Четыре жизни

         Стократ благороднее тот,
         Кто скажет при блеске молнии -
         Вот она, наша жизнь.

   – Блеск молнии, не обо мне. Отдельные проблески на затянутом тучами небе в надежде на то, что посветлеет больше, - подумал он. В противовес услышанной хокку пришло на ум:

        Набегают, бьются о берег волны,
        Но твёрд камень и непоколебим,
        Подвластен одному времени.

   Сколько их было волн, больших и малых! Не размыли, устоял.
Весами он, Александр С., был по знаку Зодиака, старался уравновесить крайности, стремился к балансу и гармонии. Иногда получалось, чаще нет. Не оставляла неудовлетворённость собой, мучали постоянные сомнения, он медлил и страдал, выжидая.   
   Поразительно, но самые важные решения в своей жизни он принимал как раз очень быстро, не задумываясь, как будто по незримому указанию свыше. И на окружающих он производил впечатление вполне благополучного человека. Успешный в науке, а затем и в бизнесе; заядлый теннисист, автор поэтических книг, уважаемый глава семейства, наконец. Значит, не все усилия пропали даром. Но разве стоит внешнее благополучие таких внутренних невзгод?
   Снова и снова он углублялся в былые времена, восстанавливал события давно минувших дней, путаясь в датах и именах. Хорошее было основательно размыто плохим, к приятным событиям память обращаться не желала. А все промахи и потрясения всплывали до мелочей. «Человек только своё горе любит считать, а счастья своего не считает», отмечал еще Достоевский.
   Почему так терзает прошлое? Он возвращался к навязчивым мыслям и отгонял их вместе с мыслями о неизбежной смерти. Никак не удавалось вырваться из потока воспоминаний, которые накрывали его с новой силой, стоило ему попытаться ступить на твердый берег повседневных забот.
  Не было в Александре той внешней солидности, которая характерна для умудренных возрастом людей. Ребячество накрепко засело в нем, не желая уходить, так и норовило выскочить наружу, демонстрируя детскую обидчивость, вспыльчивость и азарт, как бы ни стремился он укротить их. Может, это синдром хронической инфантильности? – сокрушался Александр, пусть и совершенно напрасно. Ничего уже нельзя было ни поправить, ни устранить.
  «Времени, отпущенного на жизнь, оказалось мало», как иронично заметил большой жизнелюб, другой Александр по фамилии Ширвиндт. Совершенно не похожий на Ширвиндта, наш Александр прекрасно осознавал, что ему на самом деле было отпущено вполне достаточно времени, и он это время самолично сокращал. Чего стоило только легкомысленное отношение к наставлению матери «Береги здоровье, сынок!».
    Его не убеждали громкие заявления высоких оппонентов о том, что им не о чем жалеть и вторая жизнь не нужна - они прожили бы ее в точности также. А он прожил бы иначе, если б у него была возможность повторить. Желание жить, ошибаться и исправлять исчерпано не было. Пусть и не получилось бы иначе. Идея вечного возвращения великого Ницше согревала его воображение. Никакой усталости бренного существования он не испытывал. Но здравый смысл повторения не допускал. Наедине с ним Александр откровенно признавал все свои ошибки и упущения. Что же пошло не так? А могло ли быть по-другому?
   Все взаимосвязано, вытекает одно из другого и исчезает в реке времени. Не все нам дано видеть и уразуметь. Многие вещи остаются за гранью понимания, объяснить их невозможно. Можно лишь описать. Получится этакая смесь из фактов и фантомов. Примерно такой, закономерно хаотичной и эфемерной видел свою преходящую жизнь далеко не юный Александр С., который так и остался большим ребенком Санькой, хотя усердно учился взрослой науке все годы.
   И жизнь свою он делил на четыре, как учебный год. В каждой четверти был содержательно иным, только внешне похожим человеком, умудряясь сохранить при этом детские черты.
   Первая четверть вместила детство и юность. Он воплощал родительские чаяния выйти в люди, получив достойное образование. Десять лет школы и пять в институте он только и делал, что впитывал знания по самым разным, вроде не совсем нужным предметам. Многие из них не имели никакого приложения на практике. Но сам процесс их изучения сыграл неоценимую роль в умении решать практические задачи, раскладывая детали по полочкам и затем собирая их воедино. К сожалению, не так успешно обстояли дела с обретением собственного «я». В противовес получаемым навыкам, Санька терял уверенность в своей состоятельности. Мужское начало было подавлено и томилось в мечтах о той, единственной. В таком двойственном состоянии с дипломом инженера–механика строительно–дорожных машин на руках и без постоянной прописки в самом себе первая четверть завершилась и началась вторая.   
   Инженером–механиком он не проработал ни одного дня. Волей судьбы очутился в совсем другой, доселе незнакомой, научной области, далекой от полученной специальности. Появились новые гораздо более сложные предметы, и он их кропотливо изучал: прикладная математика, программирование, кибернетика, системный анализ, экономика и организация строительства. Стал кандидатом экономических наук на стыке нескольких областей знания, известным в узких кругах специалистом по АСУ строймеханизации. А главное, познал исцеляющую и животворящую силу любви, скинул давящий груз неуверенности в себе и расправил крылья.
   В конце восьмидесятых рухнул социализм в стране, а затем прекратила существование и сама великая страна. Наука, которой наш герой посвятил пятнадцать золотых лет, потеряла свой фундамент и ушла в небытие. Стартовала третья четверть – предпринимательская. И тут хватало своих теоретических и практических основ: бизнес–менеджмент, финансы, банковское дело, экспорт–импорт, технология и организация лесозаготовок и лесопереработки, углубленный английский язык, наконец. Их изучение шло по ходу пьесы. Время, как известно, деньги. Контракты не терпели отлагательства, они точно указывали, какие знания необходимы для исполнения. Деловой бизнес нашего героя взлетал на небывалую высоту, претерпевал крушения. Последнее, третье по счету, фактически вынесло суровый вердикт его предпринимательству в России: – Enough! (Достаточно!). Последовал переезд в Австралию, открылась новая страница в книге жизни.
   Чудовищная утрата любимой жены, казалось, погасила в нем всякое желание созидать. Но она же необъяснимым образом превратила тлевшую с детства лирическую искру в стихотворческий костер, обогревавший и освещавший его одинокие дни. Самоучка, он погружался в наследие поэтов и писателей, художников и музыкантов, обращался к философам, вникал в исследования антропологов и лингвистов в своей заключительной четверти. Хотя бы за письменным столом или во время прогулок к нему возвращалось прежнее, казалось, утраченное мироощущение. Он постигал себя, постигал смыслы. Рождение позднего сына окончательно встряхнуло его, словно объяснив мотивы потери любимого человека. Он молил Бога об одном – дать ему еще немного времени, чтобы поставить на ноги родную копию самого себя. Он не мог оставить маленького идеалиста наедине с грубыми реалиями окружающего мира, которые мало изменились за несколько поколений. 
   Школа жизни неумолимо подходила к завершению. Все ее четверти настолько отличались друг от друга, будто Александр прожил не одну, а четыре самостоятельные жизни.