и не скрылся за узкими сводчатыми воротами внешнего монастырского двора. Когда он обернулся, на его длинных светлых ресницах повисла слеза; но к нему уже подошел привратник и ласково похлопал его по плечу.»
Итак  ,  юноша  под именем  Златоуст  прибыл в  идеальный  мир  богов  .
  …     «он был доволен. Снова и снова он подолгу задерживался взглядом на молодом учителе, любовался его подтянутой фигурой, его холодно сверкающими глазами, его строгими губами, четко и ясно произносившими слова, его вдохновенным, не знающим устали голосом.  « «Настоятеля он склонен был считать святым, его простота и добросердечие, его ясный, заботливый взор, его манера распоряжаться и управлять со смирением и самоотдачей, его добрые, спокойные жесты — все это влекло Златоуста неодолимо. Он бы с радостью стал слугой благочестивого старца, чтобы всегда быть рядом, повинуясь и услужая ему, не задумываясь принес бы ему в жертву всю свою отроческую жажду преданности и самоотречения и научился бы у него чистой и исполненной святости жизни. Ибо Златоуст замышлял не только закончить монастырскую школу, но и, если представится возможность, навсегда остаться в монастыре и посвятить свою жизнь Богу; такова была его воля, таковы были желание и требование его отца, и, по-видимому, так было предназначено самим Богом.»
Что  бы  сам  Гессе  не  понимал  под  словом  «  предназначено самим  Богом  «
Но  его  жизнь  свидетельствовала  о  том  ,  что  он  сам  давал  наполнение  этим  слова  ,  собтственно  говоря  , как  и  каждый  человек  на  самом деле  .
«… отец Златоуста на что-то намекал и ясно дал понять, что хотел бы видеть сына навсегда оставшимся в монастыре. Казалось, с рождением Златоуста связан какой-то тайный порок, нечто сокрытое, казалось, требовало искупления. Но отец настоятелю не очень понравился, на его слова и на все его несколько надменное поведение он ответил холодной вежливостью и не придал его намекам особого значения. Другой же, вызвавший любовь Златоуста, был прозорливее и догадывался о большем, но вел себя сдержанно. Нарцисс-то уж наверняка заметил, какая удивительная чудо-птица залетела к ним. Он, столь одинокий в своем благородстве, вскоре почувствовал в Златоусте родственную душу, хотя во всем тот казался его противоположностью. Нарцисс был темен лицом и сухощав, Златоуст весь светился и цвел. Нарцисс был мыслителем и аналитиком, Златоуст казался мечтателем с душой ребенка. Но противоположности перекрывало то, что их объединяло; оба были людьми благородными, оба отличались от других очевидными дарованиями и обоих судьба отметила особой печатью. Нарцисс чувствовал глубокую симпатию к этой юной душе, склад и судьбу которой он скоро прозрел. Златоуст горячо восхищался своим прекрасным, необыкновенно умным учителем. Но Златоуст был робок; он хотел завоевать расположение Нарцисса только тем, что до изнеможения старался быть внимательным и прилежным учеником. Но не только робость сдерживала его. Сдерживало его и чувство опасности, исходившей от Нарцисса.
Идеалом и примером для него не могли быть добрый, смиренный настоятель и одновременно чрезвычайно умный, ученый, отмеченный острым интеллектом Нарцисс. И однако же, всеми силами своей юной души он тянулся к обоим идеалам, таким несоединимым. Нередко это заставляло его страдать.»
Собственно  говоря  Гессе  следовал  советам  своих психоаналитиков  , но  ,  что  он  видел  перед  глазами  тогда  , когда  писал  свою книгу  , неизвестно  .
Но если  внимательно читать его книги  , то  айсберги  ассоциаций  могут показать  хотя  бы  свою надводную поверхность  .
Что  же  касается  подводной  части  то и сам  человек  до конца  не  может  объяснить  .
Мир мыслей  человека  часто  ускользает  и  от  самого  человека  .
И  человек  , становясь на молитву  Богу  , произнося  слова  , часто не помнит  и не  фиксирует  своё  внимание  на  мыслях  , которые  ускользают часто  .
Но вот  эти  мысли  и  самое  главное в  молитве  ,  а  не  слова  .
Слова  чаще  всего правильные  , имеющие  установленную  форму  .
А  Бог  видит  мысли человека  и  человек  часто   получает  ответ   на  свои  молитвы  , хотя  чаще  всего  даже  не  фиксирует  их  , а  фиксирует внимание на  своих  ожиданиях  .  Да  ,  человек  в  своём  высокомерии  всегда  знает точно  , как  Бог  должен  был ответить  на  его молитвы  .
И потому  ожесточается  , не  получив  искомого  .
А  мысли  как  раз и воплощаются  часто  .
Территория  молитвы  некоторым  образом  подобна    территории  , описанной                в  «Сталкере  «.
Несомненно  , что так  Герман  Гессе  мог описать  своё  время  учёбы  ,  не  мог  же  он  так  описать  чувства  незнакомого  человека ?
« Иногда, в первые месяцы учебы в монастырской школе, Златоуст чувствовал в сердце своем такое смятение и такую раздвоенность, что едва не поддавался соблазну убежать из монастыря или излить свой гнев и свою беду в общении с товарищами. Часто в нем, добродушном, в ответ на невинные поддразнивания и подначки вспыхивала такая дикая злоба, что он лишь огромным напряжением сил сдерживал себя и молча отворачивался, закрыв глаза и покрывшись смертельной бледностью.»
Сам  Гессе  считал  ,  что отец его  приготовил  его  к  почти  монашеской жизни  :  «Приуготовленный отцом к монашеской жизни, всем сердцем приняв это предназначение, с юношеским пылом обратившись к благочестивому, аскетически-подвижническому идеалу, он при первой же беглой встрече, при первых зовах жизни к его чувствам, при первом приветливом женском слове неотвратимо ощутил , что именно здесь таится его враг и демон, что опасность для него заключена в женщине.»
Страхи  самого подростка  Гессе  описаны  тут .
И  тогда  он как  романтик  обращался  к  миру  идеального  : 
«И вот теперь судьба посылала ему спасение, теперь, в самый трудный час, его осенила эта дружба, предлагая его душевным устремлениям цветущий сад, а благоговению — новый алтарь. Здесь ему позволено любить, позволено без греха отдавать себя, дарить свою любовь достойному восхищения, превосходящему его летами и умом другу, превращая опасное чувственное пламя в жертвенный огонь, одухотворяя его. Но уже в первую весну этой дружбы он столкнулся со странными препятствиями, с неожиданными, загадочными периодами охлаждения, с пугающей требовательностью. Ибо он был далек от того, чтобы воспринимать себя как антипода и противоположность своего друга. Ему казалось, достаточно одной только любви, одной только искренней преданности, чтобы превратить двоих в единое целое, чтобы сгладить различия и преодолеть противоречия. Но каким суровым и твердым, каким неумолимо строгим был этот Нарцисс! Казалось, ему неведомы и нежелательны простодушная самоотверженность и благодарные совместные странствия по стране дружбы. Казалось, он не знал и не терпел путей без цели, мечтательного кружения вокруг да около .»
 Любовь  нечеловеческая  описана  в  книге  .
«  В действительности Нарцисс прекрасно понимал, что происходит с другом, он видел и его цветущую красоту, и его естественную силу, богатую палитру чувств. Он ни в коем случае не был учителем-педантом, который пичкает юную цветущую душу греческим и отвечает на невинную любовь логикой. Скорее он слишком любил белокурого отрока, и в этом для него таилась опасность; ибо любовь была для него не естественным состоянием, а чудом. Он не позволял себе влюбиться, удовлетвориться приятным созерцанием этих милых глаз, близостью этого цветущего и чистого белокурого существа, он не позволял своей любви даже на мгновение задержаться на чувственных переживаниях. Ибо если Златоуст только видел свое предназначение к монашеству, аскезе и вечному стремлению к святости, то Нарцисс действительно был предназначен к такой жизни. Любовь была разрешена ему только в одной-единственной, высшей форме. Но в предназначение Златоуста к аскезе Нарцисс не верил.»
«  Позволь мне считать тебя своим духовником  «  ,  говорит  Златоуст  в  терзаниях  о своей  греховности  .
Теперь  дальнейшее  повествование  будет описывать  отношения  Нарцисса  и  Златоуста как   отношения  духовника  и  послушника  .
«— Тебе разве не ведомо, друже, что для многих благочестивых отцов была нужна именно такая подготовка? Разве ты не знаешь, что одним из кратчайших путей к жизни святого может стать жизнь развратника? «  -  читает    наставление  Нарцисс  . «— Любовь к Богу, — сказал он, медленно подыскивая слова, — не всегда совпадает с любовью к добру. Ах, если бы все было так просто! Мы знаем, что есть добро, об этом говорится в заповедях. Но в заповедях не весь Бог, они — лишь маленькая частичка его. Ты можешь следовать заповедям и быть далеко от Бога.»
«  Нарцисс больше не сомневался в природе тайны друга. За всем этим стояла Ева, праматерь. Но как могло случиться, что в этом красивом, здоровом и цветущем юноше пробудившееся чувство пола натолкнулось на столь ожесточенную вражду? Должно быть, не обошлось без демона, без тайного врага, которому удалось расколоть этого великолепного человека изнутри, посеять раздор между ним и его изначальными склонностями. Стало быть, демона нужно найти, подвергнуть заклинанию и сделать видимым, тогда с ним можно будет справиться.»  Нарцисс  знаток  демонов  .
Как  и  Карл  Юнг  .Тоже  своеобразный  духовник  Гессе  .
Я  решила  написать  анализ  «Красной  книги  «   Карла  Юнга  ,  чтобы  не  быть голословной  .
А  следующие  размышления  -  это  размышления  психоаналитика  : 
« Нарцисс много размышлял о своем друге. Его особенный дар — видеть и чувствами познавать сущность и предназначение человека — давно подсказал ему, что собой представляет Златоуст. Все живое и яркое в этом юноше говорило: он обладает всеми признаками сильного, богато одаренного чувствами и душевными качествами человека, быть может, художника, во всяком случае, человека, способного сильно любить, предназначение и счастье которого заключались в способности воспламеняться и жертвовать собой. Почему же этот человек с даром любви, наделенный тонкими и богатыми чувствами, человек, способный так глубоко воспринимать и любить аромат цветов, утреннее солнце, лошадей, полет птиц, музыку — почему именно он был одержим мыслью стать духовным лицом, аскетом? Нарцисс много размышлял об этом. Он знал, что отец Златоуста поддерживал в нем эту одержимость. Не мог ли он породить ее? Какие чары наслал он на сына, что тот поверил в подобное предназначение и долг? Что за человек этот отец?»
Отец  -  вот кем  желает стать  психоаналитик  для  своего пациента  .
И  размышления  об  отце  не  случайны  .
«  Нарцисс был невысокого мнения об этом отце, он ему не нравился; временами он даже сомневался, настоящий ли это отец Златоуста. Он был всего лишь пустым идолом. Но откуда у него эта власть над сыном? Каким образом удалось ему наполнить душу Златоуста мечтами, столь чуждыми его душевному складу?  «
Да  , Гессе  приоткрывает  завесу  над тем  , что происходит в  этом  идеальном  демоническом  мире  .
«  хотя он много времени проводил с Нарциссом, у него оставался часок-другой, когда он мог предаться своим давним пристрастиям и удовольствиям. Богослужения чаще всего тоже доставляли ему радость, с удовольствием пел он в школьном хоре, с удовольствием творил молитвы Розария перед любимым алтарем, слушал мессу на прекрасной, торжественной латыни, разглядывал сквозь клубы ладана сверкающую золотом утварь и украшения и умиротворенные, почтенные фигуры святых, стоящие на колоннах, евангелистов в окружении животных, Иакова в шляпе и с сумой пилигрима. Эти каменные и деревянные фигуры привлекали его, таинственным образом соотносились с его собственной судьбой, к примеру, виделись в роли бессмертных и всеведущих крестных отцов, покровителей и проводников по жизни. Любовь и тайное пристрастие чувствовал он также к колоннам и капителям окон и дверей, к орнаментам алтарей, к этим прекрасно профилированным жезлам и венцам, к этим цветам и пышным листьям, выступавшим из каменных колонн и так выразительно и ненавязчиво их украшавшим. Он видел драгоценную и глубокую тайну в том, что помимо природы, ее растений и животных существует еще и эта вторая, немая, сотворенная человеком природа, эти люди, животные и растения из камня и дерева.»
«  Но особенно любил он церковное пение, прежде всего песнопения в честь Девы Марии. Он любил четкий и строгий ход этих песнопений, постоянно повторяющиеся в них мольбы и восхваления. Он мог благоговейно следить за их глубоким смыслом или же, забыв о смысле, наслаждаться только торжественным размером стихов, целиком отдаваясь им, отдаваясь растянутым глубоким тонам, полнозвучным гласным, исполненным благости повторам. В глубине души он любил не ученость, не грамматику и логику, хотя и в них была своя прелесть, а звучный, образный мир литургии.» -  то  ,  что  любил сам  Гессе  .
«  бесформенный, но почитаемый отец, была легенда об уже давно пропавшей или погибшей матери, от которой осталось одно только имя. Мало-помалу Нарцисс, умевший читать в душах, понял, что его друг относится к тем людям, которые утратили частицу своей жизни, которые под давлением какой-либо необходимости или колдовства забыли часть своего прошлого. Он понял, что простыми расспросами и поучениями здесь ничего не добьешься; ясно ему было и то, что он чересчур уверовал в силу разума и напрасно потратил столько времени на разговоры. Но не напрасной была любовь, связывавшая его с другом, и привычка много времени проводить вместе. Несмотря на глубокое различие своих натур, они многому научились друг у друга; наряду с языком разума между ними постепенно возник язык души и знаков; так наряду с дорогой между двумя населенными пунктами, по которой ездят повозки и всадники, появляется множество случайных, окольных, тайных дорог: дорожки для детей, тропинки влюбленных, едва заметные стежки, по которым ходят кошки и собаки. Постепенно воображение Златоуста магическими путями прокралось в мысли друга, и Нарцисс научился у Златоуста без слов понимать и чувствовать склад его души. Медленно вызревали в лучах любви новые связи между душами, и только потом приходили слова.»  -  это  описание  действительных  отношений  как   и  описание  отношений  Гессе  и Дамиана  , погибшего  как  будто  бы    в  ужасах  войны , может  быть ощущал  Гессе  ,  что  Дамиан  погиб  вместо  него   .
Постепенно прорисовывается  характер  Нарцисса  :  « Они говорили об астрологии, которая не изучалась в монастыре и была под запретом, и Нарцисс сказал, что астрология — это попытка внести порядок и систему в разнообразие человеческих характеров, судеб и предназначений.— Ты все время говоришь о различиях, постепенно я понял, что в этом и заключается твоя важнейшая особенность, — возразил Златоуст. — Когда ты, к примеру, говоришь о большой разнице между собой и мной, мне почему-то кажется, что разница состоит как раз в твоей странной страсти находить различия! Нарцисс: «Так и есть, ты попал в самую точку. В самом деле: для тебя различия не столь и важны, для меня они — нечто единственно важное. По своему характеру я ученый, мое предназначение — наука. А наука, говоря твоими же словами, не что иное, как „страсть находить различия“. Лучше о ее сути не скажешь. Для нас, ученых, нет ничего важнее установления различий, наука есть искусство различения. Например, найти в любом человеке признаки, отличающие его от других, означает постичь его».  И    что  интересно  , так  это  то  , что  они  говорят  об едином  для  них предназначении  , что  бы  они  не  понимали  под  этим  :
«Златоуст: «Тут и понимать нечего. Но ты говоришь не только о различии признаков, ты говоришь о различии судьбы, предназначения. Почему, к примеру, ты должен иметь другое предназначение, чем я? Ты христианин, как и я, ты, как и я, решил посвятить себя монастырской жизни, ты, как и я, чадо нашего Отца Небесного. У нас с тобой одна цель: вечное блаженство. У нас одно предназначение: возвращение к Богу».»
 «  Тебе надо привыкнуть к тому, милый Златоуст, что всерьез я принимаю только тебя самого. Поверь мне, я всерьез принимаю каждую интонацию твоего голоса, каждый жест, каждую улыбку. Но к твоим мыслям я отношусь менее серьезно. Я серьезно принимаю в тебе то, что нахожу существенным и необходимым. Почему, обладая многими другими дарованиями, ты хочешь, чтобы именно к твоим мыслям относились с особым вниманием? Златоуст горько улыбнулся:
— Я же говорил, ты всегда считал меня ребенком!
Нарцисс остался тверд.— Часть твоих мыслей я считаю детскими. Вспомни, мы только что говорили, что умный ребенок не обязательно должен быть глупее ученого. Но если ребенок начнет рассуждать о науке, ученый не примет это всерьез.»
« Нарцисс посмотрел на него серьезно.— Я принимаю тебя всерьез, когда ты остаешься Златоустом. Но ты остаешься им не всегда. Всей душой я желаю только одного: чтобы ты во всем был Златоустом. Ты не ученый, ты не монах — ученого и монаха можно сделать из менее ценного материала.»  Вот  так  :  художник  выше  всех.
Учёного  и  монаха  можно  сделать -  это слова  демиурга  ,  это слова  бога  , делающего  людей  ,  которые  для  него  лишь  сырой  материал  , глина  .
Слова не  человека  , но  духовного  существа  .
И  как  идёт процесс  созидания  -  в  этом  и  главная  мысль  книги  .
Нарцисс  посвящает  Златоуста  в  тайну  их  отношений :  «В бдении, как уже сказано, я сильнее тебя, в этом я превосхожу тебя и могу быть тебе полезен. Во всем остальном, милый, ты превосходишь меня, точнее, так будет, когда ты обретешь самого себя.»
Ученик  должен  превзойти как  будто  бы  учителя  .Нарцисс  продолжает :
«— Натуры, подобные твоей, наделенные сильными и нежными чувствами, одухотворенные, мечтательные, полные поэзии и любви, почти всегда превосходят нас, людей духа. У вас материнское происхождение, вы живете полной жизнью, вам дана сила любви и способность к сопереживанию. Мы же, люди духа, хотя часто по видимости руководим и управляем вами, живем жизнью урезанной и сухой. Вам принадлежит полнота жизни; сок плодов, сады любви, прекрасное царство искусства — все это ваше. Ваша родина — земля, наша родина — идея. Ваша опасность в том, чтобы не утонуть в мире чувств, наша — чтобы не задохнуться в лишенном воздуха пространстве. Ты художник, я мыслитель. Ты спишь на груди матери, я бодрствую в пустыне. Мне светит солнце, тебе светят луна и звезды, твои мечты — о девушках, мои — о юношах…»
Но  на  Златоуста  эти слова  произвели   впечатление смертельного  удара  :                « На сей раз душевное перенапряжение Златоуста не разрешилось слезами. С чувством глубочайшего, безнадежнейшего изумления, как будто друг неожиданно вонзил ему нож в грудь, стоял он, тяжело дыша, со сжавшимся в смертельной тоске сердцем, с бледным, как воск, лицом и бесчувственными руками. Вернулась прежняя беда, только на несколько градусов усиленная, снова что-то душило его изнутри, появилось чувство, что он заглянул в глаза чему-то ужасному, совершенно невыносимому. Но избавительные слезы на этот раз не пришли на помощь, не спасли от беды. Пресвятая Богородица, что же это такое? Его хотели убить? Он убил? Какие страшные слова были произнесены? Он с трудом переводил дыхание и, как отравленный, пытался освободиться от чего-то смертельного, что сидело глубоко внутри и переполняло его, грозя разорвать. Будто плывя по воде, он выскочил из комнаты, безотчетно бросился по коридорам и лестницам к самым тихим, самым пустынным уголкам монастыря, на свободу, на воздух. Он оказался в самом укромном месте обители, в крытой галерее, над несколькими зелеными грядками сияло ясное небо, в прохладном воздухе каменного подвала стоял едва ощутимый сладковатый аромат роз.» «Сам того не подозревая, Нарцисс в этот час сделал то, о чем давно уже мечтал: обнаружил и назвал по имени демона, которым был одержим его друг. Каким-то своим словом он затронул тайну в душе Златоуста, и тайна эта заявила о себе неистовой болью. Долго блуждал Нарцисс по монастырю в поисках друга, но нигде не нашел его.
Златоуст стоял под одной из тяжелых каменных арок, ведущих из галереи в крытый огород, сверху на него пялились звериные головы, по три на каждой колонне, каменные головы собак или волков. Страшно ныла в нем рана, не находя выхода к свету, к разуму. В смертельном страхе сжалось горло, сдавило желудок. Машинально подняв голову, он увидел перед собой одну из капителей с головами трех животных, и ему вдруг показалось, что эти дикие головы сидят, пялят глаза и лают в его собственных внутренностях.
«Сейчас я умру», — подумал он в ужасе. И тут же, дрожа от страха, почувствовал, что теряет рассудок, что звери вонзают в него свои зубы. Весь дрожа, он присел у подножия колонны, боль была слишком сильна и достигла крайней точки. Он лишился чувств и, уронив голову, погрузился в желанное небытие.»
   Но  отношения    наставника  и  послушника  разладились  , потому  что  Нарцисс  не  мог войти в те  миры  ,  в  которые  готовился  войти Златоуст  :
«  Однако Нарцисс с недавних пор относился к своему другу с непонятной осторожностью. В то время как Златоуст так восхищался им, он вел себя очень скромно, без прежней снисходительности и поучительного тона. Он видел, что Златоуст черпает силы из тайных источников, которые ему самому были чужды; он мог способствовать их росту, но не мог ими воспользоваться. Он с радостью видел, что друг освобождается от его руководства, но иногда бывал грустен. Он чувствовал себя пройденной ступенькой, отброшенной оболочкой; он видел приближение конца их дружбы, которая столь много для него значила. Он все еще знал о Златоусте больше, чем тот сам о себе, ибо хотя Златоуст снова обрел свою душу и был готов следовать ее зову, но он не догадывался, куда она его приведет; Нарцисс догадывался и был бессилен; путь его любимца вел в миры, куда он сам никогда не попадет. Тяга Златоуста к наукам изрядно поуменьшилась. Прошло и его увлечение спорами с другом, он со стыдом вспоминал о некоторых своих тогдашних взглядах. Между тем Нарцисс в последнее время, после завершения послушничества или вследствие пережитого со Златоустом, ощутил потребность в уединении, аскезе и духовных упражнениях, тягу к посту и долгим молитвам, к частым исповедям и добровольному покаянию, и эту тягу Златоуст понимал и почти разделял.»
По существу  Нарцисс  был  руководителем  Златоуста  до  определённой  границы  ,  за  которую сам  Нарцисс  не  мог войти  .  Ибо  он  был  только  учёным  ,из менее  ценного  ,  по  его  же  словам  , материала  .
Златоуст  же  ощущал зов   в мир  матери  ,  Великой    Матери  природы  :
«  Но куда вел ее манящий зов? В неизвестность, в запутанность, в несчастье и, быть может, в смерть. К покою, тишине, уверенности, в монашескую келью и пожизненное заточение в монастырской общине он не вел, ее зов не имел ничего общего с теми отцовскими заповедями, которые сам он так долго принимал за свои собственные желания. Этим чувством, которое часто было бурным, страшным и жгучим, как сильное плотское желание, питалось благочестие Златоуста. Повторяя долгие молитвы, обращенные к Пресвятой Богоматери, он избавлялся от переполнявшего его чувства к собственной матери. И тем не менее его молитвы то и дело кончались теми же странными, восхитительными мечтами, которые отныне все чаще навещали его: мечтами наяву, в полубессознательном состоянии, мечтами о ней, и в них участвовали все его чувства. Тогда его обволакивал запах материнского мира, этот мир глядел на него загадочными, полными любви глазами, глухо шумел, как море и рай, ласково лепетал бессмысленные, но исполненные чувства нежные слова, на вкус казался сладким и соленым, касался шелковистыми волосами его жаждущих губ и глаз. Не только вся прелесть мира была в матери, не только нежный взгляд синих глаз, милая, сулящая счастье улыбка, ласковое утешение; в ней, где-то за прелестной оболочкой, таилось одновременно все ужасное и темное, вся алчность, все страхи, все грехи, все несчастья, все рождения и все смерти. «
Чтобы  избавиться  от  мыслей  о  матери  , он молился  якобы пресвятой  богородице.   Кибела  избрала  его  может  быть  .  И   на  этом  пути 
« Однажды ему пригрезился он сам или его святой, Златоуст, Хризостом, у него были золотые уста, и этими золотыми устами он изрекал слова, которые порхали, словно птицы, сбивались в стаи и улетали. Однажды ему привиделось: он уже большой, взрослый, но сидит, как ребенок, на земле и лепит из глины, как это делают дети, фигурки: лошадку, быка, человечка, женщину. Это занятие доставляло ему удовольствие, и он приделал животным и человечкам до смешного большие половые органы, в тот момент он находил это очень забавным. Затем он, устав от игры, пошел дальше и почувствовал, что сзади к нему бесшумно приближается что-то живое, оглянулся и с глубоким удивлением и ужасом, но и не без радости увидел, что маленькие глиняные фигурки стали большими и ожили. Огромные немые исполины прошагали мимо него, все увеличиваясь в размерах, и молча пошли дальше, в мир, высокие, словно башни.»  Он  совершает  собственные  открытия  :
«— цветочный листок или маленький червяк на дороге говорит и значит больше, чем все книги нашей библиотеки. Буквами и словами не выскажешь ничего. Иногда я рисую какую-нибудь греческую букву, тэту или омегу, и стоит мне чуть-чуть повернуть перо, как буква уже виляет хвостом, превращаясь в рыбу, вызывает в памяти все ручьи и реки мира, их прохладу и влагу, океан Гомера и воды, по которым шел апостол Петр, или же буква становится птицей, выставляет хвост, топорщит перья, вся надувается и, смеясь, улетает… Похоже, Нарцисс, ты не очень высокого мнения об этих буквах? Но я говорю тебе: с их помощью Бог создал мир.
— Я о них высокого мнения, — печально произнес Нарцисс. — Это волшебные буквы, с их помощью можно вызвать всех демонов. « -вот  для  чего предназначены  буквы  !
«  Правда, для занятий наукой они непригодны.
Дух любит все прочное, оформленное, он хочет быть уверенным в своих символах, он любит сущее, а не становящееся, реальное, а не возможное. Он не терпит, когда омега превращается в змею или в птицу.
Не в природе живет дух, а только вопреки ей, только как ее противоположность.
Теперь-то ты веришь мне, Златоуст, что никогда не станешь ученым?
О да, Златоуст давно поверил в это, он был согласен с этим.
— Я больше отнюдь не стремлюсь к вашему духу, — сказал он, едва сдерживая смех. —                К духу и учености я отношусь так же, как относился к своему отцу: мне казалось, что я люблю его и ничем от него не отличаюсь, я принимал на веру все, что бы он ни сказал. Но едва вернулась моя мать, едва я узнал, что такое любовь, как образ отца рядом с ее образом вдруг стал маленьким, унылым и почти опротивел мне. И сейчас я склонен к тому, чтобы считать все духовное отцовским началом, противоположным материнскому и враждебным ему, и относиться к нему с несколько меньшим уважением.»
Ещё  один  разговор  Нарцисса  и Златоуста  .
Златоуст  уже  разговаривает  с  Нарциссом  несколько  свысока  :
«  — Ты, стало быть, будешь делать то, что и мне пришлось бы делать, вступи я навсегда в орден. А когда ты закончишь свои упражнения, когда достаточно времени отдашь посту, молитвам и бдению — какую цель изберешь ты тогда?
— Цель? Быть может, я умру управляющим школой, настоятелем или епископом. Какая разница. А цель такая: быть всегда там, где я принесу больше пользы, где мой характер, мои качества и дарования найдут лучшую почву, широкое поприще. Другой цели нет.
— У монаха нет другой цели?— О, целей хватает. Монах может поставить себе целью изучить еврейский, откомментировать Аристотеля, украсить монастырскую церковь, уединиться и предаться медитации и сделать сотни других дел. Для меня это не цели. Я не хочу приумножать богатство монастыря или реформировать церковь. Я хочу в доступных мне рамках служить духу, так, как я его понимаю, и ничего более. Разве это не цель?»
И  вот  Златоуст  смело  вошёл  в открытую перед ним  природой  дверь  :
«  он почувствовал усталость и сонливость. Склонив голову на свои травы, которые, увядая, пахли все сильнее, он заснул на солнце. По его башмакам бегали ящерицы, на коленях у него увядали растения, под кленом нетерпеливо ждала Звездочка. От далекого леса кто-то приближался, молодая женщина в синей выцветшей юбке, черные волосы повязаны красной косынкой, лицо загорело на летнем солнце. Женщина подошла ближе, в руках у нее был сверток, во рту она держала ярко-красную гвоздику. Увидев спящего, она долго наблюдала за ним издали, недоверчиво и с любопытством, убедившись, что он спит, подошла ближе, осторожно ступая босыми загорелыми ногами, остановилась перед Златоустом и посмотрела на него. Недоверчивость улетучилась, красивый спящий юноша был неопасен, он скорее понравился ей — как он попал на эти невозделанные поля? А, собирал цветы, обнаружила она с улыбкой, они уже увяли. Златоуст открыл глаза, возвращаясь из чащи своих грез. Голова покоилась на чем-то мягком, она лежала на коленях женщины, в его удивленные глаза смотрели в упор чужие глаза, теплые и карие. Он не испугался, опасности не было, теплые карие звезды, казалось, излучали приветливость. Женщина улыбнулась в ответ на его удивленный взгляд, улыбнулась очень приветливо, и он тоже начал потихоньку улыбаться. К его улыбающимся губам приникли ее губы, они слились в сладком поцелуе  . Женские губы не торопились расставаться с его губами, заигрывали с ними, дразнили и манили; наконец она сильно и жадно впилась в его губы, горяча кровь и воспламеняя его. В долгой немой игре загорелая женщина отдалась юноше, мягко обучая его, позволяя искать и находить, распаляя его и утоляя пыл. Восхитительное короткое блаженство любви всколыхнуло его, вспыхнуло золотым огнем, ослабело и погасло. Он лежал с закрытыми глазами, прижавшись лицом к груди женщины. Они не сказали друг другу ни слова. Пока он приходил в себя, женщина не шевелилась и только ласково гладила его по волосам. Наконец он открыл глаза.— Ты, — вымолвил он. — Ты! Кто же ты?— Я Лиза. »
«— Ах, ты мне очень нравишься, Лиза. Я приду. Храни тебя Бог, а мне пора.»
«Сама жизнь явилась ко мне. Я ухожу без отца, без разрешения. Послушай, убежав, я навлеку на тебя позор. Опустив голову, Нарцисс смотрел на свои длинные белые пальцы, тонкие, как у привидения, они выглядывали из широких рукавов рясы. На его строгом, очень усталом лице не было улыбки, она почудилась в голосе, когда он произнес:— У нас очень мало времени, милый. Скажи мне только самое необходимое, коротко и ясно. Или, может, мне сказать, что с тобой произошло?
— Скажи, — попросил Златоуст.— Ты влюбился, малыш, ты познал женщину.»
«  в  тот самый час, когда он, погруженный в медитацию, истощенный постом и бдением, распинал свою юность, свое сердце и свои чувства на кресте и приносил их в жертву, подчиняя себя строжайшей школе послушания ради служения духу и ради того, чтобы окончательно стать minister verbi divini  . Только что он лежал смертельно усталый и угасший, с бледным, как у мертвеца, лицом и худыми руками, но все-таки сразу все понял, вошел в положение влюбленного друга, еще овеянного благоуханием женщины, и выслушал его, пожертвовал своим коротким отдыхом между двумя покаянными молитвами! Странно и удивительно прекрасно, что есть и такая любовь — самоотверженная и одухотворенная. Как же отличается она от той любви, что случилась сегодня на залитом солнцем поле, от той пьянящей и безрассудной игры чувств! И все же и то и другое было любовью. Ах, а теперь вот и Нарцисс оставил его, ясно показав ему в этот последний час, сколь различны они оба, как непохожи друг на друга. Сейчас Нарцисс устало стоял на коленях перед алтарем, подготовленный и просветленный к ночи, исполненной молитв и медитации, к ночи, в течение которой ему разрешалось не больше двух часов отдыха и сна, в то время как он, Златоуст, убегает, чтобы где-то под  деревьями найти свою Лизу и снова заняться с ней сладостными, звериными играми!  «
«  Как все это странно, думал он, с женщинами и любовью; им и в самом деле не нужны слова. Всего несколько слов понадобилось женщине, чтобы назначить ему свидание, все остальное она сказала не словами. Чем же тогда? Глазами, да, и еще особенным звучанием чуть глуховатого голоса, ну и еще кое-чем, быть может, запахом, нежным и тонким излучением кожи, по которому мужчины и женщины тотчас узнают о взаимном влечении. Удивителен этот изысканный и таинственный язык, и как же быстро он его усвоил! Он радовался предстоящему вечеру и был полон любопытства, ему хотелось знать, какой окажется эта высокая белокурая женщина, как она будет смотреть и говорить, двигаться и целовать — наверняка совсем не так, как Лиза. Где-то она теперь, Лиза, с ее жесткими черными волосами, смуглой кожей, прерывистым дыханием? Помнит ли еще о нем? Побил ли ее муж? Нашла ли она себе нового любовника, как он нашел сегодня новую подругу? Как быстро все происходило, как много счастья встречалось на пути, каким прекрасным и горячим оно было и как странно проходило! Это был грех, нарушение супружеской верности, еще недавно он скорее дал бы себя убить, чем совершил бы этот грех. А теперь он ждал уже вторую женщину, и совесть его была чиста и спокойна. Точнее, спокойной она, может, и не была; но не нарушение супружеской верности и не сладострастие иногда тревожили и обременяли его совесть, а нечто иное, что он и назвать не мог. Это было чувство вины за преступление, которого ты не совершал, чувство, которое ты принес с собой в мир. Быть может, это было то, что в теологии называют первородным грехом? Вполне возможно.»
  Опыт   самого   Гессе  несомненно   что  присутствует   в  этих   словах  :   «  Уже немало времени странствовал Златоуст, редко проводя две ночи в одном и том же месте, повсюду желанный для женщин и одариваемый ими любовью, загоревший на солнце, исхудавший от странствий и скудной пищи. Многие женщины прощались с ним на рассвете и уходили, иные со слезами на глазах, и он думал порой: «Почему же ни одна не останется со мной? Почему, раз они любят меня и из-за одной только ночи любви нарушают супружескую верность, — почему все они сразу же возвращаются к своим мужьям, чаще всего боясь, что будут поколочены ими?» Ни одна всерьез не просила его остаться с ней, ни одна не просила взять ее с собой и во имя любви разделить с ним радости и тяготы странствий. Он, правда, никого и не приглашал и ни одной даже не намекнул об этом; положа руку на сердце, он видел, что ему дорога свобода, и не мог вспомнить ни одной возлюбленной, тоска по которой не оставляла бы его в объятиях следующей. И все же его удивляло и немного печалило, что любовь — и женская, и его собственная — каждый раз оказывалась такой скоротечной, что она столь же быстро утолялась, как и возникала. Разве это правильно? Неужели так было всегда и везде? Или все дело было в нем самом, быть может, он так устроен, что женщины желают его, находят красивым, но не хотят иной близости с ним, кроме как короткой, бессловесной, на сене или во мху? Может, причина в том, что он жил странствуя, а оседлые испытывают ужас перед бездомной жизнью? Или дело только в нем, в его личности, что женщины вожделели его, прижимали к себе, словно красивую куклу, а затем убегали к своим мужьям, даже если там их ожидали побои? Он этого не знал. Одной его красоты было бы недостаточно, чтобы так легко привлекать женщин; их влекла к нему его детская непосредственность, его искренность, его неискушенная, пытливая чувственность, его абсолютная готовность ко всему, чего бы ни пожелала женщина. Сам того не зная, он с каждой женщиной был таким, каким ей хотелось и мечталось, нежным и предупредительным с одной; стремительным и ухватистым с другой, порой неискушенным, как впервые посвящаемый в таинства любви мальчик, порой искусным и умелым. Он был готов к игре и к борьбе, к вздохам и к смеху, к стыдливости и к бесстыдству; женщине он давал только то, к чему она стремилась, что хотела выманить из него. Именно это и чувствовали в нем женщины, знавшие толк в любви, именно это и делало его их любимцем. А он учился. За короткое время он не только усвоил многие способы и тайны любви и вобрал в себя опыт своих возлюбленных. Он научился также видеть, чувствовать, осязать и обонять женщин во всем их разнообразии; он различал на слух все оттенки голоса и у иных женщин уже по одному его звучанию безошибочно угадывал характер и силу их любви; он с неослабевающим восхищением наблюдал за бесконечным разнообразием посадки головы на шее, за обрамлением лба волосами, за изгибом коленной чашечки. Он учился в темноте, с закрытыми глазами, одними только нежно ищущими пальцами различать женщин по их волосам, по коже и пушку на ней. Он давно уже начал замечать, что, вероятно, в том и заключается смысл его странствий, его влечения от одной женщины к другой, чтобы как можно тоньше, всестороннее и глубже постичь эту способность познания и различения и научиться пользоваться ею. Быть может, в этом и заключалось его предназначение: в совершенстве изучить женщин и любовь в тысячах ее видов и в тысячах вариантов, как некоторые музыканты овладевают игрой не на одном инструменте, а на трех, четырех, на многих. Правда, он не знал, зачем это нужно и к чему приведет; он только чувствовал, что идет верной дорогой. «  Верной  дорогой  он  шёл    ,   думал  он ,  но  куда  ?
…  « надо, подобно кунице или лисе, выжить в этом холодном и неуютном мире и не погибнуть в первый же день в открытом поле;»  Говорил   ему     приобретённый   опыт .
«При свете лучины, когда он с безмерным любопытством смотрел в лицо мучавшейся родами женщины, ему бросилось в глаза нечто неожиданное: черты искаженного болью лица почти не отличались от тех, которые он замечал на лицах других женщин в момент любовного экстаза! Выражение невыносимой боли было сильнее и больше искажало лицо, нежели выражение страстного желания, но в целом не отличалось от него, это была та же самая конвульсия, чем-то похожая на оскал, то же воспламенение и угасание. Он и сам не понял почему, но его поразило удивительное открытие: оказывается, боль и желание могут походить друг на друга как две капли воды.»
  Так  о  женщине  и только так  сознанием  дела  мог  писать  Герман  Гессе  .
Может  быть  Гессе  был  близок  убийству  в своих  драках  и  потому  смог  написать  :               «  Из груди и горла Виктора все еще текла кровь, изо рта вместе с невнятными, слабеющими вздохами уходила жизнь. «Ну вот я и убил человека», — подумал Златоуст и думал об этом беспрерывно, стоя на коленях перед умирающим и видя, как лицо его заливает смертельная бледность. «Матерь Божья, я — убийца», — услышал он собственные слова.»   -  ещё    один  опыт     Златоуста  ,  горький  опыт  .
 Он  исповедуется   и  перед  ним  открывается   ещё  одна  дверь      :
 «Он ощутил потребность исповедаться и очиститься, покаяться во многих мелких грехах, во многих маленьких пороках, но больше всего его угнетала смерть Виктора, погибшего от его руки. Он отыскал священника и исповедовался ему, рассказав о многом, но прежде всего об ударах ножом в горло и спину Виктора. О, как давно он не исповедовался! Количество и тяжесть грехов казались ему немалыми, он готов был искупить их изрядным покаянием. Но духовник, похоже, знал жизнь странников, он не возмутился, спокойно выслушал Златоуста, серьезно и доброжелательно пожурил и предостерег его, не предавая анафеме. С облегчением поднялся Златоуст, помолился по предписанию священника перед алтарем и хотел уже выйти из церкви, как вдруг сквозь окно проник солнечный лучик, он проследил за ним взглядом и увидел в боковой часовенке скульптуру, которая так много говорила его сердцу и так влекла к себе, что он обратил к ней полные любви глаза и стал с благоговением и глубоким вниманием рассматривать ее. Это была деревянная фигура Божьей Матери, она стояла, нежно и кротко наклонив голову, синий плащ ниспадал с ее узких плеч, она протянула нежную девическую руку, крепко сжатые губы и глаза выражали страдание, а над ними высился свод чистого лба, и все это было так живо, так прекрасно, трогательно и душевно, как ему, пожалуй, еще не доводилось видеть. Он разглядывал этот рот, этот нежный, трогательный поворот шеи и не мог налюбоваться. Ему казалось, что он не раз и не два видел этот образ в своих снах и мечтах, что к нему он тянулся душой в минуты тоски. Несколько раз порывался он уйти, но скульптура снова и снова притягивала его к себе. Когда он окончательно собрался уходить, за спиной у него остановился священник, которому он исповедовался.— Ты находишь ее красивой? — дружелюбно спросил он.— Неописуемо красивой, — сказал Златоуст.— Многие говорят об этом, — сказал священник. — Но другие считают, что это не настоящая Божья Матерь, у нее, мол, слишком новомодный и светский вид и все в ней преувеличенно и неправдоподобно. Много споров можно услышать о ней. Тебе, значит, она понравилась, это меня радует. Уже год стоит она в нашей церкви, ее пожертвовал монастырю один благодетель. Это работа мастера Никлауса.  «
Его  путь привёл  его  к  мастеру  , создавшему  деревянное  изваяние  как  бы  матери  божьей  , хотя  и  не  все  были  согласны  с этим  , по словам  священника  .
Но  Златоуст  хотел  освоить мастерство  изготовления  деревянных  фигур  .У  мастера  .
« много скромности и знания о сомнительной ценности всякого человеческого труда было написано на нем, но также и вера в свое призвание. Иным был язык его рук, между ними и лицом было какое-то несоответствие. Уверенными, но очень чуткими пальцами эти руки разминали глину, придавали ей форму, они обходились с ней, как руки любящего с покорной возлюбленной: любовно, с трепетной, чуткой нежностью, вожделенно, с одинаковой страстью принимая и даря ласки, сладострастно и в то же время кротко, уверенно и со знанием дела, как бы используя идущий из глубины веков опыт. Восхищенно и удивленно наблюдал Златоуст за этими даровитыми руками. Он с удовольствием нарисовал бы мастера, если бы не это противоречие между лицом и руками, которое стесняло его. Пытаясь разгадать тайну этого человека, он добрый час наблюдал за погруженным в свою работу мастером. Затем в его сознании стал складываться и проступать перед внутренним взором другой образ, образ человека, которого он знал лучше, чем кто бы то ни было, которого он любил и которым искренне восхищался; и в этом образе не было разрыва и противоречия, хоть и он нес в себе самые разные черты и напоминал о многих борениях. Это был образ его друга Нарцисса. Он все больше сгущался, превращаясь в нечто единое и целостное, в этом образе все яснее проявлялся внутренний закон любимого человека — облагороженная духовной муштрой голова, красивый, строго очерченный рот, которому служение духу придало особую утонченность, немного печальные глаза, отмеченные печатью борьбы за духовность, худые плечи, длинная шея, нежные благородные руки. «
И   Златоуст   встал  на   новый  путь   :  «С тех пор как он расстался с ним в монастыре, Златоуст никогда еще так ясно не видел своего друга, не был столь одержим его образом. Будто во сне, безвольно и все же с готовностью подчиняясь необходимости, Златоуст осторожно приступил к рисунку, благоговейно, любящей рукой набрасывал на бумаге образ, который жил в его сердце, и забыл о мастере, забыл о самом себе и о месте, где он находился. Он не видел, как постепенно менялось освещение в зале, не видел, как мастер много раз поглядывал на него. Он выполнял задание, словно совершая жертвоприношение, отдаваясь ему всем сердцем и стараясь возвысить и запечатлеть образ друга таким, каким он сейчас жил в его душе. Без колебаний воспринял он свое задание как исполнение долга, как выражение благодарности.—«
Но мастер   не  был  из  идеального   мира :
«Созданные Никлаусом фигуры, по крайней мере лучшие из них, были для Златоуста высокими образцами, но сам мастер образцом для него не был. Рядом с художником, создавшим ту самую Божью Матерь с необыкновенно скорбным и прекрасным лицом, рядом с ясновидящим и посвященным, руки которого умели чудесным образом превращать глубокие переживания и предчувствия в зримые образы, в мастере Никлаусе уживался еще один человек: довольно строгий и щепетильный хозяин дома и цеховой мастер, вдовец, ведущий вместе с дочерью и уродливой служанкой тихую, немного скрытную жизнь в своем тихом доме, обыватель, яростно сопротивлявшийся самым сильным влечениям Златоуста, приспособившийся к спокойной, размеренной, очень упорядоченной и благопристойной жизни. Хотя Златоуст почитал своего мастера, хотя он никогда не позволил бы себе расспрашивать о нем других или высказываться по его поводу перед посторонними людьми, через год он до мельчайших подробностей знал все то, что можно было узнать о Никлаусе. Этот мастер был важен для него, он любил его и в то же время ненавидел, он не оставлял его в покое, и, таким образом, ученик, исполненный любви и недоверия, с неослабевающей жаждой знания проникал в тайны характера и жизни своего учителя.   «  Златоуст   стал  уверен  в себе  .
И  что  он  делает  ?  берёт  Нарцисса  как  образец  и  хочет  сделать из  него  фигуру  апостола  Иоанна     ,  то  есть  берёт  образ  из идеального  мира  и  воплощает  его :
  « пришел черед Нарцисса, Златоуст взялся воплотить его образ в дереве, причем в образе апостола Иоанна; в случае удачи Никлаус хотел включить эту скульптуру в группу, изображающую распятие Господне, на которую он получил заказ и над которой уже давно работали оба подмастерья, чтобы затем отдать ее мастеру для окончательной доводки.
Над фигурой Нарцисса Златоуст трудился с глубокой любовью, в этой работе он снова обретал самого себя, свое призвание художника и свою душу, а ведь ему не раз случалось выбиться из колеи, такое бывало довольно часто: любовные приключения, танцы во время праздников, дружеские попойки, игра в кости, нередко и потасовки столь сильно увлекали его, что он целыми днями, а то и по несколько дней не заглядывал в мастерскую или же, расстроенный и недовольный, маялся над работой. Однако над своим апостолом Иоанном, чей задумчивый и такой любимый лик все отчетливее проступал в дереве, он работал самоотверженно и только в те часы, когда был готов к этому.   «
Но  почему  бы  ему  не  сделать  фигуру  Нарцисса  ,  таким  , как  он его  увидел  ?
Я  думаю  ,   потому  ,  что  тот  бесплотен  .
«чем дольше он носил в себе ее образ, тем больше он становился для него парадигмой, священным символом. Он знал не на словах, не в сознании, а глубинным знанием крови, что его путь ведет к матери, к наслаждению и смерти. Отцовская сторона жизни, дух, воля не были для него приютом, там обретался Нарцисс, и только теперь Златоуст до конца осознал и понял слова друга и увидел в нем свою противоположность; это он воплотил и сделал зримым в фигуре своего Иоанна.»
Путь Златоуста  ведёт  к  матери  ,к  наслаждению  и  смерти  .
Вот  так  - три  ипостаси  матери  :  сама  мать  , наслаждение  ,  смерть .
Он  знает  это  . И  идёт  как  околдованный  .
Его  путь  , путь  Златоуста  -  это  путь  художника  :
«Каким-то сокровенным чувством Златоуст прозревал и тайну своего художнического призвания, своей страстной любви к искусству и своей временами дикой ненависти к нему. Неосознанно, чутьем, благодаря возникавшей в его душе веренице образов он догадывался, что искусство представляет собой сплав отцовского и материнского мира; оно может возникнуть в до крайности чувственной сфере и привести к предельно отвлеченным понятиям, или же оно может брать свое начало в мире чистого разума и заканчиваться в мире самой полнокровной плоти. У всех творений искусства, как, например, Богородица мастера, которые были воистину возвышенными и не относились к умелым подделкам, а были исполнены вечной тайны, у всех подлинных, несомненных творений искусства было это опасное, улыбчивое двуличие, это сочетание мужского и женского начала, это соединение плотских влечений и чистой духовности. Но лучше всего эта двойственность лица праматери Евы проявится, если когда-нибудь удастся создать ее образ.»  Художник  создаёт  образы  .Это  -  главное  для  него  ,  художник    создаёт  образы  на  полотне и  на  бумаге  .
И   знает  о  том  ,  что  у всех  подлинных  несомненных  произведений  искусства  было  это  опасное  улыбчивое  двуличие  , сочетание  мужского и  женского  начала  , соединение  плотских влечений  и  чистой  духовности  .
Чистой  духовности  ?  но в   чём  чистота  ?
В  перечисленном  выше  ?  и  где  тут  можно  увидеть  Марию , мать Христа  ? 
Или  апостола  Иоанна  ?
Художник  для  создания  образа  берёт  только  имена  и  вкладывает  в  них  только  то содержание  , которое  может  вложить  мужчина  ,  прошедший  объятия  женщин  ,  из  которых  только  некоторых  помнит  имена  ,  чужих  жён  .
Но  для  чего  всё  же  демоническому  миру  нужны  художники  , создающие  образы  , даже  более  учёных  ?
Создание образов  нужно  только  для  безобразных  , у  кого  Бог  не  вылепил единственно  подходящий  для  этой  личности  образ  .
Безобразные  -  тоже  личности , у них есть  воля  .
Воля  к  жизни  ,  жизни  , которой  у них нет  .
Если  имеешь  жизнь  ,  то  ты  живёшь  своей  особенной  жизнью .
А  не  прожигаешь жизнь  , потому  что  это  - не твоя жизнь  .
Жизнь тебе  не  дана  .
Вместо  лица  - пустота  .Пустота  требует маски  , чтобы  закрыть  бездну  .
Нет  образа  , данного свыше    ,  потому  то  необходим  образ  , достаточно  привлекательный  в  этом  месте  и  в  этом  времени  , чтобы  иметь  себе  поклонников  ,  которые  обладая  жизнью  , но не  ценя  её  , бросают её  под ноги кумиров  .
Кумиров  , надевших созданный  художником  образ  .
Чтобы  привлечь  наивных  обладателей  настоящей  жизни  .
Это  называется  -  создать привлекательным  образ вампира  .
Тот  , кто может  обладать  десятками  жизней  , брошенных  ему  его поклонниками .
Талантливых  создателей  образов  поощряют  .
Это называется  -  дать вкусить славу  и  власть  не  над  людьми  , нет  ,а   именно  что власть  над толпой  , высасывая  из них  жизнь  .
Я  видела  демонов  , пришедших  ко мне  ,  в   2015  году  .
Они  ничего  не говорили  .
Говорили  другие  ,  и  разговор  с ними  я  записала  .
А  этот приход  ко  мне  двух  сущностей  сотрясал меня  .
У  меня  не было сил  , меня  лихорадило  .
Одна  демоническая  личность  была  без  глазниц  ,  пустота  проходила  через  то место  ,  где  должны  были  быть  глаза  , стенки  квадратных  проёмов  были  гладкими  ,  серыми  ,  как  и он весь  .  У  него  не  было  образа  .
У  второго    на  месте  глазниц  были  подобие  отверстий  с  подобием  запекшейся  крови  на  них  . Они  были  квадратными  , боковые  их части  были  подобны  параллепипеду  .  И  у  второго    тоже  не  было  образа  .
Потом  было  забытье  , во время  которого  мне  предлагалась история  для  написания  .
И какие  то столбцы  цифр  ,  что они  означали  ,я  не понимала  .
Но в конце  было  место  для  подписи  , а текст  сверху  должной  быть подписи  , был  закрыт  рукой  с  стенками  -  параллепипедами  .
Я  ничего  не  подписала  .
Я  видела  безобразных  , они  хотели  создания  образа  для  них самих  .
Что такое образ  вообще  ?  Это  оттиск  с  чего  - то  значимого  .
С  того  , что  даёт  власть  .  Оттиск  печати  на  перстне  .
Так  вот  , в  книге  «Нарцисс и  Златоуст  «  описывается  технология  создания  образа  .
Берётся  духовный  образ  апостола  Иоанна  ,  ему  придаётся  облик  Нарцисса  .
И  вот  , Нарцисс  ,  если  образ  удастся  , будет  обладать властью  апостола  Иоанна               в  той  мере  , в  какой  обман  удастся  .
Рафаэль  рисует  свою  возлюбленную в  виде  Мадонны  ,  и  даже  не  его возлюбленная ,  а та  в  духовном  мире  ,  которая  пребывала  в  этой  возлюбленной  невидимым  образом  ,  начинает  обладать  властью  матери  бога  ,  как  обладала  властью  мать  Гора  , египетского  бога  ,  изображаемая  в дохристианские  времена  с  младенцем  Гором  на  руках  как  Исида  .
Как  Астарта  ,  как  Истер  ,и  Пасха  в  Великобритании  зовётся  Истер  .
Реальная  власть  в духовном  мире  над  жителями  земли  , отдающими  в  порывах религиозного  экстаза  жизнь  -Исиде  ли  , Кибеле  ли  ?  -  это всё  маски  ,которые  покрывают пустоту  ,  безжизненную  ,  безэнергийную , чтобы  приобрести  себе  энергию  от  поклонников  . С  помощью  художников  получивших  образы  , имеющие  власть  .
   И  искусство  как  божество  требовало жертв  :  «В искусстве, в жизни художника Златоуст видел возможность примирения присущих ему глубочайших противоречий, а то и возможность создавать замечательные, небывалые олицетворения двойственности своей натуры. Но искусство не было чистым даром, оно не давалось просто так, за него нужно было платить высокую цену, оно требовало жертв. Более трех лет Златоуст приносил ему в жертву самый высокий и самый насущный после любовных наслаждений дар — свободу. Свобода, блуждание в пространстве без границ, приволье бродячей жизни, одиночество и независимость — все это он принес в жертву. И пусть другие считали его своенравным, строптивым и довольно эгоистичным, когда он время от времени забывал о мастерской и, впав в неистовство, пренебрегал работой, для него самого такая жизнь была рабством и нередко казалась ему невыносимо тягостной. Он обязан был повиноваться не мастеру, не будущему или необходимости удовлетворять естественные потребности, а самому искусству. Искусство же, это внешне столь одухотворенное божество, нуждалось в столь ничтожных вещах! Оно нуждалось в крыше над головой, оно нуждалось в инструментах, в дереве, в глине, в красках и золоте, оно требовало труда и терпения. Ему он пожертвовал дикой вольницей лесов, упоением безбрежными далями, терпким и сладостным предвкушением опасности, гордостью нищеты и вынужден был, с отвращением и скрежетом зубовным, приносить эту жертву  .»
Искусство  изображено  как  божество    ,  требующее  себе  жертв .
 Художник  не  только  жертвовал  , потому  что у  него  ,  именно художника  ,  признанная  обществом свобода  вести  себя  кое  -как  или  как  попало  , как  говорят                в  таких случаях  .  Психоаналитика  признала  право  художника  творить  безобразия  .  И  он  их  творил  .
Не  творил  молитву  .
Да  , молитва  - это  тоже  творчество  .
Менять  действительность вокруг  деятельной  молитвой  .
Мой  отец  был  художником  , моя  мама  простовато  объясняла  слово  «  художник  «  -  «художник  - от слова  «худо «  .  Но звучит  гордо  .  Типа  « сверхчеловек  «.
« Какая-то часть того, чем он жертвовал, возвращалась к нему опять, за рабский порядок и оседлость своей нынешней жизни он понемногу мстил известными любовными похождениями и потасовками со своими соперниками. Вся загнанная внутрь необузданность, вся сдерживаемая сила его находила в этих похождениях бурный выход. Он прослыл забиякой, которого побаивались. Идя на свидание с девушкой или возвращаясь с танцев, подвергнуться вдруг в темном переулке нападению, получить несколько ударов палкой, мгновенно развернуться и перейти от защиты к нападению, тяжело дыша, прижать к себе запыхавшегося противника, стукнуть его кулаком в подбородок, оттаскать за волосы или как следует придушить его — все это доставляло ему удовольствие и на время излечивало от мрачного настроения. Да и женщинам это нравилось. Все это с избытком заполняло его дни, все это имело смысл до тех пор, пока продолжалась работа над апостолом Иоанном. Она растянулась надолго, и завершающая доводка лица и рук проходила в торжественной, терпеливой сосредоточенности.»
Весь  опыт самого  Германа  Гессе   в  этих строках   .
Гессе  творил  безобразия  .  Златоуст  творил  безобразия  , его  жизнь  была  безобразной  , но  он взялся  создать  образ  апостола  Иоанна  .  Ни  много  , ни  мало .
Из  того  , что  было  -  из  маски  Нарцисса  ,  обитателя  «идеального  мира  «  -  «мира  идей  .»  И  материал  подходящий  -  дерево .
Такого  вот  рода  папа  Карло  ,  созидающий  из поленьев  деревянных  человечков  .
Не  Златоуст  ,  а  уже  Дедал  или  Гефест  ,  создатели  искусственных  людей  , судя  по   мифам  , дошедшим  до  нас  .
«Он видел перед собой своего друга Нарцисса, наставника своей юности, который стоял, подняв лицо и как бы прислушиваясь к чему-то, в одеяниях любимого ученика Иисуса, с выражением покоя, преданности и благоговения, напоминавшим едва зарождающуюся улыбку. Этому прекрасному, благочестивому и одухотворенному лицу, этой стройной, как бы парящей фигуре, этим изящным, смиренно воздетым к небу рукам с длинными пальцами были ведомы боль и смерть, хотя они и были полны юности и внутренней музыки; но им были неведомы отчаяние, суета и непокорство. Душа, скрытая за этими благородными чертами, могла быть радостной или печальной, но она была просветленной и не знала разлада.»-  Нарцисс   -  лицедей  , или  , другими  словами  , артист    , или  другими  словами  - лицемер  ,  под умелыми руками  Златоуста  Нарцисс  был  одет  в одежды  апостола  Иоанна  .  Роль  Нарцисса  реальная  в  жизни  своего  ученика  разнилась  резко  с  тем  ,  что  происходило в жизни  апостола  Иоанна  и  его учениками  . Но  под  волшебными  руками  художника  создавалась иллюзия  -  майя  , а  художник  потому  становился  майюном  -  колдуном  .
Он  создавал  образ  исполненного  жизни  апостола  Иоанна  для  безжизненного  образа  Нарцисса  , созданного  художником  слова  - Германом  Гессе  .
И  жил  Герман  Гессе  разнузданной  жизнью  .
И  потому  под  обликом  Златоуста  ясно  проглядывается  образ самого  Германа  Гессе  .
Сам  он  не  захотел  яростно  и  гневно  быть служителем  Иисуса  Христа  .
Но  стал  лепить  из  его  «  духовного наставника  «  Нарцисса  . Стал лепить  образ  - вполне  безжизненный  ,  как  и  образ самого  художника  - Златоуста  .
Хотя  не имея  жизни  и отчаянно  нуждаясь  в  ней  ,  он  и  создавал  писателя  Германа  Гессе  - несомненно  Златоуста  .
Златоуст  получил  похвалу  и признание  от мастера  :
«  Медленно обойдя еще раз вокруг фигуры Иоанна, Никлаус со вздохом произнес:
— Эта скульптура исполнена смирения и чистоты, она серьезна, но полна счастья и покоя. Можно подумать, ее создал человек, в душе которого много света и радости.
Златоуст улыбнулся.— Вы же знаете, я изобразил в этой фигуре не себя самого, а своего любимого друга. Он, а не я придал образу ясность и покой. Собственно, это ведь не я создал этот образ, а он вдохнул его в мою душу.— Может, и так, — сказал Никлаус. — Рождение такого образа — всегда тайна. Я знаю себе цену, но должен сказать: многое из сделанного мной уступает твоему Иоанну, не по мастерству и тщательности отделки, а по правдивости. Ну, да ты и сам знаешь, такое творение неповторимо. Это тайна.»
Да  , это  тайна  -  откуда  у Златоуста  взялись свет  и радость  , которые  узрел мастер  .
Он  прошёл всю  грязь и  вобрал  её   , всю   грязь  ,  которую только  смог найти  на  дорогах  Германии   в  средневековье  ,  собственно  говоря  ,  сам  Гессе  нашёл  ту  же  грязь в  его время  .
«беспутнее свиней! Правда, он и сам довольно часто бывал заодно с ними, веселился и чувствовал себя среди них своим, приударял за девушками, смеясь и не испытывая ужаса ел с тарелки жареную рыбу. Но каждый раз, часто совершенно неожиданно и как по волшебству, его оставляли радость и покой, каждый раз с него спадало это жирное, тучное наваждение, это самодовольство, самомнение и ленивый душевный покой, и его влекло к одиночеству и размышлениям, к странствиям, к созерцанию страданий, смерти, ненужности всей этой суеты, к погружению в бездну  .» Его  влекло  к  погружению  в  бездну  , откровенно пишет  Герман  Гессе  . И  он  пишет  это  о  себе  самом .
«ему вдруг предстало видение. Длилось оно всего один миг, сверкнуло и погасло: он увидел лицо Праматери, склонившееся над бездной бытия; отрешенно улыбаясь, взирало оно на прекрасную и чудовищную жизнь, на новорожденных, на умирающих, на цветы, оно улыбалось шелестящей осенней листве, улыбалось искусству, улыбалось тлену. Она, Праматерь, ко всему относилась одинаково, надо всем сияла, подобно луне, ее зловещая улыбка, впавший в унылую задумчивость Златоуст был ей так же мил, как и карп, умирающий на мощеной площади рынка,»
 Равнодушное  лицо  Природы  , Кибелы  должно  быть  .
И  тайна  рождения  образа  :
«  тайна объединяла мечту и творения высокого искусства. Тайна, думал далее Златоуст, — это то, что я люблю, что пытаюсь раскрыть, что многократно на мгновение открывалось мне и что я как художник, если когда-нибудь у меня появится такая возможность, хотел бы воплотить и заставить говорить. Это образ великой родительницы, Праматери, и тайна ее, в отличие от тайн других фигур, состоит не в той или иной подробности, не в полноте или худобе, простоте или изысканности, силе или грации, а в том, что самые большие противоречия мира, обычно непримиримые, в этом образе заключают мир и уживаются вместе — рождение и смерть, доброта и жестокость, жизнь и уничтожение. Если бы я выдумал этот образ, он был бы только порождением моих мыслей или честолюбивой мечтой художника, и нечего было бы жалеть о нем, я смог бы увидеть его ложность и забыть о нем. Но Праматерь — не порождение мысли, я ведь ее не выдумал, я ее видел! Она живет во мне и все время встречается на моем пути. Впервые я стал догадываться о ней, когда зимней ночью в деревне держал светильник над постелью роженицы-крестьянки, с тех пор образ и стал жить во мне. Иногда он отдаляется и на долгое время исчезает; но вдруг, как сегодня, вспыхивает опять. Образ моей собственной матери, когда-то столь любимый мной, совершенно растворился в этом новом лике, оказался внутри него, как косточка в вишне.» Неуловимый  образ  Пустоты  , роняющей  цветы  в бездну  :  «Бурной волной нахлынуло на него чувство преходящести бытия, которое столь часто глубоко мучило и захватывало его. Быстро увядало все, быстро угасало любое желание, и не оставалось ничего, кроме костей и праха. Нет, оставалось одно: вековечная Мать, древняя и вечно юная, с печальной и жестокой улыбкой любви. Снова на мгновение она предстала перед ним — великанша со звездой в волосах, задумчиво сидящая на краю мира, рассеянно срывает она цветок за цветком, жизнь за жизнью и медленно роняет в бездну.»  Все  цветы  падают в  бездну  и  бездна  при этом не  становится  цветущей  .
Посаженные  Гёте  в  Веймаре  фиалки  ,  и  фиалки растут  до  сих пор .
Но уберегли  ли  фиалки  , посаженные  Гёте  , от  ужасов  предстоящих  войн  ?
И  его  договор  с Мефистофелем  , несомненно  что  его  «  духовным  наставником  « ?
И  что  в  этой  книге  говорится  о  благочестии  ? 
«благочестием, то есть со склонностью к пребыванию вблизи церковных мест и духовных учреждений, наслаждение богослужением, крещением, отпеванием, мессой, запахом ладана и видом горящих свечей.»- благочестие  его невольного  спутника  ,  с  которым  они  набрели  на  места  ,  поражённые  чумой  .
Дороги  , которыми  ходил  , образно   говоря  ,  Златоуст  , привели  его в  зачумлённое  место  .  Как  и  дороги  Германа  Гессе  привели  его к местам  , поражённым  «коричневой  чумой  «.  И  в  книге  Златоуст  ,и  в  жизни  Гессе  избежали заражения  .
Но  созерцания  заражённых мест  они  не  избежали  .
«  Неужели то, что ты там увидел, было так страшно?
— Ничего страшного, — медленно проговорил Златоуст. — Я увидел там только то, что предстоит мне и тебе и нам всем, даже если мы и не заразимся чумой.
Отправившись дальше, они повсюду натыкались на Черную Смерть, правившую бал в этих краях. В иные деревни их не пускали, в других же они могли беспрепятственно ходить по улицам. Многие дворы опустели, многие непогребенные трупы разлагались в поле или в домах. В хлевах мычали недоенные или некормленные коровы, одичавшая скотина бегала по полям.» И  на  этих полях  смерти  «  Иногда ему опять являлся образ вечной Матери, огромное бледное лицо с глазами медузы, с грустной улыбкой, полной страдания и смерти.» «Внезапно, в тот момент, когда он засыпал на камнях, перед ним возникло, словно мимолетная зарница в плывущих облаках, большое бледное лицо, лицо Евы, оно было печальным и хмурым, но вдруг глаза на нем широко раскрылись — огромные глаза, полные похоти и жажды убийства.» «  тон задавала смерть.»
И  смерть  не  была  отталкивающей  для него  , так  Златоуст  изменился  .
Он  изваял  образ  апостола  Иоанна  с  лицом  и  обликом  Нарцисса  .
И  это  опустошило  его  ,  жизнь  утекала  из  него  как  из  дырявого  сита  ,  и  он  уже  без  содрогания  смотрел  на  пляску  смерти  :  «песня смерти, не стук костей и не суровость звучали в ней, а скорее сладостная и манящая мелодия, которая звала вернуться на родину, к матери. Там, где смерть простирала над жизнью свою длань, она звучала не только так же пронзительно и воинственно, она звучала еще и глубоко, ласково, по-осеннему удовлетворенно, и рядом со смертью огонек жизни горел ярче и задушевнее. Для других смерть могла быть воительницей, судьей и палачом, суровым владыкой, для него она была еще и матерью и возлюбленной, ее зов был зовом любви, ее прикосновение — любовным содроганием. Когда Златоуст, налюбовавшись пляской смерти,»  подобно  тому  как  смерть  становится  ласковой  спутницей  для  того  ,  кто  замёрз  в  холодной  степи  ,  принимая  смерть  в  виде  матери  всего  живущего  .
За  иллюзиями   Златоуст  не  мог разглядет  то  ,  что  прячется  за  смертью  , склонившейся  над ним  с  маской  матери  .
«с душой, отмеченной рубцами и следами бурных приключений и переживаний, гонимый острой тоской по осмыслению и новому творчеству, возвращался из мира, эти древние суровые фигуры неожиданно с необыкновенной силой тронули его сердце. Благоговейно стоял он перед почтенными образами, в которых продолжала жить душа давно прошедших времен, в которых застывшие в камне страхи и восторги давно прошедших поколений столетия спустя еще давали отпор тлену. В его одичавшем сердце трепетно и смиренно поднималось чувство благоговения и стыд за бесцельно растраченную, промотанную жизнь. Он сделал то, чего не делал уже бесконечно давно, — решил найти исповедальню, чтобы исповедаться в грехах и подвергнуться наказанию.
Исповедальни в церкви были, но ни в одной не было священника; они умерли, лежали в лазарете, бежали, боясь заразиться. Церковь была пуста, гулко звучали под каменными сводами шаги Златоуста. Он опустился на колени перед одной из пустых исповедален, закрыл глаза и прошептал в решетку:
— Взгляни, Господи, что со мной стало. Я возвращаюсь из мира, превратившись в дурного, бесполезного человека, я растранжирил, как мот, свои молодые годы, от них почти ничего не осталось. Я убивал, я крал, я прелюбодействовал, я бездельничал и ел чужой хлеб. Господи, почему ты создал нас такими, почему ведешь нас такими путями? Разве мы не Твои дети? Разве не Твой Сын умер за нас?
Разве нет святых и апостолов, чтобы наставлять нас?
Или все это красивые вымышленные сказки, которые рассказывают детям и над которыми смеются даже попы?
Я разуверился в тебе, Отче, ты сотворил дурной мир и плохо поддерживаешь в нем порядок.
Я видел дома и улицы, усеянные мертвецами, я видел, как богатые запираются в своих домах или убегают, а бедные бросают своих братьев непогребенными, как они подозревают друг друга и убивают евреев, словно скот. Я видел множество невинно пострадавших и безвинно погибших и множество злых, купавшихся в роскоши.
 Неужели Ты совсем забыл и оставил нас, неужели Твое творение совсем опротивело тебе, и ты хочешь, чтобы все мы погибли?
Вздыхая, вышел он через высокий портал наружу и посмотрел на молчаливые каменные фигуры ангелов и святых; худые и высокие, они стояли в своих застывших складками одеяниях, неподвижные, недосягаемые, превосходящие человека и все же созданные его руками и его духом. Сурово и немо возвышались они в своих маленьких нишах, недоступные ни просьбам, ни вопросам, и все-таки были бесконечным утешением, торжествующим преодолением смерти и отчаяния, стоя вот так в своем достоинстве и своей красоте и одно за другим переживая сменяющие друг друга поколения.»
Приход  в пустую  церковь  ,  чтобы  высказать свои  претензии к  Богу  ,  возложив  всю ответственность  за  свою  жизнь  на  Бога  , потому  что Он  сотворил  его таким  ,                и  , не  дожидаясь  ответа  ,  Златоуст  пришёл  без всяких  упрёков  к  смерти  , понимая  её  природу  вполне  .  И  сам  Гессе  был  полон  упрёков  и  к  Богу  ,и  к  отцу  .
За  то  , что  он  стал таким  , каким  он стал  .
  «  Он был очень печален, но что вызвало его печаль, он уже не знал. Так уж устроен мир: и печаль проходит, проходит не только радость, но и боль, и отчаяние, они блекнут, теряют глубину и значение, и наконец настает время, когда уже не можешь вспомнить, что причинило тебе такую боль. Страдания тоже отцветают и блекнут. Неужели когда-нибудь поблекнет и потеряет свое значение и его сегодняшняя боль, его отчаяние  .  «
« Он рисовал самого себя — странником, любовником, беглецом, спасающимся от косящей смерти, танцором на пиру во время чумы.»
Он  обрёл власть  над видениями  ,  и  он  назвал  это  почему  то «   бесконечной благодатью «  ,  которая  неивестно  из какого  источника  взятая  , но  « исходила от этого потока образов, от чувства, что рука твоя рисует, что ты властен над видениями.»
И  после  разговоров  о  «  благодати  «  он  начинает  новую  любовную историю  .       «был полон любопытства и желания помериться силами с  гордой женщиной. Завоевать ее казалось ему благородной целью, а свернуть себе шею на пути к ней было бы не таким уж плохим концом. Он сразу понял, что эта белокурая львица ему ровня, что она так же богато наделена чувствами и душевной силой, открыта навстречу бурям, также необузданна и нежна, так же искушена в страстях, унаследованных от предков.»
Да  , он  опять начал  свои  бурные  танцы  со смертью  .
Он  понимает  , что  эта  встреча  несёт  ему  смерть  и  соглашается  на эти  условия  .
К  смерти  у  Златоуста  нет  никаких претензий  , потому  что  она  как  бы  дарит ему  такие  вот встречи  , которые  могут  окончится  смертью  ,  а  могут  и  остаться  безнаказанными  .  Он  -игрок  в кости со смертью  .
И  мечтает оставить её  в  проигрыше  .
Без всяких претензий  к  смерти  .
Она  ему  даже  нравится  .
«   Она медленно сняла с шеи тонкую золотую цепочку и протянула ему.
— Как тебя зовут?— Златоуст.— Прекрасно, Златоуст; я попробую на вкус, золотые ли у тебя уста. Слушай меня хорошенько: вечером покажешь эту цепочку в замке и скажешь, что нашел ее. Не отдавай ее никому, я сама возьму ее из твоих рук. Приходи так, как есть, пусть они примут тебя за нищего.»
«  Ему казалось, что никогда еще ни от кого свет любви не исходил так сильно, как от этой женщины, чья высокая фигура и белокурое улыбчивое жизнелюбие напомнили ему образ матери, который он когда-то, отроком в Мариабронне, носил в своем сердце. Еще позавчера он бы ни за что не поверил, что мир еще раз с улыбкой заглянет ему в глаза, что он еще раз почувствует, как по жилам его полнокровно и напористо течет поток жизни, радости и молодости. Какое счастье, что он еще жив, что в эти жуткие месяцы смерть пощадила его!»
«— Тебе пришлось ждать, — тихо сказала она. — Я думаю, теперь мы в безопасности. У графа депутация церковных сановников, он будет ужинать с ними и, вероятно, вести долгие переговоры, встречи со священниками всегда длятся долго. Этот час принадлежит тебе и мне. Добро пожаловать. Златоуст. Она наклонилась к нему, ее зовущие губы сблизились с его губами, молча приветствовали они друг друга в первом поцелуе. Медленно сомкнул он свои руки вокруг ее шеи.»
Нерасторжимое  единство  Эроса  и  Танатоса  :
«За дверью спальни совещались придворные и священнослужители, неслышно сновали слуги, тонкий серп луны весь выплыл из-за деревьев, но любовники об этом и знать не хотели. Для них расцветал рай, переплетаясь и сливаясь друг с другом, они погружались в его душистую ночь, видели, как мерцают в сумраке его тайные белые цветы, нежными, благодарными руками срывали его желанные плоды. Никогда еще бродячий музыкант не играл на такой лютне, никогда еще лютня не пела в таких сильных, искусных руках.— Златоуст, — прошептала она ему в ухо, — о, какой же ты чародей! От тебя, моя золотая рыбка, я хотела бы иметь ребенка. Но еще больше я хотела бы умереть от тебя. Выпей меня, возлюбленный мой, растопи меня, убей меня! Глубоко звучала в нем мелодия счастья, когда он увидел, как тает и слабеет твердость в ее холодных глазах. Словно легкий озноб смерти, промелькнул в глубине ее глаз трепет, угасая, как серебристая дрожь на чешуе умирающей рыбы, вспыхивая золотисто-матовым блеском, как волшебное мерцание в речной глуби. Ему показалось, что этот миг вобрал в себя все счастье, какое только можно испытать человеку.» Игры  со смертью  =  эротические  игры  .
Всё  это сопровождает  жизнь  Художника  .
Смерть  полностью  берёт  над ним  власть , и  он  не  сопротивляется  ей  .
Когда  -  это  вопрос  времени  , но  неминуемо  .
«  Все эти многочисленные, далеко отстоящие друг от друга места, эти луга и леса, эти города и села, эти замки и монастыри, все эти люди, независимо от того, живы они или умерли, были, он это чувствовал, частью его внутреннего мира, были связаны между собой его памятью, его любовью, его раскаянием, его тоской. И если завтра смерть настигнет и его, все это снова распадется и угаснет, вся эта книга образов, полная женщин и любви, летних рассветов и зимних ночей. Приспело время сделать еще что-то, создать и оставить после себя нечто такое, что переживет тебя.»  И  мысль  о  том  , что  он  должен оставить  после  себя  по  существу  созданный  им  образ смерти  ,  приветливо  встречающая  упрекающих  Бога  в  свои  объятья  -  мать  родная  уже  она  .
И  мысли  возникают  - умирать  !  так  с  музыкой  :
« Ты или живешь, давая волю чувствам, припав к груди Праматери Евы, — и тогда у тебя будет немало возвышенных наслаждений, но не будет защиты от бренности жизни, ты уподобишься лесному грибу, который сегодня переливается яркими красками, а назавтра превращается в гниль; или же ты пытаешься защитить себя, запираешься в мастерской и хочешь создать памятник мимолетной жизни — тогда ты должен отказаться от радостей, превратиться в простое орудие, и хотя ты будешь служить непреходящему, но при этом засохнешь, лишишься свободы, полноты и радости жизни.»
«  Творить, не расплачиваясь за это своей жизнью!»  -  это  не  для  него  !
Он поставил на кон свою  жизнь  !  Игра  идёт  по крупному  .
«  Бог  не  играет в  кости  !»,  - сказал  Эйнштейн  .
А смерть играет  .  И  да  , она  -шулер  , играет краплёными  картами  и  по  любому  выиграет  у  человека  , вздумавшего поиграть с нею .
И  возникают мысли  : 
«  мужчинам вместо этой простой способности к плодоношению дана вечная тоска. Неужели Бог, сотворивший все так, был зол, недоброжелателен и злорадно посмеялся над своим собственным творением?
Нет, он, создавший косуль и оленей, рыб и птиц, цветы и времена года, не мог быть злым. Но через его творение проходила трещина — оттого ли, что с этой трещиной, с этой тоской человеческого существования Бог, вероятно, связывал особые планы, или оттого, что это было семя врага рода человеческого, первородный грех? Но почему же эта тоска и неудовлетворенность должны быть грехом? Разве не в них возникло все то прекрасное и святое, что создано человеком и возвращено Богу в качестве благодарственного жертвоприношения? « 
Неужели  с  такой  тоской  думает  Златоуст  , а не  спрятавшийся  за  его маску  Герман  Гессе  ? Его  мысли  о  Боге  отрывочны  ,  он  не  может сконцентрироваться  , ибо рядом  стоит  смерть  . И  разве  она  даст  человеку  честную игру  ?
Игра  в  шарик  -малик  , который  всегда  не  оказывается  под напёрстком  , а  ,  если  даже  и  оказывается  ,  то  для  того  , чтобы  раскрутить человека  поставить  на  кон  свою  жизнь  . Разве  Гёте  не  начал  эту  игру  в  Веймаре  ,  который  засеял  фиалками  .И  разве  он  не  находил  одни  шарики  под  своими  напёрстками  ?
И  разве  в  уличной  игре  не  выставляется  толпе  фигура  удачливого  игрока ?
Это  входит  в  то  ,  что  и  есть игры  со смертью  .
И  вот  , наконец  ,  Хэллоуин  !  «Весь день провел он на осенних холмах, бродил, отдыхал, подкреплялся хлебом, думал об Агнес и о вечере. К вечеру он снова был в городе и подошел к замку. Стало прохладно, дома тихо светились красными глазницами окон, навстречу ему попалась небольшая процессия мальчиков, они пели и поднимали на палках выдолбленные тыквы, в которых были вырезаны рожи и внутри горели свечи. Маленький карнавал окружало дыхание зимы, Златоуст с улыбкой смотрел ему вслед. Он долго бродил вокруг замка. Там все еще была депутация священнослужителей, то тут, то там в окне мелькали фигуры в сутанах. Наконец ему удалось пробраться внутрь…»
«Ты можешь быть таким милым, — благодарно сказала она. — Когда ты нежно воркуешь и болтаешь, в горле у тебя рождаются такие душевные звуки, мой голубок. Я люблю тебя, Златоуст. Если бы мы были далеко отсюда! Мне здесь больше не нравится, все и так скоро кончится, графа отзывают, скоро вернется этот глупый епископ. Граф сегодня не в духе, попы измучили его. Ах, только бы он тебя не увидел! Тогда ты и часа не проживешь. Я так боюсь за тебя.»  есть опасность  не  прожить и  часа  .
Но  и она  не останавливает  Златоуста  .
Смерть часто честна  - она  предупреждает  страстных  любовников  .
Но  они  уже  отдались страсти  и  не  готовы  отказаться  от  неё  даже  на  пороге  смерти  .  Ах  , эти страстные  пляски  смерти  !  Напоминают тарантеллу  - танец укушенных  тарантулом  .
«  Благодарно, почти со смирением принимала она его ласки, нежно льнула к нему, но веселее не становилась. Внезапно она сильно вздрогнула: невдалеке хлопнула дверь, к комнате приближались быстрые шаги.— О Господи, это он! — в отчаянии воскликнула она. — Это граф. Скорее, ты можешь уйти через гардеробную. Скорее! Не выдавай меня!»
Обманутые  мужья  бывают опасными  .
Но  разве  страх  остановил  дон  Жуана  ? 
Он  принял смертельное  пожатие  каменной статуи  обманутого  мужа  .
Да  , даже  смерть обманутого мужа  не  остановит  пляску  смерти .
  «Нет, он ее не выдаст. Сердце его громко стучало, но решение придало ему твердости, и он упрямо стиснул зубы. Все произошло мгновенно. Открылась дверь, из комнаты Агнес вышел граф, в левой руке он держал светильник, а в правой обнаженный меч. В тот же миг Златоуст быстро сорвал несколько висящих вокруг него платьев и плащей и перекинул через плечо. Пусть считают его вором, возможно, в этом был выход. Граф сразу его увидел. Он медленно приблизился.— Кто ты? Что здесь делаешь? Отвечай, не то зарублю.— Простите, — прошептал Златоуст, — я нищий, а вы так богаты! Я возвращаю все, что взял, господин, видите. И он положил плащи на пол.»
Находчивый  любовник  , он  нашёл таки  выход  из положения  .
Но  не  нашёл выхода  из  объятий  смерти  .
  «— Свяжите-ка его хорошенько, — презрительно и высокомерно проскрипел граф. — Это бродяга, он попался на краже. Бросьте его в темницу, а утром вздерните на виселице.»
  «  Надо было проститься с красавицей Агнес, никогда больше не увидит он ее статной фигуры, ее светлых солнечных волос, ее холодных синих глаз, не увидит, как слабеет и тает в них высокомерие, не увидит нежный золотистый пушок на ее благоухающей коже. Прощайте, синие глаза, прощайте, влажные трепетные губы. Он надеялся еще не раз целовать их. О, еще сегодня, на холмах, под поздним осенним солнцем, он с нежностью думал о ней, принадлежал ей, тосковал по ней!»
Новоявленный  Антоний  , бросивший  своих  солдат на верную смерть  ,  чтобы  удержать Клеопатру  .  Смерть пожала  великие  плоды  этой  «любви  «  !
Если  Антоний  забыл  и  свои  мечты  о  власти  и победах  ,  что  говорить  о  Златоусте  !  но  и Златоуст  готов  пожертвовать своей  жизнью  ради  той  , которой  просто наскучил  её  муж  , наскучит и  любовник  .  Отдать самое  дорогое  этой  подлинной  жрице  Афродиты  .Афродите  ,  которая  ради  мщения  Парису  была  готова  отдать  Трою  со всеми  троянцами  внутри  городских стен .
Богиня  любви  она  такая  !  А  что  думал  Златоуст  ? 
В  её  присутствии  им  владела  нечеловеческая  страсть  .
  Смерть   не  против  , если  её  принимают  за  мать  :
«Из глубины его сердца вырвался вздох и жалобный, полный мольбы зов: «О мама, мама!» И едва выговорил он это волшебное имя, как из глубины памяти ему ответил образ матери. Это не был образ матери, родившийся в мыслях и мечтах художника, это был образ его собственной матери, прекрасный и живой, каким он еще ни разу не вставал перед ним после монастырской жизни. К ней обращал он свою мольбу, ей выплакивал это невыносимое горе, вызванное неотвратимостью смерти, в ее власть отдавал себя, в ее материнские руки отдавал лес, солнце, глаза, все свое существо и свою жизнь. Он заснул, обливаясь слезами; по-матерински приняли его в свои руки усталость и сон.»
Нет  ,  Златоуст  -  не  Антоний  :  «он вспомнил о том, что обещал ему священник. Он не верил, что причастие принесет ему хоть какую-то пользу, не знал, поможет ли ему даже самое полное прощение и отпущение грехов попасть на небо. Он не знал, существует ли небо, существуют ли Бог Отец, Божий суд и вечность. Давно уже утратил он всякую веру в эти вещи. Но существовала вечность или не существовала, он не жаждал ее, он не желал ничего, кроме этой ненадежной, бренной жизни, этого дыхания, этого пребывания в собственном теле, он хотел только одного — жить. Он стремительно выпрямился, шатаясь добрался в темноте до стены, прислонился к ней и погрузился в раздумье. Должно же быть какое-то спасение!» 
« Он вернулся к столу и стал учиться сидеть на табуретке, спрятав руки между коленями, чтобы не сразу бросалось в глаза отсутствие веревки. С тех пор как руки его были свободны, он уже не думал о смерти. Он был полон решимости спастись, даже если при этом весь мир разлетится вдребезги. Он был полон решимости жить, жить любой ценой. Ноздри его трепетали от жажды свободы и жизни. И кто знает, может быть, там, за дверью темницы, кто-то уже спешит ему на помощь? Агнес — женщина, власть ее невелика, вероятно, и мужества у нее мало; может статься, что она выдала его. Но она любит его и, наверно, попытается что-то сделать.»  Да  , Златоуст  ещё  не  был  безоговорочно  готов  к  смерти  .  Он  хотел  жить  , жить так  , как  жил  до  этого  .
В  конце  концов  смерть уступила  ,  в  конце  концов  ей  - вечной  , нет разницы  ,     когда  .   «  вошедший священник, за которым невидимые руки снова закрыли дверь, был облачен в орденскую мантию монастыря Мариабронн, в знакомые родные одеяния, какие носили когда-то настоятель Даниил, отец Ансельм и отец Мартин.»
 «Нарцисс! — едва слышно прошептал он. Все вокруг него пошло кругами.— Да, Златоуст, я был Нарциссом, но уже очень давно сменил это имя, ты, вероятно, забыл. Со времени пострижения меня зовут Иоанн.»
Не  без помощи  Златоуста  Нарцисс стал  Иоанном  .И  он  платил  за  это  .
«стоявшую за этим гордость, которая не позволила Златоусту со слезами броситься ему на грудь, он воспринял с пониманием и глубоким одобрением.»
«Ты помилован. Мне поручено сказать тебе это и взять тебя с собой. Ибо здесь, в городе, тебе больше нельзя оставаться.»
«Мне сказали, что придет священник. Я должен был убить его и бежать в его одежде. Хороший план.— Ты, значит, не хотел умирать? Хотел защищаться?
— Конечно, хотел. Правда, мне и в голову не пришло, что священником окажешься ты.
— И все же, — задумчиво проговорил Нарцисс, — это был довольно мерзкий план. Ты и в самом деле мог бы убить священника, который пришел исповедовать тебя?
— Тебя нет, Нарцисс, конечно, нет, и, я думаю, никого из твоих патеров в мариаброннских мантиях. Но любого другого священника — да, можешь не сомневаться.
Голос его вдруг стал печальным и мрачным.— Это был бы не первый человек, которого я прикончил. Они помолчали.»
  «было много лет тому назад, когда я дал тебе имя Иоанн, и оно навсегда останется с тобой. Я, видишь ли, был раньше скульптором, резчиком по дереву, и надеюсь, что снова стану им. И лучшая скульптура, которую я тогда сделал, — скульптура апостола в натуральную величину, изображала тебя, но названа была не Нарциссом, а Иоанном. Апостол Иоанн у подножия креста.»
Нарцисс  объясняет  происходящее  :  «  Граф — любимец императора и в некоторых вопросах его полномочный представитель, а сейчас между императором и нашим орденом возникли кое-какие трения. Орден включил меня в состав депутации, которая вела переговоры с графом. Успех незначителен.
Он умолк, а Златоуст больше не спрашивал. Да ему и не следовало знать, что вчера вечером, когда Нарцисс просил графа сохранить Златоусту жизнь, за нее пришлось заплатить кое-какими уступками.» 
Теперь  , когда  Нарцисс стал  Иоанном  ,  к  нему  можно  было  обратиться  со всеми  претензиями  на  устройство мира  , которое  он  не  принимал  :
«— А теперь скажи, — горячо заключил он, — что это за мир, в котором мы вынуждены жить? Разве это не ад? Разве не вызывает он возмущение и отвращение?
— Само собой. Мир именно таков.
—Так! — сердито воскликнул Златоуст. — А ведь раньше ты столько раз убеждал меня, что он божественен, что он представляет собой великую гармонию кругов, в центре которых восседает на троне Творец, что все сущее прекрасно и тому подобное. Ты говорил, так написано у Аристотеля или у святого Фомы. Любопытствую узнать, как ты объяснишь это противоречие.
Нарцисс засмеялся.
— У тебя изумительная память, и все же она тебя немного подвела. Я всегда почитал совершенным Творца, но никогда — творение. Я никогда не отрицал наличие зла в мире. Что жизнь на земле гармонична и справедлива и что человек добр — такого, мой милый, не утверждал ни один настоящий мыслитель. Более того, в Священном Писании недвусмысленно сказано, что мысли и чаяния человека злы, мы каждый день видим тому подтверждение.
— Очень хорошо. Наконец-то я вижу, что вы, ученые, об этом думаете. Человек, стало быть, зол, жизнь на земле полна подлости и свинства, это ее составная часть. Но где-то там, в ваших книгах и учебниках, есть и справедливость, и совершенство. Они существуют, это можно доказать, вот только никому они не нужны.
—Я, к примеру, настоятель и должен управлять монастырем, а в этом монастыре столь же мало совершенства и святости, как и за его стенами. Тем не менее первородному греху мы постоянно и неуклонно противопоставляем идею справедливости, пытаемся соизмерять с ней нашу несовершенную жизнь, пытаемся исправлять зло и жить, постоянно помня о Боге.— я думаю о сожженных евреях, о братских могилах, о всемогуществе смерти, об улицах и домах, в которых валялись зловонные чумные трупы, об этом ужасном запустении, о бездомных, осиротевших детях, об околевших на цепи от голода дворовых псах — и когда я думаю обо всем этом и вижу перед собой эти картины, сердце мое заходится от боли, и я начинаю думать, что наши матери родили и отправили нас в безнадежно жуткий, дьявольский мир и что было бы лучше, если бы они не делали этого, если бы Бог не создавал этот страшный мир, а Спаситель не шел за него напрасно на крестную муку.
—ты сильно ошибаешься: ты считаешь, что высказываешь мысли, но это — чувства! Чувства человека, озабоченного жестокостью существования.
Ты, значит, считаешь, что тебя окружают в этом мире смерть и ужасы, и бежишь от них в наслаждения. Но наслаждения недолговечны, после них ты опять оказываешься в пустыне.
— Но скажи все-таки: не пытался ли ты идти другим путем, кроме этого отчаянного метания от наслаждений к ужасам и обратно, кроме этого качания между жаждой жизни и страхом смерти?
— О да, конечно. Я пытался идти путем искусства.
— Это было преодоление бренности. Я видел, что от шутовского карнавала и пляски смерти, называемых человеческой жизнью, что-то оставалось и продолжало жить: произведения искусства. Да, они тоже со временем гибнут, сгорают в огне, гниют и снова превращаются в прах. Но они все-таки переживают не одно поколение и за гранью мимолетного мгновения образуют тихое царство образов и святынь. Соучаствовать в этом для меня приятно и утешительно, ибо это почти увековечение бренности жизни.
Мне кажется, смысл искусства не только в том, чтобы, воплотив в камне, дереве или красках, вырвать у смерти то, что существует, но обречено умереть, и этим продлить его существование. Я видел творения искусства, святых и мадонн, о которых не скажешь, что они только верные слепки каких-то людей, которые жили когда-то, формы и краски которых воспроизвел художник.
Ты заговорил о прообразах, то есть об образах, которые существуют только в воображении творца, но которые можно воплотить в материале и сделать видимыми. Задолго до того, как художественный образ станет зримым и обретет реальные черты, он уже существует в душе художника! И этот образ, этот прообраз в точности напоминает то, что древние философы называли «идеей».—
объявляя себя сторонником идей и прообразов, ты оказываешься в мире духа, в мире философов и теологов, и должен признать, что посреди этого запутанного и скорбного ристалища жизни, посреди бесконечной и бессмысленной пляски смерти витает дух творца. Видишь ли, я всегда обращался к этому духу в тебе, когда ты пришел ко мне, будучи отроком. У тебя это дух не мыслителя, а художника.
Но это дух, именно он укажет тебе путь из сумятицы чувственного мира, из вечного метания между наслаждением и отчаянием.
Да  ,  Нарцисс   « признал в нем равного себе, признал в нем творца. Раскрыться перед ним, показать свой внутренний мир, воплощенный в творениях искусства, — этому он горячо радовался теперь, во время путешествия.»
«Я не монах и не хочу им быть. Мне, правда, ведомы три великих обета, и я ничего не имею против бедности, но не люблю ни целомудрия, ни послушания; да эти добродетели и не кажутся мне такими уж достойными мужчины. А от благочестия во мне и вовсе ничего не осталось, я уже много лет не исповедовался, не молился и не причащался.»
Таков  Художник  , ему  прощается  всё  .  У  него есть  планы  :
«рыцарски мужественного Нарцисса он хотел изобразить своими руками.
Много образов ждало его: Нарцисс, настоятель Даниил, отец Ансельм, мастер Никлаус, прекрасная Ревекка, прекрасная Агнес и многие другие, друзья и враги, живые и мертвые. Нет, он не хотел быть ни монахом, ни благочестивым, ни ученым, он хотел творить; и он был счастлив тем, что былая обитель его юности станет пристанищем для его творений.»
И  это  жизнь  Художника  -  создавать  образы  .
И  они  вновь вернулись к  каштану  : 
«И вот они въехали в ворота Мариабронна и спешились под чужеземным каштановым деревом. Нежно притронулся Златоуст к его стволу и нагнулся, чтобы взять один из увядших коричневых плодов, валявшихся с лопнувшей колючей скорлупой на земле. «
И  в тени  каштана  они  вели  беседу  : 
« — Вспомни, уже в наши ученические годы я порой говорил, что считаю тебя художником. Тогда мне казалось, что из тебя может выйти поэт; во время чтения и письма ты испытывал некоторое отвращение к понятиям и абстракциям и особенно любил в языке слова и звуки с чувственно-поэтическими характеристиками, то есть слова, которые помогают что-то представить.
— Прости, — прервал Златоуст, — но разве понятия и абстракции, которые ты предпочитаешь, не представления, не образы? Или ты и впрямь любишь и используешь в мышлении слова, за которыми нет никаких представлений? Можно ли мыслить и при этом не представлять себе чего-нибудь?
— Хорошо, что ты спрашиваешь! Конечно же, можно мыслить без всяких представлений! Мышление не имеет с представлениями ничего общего. Оно протекает не в образах, а в понятиях и формулах. Там, где кончаются образы, начинается философия. Именно об этом мы так часто спорили с тобой в юности: для тебя мир состоял из образов, для меня из понятий. Я всегда говорил тебе, что ты никудышный мыслитель и что это не изъян, так как взамен ты можешь властвовать в царстве образов.
Ты мог бы стать мистиком. Мистики, говоря коротко и несколько огрубление, — это такие мыслители, которые не могут освободиться от представлений, то есть они вообще не мыслители. Они тайные художники: поэты без стихов, живописцы без кисти, музыканты без музыки. Среди них есть очень одаренные и благородные люди, но они все без исключения несчастны. Вот таким же мог стать и ты.
Но вместо этого ты, благодарение Богу, стал художником и овладел миром образов, где ты можешь быть творцом и властелином, вместо того чтобы остаться никуда не годным мыслителем.»-овладел  миром  образов  ,  художник  , Нарцисс  не  смог  этого сделать .
«…мыслитель пытается познать и представить мир с помощью логики. Он знает, что наш разум и его орудие, логика, — инструменты несовершенные, так же как умный художник отлично понимает, что его кисть или резец никогда не смогут в совершенстве выразить сияющую сущность ангела или святого. И все же оба, и мыслитель, и художник, каждый по-своему пытаются сделать это. Они не могут и не должны поступать иначе. Ведь стремясь осуществить себя благодаря полученным от природы дарованиям, человек выполняет свое самое высокое и единственно осмысленное предназначение. Поэтому я столь часто говорил тебе раньше: не пытайся подражать мыслителям или аскетам, а будь самим собой, стремись осуществить самого себя!
что, собственно, это значит: осуществить себя?
— Это философское понятие, по-другому я не могу его выразить. Для нас, учеников Аристотеля и святого Фомы, это — наивысшее из понятий: совершенное бытие. Совершенное бытие есть Бог. Все остальное, что существует, существует лишь наполовину, частично, находится в становлении, смешано, состоит из возможностей. Но Бог не смешан, он един, он не состоит из возможностей, он — сама действительность. Мы же преходящи, мы в становлении, мы состоим из возможностей, для нас нет совершенства, нет полного бытия. Но там, где мы переходим от потенции к деянию, от возможного к сущему, мы частично приобщаемся к подлинному бытию, становимся чуть-чуть ближе к совершенному и божественному. Это и значит: осуществить себя. Этот процесс ты должен знать по собственному опыту. Ты ведь художник и создал несколько скульптур. Если одна из этих скульптур тебе действительно удалась, если ты освободил какого-то человека от случайных черт и придал ему чистую форму, значит, ты как художник осуществил этот человеческий образ.
Вспомни о математике! Какие представления стоят за числами? Или за знаками «плюс» и «минус»? Какие образы содержатся в уравнении? Да никаких! Когда ты решаешь арифметическую или алгебраическую задачу, ты не прибегаешь к помощи воображения, а производишь ранее усвоенные формальные мыслительные операции.
—позволь мне спокойно мыслить и суди о моем мышлении по его результатам, так же как я буду судить о твоем художественном мастерстве по его результатам. Ты сейчас неспокоен и раздражен, ибо между тобой и твоими произведениями еще есть препятствия. Устрани их, подыщи или устрой себе мастерскую и начинай творить! Тогда многие вопросы разрешатся сами собой.»
Да  , Златоуст  перенёс  многое  :» Тяготы странничества и беспорядочной жизни уже давно изнурили его; потом его до глубины души потрясли чума с ее бесчисленными ужасами и под конец задержание у графа и та жуткая ночь в подвале, все это оставило свои следы: седые волосы в белокурой бороде, тонкие морщинки на лице, временами неважный сон и возникающую усталость в сердце, вялость чувства и угасание любопытства, ощущение унылого безразличия, удовлетворенности и пресыщенности.»
Монастырь  -  поле  для  его  деятельности  , но  не  как  творца  молитвы  , а  как  творца  образов  :»  Для своего первого произведения, кафедры для чтеца, он после долгих раздумий набросал план: одна из двух частей, составлявших облицовку, должна была изображать мир, другая — Божественное слово. Нижняя часть, лестница, как бы выраставшая из крепкого дубового ствола и обвивавшая его, призвана была изображать творение, картины природы и простой жизни патриархов. На верхней части, на парапете, разместятся фигуры четырех евангелистов. Одному из евангелистов он хотел придать облик покойного настоятеля Даниила, другому — покойного отца Мартина, его преемника, а в фигуре Луки он хотел увековечить своего мастера Никлауса.»
Но   в  монастыре  он  должен  молиться  .
Это интересно  . Поскольку  молитва  -  это разговор  с Богом  .
А  Златоуст  разговаривает  всё  время  с  Нарциссом .
Но нарцисса  зовут  уже  Иоанн  . а  это имя  обязывет  .
 « Иногда после напряженной работы он не обретал вечером покоя и сосредоточенности, несколько раз забывал о покаянных молитвах, и многократно, когда он пытался погрузиться в себя, ему мешала, причиняя мучения, мысль, что молитва — всего лишь детское желание ублажить Бога, которого вовсе нет или который не в состоянии помочь тебе. Он сказал об этом другу.
— Продолжай, — говорил Нарцисс, — ты дал обещание и должен сдержать его. Тебе не должно размышлять над тем, внимает ли Бог твоей молитве или существует ли вообще тот Бог, которого ты себе воображаешь. Не должно тебе задумываться и над тем, что твои старания по-детски наивны. В сравнении с тем, к кому обращены наши молитвы, все наши дела — ребячество. Творя молитву, ты должен раз и навсегда запретить себе эти глупые детские мысли. Ты должен так читать «Отче наш» и хвалу Марии, так отдаваться словам молитвы и проникаться ими, как будто поешь или играешь на лютне, не гоняясь за какими-то умными мыслями и суждениями, а как можно чище выводя каждый звук и каждую ноту. Когда поешь, не думаешь о том, полезно пение или нет, а просто поешь. Точно так же надо и молиться.»  Молиться  , по словам  Нарцисса  , не  рассуждая                о  том  , есть Бог  или  нет . Наставничество  Нарцисса  абстрактно  ,  и  неудивительно  ,  он  же  находится  в  мире  идей  .
« Тем временем творение его продвигалось. Из толстой винтовой лестницы вырастал маленький мир образов, растений, животных и людей, в центре которого был праотец Ной среди листвы и гроздьев винограда, — книга с картинками и дифирамб во славу творения и его красоты, свободно истолкованные, но исполненные тайного порядка и дисциплины.»
Он  был  мыслящим  художником  , он размышлял ,   создавая  образы  .
Как  размышлял  и  его наставник  .  Мыслители  .
«размышлял примерно так: поскольку человек представляет собой сомнительную смесь духа и материи, поскольку дух открывает ему взгляд на вечность, а материя тянет вниз и привязывает к преходящему, ему нужно устремляться от чувственного к духовному, дабы возвысить свою жизнь и придать ей смысл.
Я, правда, привычно утверждал, что высоко ценю искусство, на деле же относился к нему с высокомерием и смотрел на него сверху вниз.
Только теперь я понял, что к познанию ведут многие пути и что путь духа не единственный и, вероятно, не самый лучший. Да, это мой путь, и я на нем останусь. Но я вижу, как ты на противоположном пути, на пути чувств, столь же глубоко постигаешь тайну бытия и выражаешь ее значительно живее, чем большинство мыслителей.
Наше мышление — это постоянное абстрагирование, отрицание чувственного опыта, попытка построить чисто духовный мир. Ты же принимаешь близко к сердцу все самое непостоянное и бренное и возвещаешь, что смысл жизни именно в преходящем. Ты не можешь отвлечься от него, ты отдаешься ему целиком, и благодаря этой самоотдаче оно обретает для тебя высший смысл, становится символом вечного. Мы, философы, пытаемся приблизиться к Богу, абстрагируя его от мира. Ты приближаешься к нему, любя и заново воссоздавая его творения. То и другое свойственно человеку, то и другое недостаточно, но искусство менее отягощено виной.
если посмотреть сверху, с точки зрения Бога — разве порядок и дисциплина примерной жизни, отказ от мира и плотских утех, удаление от грязи и крови, уход в философию и молитву были и в самом деле лучше жизни Златоуста? Разве человек и в самом деле создан для того, чтобы вести упорядоченную жизнь, часы и обязанности которой отмеряются ударами колокола, зовущего к молитве? Разве человек и в самом деле создан для того, чтобы изучать Аристотеля и Фому Аквинского, понимать по-гречески, умерщвлять свою плоть и бежать от мира? Разве не Господь наделил его плотью и инстинктами, темным голосом крови, способностью грешить, наслаждаться, отчаиваться? Вокруг этих вопросов кружились мысли настоятеля, когда он думал о своем друге.»
Он  думал  о  том  ,  что  «были эпизоды из жизни бродяги и человека страстей, бездомного и непостоянного, но то, что сохранилось от всего этого, было полно доброты и постоянства, полно живой любви. Какой таинственной была жизнь, каким мутным и бурным был ее поток и какими благородными и чистыми оказались ее плоды!»
«Нарцисс боролся. Он взял себя в руки, он не отрекся от своего призвания, в своем строгом служении он не поступился ничем. Но он страдал от утраты и сознания, что его сердце, отданное Богу и служению, так сильно привязалось к другу.»
Слова  неоднозначные  . Можно истолковать  по  разному  .
И  в  книге  не  ясно  , о каком  Боге  идёт речь  , кому  сам  Нарцисс  служит  .
Нарцисс и Златоуст привязаны  друг  к  другу  невидимыми  узами  .
Об  этом  можно  много  размышлять  , какого  рода  узы  .
Но  нарцисс  отчаянно  нуждался  в Златоусте  .Нарциссу  нужен  был  образ  , создаваемый  Златоустом  . Сам  же  Златоуст  считал  ,  что  к  познанию  ведут многие  пути  и  путь  духа  - не единственный  . Я  думаю  , что  это могло  озадачить Нарцисса  .
« Приветствую тебя, Нарцисс, мы давно не виделись. Извини, что еще не зашел к тебе.
Нарцисс посмотрел ему в глаза. Он тоже увидел не только угасшее, печально увядшее лицо, но и нечто другое — эту удивительно приятную печать уравновешенности, даже равнодушия, смирения и благодушного стариковского настроения. Мастер по части чтения в людских лицах, он видел также, что этот ставший чужим, изменившийся Златоуст уже не совсем от мира сего, что душа его далеко улетела от действительности и бродит по дорогам мечты или же стоит уже у врат, ведущих в мир иной.
Златоуст был безнадежно болен. Его перенесли в одну из больничных палат
Всю историю его последнего странствия так никто и не узнал. Он рассказал только отдельные эпизоды, кое о чем можно было догадаться. Часто лежал он безучастный, иногда его лихорадило, и он бредил, иногда сознание возвращалось к нему, тогда посылали за Нарциссом, для которого эти последние беседы со Златоустом были очень важны. Некоторые отрывки из рассказов и признаний Златоуста передал Нарцисс, другие — помощник.
— Когда начались боли? Еще в самом начале путешествия. Я ехал по лесу, свалился вместе с лошадью в ручей и всю ночь пролежал в холодной воде. Там внутри, где сломаны ребра, с тех пор и появились боли. Тогда я был еще недалеко отсюда и мог вернуться, но не сделал этого, это было ребячество, я думал, что покажусь смешным. Я поехал дальше, а когда уже не мог ехать из-за боли, я продал лошадку и долго лежал в одном лазарете.
Теперь я останусь здесь, Нарцисс, с верховой ездой покончено. Как и со странствиями, и с танцами, и с женщинами. Ах, иначе я бы еще долго не возвращался, целые годы. Но когда я увидел, что там меня уже не ждут никакие радости, то подумал: прежде чем отправиться на тот свет, надо бы еще немного порисовать и сделать несколько скульптур, должна же быть в жизни хоть какая-то радость.
— Златоуст, — прошептал Нарцисс на ухо другу, — прости, что я не мог сказать тебе этого раньше. Я должен был сказать тебе об этом, когда посетил тебя в твоей темнице, в резиденции епископа, или когда я увидел твои первые скульптуры, или когда-нибудь еще. Позволь сказать мне теперь, как сильно я тебя люблю, как много ты для меня значил, насколько богаче сделал мою жизнь. Тебе это мало о чем говорит. Ты привык к любви, она для тебя не редкость, тебя любили и баловали многие женщины. Со мной все обстоит иначе. Моя жизнь бедна любовью, я был обделен самым лучшим. Наш настоятель Даниил сказал мне как-то, что считает меня высокомерным, быть может, он был прав. Не скажу, что я несправедлив к людям, я стараюсь быть с ними справедливым и терпеливым, но я никогда их не любил. Из двух ученых в монастыре мне милее тот, кто более учен; никогда не любил я слабого ученого вопреки его слабости. И если я все же знаю, что такое любовь, то это благодаря тебе. Только тебя я мог любить, тебя одного из всех людей. Ты не поймешь, что это значит. Это источник в пустыне, цветущее дерево среди диких зарослей. Тебя одного должен я благодарить, что сердце мое не иссохло, что во мне осталось место, открытое для благодати.
Златоуст улыбнулся радостно и немного смущенно.
—когда у меня уже не осталось ничего другого, кроме странствий и свободы, бескрайний мир и женщины бросили меня на произвол судьбы.
 — Ты все время думаешь о смерти? — спросил Нарцисс.
— Да, я думаю о ней и о том, что стало с моей жизнью. Отроком, когда ты был моим учителем, я мечтал стать таким же человеком духа, как ты. Ты показал мне, что это не мое призвание. Тогда я кинулся в другую сторону жизни, в чувственность, и женщины помогали мне находить в ней наслаждение, они так покорны и падки на ласку. Однако я вовсе не хочу отзываться о них презрительно, как и о чувственных наслаждениях, они часто доставляли мне счастье. Но мне выпало и другое счастье — узнать, что чувственное поддается одухотворению. Из этого возникает искусство. Но сейчас угасли оба огня. Во мне нет больше звериной тяги к наслаждению — ее не было бы и в том случае, если бы женщины все еще бегали за мной. Создавать произведения искусства у меня больше нет желания, я сделал достаточно скульптур, количество тут не имеет значения. А посему мне пришла пора умирать. Я не противлюсь смерти и жду ее с любопытством.
— Почему с любопытством?
— Ну, это, пожалуй, глупость с моей стороны. Но я действительно жду ее с любопытством. Мне любопытна не загробная жизнь, Нарцисс, о ней я почти не думаю и, честно говоря, больше в нее не верю. Загробной жизни нет. Высохшее дерево умирает навсегда, замерзшая птица больше не оживает, как не оживает умерший человек. Какое-то время о нем будут помнить, когда его не станет, но это длится недолго. Нет, смерть любопытна мне только потому, что во мне до сих пор сохранилась вера или мечта, будто я нахожусь на пути к матери. Я надеюсь, что смерть станет таким же огромным счастьем, как счастье первой взаимной любви. Я не могу избавиться от мысли, что вместо смерти с косой явится моя мать и возьмет меня с собой в небытие и безгреховность.
Мне кажется, ты сейчас обрел мир.
— Ты имеешь в виду мир с Богом? Нет, этого мира я не обрел. Я не хочу мира с ним. Он плохо устроил земную жизнь, хвалить ее не за что, да и Бог равнодушен к тому, восхваляю я его или нет. Плохо устроил он земную жизнь. Но с болью в своей груди я заключил мир, это верно. Раньше я плохо переносил боль, и, хотя иногда думал, что смерть дастся мне легко, это была ошибка. Когда дело приняло серьезный оборот, той ночью в тюрьме графа Генриха, тогда-то все и выяснилось: я просто не мог умереть, я был еще полон необузданной силы, им пришлось бы убивать каждую частицу моего тела дважды. Теперь же иное дело.
Когда я сел на своего коня и уехал отсюда, у меня была определенная цель. До меня дошел слух, что граф Генрих снова объявился в этих краях, а с ним и его возлюбленная, Агнес. Тебе, я думаю, это покажется пустяком, да и мне сейчас так кажется. Но тогда весть обожгла меня, и я думал об одной только Агнес; она была самой красивой женщиной, которую я знал и любил, я хотел снова увидеть ее, я хотел еще раз быть с ней счастливым. Я поехал и через неделю нашел ее. Тогда-то, в тот час, и произошла во мне перемена. Я, значит, разыскал ее, она была все так же красива, я нашел не только ее, но и возможность показаться ей на глаза и поговорить с ней. И представь себе, Нарцисс: она и знать обо мне больше не хотела! Я был слишком стар для нее, недостаточно красив и весел, она ничего больше не ждала от меня. На этом, собственно, мое путешествие закончилось. Но я поехал дальше, мне не хотелось возвращаться к вам разочарованным и смешным, и, пока я так ехал, силы, молодость и благоразумие совсем оставили меня, потому-то я и свалился вместе с конем в овраг и в ручей, поломал ребра и долго лежал в воде. Тогда я впервые испытал настоящую боль. Еще во время падения я почувствовал, как что-то сломалось в моей груди, и это меня обрадовало, я с удовольствием услышал хруст и был этим доволен. Я лежал в ручье и видел, что должен умереть, но все было совсем не так, как тогда в тюрьме. Я не имел ничего против, смерть больше не пугала меня. Я чувствовал эту ужасную боль, которая с тех пор часто возвращалась, и при этом видел сон или видение, называй как хочешь. Я лежал с жгучей болью в груди, я сопротивлялся и кричал, но вдруг услышал смех — смех, который я слышал только в детстве. Это был голос моей матери, низкий женский голос, полный страсти и любви. Тогда я понял, что это она, что со мной была моя мать, она положила мою голову к себе на колени, разверзла мою грудь и глубоко погрузила пальцы между ребер, чтобы вынуть мое сердце. Когда я увидел и понял это, боль исчезла. И теперь, когда боль возвращается, это уже не боль, не враг; это пальцы матери, вынимающие мое сердце. Она старается изо всех сил. Порой она сжимает пальцы и стонет, как от сладострастия. Иногда смеется и шепчет нежные слова. Иногда она не со мной, а на небесах, и я вижу между облаков ее лицо, такое же большое, как облако, оно плывет и печально улыбается, и ее печальная улыбка высасывает из меня силы и вынимает из груди сердце. Он снова и снова говорил о ней, о матери.
—— Однажды я забыл свою мать, но ты снова вызвал во мне ее образ. Тогда было очень больно, будто звериные пасти вгрызались в мои внутренности. Тогда мы были отроками, славными мальчишками. Но уже тогда мать позвала меня, и я последовал за ней. Она повсюду. Она была цыганкой Лизой, прекрасной Мадонной мастера Никлауса, она была жизнью, любовью, сладострастием, но она же была страхом, голодом, инстинктом. Теперь она стала смертью и запустила пальцы мне в грудь.— Много лет я втайне мечтал сделать скульптуру матери, это был самый святой из всех моих образов, я всегда носил в себе этот образ, полный любви и тайны. Еще недавно для меня была бы совершенно невыносима мысль о том, что я могу умереть, не сделав этой скульптуры; моя жизнь показалась бы мне бесполезной. А теперь видишь, как все удивительно с ней обернулось: не мои руки придают ей форму и вид, а она сама делает это со мной. Она берет мое сердце в свои руки, вынимает его из груди и опустошает меня, она соблазнила меня на смерть, и вот вместе со мной умирает и моя мечта, прекрасная скульптура, образ великой праматери Евы. Я еще вижу его, и, будь в моих руках сила, я бы воплотил его в материале. Но она не хочет этого, не хочет, чтобы я обнажил ее тайну. Она предпочитает мою смерть. Я умру с радостью, она сделает мою смерть легкой.
— Но как же ты будешь умирать, Нарцисс, не имея матери? Без матери нельзя жить. Без матери нельзя умереть. Что он потом бормотал, разобрать было невозможно. Два последних дня Нарцисс сидел у его постели, днем и ночью, и наблюдал за его угасанием.
Златоуст  не  хотел  идти  к  Богу  , он  хотел  уйти  к  матери  , которая  вмещала  всех его  женщин  ,и  смерть одновременно  .
«   Последние слова Златоуста горели в его груди.
Ты вся прекрасна, Мария, В тебе нет изъяна первородного греха.
Ты радость Израиля, Ты заступница грешников! «
И  к  той    ,  которая  вместила  всех  его  женщин  ,и  саму  смерть  , которую он  называл  матерью  , матерью  бога  .
Которую он назвал  заступницей  грешников  .
Он  хотел  ,чтобы  за  него  заступились  . но  перед  кем  ? 
Бога  он  не  хотел  знать  .
Во всяком  случае  Златоуст  не  обращался  к  Марии  ,матери  Иисуса  .
Он  -  художник  ,  он слепил  образ  матери  смерти  , заступницы  грешников  .