Глава тридцать вторая

ЯНВАРЯ, 29-ГО ДНЯ 1917 ГОДА

ИЗ ДНЕВНИКА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II:

«29-го января. Воскресенье

Был мороз в 6°. Поехали к обедне. Днём погулял и поработал в снегу. Сидел у Алексея до чая. В 6 час. принял старого Клопова. Читал до 8 час. Вечером были на той стороне и видели Н. П., Лили Ден, Ребиндера с женою, Линевича, А. П. Саблина».

О ЧЕМ ПИСАЛИ ГАЗЕТЫ 29-ГО ЯНВАРЯ 1917 ГОДА.

«ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ВЕСТНИК»:

«ВОЙНА.

ОТ ШТАБА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

З а п а д  н ы й  ф р о н т.
Перестрелка и поиска разведчиков.

Р у м ы н с к и й  ф р о н т.
Ничего существенного не произошло.

К а в к а з с к и й  ф р о н т.
Без перемен.

ОФИЦИАЛЬНЫЕ СООБЩЕНИЯ

Ф р а н ц у з с к о е  с о о б щ е н и е.
ПАРИЖ, 27 января. В районе на восток от Реймса мы произвели удачное внезапное нападение и захватили пленных. Наши батареи обстреляли метким огнем неприятельские сооружения в участке высоты «304», причем был взорван склад снарядов. На остальном протяжении фронта канонада с перерывами.
25 января один из наших пилотов заставил опуститься на землю германский аэроплан по близости от Серни-ле-Бюси на Эне. Ночью с 25 на 26 января наши боевые аэропланы сбросили бомбы на военные заводы и на железнодорожную станцию в Бернсдорфе, а также на железнодорожную станцию во Фрейбурге-в-Брейсгау, в великом герцогстве Баденском.

Б е л ь г и й с к о г о  ш т а б а.
От 27-го января.
Деятельность патрулей на бельгийском фронте в течение ночи. Перестрелка в разных пунктах фронта, в особенности к югу от Ньюпора».

«НОВОЕ ВРЕМЯ»:

«С о б ы т и я  д н я.

Итальянские войска к югу от Джирбы в l5 милях к западу oт Сивы разбили войска сенусситов и заняли Сиву.
В венгерской палате депутатов предложение о введении всеобщего избирательного права отклонено большинством 122 против 75.
Английский контр-миноносец устаревшего типа наткнулся в Ламанше на мину и затонул. Команда спасена, офицеры погибли.
В своем ответе на предложение Вильсона швейцарский союзный совет приводит основания, препятствующие Швейцарии отказаться от нейтралитета.
Аргентинское правительство ответило протестом на германскую ноту о блокаде.
В английской палате общин принят единогласно ответный адрес на тронную речь.     В Англии состоялся ряд митингов пропаганды военного займа.
В Одессу прибыла для посещения сербских приютов и лазаретов княгиня Елена Петровна.
Население Польши отказывается от поступления в германские войска добровольцами.    
В московском британском клубе английская колония чествовала банкетом представителей Великобритании на петроградской союзной конференции.    
Гражданский лорд адмиралтейства Притмэн произнес в Чельмфорде речь, в которой высказал уверенность в благоприятном исходе кризиса подводной войны».

«РАННЕЕ УТРО»:

«И л и о д о р  в  А м е р и к е.

Американские газеты сообщают любопытные сведения о бывшем «иноке» Идиодоре, недавно прибывшем в Америку.Он находился, как помнят читатели, в Норвегии и минувшей осенью вдруг очутился на пароходе, отходившем в Соед. Штаты. С тех пор о нем не было ни слуху ни духу, пока он не прошумел описываемой ниже историей.В Америку Илиодор счел необходимым уехать потому, что оказался замешанным в скандал, стоящий в связи с делом Манасевича-Мануйлова.
Не успел Илиодор вступить на американскую почву, как он тотчас же предложил американской сенсационной прессе пикантные разоблачения из жизни лица, лишившего Илиодора в свое время его влияния. Он заключил контракт с одним из наиболее читаемых в Америке журналов,- «Метрополитэн Магазайн», которому обещал за пять тысяч долларов предоставить статью о похождениях своего недруга.Контракт еще не быль оформлен как следует, а журнал, согласно американским обычаям, уже разослал по Нью-Иорку и другим большим городам «сандвичей» с саженными плакатами, возвещавшими, что на такой-то нумер журнала, содержащий в себе сверх пикантные разоблачения, необходимо записываться заранее. Это не ускользнуло от внимания некоторых лиц, которым появление статьи могло быть нежелательно.
Полетели телеграммы, решено было не останавливаться ни пред какими средствами, особенно денежными, чтобы предупредить появление обещанной журналом статьи.Одно лицо взяло дело в свои руки. Оно явилось к Илиодору и предложило ему 25,000 долларов за отказ oт напечатания статьи, но Илиодор, ослепленный жаждой мести, отказался.
Тогда обратились к известному миллионеру Джону Пирпонту Моргану с просьбой употребить свое влияние для того, чтобы статья не появлялась в печати. Морган сделал все, что мог. В виду невозможности сговориться с Илиодором, он взялся за редакция журнала и добился того, что печатание нумера со статьей Илиодора, было приостановлено.Оказалось, однако, что с этой мерой несколько опоздали. Нумера, предназначавшиеся для отправки в отдаленные западные штаты, уже были разосланы. Для уловления их и выкупа послана была целая армия агентов, но возможно, что известное число американских читателей уже успело познакомиться с «сенсациями» мстительного монаха. Кроме того никто не может помешать ему печатать статьи в других изданиях. Америка, падкая на сенсации, с нетерпением дожидается новых скандалов».

«РУССКОЕ СЛОВО»:

«Г д е   И л и о д о р?

ХАРБИН, 27, 1—9,II. Журналист Григорий Семешко, получивший от бывшего министра внутренних дел князя Щербатова разрешение выехать из Нарымского края за границу, сообщает из Нью-Йорка следующее:Илиодор прибыл сюда из Норвегии около двух месяцев назад и поселился в русско-еврейской части Нью-Йорка — Бронкс.
Приезд был обставлен так таинственно, что даже американские репортеры не уследили, хотя были осведомлены о предстоящем приезде Илиодора из норвежских телеграмм.О прибытии узнали лишь после продажи Илиодором своих мемуаров журналу «Метрополитэн», к которому Илиодор теперь предъявил иск об убытках за ненапечатание этих мемуаров.Попытки интервьюировать Илиодора окончились неудачей.
Вскоре после истории с журналом Илиодор выкинул коммерческий трюк: продал исключительное право на свои мемуары сразу трем газетам. Сделка эта является теперь предметом судебного разбирательства.Впервые Семешко увидал Илиодора в редакции газеты «Варгайт», куда Илиодор пришел объясняться по поводу продажи трем издательствам права на его мемуары.От знакомого Семешко по Саратову Илиодора не осталось и следа. Ныне это скорее упитанный, самодовольный купец.
Во второй раз Семешко увидел Илиодора на его лекции на злободневную тему в зале «Купериона». Илиодор ничего нового не сказал, но каялся в своем прошлом. Говорил, что когда призывал громить евреев и интеллигенцию, искренно верил, что в этом спасение России. Когда увидал, что ошибся, — стал революционером.Публика приняла покаяние холодно. Но когда Илиодор стал порицать русское общество, раздались крики: «Авантюрист! Вон! Долой!». Илиодор поспешно уехал.Авантюристское поведете монаха создало крайне отрицательное отношение к нему».

ИЗ ДНЕВНИКА ФРАНЦУЗСКОГО ПОСЛА М. ПАЛЕОЛОГА:

«Воскресенье, 11 [29 января] февраля 1917 года

Скворцов, влиятельный чиновник Синода и редактор религиозного журнала «Колокол», подтвердил то, что позавчера сказал мне князь О. о впечатлении, произведенном убийством Распутина на различные слои русского народа:
— Крестьян, — высказал он, — не на шутку встревожило это убийство, поскольку Григорий был таким же мужиком, как и они сами, и они посчитали вполне естественным то, что перед ним должны были открыться двери императорского дворца. Поэтому они дают простое объяснение причин убийства: враги народа убили старца, поскольку он защищал народное дело перед царем. Впечатления более высоких социальных классов, моей духовной клиентуры, купечества, официальных лиц и помещиков также малоприятные: убийство Распутина рассматривается как дурное предзнаменование. Вы знаете, как суеверны русские. Все, что я могу вам сказать, так это то, что повсюду только и слышно о пророчестве, которое Григорий часто повторял царю и царице: «Если я умру или если вы покинете меня, то потеряете сына и корону в течение шести месяцев».
— Он в самом деле это предсказывал?
— Да! В самом деле, господин посол. Я сам слышал более двадцати раз, как он говорил это! Всего лишь за несколько дней до своей смерти он повторил это митрополиту Питириму».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ БЫВШЕГО НАЧАЛЬНИКА ОХРАНЫ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ А.И. СПИРИДОВИЧА:

«29 января известный Государю старик Клопов, хороший знакомый князя Львова, принятый Государем, убеждал Его Величество пойти на уступки общественности и дать соответствующее министерство. Он даже вручил Государю записку по этому поводу. На записку был дан ответ, составленный Гурляндом и подписанный Протопоповым.
В таком же направлении о необходимости пойти на уступки не раз говорил Государю в тот месяц и брат, Михаил Александрович. Его инспирировали Родзянко и генерал Брусилов, и, по их просьбе, он передал Государю об общей тревоге, о непопулярности правительства и особенно Протопопова, о желании широких кругов получить ответственное министерство.
Наконец, в конце января вновь выступил и уже официально премьер князь Голицын. Желая подготовить почву, он предварительно переговорил с Императрицей и просил Ее Величество поддержать его ходатайство о замене Протопопова другим лицом. Императрица слушала Голицына внимательно, но осталась недовольна и поддержки не обещала.
На первом же затем докладе Государю, князь Голицын подробно изложил Государю о полной персональной непригодности Протопопова как министра Внутренних дел, о вреде, который он приносит и о тех осложнениях, которые неизбежно произойдут из-за него и его политики, как только соберется Гос. Дума. Государь сказал, что подумает и даст ответ в следующий раз. На следующий раз Государь уже сам начал разговор о Протопопове.
- Я вам хотел сказать по поводу Протопопова, - начал Государь. - Я долго думал и решил, что пока я его увольнять не буду.
Князь Голицын пытался переубедить Государя, но успеха не имел.
Выступило с ходатайством и Новгородское дворянство. На очередное его собрание явился, как землевладелец губернии, М. В. Родзянко. По его инициативе и благодаря его агитации, собрание вынесло резолюцию, в которой обращало внимание Государя на трудность переживаемого времени, поддерживало Гос. Думу и предостерегало Государя от лживых советников. Дворянство уполномочило предводителя дворянства Будкевича доложить лично резолюцию Его Величеству. Но этому помешал Протопопов. Резолюция была доложена им самим и осталась незамеченной. Родзянко рассказывал позже, что за нее был смещен губернатор Иславин. Это неправильно. М. В. Иславин оставался губернатором до революции и неизменно пользовался расположением Их Величеств».

ИЗ КНИГИ ЧЛЕНА РСДРП(б) Н.Н. АВДЕЕВА:

«29 января (11 февраля).

У т р о м   с о с т о я л о с ь  з а с е д а н и е  ч л е н о в
Ц е н т р а л ь н о г о  В о е н н о-П р о м ы ш л е н н о г о  К о м и т е т а (Гучкова, Коновалова, Кутлера и др.) при участии представителей Московского  Военно-Промышленного Комитета (Переверзева и др.), Гос. Совета и Земского и Городского Союзов.
Председатель Гучков сообщил об аресте группы. Все высказали полное сочувствие арестованным и готовность подать голос в защиту организации. Только Абросимов (провокатор), оказавшийся на свободе, произнес по рассказу  Гучкова, резкую речь о том, что Рабочая Группа только прикидывалась мирной, а на самом деле преследует революционные цели, вплоть до вооруженного восстания и свержения власти, для чего и пошла в Комитет.
Гучков, всегда относившийся к Абросимову с предубеждением, ответил ему, что его слова расходятся с тем, что известно Гучкову, и с тем, что говорил Гвоздев и его товарищи, находящиеся сейчас под арестом. Абросимов вскоре после этого собрания был арестован.
По рассказу Мин. Вн. Дел Протопопова, Абросимов вошел в соглашением с Министром Вн. Дел - отбыть наказание, а  Протопопов должен был просить у царя помилования этому сотруднику и дать ему возможность бежать, как это обычно делалось в этих случаях»  (Н.Н. Авдеев. Революция 1917 года. Хроника событий).

ИЗ КНИГИ ПОЭТА АЛЕКСАНДРА БЛОКА:

«Третьим шагом Гучкова и Коновалова было собрание представителей Центрального Военно-Промышленного Комитета и особого совещания по обороне. Об этом собрании обстоятельно повествует совершенно секретный доклад охранного отделения от 31 января.
Собрание состоялось 29 января в 11 час. утра "экстренно и с соблюдением ряда предосторожностей, при участии представителей Центрального Военно-Промышленного Комитета (Гучков, Коновалов, Кутлер и др.), Московского Военно-Промышленного Комитета (Переверзев и др.), Государственной Думы (Керенский, Чхеидзе, Аджемов, Караулов, Милюков, Бубликов и др.), Государственного Совета и Земского и Городского Союзов (фамилии охранному отделению неизвестны). Председательствовавший Гучков сообщил об аресте группы; все высказали полное сочувствие и готовность подать голос в защиту организации. Охранное отделение заканчивает свой доклад хвастливым выводом, основанным на наблюдении "настроений участников означенного совещания: имеются все данные для того, чтобы признать факт ликвидации рабочей группы Центрального Военно - Промышленного Комитета действительно исключительным по неожиданности и впечатлению ударом для оппозиционной и на боевой лад настроившейся общественности. Розовые перспективы хитро задуманных и через рабочую группу подготовлявшихся массовых рабочих выступлений в значительной степени поблекли; но, во всяком случае, если многие рабочие души и отчаялись в возможности осуществления вожделенных достижений, то более стойкие и упористо-настроенные "завоеватели власти" могли с досадой воскликнуть лишь одно: "сорвалось, придется начинать сначала".
В докладе подробно описано настроение собравшихся и содержание их речей. Между прочим, содержание речи некоего представителя рабочей группы, рабочего Обросимова скромно излагается так: он "указал на ошибку тех, кто стремится видеть в аресте представителей группы лишь своего рода юридически интересный факт; здесь нужно признать наличность явления, имеющего крупное политическое значение и в той или иной мере задевающего русскую общественность".
А. И. Гучков рассказывает, что Обросимов, к удивлению его оказавшийся на свободе, произнес резкую речь о том, что группа только прикидывалась мирной, а на самом деле преследует революционные цели вплоть до вооруженного восстания и свержения власти, для чего и пошла в Комитет.
Обросимов как бы оправдывал действия власти. Гучков, всегда относившийся к нему с предубеждением, ответил, что его слова расходятся с тем, что ему, Гучкову, известно, и с тем, что говорили Гвоздев и его товарищи, сидящие под арестом. Обросимов замолчал и сел; однако его слова смутили присутствующих. Чхеидзе и другие левые промолчали, по-видимому, не слишком доверяя аудитории.
Обросимов принадлежал вообще к самому левому флангу и науськивал группу на самые резкие выступления даже на съезде. Группа была арестована вся, кроме двух рабочих, которых не было в городе, и Обросимова, объяснившего, что его не было дома. Председатель группы Гвоздев не убедился подозрениями Гучкова и доверчиво считал, что Обросимов человек хороший. Гучкова же убеждало в том, что Обросимов не чист, еще и то обстоятельство, что ему было известно, что в департаменте полиции имеется подробный отчет о совещании, не могший пройти через канцелярию Военно-Промышленного Комитета. Протопопов рассказывает, что Обросимов согласился отбыть наказание, и что он, Протопопов, испросил бы у царя помилование этому сотруднику и дал бы ему возможность бежать, как это делалось обычно. Обросимов, по словам Гучкова, человек "недалекий, неспособный, насвистанный".
Подробности совещаний группы Гучкову неизвестны; "к нам, говорит он, они приходили уже сговорившимися, застрельщиками"; они вошли в группу не столько из интереса к работе по обороне, сколько из-за того, что тут им представлялась единственная возможность сорганизоваться в легальной форме, для преследования своих интересов.
После ареста Обросимова Протопопов боялся, что департамент полиции не будет больше получать сведений о рабочей среде. Васильев успокоил его, что сведения будут "также, как и прежде". "Очевидно, говорит Протопопов, постоянных сотрудников в рабочей среде департамент полиции имел достаточно".
Был проект арестовать Гучкова. Царь боялся его, а Протопопов доложил, что арест только "увеличил бы его популярность" которая "будет подорвана, когда обнаружатся злоупотребления в Военно-Промышленном Комитете". Царь, прибавляет он, понимал, что я ему доложил правду". Г-жа Сухомлинова написала Протопопову, что "за арест секции в Царском Селе ему поставлен плюс» (А. Блок. Последние дни императорской власти).