Партизанская разведчица Гурина Нина Иосифовна

                ***
  Перед самой войной Нина Гурина вышла замуж за лётчика. Часть, где он служил, находилась на границе с Польшей, в небольшом городке Ломжа. Сняли с Ваней квартиру. Нина устроилась работать при штабе лётной части. И вдруг – война!..
  В первый же день войны фашисты разбомбили аэродром. Которые самолёты и успели подняться, их тут же сбивали «мессеры». Самолёт Вани сгорел в небе над аэродромом у Нины на глазах...
  Городок бомбили, не переставая. Нина только успела забежать в штаб и уничтожить штабные документы. И, в чём была, ушла из города.
  Пешком, по глухим дорогам, от самой польской границы Нина к концу лета пришла к нам в Малые Новосёлки и жила у нас в семье. Бывший секретарь сельсовета, свой, деревенский, оказался предателем, стал служить фашистам. У него в руках были списки коммунистов и комсомольцев. Будучи старостой в деревне, он эти списки передал в немецкую комендатуру. Оттуда начали присылать грозные повестки: «Явиться на учёт.» Получала такие повестки и Нина. В деревне все на виду, не спрячешься от людских глаз.
  На болоте скрывались оставшиеся наши солдаты, были и раненые. Нина наладила с ними связь, помогала, носила еду, лекарства раны лечить. У нас дома держал всю свою аптеку для бурёнок молодой ветеринар Володя Крылович, за год до войны присланный в колхоз. Отец работал зав. фермой и за год многое усвоил и перенял от ветеринара. И теперь он выделял Нине лекарства, пригодные для лечения ран. Среди солдат был комиссар. Нине удалось через верных людей устроить его в Дзержинске работать в немецкой управе. Теперь там был свой человек. Он, насколько это было возможно, предотвращал угон молодёжи в Германию, предупреждал, чтобы скрывались, когда намечалась облава. Связи постепенно налаживались, крепли.
  Говорили потом, что во время войны батюшкой в церкви в Дзержинске служил партизан – лучшей явочной «квартиры» трудно было придумать! Он и сведения отовсюду получал, при необходимости мог в церкви укрыть на какое-то время тех, кому грозила опасность. В церковь немцы не заглядывали.
  Нину звали в отряд к партизанам: оставаться в деревне и дальше для неё было опасно, она это и сама понимала. Но как уйти из семьи, где она жила, чтобы не навлечь на семью беды? Но случай помог...
  Осенью 1942 года Нину сильно избил в поле злой бык. Она вздумала отгонять его хворостиной, когда пасла коров в нашу очередь. Её, всю в синяках, принесли с поля к нам домой на шинели. Отец мой отвёз её в больницу в Дзержинск. Оттуда свои люди перевезли её в Минск. Там она около месяца лежала в больнице. А из больницы её переправили в партизанский отряд.
  Чтобы не пало подозрение на нашу семью, что от нас сестра мамы ушла в партизаны (этого было достаточно, чтобы семью расстреляли), устроили в больнице подмену. Ночью в палате умерла женщина. На её койку повесили табличку: «Гурина Нина Иосифовна...» А Нину тайно забрали и отвели к партизанам. Отцу моему на руки в больнице выдали «Свидетельство о смерти» - всё, как положено, с печатью.
  Когда потом полицаи, тыкая отцу наганом в лицо, требовали сказать, где Нина, он всякий раз показывал эту бумагу. И верили, и не верили... Наша семья уцелела благодаря этой бумаге с фашистской печатью...
  Нина Гурина всю войну прошла партизанской разведчицей. Ходила по вражеским тылам, добывая важные сведения. Маленького роста, похожая на девчушку-подростка, отважная, находчивая, она проходила там, где мужчины-партизаны пройти не могли...
  Бывало, когда стояли тёмные осенние ночи, или зимой, когда метель мела и крутила, заметая следы, Нина тайком приходила к нам. У нас была одна узкая тесная комната (из бывшей кухни), где ютилась вся наша семья – отец, мама, я и трёхлетний брат Женик. От меня ничего не скрывали. И я умела держать язык за зубами, сразу повзрослев с началом войны. Было мне 8 лет.
  Отец передавал Нине и сведения, и оружие. Оружие он всю осень  41-го собирал по ближайшим лесам и прятал его в тайниках, знал – пригодится...
  Как-то, сидя на печи, я обнаружила в углу, возле трубы, прикрытые тряпьём гранаты-лимонки. Их было штук шесть. Не больше среднего кулака, ребристые, с облупленной местами зелёной краской, они лежали  в ворохе тряпок, похожие на крупные яйца в гнезде какой-то невиданной птицы... Я легонько потрогала их руками и снова хорошенько укрыла. Наверно, отец эти гранаты положил на печь посушить, они у него где-то хранились на улице, в снегу... Он готовил их передать Нине, когда она придёт к нам  следующий раз.
  В одну из вьюжных ночей в окно тихо условленно постучали. Мама быстро встала с кровати, засветила на столе коптилку и, накинув на плечи большой платок, вышла в сени и открыла дверь. Пока Нина в сенях отряхивала от снега свою ватную стёганку, мама плотно занавесила окно домотканым покрывалом. Собрала поесть: от ужина осталась картошка в мундире, добавила к ней луковицу да квашеной капусты.
  Тётя Нина была в защитной военной гимнастёрке, подпоясанной широким солдатским ремнём со звездой на пряжке, в мужских штанах и в валенках. На узком ремешке через плечо – планшет, на поясе – наган в кабуре... Я из-под отцовского старого кожуха глядела на мою отважную тётю-партизанку, и меня, как в ознобе, начала бить какая-то нервная дрожь: помню, в эти минуты мне тоже хотелось в партизаны!.. А было мне около десяти лет.
 « Женечка, спасибо, меня ты покормила, - обратилась тётя Нина к маме. – Может, у тебя ещё хоть сколько-то осталось картошин? Хлопцы мои уже сутки не ели... Веду в отряд, они там в ельнике сидят». Мама собрала в узелок остатки картошки да несколько луковиц. Хлеба у нас не было. Мама каждое утро пекла  на сковороде праснак – пресную лепёшку из кое-как размолотых на ручных жерновах нескольких горстей ржаных зёрен. Но и тех,  с каждым днём становилось в ведре всё меньше... Обычно к ужину от праснака и крошек не оставалось. Выручала бульба, сваренная в мундире.
  Отец положил отдельно завёрнутые в тряпки гранаты-лимонки в небольшую холщёвую торбу и тихо сказал: «Вот, пока только это...» - «Спасибо тебе, Юзичек!..» Нина оделась и ушла. А я долго не могла уснуть...
  Во время одной из моих поездок в Ленинград 1989 г., я гостила у тёти Нины. Она мне рассказывала о себе и некоторые эпизоды из своей боевой партизанской жизни. Я кое-что записала с её слов.
                ***
  «Из минской больницы осенью 1942 года привёл меня в партизанский отряд Иван Жуковец. Это была бригада имени Сталина (комбриг Радион Охотин).Позже командование перевело меня в бригаду имени Дзержинского, в роту автоматчиков, ударную в боях, где я была разведчиком.
   Находилась в разведке дальнего следования: Налибокская и Ивенецкая пуща, Полоневичи, Негорелое.. Постоянная явка была в Дзержинске. Несколько явок в Минске, наполненном фашистами. Явки были почти в каждой деревне под Минском. Добиралась на лошади, лошадь оставляла у связных в деревне и пешком шла в Минск. В Минске часто приходилось ночевать в развалинах – тогда весь Минск в развалинах лежал...
  Я вела записи. Уходя на задание, оставляла их в штабе бригады. Но все мои записи были уничтожены командованием вместе со штабными оперативными документами во время блокады в Ивенецкой и Налибокской пуще. Там немцы зажали нас в кольцо, приходилось выбираться из окружения по топкому болоту, через лесные речки, порою погружаться в воду с головой и дышать через стебли камыша...
                - * -
  Однажды, наняв за немецкие марки подводу, уговорила дядьку подвезти до назначенного места. Поехали. Чемодан я прикрыла соломой – в чемодане везла медикаменты для партизан. Вдруг на дороге – немцы! Переднюю подводу остановили, проверяют, роются в вещах, в подстилке на возу...
- Гони! – сказала вполголоса дядьке. – Гони так, чтобы их сбить!..
- Навошта гнаць? – спросил дядька.
- А ты знашь, кого везёшь?
- А каго?..
- Партизана. У меня в чемодане медикаменты. Обоим не сдобровать... Так что, голубчик, гони!..
  Тут дядька с перепугу так огрел коня, что он рванулся с места и понёсся.
Немцы, не ожидая такого, шарахнулись с дороги. Пока опомнились, стрельбу вслед открыли – мы уже далеко!..
                -*-
  Как-то летом долго шла по жаре, устала. А тут речка – тихое место, кругом – ни души. Я разделась, в воду зашла и давай мыться. Хорошо – вылезать не хочется!..
  И вдруг с другого берега – дружный мужской хохот!.. Подняла голову – и обомлела: немцы!.. Метрах в ста от меня!.. Высунулись из кустов и рогочут во всю морду! Они же всё видели: как баба раздевалась, как долго мыла и тёрла липучей травой себя со всех сторон... Война, солдаты, а тут в речке – баба голая, совсем близко, вся как на ладони!.. Глядели и про войну забыли, да и заржали, как по команде!..
  Как же я выскочила из воды, как схватила в охапку одежду и, голая, бегом!.. Нет, в догонку не стреляли, роготали ещё дружнее. Наверное, засада была какая-то. Так, голая, и бежала по лесу, по кустам... Опомнилась, когда аж задохнулась от бега».
Нина Иосифовна Гурина, смелая, отчаянная, прошла всю войну партизанской
разведчицей. Уцелела. Даже ни разу не была ранена. Награждена орденом
Красной Звезды и многими боевыми медалями.
28 мая 2011 года Нина Иосифовна Гурина скончалась. Было ей 96 лет.
 Похоронена на Серафимовском Мемориальном кладбище в г. Сант-Петербурге, там же, где и её родной брат Антон Иосифович Гурин - контр-адмирал, Герой Советского Союза.

(Материал взят из семейной родословной)