Пекло

С неба сыпется пепел. Густой, плотный, увереный в своей уместности. Как снег под Рождество. Он будто заявляет – это моё место. Не нравлюсь – поищи другое.

Естественно, он нам не нравится. И мне меньше всего. Но – приходится через него идти. Иначе мы не справимся. А это важно. Так же важно, как тогда. Хотя... нет, важнее! Я точно знаю!

Тогда тоже сыпался пепел. Только он был мелкий, неуверенный. Этим природные катастрофы и отличаются от пакостей, созданных руками человечьими. Не хватает нам, людям, пока сил создать ужас, сопоставимый с буйством природы. Так что дым и чад от горящих домов не могли, конечно, соперничать с последствиями извержения вулкана...

Нет! Нет, я не буду об этом думать! Не стану этому поддаваться! Я же обещал!

... Хотя тогда, всё же, было похоже. Был огонь и была смерть. Такая же глупая, бессмысленная, злая. Так же лежали на улицах тела погибших. Только выглядели они иначе. На тех были раны от разорвавшихся снарядов, от пуль, от брошеных в них взрывами осколков кирпича. А этих вулкан убил тихо. Лава пошла в другую сторону, а их... Им досталось и газом, и пеплом. У них отняли воздух. Вот и выглядят люди так, будто заснули и внезапно увидели во сне кошмар. Тела целы, а лица... А что – лица? Как, по вашему, может выглядеть задохнувшийся человек?

Чёрт! Нет! Я же обещал – не думать!

Тихонько рычу себе под нос и достаю из кармана куртки зажигалку. Не для того, чтобы закурить. Какое курево, тут маску, отфильтровывающую пепел, не снимешь! Без неё – смерь за несколько минут. Вулканический пепел и лёгкие хреново сочитаются. Но...

Щёлкаю зажигалкой. Огонёк вспыхивает сразу. Жду, позволяя пламени танцевать над ладонью. Пять секунд, десять, пятнадцать. Резко выдыхаю. И, едва огонь гаснет, отворачиваю рукав над левым запястьем и вдавливаю раскалённый кругляшок в обнажившуюся кожу.

Боль сразу отрезвляет и возвращает мозги на место. Пережидаю несколько секунд, давя вскрик, и позволяю себе снова начать дышать. Теперь – можно.

Теперь я какое-то время не сорвусь. Не нарушу обещания. Жаль только, что Росс в это не верит. Вон как косится. Ну понятно, продолжает бояться, что я...

... Когда пришел вызов спасателям в эту точку, мы все, конечно, начали собирать вещи. Стандартная готовность, десять минут. В сообщении говорилось, что выживших – полтора десятка. Спрятались они где-то в местном госпитале – то есть, какое-то оборудование и дополнительный кислород у них есть, сколько-то сами продержатся. Беспокоило только, что вызывавший сказал – в группе десяток детей. Плохо. Было б больше взрослых, они бы сами как-то смогли нам помочь себя вытащить. А так... Ну и, похоже было на то, как... тогда. Поэтому, наверное, Росс и оттащил меня в сторону за ворот, как раз перед тем, как мы закончили собираться. Сказал:

- Слушай, Полковник. Вызов сложный. Ты понимаешь? Там дети. Если мы не справимся, в жизни себе не простим! И, ты уж прости, всё внимание на них будет. Нянчиться с тобой и твоим ПТСР некогда. Понимаешь? Если не справишься... Если ты хоть краем мозга предполагаешь, что можешь из-за этого не справиться, ты лучше останься. Не отнимай у них шанс!

- Я справлюсь, - пообещал я, поморщившись от собственного прозвища.

Терпеть его ненавижу, если честно. Потому что так и не понял, отчего меня им припечатали. Когда ТАМ был, чинов никаких не заслужил, не успел просто. И слава всему светлому, что так! А кроме этого... Говорили друзья-спасатели что-то о каком-то герое Маркеса, конечно. Но я так и не понял, при чём тут он? Читал тот рассказик, да так и не понял. Мне-то, конечно, тоже не пишут, некому просто. Друзей не осталось, а родные... Кто бывшего детдомовца помнить-то будет? Но, как по мне, сравнивать меня и этого странного чудака... Бред какой-то!

А справиться я очень хотел. И именно с этим вызовом. Ведь, если удастся... если я помогу спасти именно эту группу, где дети... Может, я этим хотя бы частично смогу оплатить... искупить...

... Я так тогда и не понял, откуда он на нас выскочил. Мальчишка. Высокий, угловатый, лет десяти-двенадцати. В том дурацком возрасте, когда уже не совсем ребёнок, но ещё и не до конца подросток. Ещё и двигаться стал как-то странно. Я только очень потом понял – он тоже не ожидал нас увидеть. Не сразу понял, как себя вести. Вот и повёл руками как-то странно когда хотел показать – эй, не стреляйте! Но я... не понял. Не то понял. Мне-то как раз показалось что он скидывает с плеча винтовку...

Потом мне говорили, что стрелял не только я. Что нас таких было несколько. Не знаю. То есть, они-то, вполне возможно, и не врут. Они правда думают, что увереным в такой ситуации быть нельзя. И что я не виноват. Но... пусть даже жизнь того пацана обровала не лично моя пуля, а та, которую выпустили мои соратники! Я-то всё равно там был! Всё равно стрелял! Всё равно делал едва ли не всё, чтобы он умер!

И он умер. Упал навзничь, как будто срубленный нашими пулями. И, глядя в небо, удивлённо кривился. Мол, за что ж вы меня так, ребята? Вы ж едва меня старше! Я думал, мы поладим!

Кажется, тогда меня накрыло в первый раз. То есть не тогда, а после боя, когда мы наконец оказались в более-менее нормальной обстановке. И я потом долго приходил в себя. Глушил себя другими боевыми заданиями, потом алкоголем, потом наркотой, потом причиняя себе физический вред.
Потребовалось несколько лет приёма лекарств и работы со специалистом, чтобы я смог просто позволить себе жить. Пять лет прежде чем я смог присоединиться к спасателям. Десять лет прежде чем Росс перестал заговаривать о моём ПТСР перед каждой серьёзной миссией, приберегая этот разговор для самых страшных и тяжелых...

И, наверное, потребуется вся моя жизнь чтобы я перестал чувствовать вину и стремиться искупить свой проступок. А может, и её не хватит.

- Госпиталь! – командует Росс. – Всем настроиться на волну 279.1! Слушать, но не отвечать! Я на основном вызове!

Переключаюсь на указанную частоту. В уши мне сразу же бьёт:

- Они умерли! Пошли за дополнительным кислородом, несколько баллонов с собой приволокли! А потом упали и... Они не дышат! Не так дышат! А от маски отказываются! – рыдает в приёмник какая-то девочка. Судя по голосу, ей и десяти нет.

- Надень собственную обратно на себя и не снимай! – рявкает ей Росс. – Мы уже почти на месте! Сейчас вас заберём! У нас есть дополнительные маски, дадим их всем! Не пытайся геройствовать и отдавать свою маску твоим воспитателям! Тогда и ты погибнешь, пока нас ждёшь, и им только хуже будет! Слышала? – рычит он так что, будь я той девочкой, уже б обделался. – Одень маску и сядь! И жди нас! Жди!

Судя по истерическим всхлипываниям – заглушенным маской, надо отдать Россу должное – девочка не двинется от приёмника, пока перед ней лично не пройдёт вся наша спасательная группа. Ну что ж... Хоть тут всё будет хорошо.

Мы и правда их спасаем. Всех. Десять детей в разбросе от четырёх до почти пятнадцати лет. Двоих воспитателей – одного очень условного, он только пару месяцев как прибыл в этот город на практику, лет девятнадцать ему. Второй под сорок, она спокойна той страшной разновидностью покоя, с которой я давно уже знаком не понасылшке. И троих... слов не хватает, чтобы их описать. Наверное, в каком-то смысле героев. Двое мужчин и женщина лет пятидесяти. Те, кто понял, что без дополнительных кислородных баллонов сохранённая ими вопреки всему группа всё же загнётся до нашего прихода. А значит, за ними придётся идти как есть. Без масок, потому что они стационарно прикреплены к линии подачи кислорода. Все эти пять-восемь минут дыша пеплом. Сжигая себе нафиг лёгкие, лишь бы выжили те, за кого они в ответе.

Кто-то, наверное, назвал бы их романтичными придурками. Я... не могу не уважать. Когда коллеги-спасатели проносят мимо носилки с... вот слова другого не могу придумать, телами, не удерживаюсь. Вытягиваюсь в струнку и провожаю их военным салютом.

Дети смотрят на меня как завороженные. Блин...

- Так было правильно, - объясняю я им. – Они рискнули своими жизнями чтобы уберечь ваши. Это самое достойное и правильное, что может сделать один человек для другого.

- А почему? – чирикает кто-то из младших. И закашливается.

- А потому, что уберечь жизнь – самое человечное, что можно сделать, - наставительно говорю я, проверяя его маску.

Хреновая у него маска, если честно. Не следил их госпиталь за сохранностью оборудования. Нам к эвакуационному боту идти десять минут, а там дыра на дыре. Тут-то из-за повышенного давления в кислородной линии это не столь важная проблема, а как пойдём... Наглотается пацан пепла, как пить дать! Вздыхаю, ругаюсь про себя, и незаметно подменяю его маску собственной.

А потом мы идём. Как-то невыносимо долго. И дышать становится труднее с каждым шагом. Но я должен дойти до катера. Должен убедиться, что всех детей вытащили из этого пекла. Должен!

Должен.

Должен...

... Чья жизнь проносится у меня перед глазами? Неужели – моя?