Слон

Из школы я приходил рано, часов в двенадцать, и больше уж никуда не ходил. Была зима, я сидел дома и слушал пластинки, которые мой дядя Павел привёз с японской войны. Больше всего я любил слушать «Валенсию».
И вот так однажды я сидел у окна и слушал «Валенсию», а из окна сильно дуло, и я простыл.
И меня уложили в постель, потому что у меня поднялась очень высокая температура от воспаления лёгких.
Я долго болел, а когда стал поправляться, мне разрешили прочитать книжку, – большую красивую книжку с картинками.
И был в этой книжке слон.
Он был так здорово нарисован, что мне сразу захотелось нарисовать такого же. Но так как я знал, что рисовать не умею, то потихоньку взял из стола у деда переводную чёрную бумагу, подложил её вместе с чистым бумажным листом под страницу и обвёл рисунок карандашом. Получился великолепный слон! Он был точно такой же, как на картинке!
Я позвал бабушку и, показав ей «своего» слона, сказал: «Смотри, как я нарисовал!» Бабушка похвалила меня: «Молодец!».
Когда пришла мама, я сразу показал ей «рисунок» и сказал: «Смотри, какого слона я нарисовал!»
Мама посмотрела – и не поверила: «Ты же не мог нарисовать его сам!»
– А я не сам! Я ...срисовал его!
– Откуда? – спросила мама.
Я подал ей книжку. Мама внимательно осмотрела картинку, но ничего на ней не заметила, потому что след от карандаша я уже стёр.
Мама ничего не сказала, но я видел, что она мне всё-таки не поверила.
Тогда я стал настаивать, что нарисовал это сам. «Почему ты мне не веришь? – возмущался я. – Что, я не могу рисовать, как другие?»
Бабушка слушала, улыбалась, а потом вдруг сказала: «Ну зачем ты бре - бре?» (так она говорила, когда обманывали)
Я заартачился, стал обижаться, и всё настаивал, что нарисовал сам: «Как это вы мне не верите?»
Пришёл дедушка. Мама и бабушка показали ему картинку, потом мой «рисунок», и спросили, верит ли он, что я мог так хорошо срисовать?
– Вот тебе раз! – сказал дедушка. – Какой же это рисунок! Если б ты сам рисовал, то линия была бы с ошибками, а тут вон как всё гладко!
Мне стало стыдно, но я упорствовал. Я твердил, что этого слона нарисовал я сам, – пусть они мне не верят, но я рисовал его сам, всё равно сам, – понятно?
Бабушка пыталась мне возражать: – Ты же не мог нарисовать так быстро!
– Мог, – говорил я, – чего тут рисовать? Провёл раз – и всё!
Тогда бабушка сказала: – Ну, нарисуй такого сейчас!
Я понял, что попался, и стал выкручиваться, говоря, что, конечно, сейчас я такого не нарисую, сейчас свет тусклый, я устал за день, у меня уже голова болит и, наверное, температура опять. – Вот днём – пожалуйста, днём другой дело!
Бабушка сказала: «Ну, что ж, днём так днём», и мы стали ложиться спать.
Утром я старался ничем не напоминать о слоне, но бабушка ещё до завтрака принесла мне в постель чистый лист бумаги и сказала: «Рисуй!»
Делать было нечего. Я взял лист, карандаш и стал рисовать. Я очень старался, но то, что у меня получилось, скорее смахивало на осла.
Бабушка сказала: «Ну вот, видишь, в другой раз не ври!»
Но я не сдавался! Я сказал: «Мало ли что! Это дело такое: раз получится, раз не получится? Вчера получилось, а сейчас вот нет».
Тогда бабушка пошла и принесла лист чёрной переводной бумаги, тот самый лист, который я потихоньку положил обратно в дедушкин стол и на котором чёткой белой линией светился переведённый слон!
И тогда я сдался.
Мне было очень стыдно, но я всё ещё хорохорился и говорил : «А всё-таки я  здорово врал, правда?»
И тут все согласно кивали в ответ.
С тех пор я не берусь за слонов.                1966 год