Депрессия

- Если мы ещё хоть от кого-то услышим, что ты продолжаешь ходить в хоспис и общаться там с этой идиоткой, придётся запереть тебя дома, - пригрозил отец.

- Сестра Карита не идиотка! – запальчиво возразила ему девушка. – Она добрая, умная...

- Тот факт, что эта девчонка настолько верит в старые еврейские сказки, что ушла из-за них в монастырь, уже в достаточной степени характеризует уровень её умственного развития, - вмешалась мать. – И я согласна с твоим папой. Будь эта дурочка хоть эталонно доброй, мы не позволим, чтобы ты тратила своё время на общение с ней, а свой интелект – на ту чушь, которой она успешно забивает тебе голову!

- Это не чушь! Жалеть и помогать другим в меру сил – очень важно! – продолжила спорить она. – Сестра Карита это понимает, и я рада, что она меня этому научила! Не встреть я её в хосписе...

- Хосписы нужны для того, чтобы старые или безнадёжно больные люди могли дожить свои дни в спокойной обстановке, с должным уходом и обезболиванием, - отрезал отец. – А не для каких-то соревнований в прекраснодушии.

- Ты пойми, - тут же поддержала его мать. - Мы рады, что тебе казалось полезным то, чем ты там занималась. Но волонтёрская программа, с которой ты работала, закончилась. Ты набрала достаточно часов для поступления в хороший университет. Больше тебе там делать нечего.

- Но я ведь ходила туда не только затем, чтобы набрать часы волонтёрства! – попыталась объяснить она. – Мне нравилось помогать! Пусть в мелочах, пусть тем, кому уже мало осталось...

- Не ври. Последние недели ты туда летела, чтобы повидаться с этой твоей подружкой-святошей, - с противной «взрослой» ласковостью поправила её мать.

- Нет, не только! Я ещё... – начала было девушка. Потом плечи её поникли. Отвернувшись от родителей, она сказала глухо: - Хотя вы и правы, наверное. Мне приятно было с ней говорить. Приятно, что хоть кто-то понимает, что я думаю и чувствую. От вас-то не дождёшься...

- Это что ещё за разговоры? – начал было отец, но поздно.
Девушка бросилась прочь. Она очень надеялась, что успеет добежать до своей комнаты и запереться там до того, как разревётся. Раз уж они решили больше её не понимать, то пусть! Но она не покажет она этим чёрствым, злым людям, как ей плохо! Не дождутся!

Хотя им, конечно, всё равно. Как только она раньше этого не понимала?

Впервые ужасное прозрение – что родители её черствы и бездушны – коснулось её четыре месяца назад. Тогда умерла её бабушка. Теперь-то, поволонтёрив в хосписе и увидев, как происходят такие вещи, она понимала. Бабушка, скорее всего, уже долго чувствовала себя не очень. А тогда для неё, последний раз видевшей бабулю вполне бодрой и жизнерадостной за пол-года до того, новость была как снег на голову. Ещё и родители поделились ею... так. Как будто смерть родственника – нечто маловажное. «Сегодня вечером обещают дождь, возьми зонт»; «Будут в магазине бананы на распродаже – купи дюжину»; «Бабушка умерла, завтра пойдём на прощание и кремацию, не планируй ничего с друзьями». Пустые слова, сказанные между других бессмысленных слов. Будто о ком-то совсем чужом и неважном.

А ей – от новости ли, от того, как она была преподнесена – стало плохо. По-настоящему. Настолько, что она три недели с огромным трудом заставляла себя просыпаться по утрам. О школе и речи не было. То есть, родители её туда отвозили. Но делать она ничего не могла. И думать не могла. И всё, почти что абсолютно всё напоминало ей о бабушке – а значит, вызывало желание плакать.

Потом родителям рассказали, что с ней происходит. Мама, конечно, тут же устроила скандал. Мол, мы тебя с такими усилиями впихнули в эту школу, чтоб ты могла свой потенциал реализовать, а ты! Что это за дурацкий саботаж! Придумала ещё – о бабушке тоскуешь! Она давно болела, всем было понятно, чем кончится! Никто тебе не виноват, что ты себе какую-то сказку придумала на этот счёт! И вообще, кончай дурить. У вас, подростков, все тупые переживания от ничегонеделания. Вот и займись чем-то полезным!

Она тогда очень обиделась на маму. И даже почти сутки упоённо мечтала, как умрёт от горя – и вот тогда «они все поймут, и им станет стыдно». Как маленькая! Но потом папа, кажется, понял...

Именно папа отвёл её в хоспис, в котором умерла бабушка. Он тоже искренне верил в то, что о других грустить не надо, конечно. Как мама. Просто он всегда поступал умнее, убеждая её, а не споря напрямую. Вот и тут... решил, видимо, показать, как случается смерть. Провёл по зданию, дал посмотреть на живущих там людей. В основном это и впрямь были старики, и в основном и правда такие, про кого было понятно – им уже скоро. Кто-то совсем себя потерял, не помнил никого и ничего; кто-то помнил всё, а вот тело подводило, то ноги отказывали, то почки, то сердце; кто-то просто незаметно угасал, становился слабее и глупее с каждым днём, пока в очередной из них просто не просыпался. Обо всех них папе – как медику – рассказывали служащие хосписа, а она слушала. Жалела их. И не могла не думать – а как было с бабушкой?

Потом папа оставил её рядом с бывшей бабушкиной комнатой и ушел. Ему было что обговорить с хосписными служащими. А она просто замерла, не зная, куда пойти и что сделать. Тогда и увидела сестру Кариту. Та везла по коридору коляску со старым мужчиной. И, кажется, именно к «её» двери. То есть, теперь этот человек там жил.

Они тогда разговорились, втроём. Мужчина подтвердил, что занимает комнату, где раньше была её бабушка. Пообещал, что «ненадолго». Пожалел её когда она призналась, что безумно грустит по бабушке и очень хочет придумать машину времени, чтоб вернуться назад и побольше побыть с ней. Сказал, а ты попробуй с другими стариками пообщаться вместо этого. Мне, например, радостно от того, что с тобой поговорить могу. Много кто здесь как я и твоя бабушка. Дети и внуки есть, да не приезжают. Увидеть родных в самом конце жизни боятся. А нам, старым, приятно, когда с нами кто-то хотя бы говорит. А уж если заботится – вообще радость. И ничего совсем уж особого для этого делать не надо. Сестра Карита рассказывала, что есть программы для волонтёров. Спроси её. Может, и тебе тогда легче будет?

Она поверила старику и поговорила с сестрой. Тем более, что та всего-то на несколько лет старше оказалась, и всё понимала. И не пожалела. Программы действительно нашлись, на них даже через школу, самостоятельно, записаться можно было. Но важнее этого было что сестра Карита рассказала ей про бессмертие души. Что, мол, мы когда умираем, мы всё равно есть. И бабушка, следовательно, тоже есть где-то. С ней можно поговорить, и даже когда-то очень потом встретиться. Просто она больше ответить так, чтоб ушам слышно было, не может. И обнять так, чтоб тело это ощутило – тоже. Рассказала и про рай, и про Бога.

Так что тут мама, наверное, оказалась немного права. Она, когда через школу записалась в хоспис чтобы отрабатывать обязательные для окончания образования часы волонтёрской службы, бежала туда после уроков толко частично потому, что хотела поскорее увидеть дедулю, живущего в комнате её бабушки, и помочь остальным. Второй частью мотивации была возможность встретиться с сестрой Каритой и поговорить о самом важном. О милосердии. О том, что такое добро и зло. О жизни и том, что случается после. О Боге. Все эти разговоры открывали ей мир, о котором она раньше и не догадывалась. Мир, в котором важным было именно то, что она всегда ощущала таковым – люди, связи между ними, возможности помочь. Этот мир был так не похож на привычный и холодный мир её родителей. Там важно было достичь, успеть, суметь – и плевать было, растопчешь ты кого-то на пути наверх или нет. Главное – залезть!

Даже удивительно, что папа и мама столь долго позволяли ей ездить в хоспис. Впрочем, для них в этом тоже был смысл. Они явно предполагали, что она подумает о карьере врача. Волонтёрские часы в хосписе могли неплохо поспособствовать таковой. Вот они и не мешали... пока не поняли, что именно двигало их девочкой.

А поняв, озлились. Или ослепли. В любом случае, они тогда так и не поняли, почему ей нравится разговаривать с сестрой Каритой о вере. Для них религия была и могла быть только лишь ядом, которым хитрые люди отравляют души людей простых. Отчего-то они просто-напросто отказывались верить в то, что поняла она – важно, как человек поступает с другими, а не то, что он думает. Это ведь было правдой! С ней волонтёрствовали ещё трое ребят, и все они верили в самые разные вещи! Узнай родители и о них, они б, наверное, вообще с ума сошли! Но все они, и сестра Карита, и она, сходились в одном. С теми, кому плохо, надо поступать ласково! Надо помогать! Надо поддерживать, если можешь, и просто сострадать, если ни на что другое не способен!

Но папе и маме этого было не объяснить. И разразился скандал. Они со скрипом позволили закончить ей программу, на которую она была подписана. А потом ей поставили ультиматум – перестань! Не радуйся! Не живи! Откажись от всего того, чем горит твоё сердце, лишь бы нам было приятно!

Не дождётесь, думала девушка, рыдая в подушку. Не буду я как вы! Никогда! Пол-года, так и быть, попритворяюсь, чтоб вы просто отстали! А как стукнет мне шестнадцать – всё! Уйду от вас и никогда больше вас не увижу! И хорошо, если так! Я вас, бездушных, ненавижу!