Колыбельная

- Ты нангий? Ой! Нангий! Мама казая, у нангиев кыюски! И у тебя кыюськи!

Ангел удивлённо уставился на ребёнка лет трёх. Малышка разлеглась на облаке как в собственной кроватке и показывала на него пальчиком.

- Да, я ангел, - обалдело согласился он. Потом чуть пришел в себя и затормошил ребёнка: - А ты? Ты как здесь оказалась? Ты откуда?

- Тютюда, - девочка ткнула пальчиком вниз.

Что «тютюда», а не одна из ангелят, он и так видел. Крыльев у малютки не было, да и в глазах была совершенно настоящая человеческая грусть. У ангелят такой не бывает, да и не у каждого взрослого ангела её заметишь. Очень уж многое надо увидеть и пережить, чтоб она появилась.

Ангел поднял девочку на руки. Посадил на колени, расправив яркое синее платьице с одуванчиками по вороту и подолу и огромным рыжим подсолнухом на груди. Пригладил светлые, почти белые, волосики. Попросил ласково:

- А ты расскажи мне, где ты там была. Это очень важно.

- Хосё, - кивнула малютка серьёзно. – Я сь мамай. Мы зили в гооде, босё-ом. Там дома-дома-дома – висёкии. Как ты. И мы в таком зии. И кадий день гуяи. И пёсика с нами гуяй. А том в мазине лядом с домом мозино покупаи. Пёсика тозе ель.

- Что покупали? – не понял ангел.

- Мозина. Хоодьная. Но кусьная! – заулыбалась приятному воспоминанию девочка.

- Ах, мороженое, - улыбнулся ангел. – Да, оно очень вкусное.

- Кусь-кусьное! – с энтузиазмом подтвердила она, и продолжила: - А том мы гуяи, и ттало гомко. Уууу! Пёсика запугася и убизяй. И мама са мной убизяя, домой. Плятяся. Уууу запугаси.

- А ты шума не испугалась? – удивился ангел.

- Сюма? – старательно выговорила девочка. – Сюма – неть! – и пояснила: - Я запугася томучито мама запугася. Сесли нана пугаси, то павда стасьно!

- Да, наверное так, - кивнул ангел, раздумывая о том, что взрослые-то как раз порой боятся совершенно нестрашных вещей. Хотя не похоже, что в этом случае оно так...

- Том бии февеки. Непавиныи, - продолжил ребёнок.

- Какие вевеки? – опять не понял ангел.

- Фе-ве-ки! – по слогам, чуть даже сердито, повторила девочка. – Котолыи так: «бух, бух, бух!» - и  сжала-разжала кулачок несколько раз. Потом вздохнула. – Тока непавиныи. Павиныи так, - она подвигала кулачком вверх-вниз, будто вскидывая его, открывающийся, к небу. – А непавиныи – так! – И она подвигала кулачком перед грудью, так энергично, что один раз чуть не ударила ангела.

- Понял, - выдохнул тот, переставая улыбаться. Потому что, кажется, начинал понимать. И правда, откуда настолько маленькому ребёнку знать слова «ракеты» и «война»? Фейерверки-то она за свою коротенькую жизнь, скорее всего, видела. А вот то, другое...

- Февеки дооого. Домики ломаси, - продолжила девочка. – Мама плакия и меня бинимала. А том тиха. Но мы силано плятаись. Дооого. Ка хебусек не котися. А том мама зяла миня и мы в мазин. За хебуськом. И сё мама казая, мозит, мы пёсика надём. Тёбы он нова у нас и не баяси один.

Ангел обхватил голову руками. Он уже понял. Но, поскольку всё уже случилось, ничего не мог сделать. От этого ему хотелось зареветь.

- Мы сьли. Мазин поломатый, - продолжила девочка, не заметив состояния своего интервьюера. – Сьи в дугой, дасе. Хебусек да, а пёсика нет. А том назад. И тада нова февеки и гомко! Сасем лядом! И, - лицо девочки скривилось в болезненной гримаске, - мине тала бона и гочичо. Тут, - она похлопала себя по коленкам, - и деся, - она прикоснулась к подсолнуху. – А том я видея, то мама пласит. И тада я забояся сина-сина!

Ангел судорожно выдохнул, будто собираясь попросить девочку прекратить рассказывать. Не попросил. Понял, что не сможет совладать с голосом и только испугает опять малышку. А ей и так досталось. Пусть уж доскажет. Тем более что она, в силу возраста, так и не поняла, похоже, что именно с ней случилось.

- А мама казая, нинада баяси. Сё будит хосё, - продолжила девочка. – Газьки вытийя, миня на утики зия, и казяя, давай тьпать. Я запою тебе кобейную, ты наснёшь, а када паснёся, сё будит хосё. И бона босе не будит.

- Колыбельную? – шепотом повторил ангел, снова переставая понимать.

- Кобейную, - кивнула девочка. Покрутилась на его коленях, устроилась поудобнее, как будто спать собиралась, прикрыла глазки. Сказала: - Такую. – И запела:

Тьпи, маё соныська.
Тьпи, маё двёдоська.
Коло закотися
Сё нехоёсие.
День пидёт новий,
Паснутьтя тветы.
Мий будит доблым,
Висёёю ты.

Но вместо того, чтобы задремать, вдруг подскочила. Сказала удивлённо:

- Ой, нангий! С тибя доззик! Тему так?

- Ну, вот такой тебе дырявый попался ангел, - нашел в себе силы пошутить он, не отнимая рук от лица. Хотя только Господу было ведомо, чего ему стоило сказать это нормальным голосом. – Просто меня твоя песенка растрогала.

- Эта мамана песинка, - серьёзно поправила его девочка, и добавила гордо: - Но маманы песинки хоёсие, да. Самие хоёсие. И она хоёсяя. – Потом спросила: - Дядя нангий. А де она? Де мама?

- Не знаю, маленькая, - честно сказал он.

- Мама казая, я паснюсь, и сё будит хосё. И нана будит лядом. Я паснюяс, а ниё неть. Ты нинаесь, де мама? Када пидёть?

- Не знаю, маленькая, - повторил он. Обнял малышку, устроил поудобнее. Обернул крыльями, пряча их обоих в тёплый кокон. – Может, задержалась? Трудно ведь идти, пока... фейерверки, - с трудом выговорил он слишком мирное и доброе для услышаной им истории слово. – Ты пока снова дреми, ладно? Мы тут её подождём, и она обязательно придёт. Обещаю, милая!

И, прижимая к себе доверчиво засопевшую малышку, подумал что, как только девочка снова заснёт, попросит кого-то из ангелят за ней приглядеть. И тогда...

Появилась у него пара вопросов к Господу после разговора с этим маленьким созданием. Ох, появилась. И лучше бы у Него нашлись на них ответы...