Немнго теории о раздвоении личности

   (11 стр. А6)

Одно время меня интересовал феномен раздвоения личности, которая Верует (в высший разум, в Бога, в рай), и в то же время Верит (сознательно, убежденно) в построение идеального общества на Земле. Сюда же можно отнести противоречие, раздирающее сознание видных деятелей культуры, писателей знающих тяготы жизни простого советского труженика, но вынужденных «по воле партии»  лакировать действительность в своем творчестве.  При этом у  индивида должен теряться смысл жизни, духовная опора, а сознание ; «расщепляться». Привычным средством избавления от страданий при таком «расщеплении» становится алкоголизм (А.Твардовский), суицид (А.Фадеев) и деморализация (постперестроечная шизофрения властных структур).

Представляется, что обретение Веры сродни Любви. И то, и это сопровождается эпитетом «слепая», то есть, не имеющая рационального объяснения. Это всепоглощающее чувство, которое в случае Любви, как уверяют психологи, после восьми лет совместного проживания влюбленных тает, как снег весной.
Наконец, на портале «Бэкмология.ру» («Виртуальная организация без начала и конца») дошел до статьи, где весьма всеобъемлюще раскрывается понятие веры и тема: совмещение веры нерелигиозной и религиозной у человека, правда, без выводов о возможных последствиях для него. Автора статьи не нашел, видно, это коллективный труд. Ниже ; выдержки из этой статьи.


                Психология веры

        Можно предложить следующее определение. Вера – это система когнитивных, ценностных, мотивационных, установочных и аффективных элементов, позволяющая производить фильтрацию и принятие информационного содержания вне рациональной аргументации. Факт сознательного принятия при отсутствии рациональной аргументации может быть объяснен, во-первых, сниженной критикой сознания при действии суггестивных механизмов; во-вторых, тем, что когнитивный диссонанс компенсируется удовлетворением ментальной потребности или нейтрализуется благодаря ей.
 
        Вера нетождественна убеждениям человека. Убеждения – относительно статичные образования, вера носит процессуальный, динамичный характер. Метафорически выражаясь, убеждение есть «вещь», вера же – отношение. Понятие убеждения в психологии личности неоднозначное. Мы понимаем под убеждением человека сплав смыслов (в том числе ценностей как осознанных смыслов), значений и представлений, делающих устойчивыми цели и мотивы действий. Вера есть «удержание» этих смыслов и представлений. Утрата веры, потеря смысла влекут за собой и крах убеждений.

        Убеждения – результат личностного развития человека, они характеризуют его бытие как личности. Вера же присутствует у человека вне зависимости от степени сформированности убеждений. Она – один из инструментов, орудий формирования убеждений.

        Субъективная значимость верования велика, поэтому индивид воспринимает его как первичное и более истинное, рационализирует и аргументирует его. Верование, как правило, декларируется в группе. Этот факт, а также потребность выглядеть последовательным и удовлетворять ожидания заставляет индивида вести себя в соответствии с декларированным ранее. Далее, верование, как правило, распространено на всех членов группы, и механизм контроля через групповое давление закрепляет и собственно верование, и стремление его сохранять.

        Однако в этом случае правильнее было бы говорить о другой, нерелигиозной вере, которая состоит в психологической уверенности в правильности содержания высказывания. Эта вера играет важную роль, как в обыденной жизни, так и в научном познании. Данная вера обусловлена принципиальной открытостью любого знания, в том числе и знания научного.

        Существуют качественно различные виды такой веры, обладающие различной степенью мотивации поступков человека: от уверенности в чем-либо (например, в том, что и завтра университет продолжит работу) до жизненных убеждений в неизбежность торжества добра над злом и т.д.

         При принятии решения в ситуации неопределенности действует не только воля человека, но и его эмоциональная оценка окружающего мира, его чувства, настроение, оценка окружающего как приятного или неприятного, должного или не должного, правильного или неправильного.

          В этих оценках, как убедительно показывают исследования психологов, мысль человека (рациональное) неотделима от эмоций, чувств человека (иррационального). Мировоззрение человека как необходимый компонент имеет и мироощущение – чувства, с помощью которых мы воспринимаем окружающий мир. Природа творчества человека также напрямую связана не с рациональностью, мышлением, а с бессознательными психическими процессами – еще одной гранью иррационального в человеческой жизнедеятельности.

        … Рациональная критика гипотезы будет для такого ученого не помехой, а необходимой базой его дальнейшей деятельности. Здесь вера основана на научных убеждениях. То же можно сказать и о вере в социальные цели и идеалы. Разве вера большевиков в неизбежность победы революции в России не основывалась на научном исследовании объективных противоречий социальной жизни предреволюционного периода? Такая вера была одним из компонентов научных убеждений революционеров-марксистов.

        Представим себе немыслимое, а именно, что категория веры вовсе перестанет существовать. Религия не будет запрещена, а просто перестанет существовать за ненадобностью для людей в постиндустриальном обществе. Все церкви, мечети, костелы и другие религиозные места, а вместе с ними отпущение грехов, покаяние, раскаяние, представления о добре и зле уйдут без ностальгического сожаления в прошлое. Законы совести, чести, профессиональной и другой этики также исчезнут. В отношениях между людьми возобладает торжество разума и объективный подход.

         Вера в справедливость сменится безусловным главенством законности и права. Вместо справедливости люди начнут рассуждать о целесообразности, оптимальности и эффективности. Например, целесообразно ли, чтобы один человек был президентом более восьми лет; станет ли от этого эффективной экономика, если руководитель предприятия имеет возможность зарабатывать в 100 раз больше, чем высококвалифицированный рабочий; оптимально ли иметь однопартийную систему и т.д.

         Никто никого не будет стыдить за нечестность, безнравственное поведение, отсутствие совести и т.п. Никто не станет мучиться сомнениями, говорит ли человек правду или нет. Правдивость сказанного человеком выборочно проверяется, и если выяснится, что он соврал, то его подвергают тотальной проверке, а за ложь подвергают адекватному наказанию и вносят в «черный список». Так, кстати, работают правоохранительные органы США. В Америке работник полиции или судья, как правило, будет удовлетворен вашим ответом на вопрос и не станет просить собирать различные справки в подтверждение всего сказанного. Но если впоследствии вас решат проверить и  уличат во лжи, то не ждите пощады. Именно поэтому, если американец хочет что-то скрыть, он отвечает «не помню» или «не знаю», а также может вообще отказаться давать показания.

        Упражнение представить, каким будет общество при отсутствии веры, дает возможность взглянуть, если можно так выразиться, на более здоровый социум без лицемерия и ханжества. Это упражнение крайне полезно – с его помощью становятся понятны пружины управления современным обществом.

        Положение индивида, пытающегося познать мир и самого себя, глубоко трагично. Его сознание с неизбежностью оказывается расколотым. Одна его часть подчинена чистой логике мысли и тому, что он наблюдает, а вторая основана на вере. Ключевыми категориями первой, рациональной половины его сознания являются обоснованность и опровергаемость. Наши теоретические построения должны логически вытекать из сделанных предположений, причем так, чтобы реальность имела возможность отклонить их. Только после того как логически обоснованная конструкция успешно прошла экзамен, мы можем сказать, что нами нечто познано. Эта фундаментальная мысль была внедрена в научное сознание Карлом Поппером.

        Вторая половина сознания человека, пытающегося познать мир и самого себя, основана на вере. Наша мораль, наши высшие оценки не могут быть обоснованы ни логически, ни экспериментально. Их истинность для нас предопределяется удивительным качеством, которым мы наделены – способностью верить. И только эта способность придает нашим поступкам смысл. Само холодное научное постижение научной истины невозможно без веры в то, что познание – наше предназначение и даже обязанность.

        Одной из величайших интеллектуальных уловок является смешение этих двух половин нашего расколотого сознания. Оно проявляется в попытках выдать за научную истину некоторое утверждение, в действительности основанное лишь на вере. Естественно, в результате получаем многообразие форм познания: обыденное, научное, художественное, религиозное, мистическое, эзотерическое и пр.

        Здесь и открываются возможности воздействия на общественное сознание через формирование мнения большинства. Любой способ – будь то вера или убеждение – создающий ощущение несомненной истинности некоторого утверждения у большинства, является мощным оружием в руках его владельца. Другое утверждение, имеющее маломальскую ассоциацию с уже созданным ощущением, также может быть предъявлено обществу как истинное. В этом и состоит механизм манипулирования. К неоспоримому утверждению присоединяется некоторый якобы поддерживающий его призыв, которому должна последовать толпа.

        Создаваемое ощущение истинности может быть окрашено и любовью и чем угодно, в зависимости от того, с каким полюсом «хорошо-плохо» и какими областями системы значимости оно связано. Соответственно, призыв может содержать в себе как конструктивное, так и деструктивное начало. Например, к утверждению «народ заслуживает достойной жизни» можно пристыковать и позитивный призыв «давайте трудиться на благо народа», и деструктивный лозунг «поднимем карающий меч на врагов народа».

        Недаром вера испокон веков поддерживалась в качестве цементирующей основы общества и проводника угодных правящей верхушке идей. А непоколебимость веры утверждалась бесконечными спорами между людьми об истинности их веры. За этими спорами затушевывался сам вопрос о манипулятивной силе собственно веры.

        Принято считать, что грех – удел слабого духа и недостаточной веры, на серьезное правонарушение не пойдет истинно верующий человек. Если человек взывает к вере, то его побуждения чисты. Однако сколько раз нам приходилось сталкиваться, что за внешней добродетелью скрывается низменное или преступное намерение. На чужой вере можно легко спекулировать, верой можно прикрываться, веру можно использовать для психологического воздействия. Все это – приемы, часто используемые в социальных играх.

        Обилие удобных  для манипулирования фраз в Священном Писании делает этот труд «техникой управления людьми». Каждый может «выдернуть» оттуда подходящую ему цитату и, прикрываясь авторитетностью Писания, подавлять ею окружающих.

        Если вдуматься, то вера строится исключительно на эмоциях и чувствах. В ней мало беспристрастного и рационального. Вера – не столько знание истины, сколько преданность ей. Там, где начинается вера, кончается разум. Вера и познание так же несовместимы, как любовь и сомнение. Скорее всего, вера – это результат коллективной фантазии. Стоит отметить два существенных различия в отношении людей к продуктам творческой фантазии, как следствие различных путей развития личного опыта познания. Люди постоянно придумывают фантастические образы и ситуации в своих художественных творениях. Но некоторыми они воспринимаются в игровом варианте восприятия, что сильно стимулирует развитие познания, а другими – принимается с безусловной верой под воздействием авторитетов лидеров организованной религии, которые из художественных творений создают объекты веры.
 
        Мы с увлечением читаем романы с удивительными ситуациями и удивительными образами, но относимся к ним с пониманием их идеализированности. К объектам же религии люди относятся как к реально существующему. Нет никаких разумных оправданий такому заблуждению: ни в плане морали, которая вовсе не основывается ни на страхе, ни на любви, а определятся особенностями и древностью культуры данного этноса; ни в плане духовного развития, которое на деле оказывается своей противоположностью из-за того, что, вместо игрового варианта развития сознания, остается лишь примитивный вариант доверчивого восприятия.

        «Слепая» вера всегда мешает познанию нового и препятствует переосмысливанию старого. То, что в детстве, в период доверчивого обучения приносило выгоду при быстрой передаче опыта родителей или лидеров стаи потомству, в дальнейшем начинает играть роль тормоза и заслоняет понимание нового. В норме дети всегда помимо доверия к авторитету в игровом режиме стараются переступать границы веры, и совершают противопоказанные поступки, смотря, что из этого получается. Игра делает возможным временно понизить значимость предметов веры. И это позволяет развиваться дальше, приспосабливаясь к тому новому, чего еще не существовало раньше в опыте авторитетов.

        В «Критике чистого разума» Кант оперирует наряду с термином «вера» рядом близких к нему или тесно связанных с ним по своим значениям терминов, различая, например, «веру» и «верование». Он отмечает, что признание суждения истинным «есть факт, происходящий в нашем рассудке и могущий иметь объективные основания, но требующий также субъективных причин в душе того, кто высказывает суждение». Если оно имеет «объективно достаточное основание», то «тогда признание истинности его называется убеждением». «Если же оно имеет основание только в частных свойствах субъекта, то оно называется верованием». А «верование есть лишь иллюзия».

        Мы пока не будем обсуждать то, что Кант именует «объективно достаточным основанием», обратимся вначале к «субъективным основаниям». Он пишет: «Признание истинности суждения или субъективное значение суждения имеет следующие три ступени в отношении к убеждению (которое имеет также объективное значение): мнение, вера и знание. Кант жестко противопоставляет веру и знание. Разум не способен познавать сверхопытное, трансцендентное, а потому мы должны отказаться от попыток теоретического доказательства существования Бога и бессмертия души. Никакое знание о них невозможно. Добиваясь такого знания, разум пользуется основоположениями, которые приложимы лишь к предметам возможного опыта, и, таким образом, переводит трансцендентное в разряд явлений.
 
       В грандиозной идеалистической системе Г.В.Ф.Гегеля (1770–1831) вера рассматривается как одна из форм постижения «мирового духа». В «Энциклопедии философских наук» Гегель высказал любопытные соображения о вере в широком смысле этого слова (т.е. не только о религиозной вере). Он утверждал, что «первым отношением мысли к объективности является наивный образ мышления, который… содержит веру, что посредством размышления познается истина и что она обнаруживает перед сознанием то, что объекты суть поистине.

       В идеалистической философии XIX–XX вв. существовало влиятельное течение, в рамках которого веру трактовали с противоположных Гегелю позиций – с позиций крайнего иррационализма. Так, например, общепризнанный предтеча современного экзистенциализма Серен Кьеркегор (1813–1855) резко выступает против рационализма Гегеля, против понимания истины как объективного содержания мышления. Для него «истина» лежит в сфере субъективной. «Это – истина для меня, идея, за которую я могу жить и умереть». Соответственно религиозная вера резко противопоставляется мышлению и познанию вообще. «Христианство не является делом познания», – утверждает Кьеркегор. Он считает, что вера не терпит доказательств, она должна рассматривать их как своего врага. «Вера не есть знание, а акт свободы, выражение воли». «Вера не умозаключение, а решение, исключающее всякие сомнения». Таким образом, Кьеркегор сводил религиозную веру к эмоционально-волевым компонентам субъективного сознания, противопоставляя ее как разуму, так и объективному познанию вообще.

        На подобных же позициях крайнего иррационализма и субъективизма стоял русский религиозный философ Лев Шестов (1866–1938). «Можно, конечно, доказывать бытие божие разумными доводами, – писал Шестов. – Но от них, как от известного рода похвал, не поздоровится... Бог доказанный, какими бы предикатами – и всемогущества, и всеведения, и всеобщности – ни наделял его разум, уже был бы богом по милости разума». Рациональным средствам обоснования религии Шестов противопоставляет иррациональную, слепую веру, основанную на божественном откровении.

       У.Джемс в своей ранней работе «Воля к вере» (1896) подчеркивал, что вера подразумевает «уверенность в том, что с теоретической точки зрения еще может возбуждать сомнения, а т.к. мерилом веры служит готовность к действию, то можно сказать, что вера – это готовность действовать ради цели, удачное достижение которой не гарантировано нам вперед» (Джемс У. Зависимость веры от воли и другие опыты популярной философии. СПб., 1904). Таким образом, Джемс выделял роль воли как важнейшего компонента веры.
 
        Ряд других философов и психологов полагали, что основу веры составляют человеческие чувства. Например, датский философ и психолог Г.Геффдинг (1842–1931) писал: «...чувство... составляет самую существенную особенность всех религий... По сравнению с ним все представления являются подчиненными и обусловленными» (Геффдинг Г. Философия религии. СПб., 1912). Близкой точки зрения придерживался и Г.Оллпорт. По его мнению, в основе веры лежит уверенность, которую человек испытывает «в отношении реальности объекта чувства». «Любые позитивные чувства неизбежно влекут за собой определенную степень веры».

        В то же время некоторые психологи справедливо указывают, что вера представляет собой весьма сложное психическое образование, в котором определенную роль играют все психические процессы, включая воображение, чувства и волю. Например, американский психолог Джемс Леуба считал, что вера, в том числе и религиозная, включает как уверенность в истинности определенных суждений или взглядов (что предполагает деятельность мышления), так и чувства, потребности личности, волю к их реализации.
 
        Некоторые американские психологи пытались классифицировать виды веры. Дж.Пратт выделял три ее вида: наивную доверчивость, интеллектуальную и эмоциональную веру. Первая свойственна, по его мнению, детям, которые руководствуются принципом: «существовать – значит быть воспринимаемым», и поэтому не всегда могут отделить реальные объекты от воображаемых. Второй вид возможен лишь при наличии сомнения и требует определенных доказательств. Третий – вера, имеющая своим источником жизненные потребности и глубокие чувства, нередко создающие иллюзию реальности объектов, в действительности не существующих.
 
     Литература:
Беркли Дж. Три разговора между Гиласом и Филонусом // Беркли Дж. Сочинения. - М.: Мысль, 2000.
Винер Н. Кибернетика и общество. - М.: Наука, 1958.
Гуссерль Э. Логические исследования. - Минск: Харвест, М: Аст, 2000.
Кант И. Религия в пределах только разума, М. 1994.
Кун Т. Структура научных революций. - Благовещенск: БГК им ИА. Бодуэна де Куртенэ, 1998.
Мелвиль Ю. К. Чарльз Пирс и прагматизм. - М.: Прогресс, 1968.
Нагель Э., Ньюмен Д. Теорема Геделя. - М.: Наука, 1970.
Полани М. Личностное знание. - М.: Прогресс, 1985.
Поппер К. Логика научного исследования // Логика и рост научного знания. - М., 1983.
Пуанкаре А. Ценность науки. - М.: Наука, 1982.
Эйнштейн А. Физика и реальность. - М.: Наука, 1965.
Эйнштейн А. Эволюция физики: Собр. науч. труд.: В 4 т.- М.: Прогресс, 1967. - Т.4


                В дополнение ко всему

                ПСИХОЛОГИЯ МАСС
 
                Ольшанский Д.В.

Всю историю изучения религии можно представить, как непрерывный поиск того, что могло бы быть обозначено как «минимум религии», как ее своего рода «молекулярная единица», присущая всем религиям — от самой примитивной до самой сложной.

Это вопрос о том фундаменте, опорном камне, на котором стоит религиозная психология. Вслед за Э.Тейлором Л.Я.Штернберг писал о необходимости такого определения религии, которое «одинаково подходило бы и к верованию самоеда, секущего своего идола, когда его охота неудачна, и к верованиям финикиян, сжигавших на костре своих детей в угоду божеству, и к верованиям вавилонян, посылавших в храм Ас-тарты своих дочерей и жен проституироваться, отдаваясь первому встречному чужеземцу, и к религии христианина, которая требует, чтобы люди полагали жизнь свою за ближнего, и к религии буддизма, в основе которой лежит в сущности полнейший атеизм...» (Штернберг, 1936).

Таким «минимумом религии», по общему признанию, в социально-психологическом плане может быть названо только одно — чувство веры. Справедливо отмечал К. К. Платонов: «Не понимая сущности психологии веры, трудно правильно понять многие другие явления религиозной психологии, в частности психологию молитвы, заклинания, заговоров, исповеди и всякого рода суеверий и предрассудков» (Платонов, 1975).

Однако достичь такого понимания не просто. В подобных поисках достаточно логично опираться на мнения самих «отцов церкви», много размышлявших над местом и ролью веры в религии. В основу понимания веры практически все теологи обычно кладут слова, приписываемые апостолу Павлу: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». Доктор православного богословия, ректор Киевской духовной академии архимандрит Антоний в свое время так разъяснял это определение:«... то есть это суть истины, недоступные опыту и превышающие разум человеческий, чем отличается вера от знания» (Антоний, 1862).

А.Введенский утверждал, что за вычетом из религиозной жизни всего того, что имеет смысл с земной точки зрения, в ней остается нечто, что не может быть осмыслено и понято с этой точки зрения и без чего религия теряет весь свой смысл, — «останется некоторый X (отношение к божеству), без разгадки которого мы не поймем ее существа» (Введенский, 1902). Понятно, что именно «отношение к божеству» и есть вера. Либо вера есть, и тогда есть божество, либо веры нет, и есть атеизм.

Л.Фейербах приводил слова Мартина Лютера: «Все члены нашего символа веры кажутся для разума глупыми и смехотворными... Поэтому не следует домогаться, возможна ли данная вещь; но следует так говорить: Бог сказал, и потому случится даже то, что кажется невозможным. Ибо хотя я не могу ни увидеть, ни понять этого, но ведь Господь может невозможное сделать возможным и из ничего сделать все» (Фейербах, 1955).

Позднее это не раз было повторено и в православии: «...невозможность полного постижения разумом содержания догматических истин составляет одно из основных положений православного богословия»1.

Однако бесспорным является то, что наиболее кратко, четко, жестко и последовательно сущность веры определил римский раннехристианский богослов Тертуллиан: «Верую, потому что абсурдно». Эта формула навсегда защитила веру от доводов разума.

«Вера — это чувство, создающее иллюзию познания и реальности того, что создано фантазией с участием этого же чувства. Оно является обязательным компонентом структуры религиозного сознания и, следовательно, минимумом религии» (Платонов, 1975). Вера — это, как правило, утверждение без каких бы то ни было доказательств.

Религиозные представления рождаются не в сознании отдельного человека, они не являются итогом анализа собственного опыта людей. Они внедряются в их сознание в готовом виде. Поэтому любые попытки анализа убивают веру. Поэтому вера и анализ нетерпимы друг к другу.

Очевидно, что при таком понимании вера сближается с целым рядом уже рассматривавшихся нами в первой части книги явлений: с внушением, психическим заражением, подражанием, основанными на иррациональных эмоциях и соответствующем поведении. Вера — это, по сути, и есть психологическая готовность к заражению, внушению и подражанию. Одновременно это есть и результат внушения, заражения и подражания. Это базовый элемент всей структуры восприятия и усвоения суггестивных воздействий и одновременно результат таких воздействий.

Чувство веры, как это свойственно любой эмоции, поддается действию «циркулярной реакции» и «эмоционального кружения». Вера легко образует массу верующих. И наоборот, в массе легко распространяется и укрепляется вера, часто достигая уровня неудержимого аффекта и принимая форму религиозного экстаза.

Религиозный культ: психология религиозных действий

Каждая религия включает в себя набор особых действий, необходимых верующим как для выражения своей принадлежности к религиозной общности, так и для укрепления своей веры, своей идентификации с данной общностью. Совокупность таких действий обычно и представляет собой  религиозный культ.

Религиозный культ для верующих — это практически почти любые символические действия, основанные на вере в возможность влияния с их помощью на сверхъестественные объекты и их свойства. Культовые действия первобытных людей были предельно конкретны. Шаман, обращаясь к богам и вовлекая соплеменников в ритуальные действия, просил послать дождь или удачу в охоте.

В современных религиях не обязательны конкретные просьбы. Культ необходим верующим для доказательства той их веры, которую они демонстрируют Богу с помощью особой системы действий, происходящих, как правило, в храме (культовом сооружении) под руководством служителей культа. Участие в таких действиях частично удовлетворяет основные потребности социального бытия: потребности в общении, в принадлежности к общности.

Выполняют они и специфически психологические функции, например, снятие эмоционального напряжения верующих. Социально-психологический анализ группового богослужения в храме позволяет выделить в нем три последовательных этапа, в ходе которых происходит нарастание эмоционального напряжения, затем кульминация и наконец разрядка в виде усиления спокойных положительных эмоций.

В этом проявляется своеобразное психотерапевтическое действие культа.«В процессе выполнения религиозных культовых действий происходит подкрепление и усиление религиозных настроений в сознании верующих по тем же законам, по которым формируются и усиливаются настроения толпы. При этом мы можем наблюдать действие психологических механизмов, свойственных стихийному поведению. Это механизм внушения, подражания и заражения» (Евгеньева, 1988).

В религиозном культе используются разнообразные инструменты активного воздействия на психику людей. Эмоциональная сторона собственно культовых действий подкрепляется системой религиозных символов, часто выражаемых через художественные образы. В культе почти непременно присутствуют музыка, песнопения, длительное ритмичное повторение однообразных слов и движений, вызывающих определенные эмоции.

Приведем только один, хотя и достаточно убедительный пример. В 1953 г. всем настоятелям московских соборов было разослано специальное патриаршее послание, в котором им настойчиво рекомендовалось создавать у всех молящихся «особое настроение», при богослужении учитывать абсолютно все, вплоть до освещения и песнопений, чтобы ничто постороннее, земное, не отвлекало молящихся от высокого устремления к Богу.

В этом послании говорилось, в частности, что яркое освещение в соборе не располагает к молитве, лишая покрова таинственности и ожидания, и рекомендовалось иметь в храме слабый свет, так как мерцание лампад и восковых свечей наиболее отвечает настроению молящихся. «Чем темнее в храме, — говорилось в послании, — тем ярче будет гореть в сердце молящихся внутренний божественный свет, тем действеннее будет молитва и доступнее исповедь»1.

Феномен взаимного эмоционального заражения, обычно наблюдаемый во время религиозных праздников с участием большого числа верующих, всегда создает общее эмоциональное состояние, способствующее эффективному действию механизмов внушения и самовнушения. Типичными примерами проявлений такого эффекта являются массовые видения и другие религиозные «чудеса».

Так, впечатления от видения святой девы Марии, явившейся в 1858 г. девочкам в Лурде (Франция), а в 1917 г. целой группе верующих в Фатиме (Португалия), быстро распространились на толпы местных жителей, а затем и на многочисленных паломников. В 1979 г., во время революции в Иране, многие тысячи жителей Тегерана видели в полнолуние портрет аятоллы Хомейни на Луне. Примеров такого рода немало. В целом же, вполне справедливо замечено: «...религиозный культ стал первой в истории общества организованной формой манипулирования сознанием масс» (Евгеньева, 1988).

Среди религиозных действий, основанных на психологическом феномене веры, обычно выделяются три: молитва, жертвоприношение, исповедь. Психологически к
ним обычно достаточно близки и некоторые сходные действия, опирающиеся на так называемую ложную веру — суеверия, предрассудки и предчувствия.

В истоках психологии молитвы лежат магический заговор и заклинания. Это слова, которые якобы имеют чудесную силу и свойство действовать не только на других людей, животных и силы природы, но и на духов, и на богов. Это те самые, теперь уже почти бытовые: «Сгинь! Рассыпься! Пропади! Исчезни! Изыди!».

Познав суггестивную силу слова и вербального межчеловеческого общения на самом себе, когда-то человек поверил, что аналогичным образом можно защитить себя от нападающих людей, животных и злых духов. Со временем заклинание стало и благодарственным, и просительным — в благодарности всегда есть элемент скрытой просьбы, как бы «на следующий раз». Так, постепенно, заклинание превращалось в молитву, в которой часто содержится просьба о чуде. Обычно наиболее эффективной считается групповая, однако практикуется и индивидуальная молитва.

Игуменья Евфрасия, настоятельница монастыря в Дялу-Тырговиште (Румынская православная церковь) писала: «Люди сегодня секуляризированы и бегут от молитвы, ибо боятся заглянуть в свою собственную жизнь, которая часто хаотична, неосмысленна и неопределенна в Боге. Молитва восстанавливает дух человеческий, сообщая ему состояние пребывания в братстве и любви с другими людьми. Она делает человека личностью. Человек молится, обращая лицо свое к Богу, как подсолнечник обращается к солнцу, — Источнику жизни и единства»1.

Скептично настроенный русский писатель И. М. Тургенев говорил, что всякая молитва в сущности всегда сводится только к одному: «Сделай, Господи, так, чтобы дважды два было не четыре, а пять!». С другой стороны, иногда бывает и не такое.

Врачи одного из медицинских центров США провели в конце 90-х годов XX века любопытный эксперимент. Семьдесят пять пожилых христианок молились о выздоровлении неизвестных им больных. Оказалось, что в группе «отмаливаемых» пациентов осложнений после операций было на целых 10 % меньше, чем у другой, «контрольной» группы 2. Дальше начинается проблема выбора, который каждый человек будет делать, разумеется, с учетом своей собственной веры в правоту той или иной позиции.

Жертвоприношение — один из древнейших религиозных культов. В этом акте в фантастической форме отразилась традиционная норма обыденных человеческих взаимоотношений взаимопомощи или купли-продажи: «Ты мне — я тебе». Древнегреческий философ-атеист Лукиан говорил: «Боги ничего не делают безвозмездно, но продают людям разные блага...»3 Пожертвования монастырю, свечка к иконе, выполнение какого-либо обета — все это отражение веры в возможность «откупа» или «расплаты» за старые грехи или новые блага.

Психология исповеди связана с психологией молитвы и жертвоприношения. Каясь в грехах, верующий не просто «просит прощения» — он верит, что если попросить хорошенько, то прощение будет реально получено. Неприятный акт «сознания в содеянном» -
(особенно при развитом чувстве «гордыни») переживается как своеобразная жертва, которая будет вознаграждена.

Есть и еще одна сторона исповеди, отражающая известную житейскую мудрость: разделенная радость — двойная радость, разделенное горе — половинное горе. В процессе исповеди верующий человек как бы перекладывает тяжесть содеянного поступка на плечи исповедника, делится с ним и поступком, и ответственностью за него. Это усиливает действие катарсиса, свойственного не только молитве, но и любой задушевной беседе с другом о своих проблемах и неприятностях. В этом скрыт залог успеха не только духовников, но и психоаналитиков, и психотерапевтов различных школ.

(1 Евфрасия. Жизнь во всей ее полноте: монашеский опыт. // Журнал Московской патриархии, 1984.С.8.2Она,2000,№1.С.36.Цит.по: Платонов К. К. Психология религии. Социальная психология. М.:Политиздат,С.307.)

Мотивы обращения к религии

Многочисленные социологические опросы и специализированные социально-психологические исследования позволяют дифференцировать религиозную психологию масс, вычленить группы верующих, чья религиозная общность строится на различных мотивах обращения к религии. Именно мотив обращения стоит в центре той массы, которая психологически формируется вокруг церкви. Существует шесть достаточно очевидно различающихся между собой мотивов — соответственно, можно говорить о шести вариантах религиозной психологии масс.

Первая группа верующих — люди, для которых религия выступает как своя форма познания мира. Обычно это крайне малообразованные люди, просто не имеющие никакой иной «картины мира». Зато они очень хорошо знают библейскую онтологию, всю мифологическую основу религии. Сотворение Богом мира и человека, наличие рая и ада, загробной жизни являются для них достаточно реальными вещами.

Ко второй группе относятся верующие, основным мотивом для которых выступает ожидание райского блаженства после смерти. Такой мотив порождается тяжелыми условиями жизни, множеством неудовлетворенных потребностей, а также страхом смерти. Как известно, в большинстве религий описание рая как раз и наполнено самыми приятными вещами. Коран, рожденный в засухе Аравийской пустыни, учит о рае: «В нем реки из воды, не портящейся, и реки из молока, вкус которого не меняется, и реки из вина, приятного для пьющих; реки из меду очищенного» (Коран, 1963). Из всей религиозной теории эти верующие лучше всего знают и помнят положения о бессмертии души и существовании загробной жизни. Страх смерти, хотя и не всегда в осознанной форме, занимает значительное место в сознании современных верующих. Избежать ее для тела невозможно — значит, следует утешаться бессмертием души.

Третью группу верующих в религии интересует не вера в сверхъестественное, а сам по себе религиозный культ. Мотивом их участия в культовых действиях является не столько вера в то, что с их помощью они могут воздействовать на сверхъестественные силы, сколько удовлетворение потребностей в общении, в идентификации себя с определенной большой группой, которое дает такое участие. Как правило, это одинокие люди, не нашедшие своего места в тех группах, к которым они объективно принадлежат в светской жизни, глубоко переживающие феномен отчуждения. Обычно они плохо знают религиозные догматы — кроме тех, которые касаются культовых действий. Число таких людей нарастает по мере маргинализации общества.

Для четвертой группы верующих характерна убежденность в необходимости религии для сохранения человеческой нравственности. Особенно много таких людей среди мусульман, жизнь которых почти полностью регламентирована шариатом — основанном на Коране сводом как религиозных, так и моральных, юридических и многих других норм. Основа их религиозности — убеждение, что без религии, без страха божьего наказания, любые общечеловеческие моральные нормы будут постоянно нарушаться. Главное для них — не участие в религиозном культе, а распространение морально-этических религиозных принципов.

Пятая реально существующая группа — это верующие «на всякий случай». В современном мире распространена низкая интенсивность веры. Соответственно этому растет число людей, «на всякий случай», время от времени выполняющих основные, наиболее простые предписания религии как бы по традиции, перешедшей от старших членов семьи или референтной социальной группы. Как правило, эти люди редко задумываются о глубинной сущности религиозных предписаний, действуя по принципу: «А вдруг Бог действительно есть?».

Наконец, в качестве шестой группы часто выделяются люди, маскирующиеся под верующих. Речь идет не о манипуляторах, хотя есть и такие, и не о тех, для кого религия является профессией и источником доходов. Такие тоже есть, особенно среди проповедников новомодных сект — не забыт пример главы секты мунистов С. М. Муна, чье многомиллионное состояние было нажито трудами рядовых членов секты. Есть среди них и политики. Так, например, известно, что бывший диктатор Гватемалы Р.Монтт вскоре после вступления в должность президента в 1982 г. объявил себя «пророком», поставленным самим Богом, чтобы спасти страну. Для подтверждения таких заявлений он использовал специально созданную его подручными секту «Церковь слова», деятельность которой преимущественно состояла в поддержке и оправдании массовых репрессий. Дело, однако, не только в них, а в самой возможности манипулирования верой.

Приведенный выше пример — явно из области прикладной политической психологии в той ее части, которая изучает манипуляции массовым сознанием в политических целях. Серьезная же проблема заключается в том, что в странах, где принадлежность к той или иной религии служит критерием политической и социальной «благонадежности», основным, а иногда и единственным мотивом обращения к религии является стремление приобрести более высокий социальный статус. Естественно, именно за этим статусом они и идут в церковь.