Игры в психологию. Читая одну историю

Зачем люди читают романы?
Не за тем ли, чтобы примерить на себя чужую судьбу?

Юля села за компьютер. Начинался новый день. Она наслаждалась этим тихим безмятежным утром. Муж ушел на работу, утренние дела сделаны, рассветает и пойдет в магазин за продуктами, а пока есть часа два побыть наедине со своими мыслями.
- Надо, наконец, вызвать сантехника, - подумала она, пока компьютер включался.
Начать разговор с незнакомым человеком всегда было для нее мукой. Она собиралась «с духом» уже несколько дней, но кран нужно было менять, и она сказала себе:
- Сегодня обязательно надо позвонить.
Она открыла литературный сайт, по которому «бродила» иногда в поисках интересного «чтива».
На глаза попалась история про девочку, которой в 12 лет ампутировали ногу после авто аварии. Наверное история была написана на основе реальных событий: много мелких фактов, яркие описания местности.
Про свои ранние годы она вспоминать не любила, а тут так все было похоже на ее, Юлино детство, тоже рабочий поселок, только к городу по ближе, не 300 км, как было у нее, и дома многоквартирные, двухэтажные. У нее в поселке такие тоже были, но большинство населения жило в частных, с огородами прямо возле дома. Инфраструктура — клуб, библиотека, стадион, несколько деревянных магазинов и школы, две восьмилетки и одна средняя. Так все знакомо и узнаваемо, что Юля не вольно начала вспоминать далекие годы и сравнивать.
- Девочка без ноги и столько подружек, мальчиков, - первое, что отметила она для себя, - и только один школьный конфликт.
У Юли тоже был один школьный конфликт. Ее «накрыли» воспоминания: двухэтажная деревянная школа, длинный с перекошенным полом коридор и кучи наколотых дров, лежащие возле печей. Печи были в каждом классе и топились из коридора.
Она, четвероклассница, утром открывает дверь своего класса, заходит во внутрь и на нее буквально набрасываются ребята, все, кто был в классе. Физически они ее не трогают, они на нее кричат и ругают: как она посмела уйти вчера после уроков, не остаться на очередной Пионерский сбор класса.
- У меня был урок музыки, - робко пытается оправдаться она, проваливаясь в шок от неожиданности.
- Ты ставишь музыку выше пионерской работы?!
- Выше коллектива!
Они говорят что-то еще, требуют объяснить, но Юля отвечать больше не может, в горле стоит «ком», спазм, она вообще в такие минуты не может разговаривать, у нее всегда была такая реакция, когда на нее кричали.
Ее молчание раззадоривает ребят еще больше и звучит приговор:
- Мы не будем с тобой больше разговаривать!
- Никогда!
Прозвенел звонок. Она села за парту и все пять уроков молча смотрела в одну точку не вставая со своего места. Наверное она что-то читала, писала механически, она не помнила. Мыслей не было, их место заняла боль. Болела ее душа, это невыносимое чувство. За свою жизнь она еще один раз испытала его, когда умер отец.
Когда вернулась домой - расплакалась. Рассказала все бабушке. Та обняла ее, прижала к себе и долго гладила по спине, чтобы Юля успокоилась, приговаривая:
- Ничего, все пройдет, и ты с ними не разговаривай.
Ах, милая бабушка, знала бы ты, чем обернется твоей любимой внучке этот совет!
Вечером мама, смеясь, спросила:
- Ну, как тебя сегодня «проработали»? - мама работала кассиром в аптеке и всегда была в курсе ее школьных дел, в аптеку учителя заходили часто, - заходила сегодня Ирина Ильинична (это их классный руководитель), сказала, что ты вчера с какого-то мероприятия ушла, она просила ребят тебя «проработать», чтобы больше не уходила.
Юля промолчала. Было горько и обидно: и от того, что все, что сегодня с ней произошло было сделано по прямому указанию любимой учительницы, и по тому, что мама была с ребятами за одно, она просто посмеялась.
Тогда она впервые в жизни поняла, что у любых отношений ее с внешним миром есть определенная черта, за которой эти отношения становятся невозможными.

Не разговаривать оказалось просто. На переменах Юля перечитывала учебники, повторяя заданное на дом, после школы сразу шла в свой музыкальный кружок или домой. Одноклассники уже потеряли к ней интерес, они выполнили задание классного руководителя. Через неделю все забыли об этом приговоре, кроме самой Юли. Ей уже самой не хотелось общаться с одноклассниками. Даже если ребята у нее что-то спрашивали, она отвечала «да» или «нет» и уходила. У нее была ее музыка, книги, а общаться с воображаемым другом она стала на бумаге, начала вести Дневник, куда записывала все, что хотелось сказать, и ей этого было достаточно. Еще она научилась говорить «сама с собой» и внутренний монолог шел постоянно.

В конце года ее посадили рядом с Ликой. Она в конфликте не участвовала, болела в это время. С этой девочкой они постепенно сошлись довольно близко, их объединила одна страсть — чтение.
Они вместе ходили в школу и из школы, заходили в библиотеку. Обе были «хорошистами», но «по душам» не говорили, Лика была человеком практичным и прямолинейным и разговоры о «высоких материях» ей были чужды. Обе предпочитали читать книги больше научные, чем художественные, и разные журналы: «Техника — молодежи», «Знание — сила», «Вокруг света»,  и обсуждали новые технологии, о которых в них было написано, хотя что в новых технологиях могли понимать двенадцатилетние девочки?
Художественную литературу Юля тоже читала, но обсуждать ее было не с кем. Юля всегда старалась поставить себя на место героя книги, представляла, что бы она почувствовала, как бы поступила на его месте.
Еще Лика рассказывала ей о своих родственниках, знакомых, о том, что нужно организовать и провести в школе. Лика была девчонкой боевой, ее даже мальчики побаивались. Она с удовольствием занималась общественной работой. В пятом классе ее выбрали председателем Совета дружины школы. Юля иногда подсказывала ей, как можно провести то или иное мероприятие лучше, интереснее.  Лика с удовольствием использовала и воплощала эти идеи  в жизнь, а Юля оставалась в тени.
Юля очнулась от воспоминаний и подумала:
- Интересно, а учителя догадывались об этом нашем тандеме? Наверное да. Трудно было не заметить как я стояла у Лики за спиной и ее руками реализовывала свои задумки.

Постепенно Юля стала общаться еще с двумя-тремя девочками, но тоже так, на бытовом уровне, больше по учебе. С остальными одноклассниками практически не разговаривала до самого окончания школы: сначала было больно, а потом не интересно, и не о чем. Юля рано повзрослела, ее стали занимать вопросы мироздания, философии, психологии, а ее одноклассники в это время еще играли в куклы и в «Войнушку», а потом сразу стали «женихаться»
- А родители, неужели они не видели, что со мной что-то происходит? - спросила себя Юля и тут же сама себе ответила, - им было не до меня, я была сыта, одета, обута, все остальное считалось не важным.
С мамой они были вообще жителями разных планет. Если Юля занималась музыкой или читала книгу, мама считала, что ей делать нечего и дочь надо срочно занять чем-то по дому, «чтобы бездельем не маялась», поэтому музыкой Юля занималась, пока мама была на работе, а когда читала книги — приходилось держать наготове учебник, чтобы прикрыть книгу, если мама подходила близко.
Отец Юлю очень любил. Она была его «папиной дочкой», но он был всегда занят — то работа, то заказы (он дома столярничал), летом - в лес за грибами, за ягодами. Как она любила эти поездки в лес на мотоцикле с коляской! Будили рано утром, часа в четыре. Папа тихонько спрашивал ее спящую: «В лес поедешь?» и она тут же вскакивала с постели, а потом они вдвоем ехали по грунтовой дороге, пробитой лесовозами и долго ходили по светлому сосновому лесу, который был для нее храмом. Светлому, потому что под ногами был белый мох, а светло-коричневые стволы сосен на солнце казались позолоченными колоннами. Отец рассказывал про свое детство, как же было хорошо рядом с ним! Теперь Юля жалела только об одном:  говорить о жизни они с отцом начали довольно поздно, когда у нее у самой уже были дети, вот только много поговорить уже не получилось, виделись редко, жили в разных городах, а потом его не стало.

Она стала читать историю девочки дальше, а когда дошла до ее отношений с мальчиками, как она «крутила» ими, то снова отвлеклась, поражаясь и сходству, и существенным различиям между собой и этой девочкой:
- В классе седьмом мне тоже нравился один мальчик. Он учился классом старше, был высоким красивым блондином, наверное многие девчонки по нему вздыхали, - она опять «ушла в воспоминания».
Зима, снег, она идет после школы совсем в другую сторону от дома по длинной улице, старательно делая вид, что разглядывает заснеженные домишки в три окна и засыпанные сугробами деревья в палисадниках. Идет следом за этим мальчиком, чтобы посмотреть, где он живет и с ужасом выясняет, что  приусадебный участок его дома соприкасается с огородом ее тетушки, дом которой стоит на параллельной улице, а они весной и осенью помогают тетушке с картошкой, значит он мог ее там видеть. Она снова ощутила тот трепет и страх: если хоть один человек в мире догадается, что этот мальчик ей нравится, она «сгорит» от стыда и жизнь ее сразу закончится. Какое тут подойти к мальчику, тем более заговорить с ним! В обморок бы не упасть, когда встретятся!

Юля жалела одноногую девочку, сочувствовала ей, восхищалась, и снова завидовала героине истории, которую читала, грустной «белой завистью». У этой девочки было все: и обнимашки, и поцелуйчики, и роскошь общения с мальчиком ночами на пролет, с мальчиком, который ей нравился. У нее ничего этого не было. Никогда. Даже став старше, она никогда не смела первой заговорить с незнакомым, пусть и понравившимся молодым человеком. Если кто-то пытался с ней знакомится, отвечала односложно и уходила, ужасно боясь, что над ней снова будут смеяться или кричать на нее, а если и приходилось обращаться к кому-то, то только «по делу».
Ей было все равно, куда поступать после школы, предпочтений не было. В Политехнический институт она поступала в надежде вернуться в родной поселок, на чугунолитейный завод, ее как магнитом тянуло домой, до тех пор, пока были живы бабушка и отец.

В институте о мальчиках не думала вообще, а вокруг нее их было много. В Политехническом мальчиков всегда много.  Ей казалось, что они существовали в другом параллельном мире. Учеба шла легко, все предметы, кроме английского. На английском она молчала, опять боясь насмешек сокурсников. Она никак не запоминала произношение иностранных слов. В школе троечку натянули, а в институте было трудно, на английском она все больше «уходила в себя». Преподаватель, видя, как она каждый раз краснеет, бледнеет и сидит в полуобморочном состоянии, когда она произносит ее фамилию и просит прочитать текст, даже назначила ей индивидуальное занятие, чтобы выяснить причину такого поведения, и все удивлялась, как Юля умудряется: прочитать правильно слово по транскрипции, а через минуту, когда нужно его повторить в тексте — все, столбняк, только отдельные звуки. На занятиях она больше не спрашивала Юлю устно, было бесполезно. Спасали письменные переводы, хоть и со словарем, зато почти художественные.
Юля улыбнулась вспоминая, что с юности ходит в аптеку с записью названия нужного лекарства на бумажке, хоть и принимает его периодически много лет. Сейчас это уже воспринимают нормально, она пенсионерка, а в молодости многие фармацевты усмехались, слушая, как она пытается произнести по слогам не понятное ей слово. «Не развитая фонетическая память» - сказала ей логопед, когда она привела дочку на занятие и как-то упомянула о своей проблеме. Тогда ее это объяснение устроило, а сейчас Юля задумалась:
- Как же я тогда вообще научилась говорить, с русским-то языком у меня все нормально?  Скорее всего тоже психологический блок, но его причину я пока не нашла.

В каком-то научном журнале она вычитала, что передача информации составляет только около 40% от времени повседневного устного общения, все остальное — это удовлетворение говорящего свой потребности высказываться, такое «поглаживание» своего ЭГО. То есть 60% сказанного человеком в обычной жизни он говорит для себя, не для собеседника. Вот эту потребность высказываться и заменил ей Дневник. Там было не только то, о чем она никому не могла рассказать, но и то, что она придумывала, ее мечты, романтические, робкие и трепетные. Но приходилось маскироваться, поэтому придумывала подходящих персонажей и писала про них то, что думала про себя, чтобы случайный человек, взявший Дневник в руки, не смог связать все написанное с ней самой.
- Наивная, - улыбнулась Юля, - там же в каждой строчке кричало мое «я», кого я хотела обмануть? Если только девчонок, с которыми жила в одной комнате общежития, если те по ошибке взяли бы в руки эту тетрадь, перепутав с конспектом.
Тогда Дневник казался ей палочкой-выручалочкой, а теперь Юля вдруг осознала:
- Протез это был, грубая имитация, как у той девочки деревянная нога. Вроде бы общение есть, а тепла человеческого в ответ не чувствуешь, сам с собой разговариваешь: за себя и за собеседника.

Она пела в институтском академическом хоре, который считался одним из лучших в городе. Вела его молоденькая выпускница консерватории. Пели классику и джаз, и, конечно, не только пели, но и общались, и Юля общалась, своеобразно, молча, только слушала других. Хористы списывали ее молчаливость на стеснительность и были правы. А ей было приятно хотя бы так чувствовать себя вместе со всеми, быть причастной к обществу единомышленников.
Еще она писала статьи в институтскую газету. Это был ее рупор. В первом же семестре ей дали задание, написать серию статей-отзывов о спектаклях Оперного театра, чтобы вызвать у студентов желание его посещать. Дали контрамарку на месяц. За этот месяц она пересмотрела почти весь репертуар театра и на каждый спектакль писала живой отзыв для газеты. В них она рассказывала, какой посмотрела классный балет с молодыми исполнителями, недавно приехавшими в театр из хореографического училища или какое получила удовольствие от живого звука оперного спектакля, когда по залу витает музыкальный образ будущих событий.

Первую же сессию она «завалила». Первый экзамен был по английскому языку. Их преподавательница заболела и экзамен принимал другой преподаватель, конечно она его не сдала, не смогла произнести ни слова от волнения вообще. Самооценка рухнула до нуля. Это была катастрофа и паника. На следующий день решила забрать документы. Наивная была, не знала, что экзамен можно пересдать позднее. И ни кто не подсказал. Ни кто даже не поинтересовался причиной такого поступка. Позднее она часто думала, если бы первым экзаменом был не английский, а математика, например, или начертательная геометрия, которые она знала и понимала лучше многих ребят в группе, судя по контрольным и практическим работам, она бы наверное так не поступила. У нее была бы хоть какая-то уверенность в своих силах, а так… Ей тогда очень хотелось убежать от всех. А лес, в тайгу, к медведям. Купила билет и поехала на БАМ. Несколько суток ехала до Братска, там пересела на местный поезд на Усть-Кут. Дальше поезда не ходили. Зима, мороз -20°С, снег. Холодно, жутко, одиноко! Чужой не знакомый город, заплутала не много, опять страх. Страх, что придется общаться с чужими людьми, и никаких мыслей, что делать дальше. Услышала в дали гудок тепловоза, вскоре вышла к железной дороге и нашла вокзал. Походила день по городу, посмотрела на замерзшую заснеженную Лену и вечером поехала обратно. Поняла, от себя не убежишь.
После этой поездки у нее появилась привычка: приезжая в незнакомый город первое, что она делала — покупала план города, чтобы «не теряться» и ни у кого не пришлось спрашивать дорогу на вокзал.
Вернулась домой, устроилась на работу на завод, в цех. Через полгода в заводском детском саду открывали пристрой, садик расширялся. В новую группу нужен был воспитатель. Перевелась туда. Работала с детьми, даже курсы окончила для воспитателей, а потом в детском саду уволилась музыкальный руководитель и ее перевели на это место, но... оставаться дома дальше было трудно. Мама усиленно искала ей жениха. Вслух Юля ничего не говорила, не хотела мать обижать, да и перечить ей не могла. Слова всегда имели для нее особую ценность, и если слово уже сказано вслух, значит это не просто так, это выражение мысли и убеждение. Слово всегда для нее было делом, когда слово сказано, изменить уже ничего нельзя. «Внутри» себя протестовала и злилась, что мать не понимает: она хочет строить свою судьбу сама.
Однажды, после очередной маминой попытки привести в дом потенциального жениха, Юля вдруг физически ощутила, что подошла почти в плотную к той черте, за которой ее общение с матерью будет невозможно вообще. Отец все понял и сказал ей:
- Уезжай, мать не остановится.
Она снова решила поступать. В этот раз в техникум, там английского языка в программе изучения не было. Купила справочник для поступающих, с закрытыми глазами открыла его и ткнула карандашом наугад, попала в Московский техникум метеорологии.
Она выбрала специальность с красивым и труднопроизносимым названием: Метеорологические локаторы. Учиться было легко и интересно. Она жила в общежитии в Подмосковье, в получасе езды на электричке от Курского вокзала, в Москву ездила каждый день, изучала город. Ходила в театры, на концерты, на выставки.
Через три года у нее был красный диплом и распределение на работу на метеорологическую станцию в том же городе, в котором она училась в институте.
На сколько была интересна учеба, на столько же оказалась скучной работа, где все было регламентировано и расписано по минутам — что как и когда нужно делать и любые отступления от этого регламента карались. Очень скоро Юля почувствовала себя дрессированной мартышкой. Она понимала, что на такой работе долго не выдержит, начнет деградировать, но наступили бурные девяностые и с работой вообще было очень сложно, процветали только торговцы, но в этом качестве Юля себя даже не представляла, да и жизненные интересы ее сместились в сторону семьи.
Юля мирилась со своей скучной работой, ее устраивал график, за месяц получалось всего 10-11 смен, это давало возможность больше времени проводить с детьми, водить их в школу, во Дворец пионеров. Позднее, когда дети подросли, она снова задумалась о высшем образовании и в 38 лет, поменяв не только работу, но и сферу деятельности, поступила учиться в Университет на вечерний факультет.

Юля дочитала историю девочки до конца и стала искать другие произведения автора. Задела ее эта история за живое, захотелось побольше узнать об авторе, ведь любое литературное произведение это всегда рассказ о самом авторе, а еще была надежда, что где-то между строк промелькнет что-нибудь и о дальнейшей судьбе этой героини. В одном рассказе нашла воспоминания об отце, в другом - про ребенка, уехавшего жить за границу, нашла рассказ про изменившего мужа, героиня которого очень напоминала ту девочку. Она понимала, что это все художественные произведения, не мемуары, возможно события додуманы и приукрашены для большей художественной выразительности, но она почему-то поверила в их реальность.

Юля снова отвлеклась и стала вспоминать. Замуж она вышла чудом, почти случайно. Через несколько лет после института встретилась в вестибюле того же Оперного театра со старостой институтского хора. Он был вместе с глубоко беременной женой. Андрей признался, что сейчас они с женой не могут вести очень активную жизнь, в гости к друзьям не ходят, жене тяжело, поэтому пригласили Юлю к себе.  Она согласилась.
Юле староста тоже нравился, и не просто нравился, это была огромная платоническая любовь, одними глазами и разговорами в ее воображении, но это было пять лет назад, теперь все осталось в прошлом. Зная, что он уже «занят», она не боялась с ним общаться.
Дома Андрей познакомил ее со старшим братом. Юля его узнала. Он тоже пел с ними в хоре. Юля удивилась, она и не предполагала, что они родные братья. Слишком они были разные.
Андрей был младшим братом, но женился раньше и очень переживал по этому поводу, он считал, что этим обидел старшего брата и старательно искал для него потенциальную невесту, поэтому и пригласил общую знакомую по институту в гости.
Миша всегда был тихим и незаметным в хоре, в отличии от шумного и веселого Андрея, тоже любил книги, и в первый же день пошел ее провожать до рабочего общежития, в котором она жила. По дороге разговорился, рассказывал о том, чем интересовался сам, про теорию управления, а Юля усердно слушала его. Она умела слушать, потому что боялась говорить вслух, она отвечала собеседнику «внутри» себя, и Мишу это устраивало. Потом они встретились еще раз, и еще, а через два месяца подали заявление в ЗАГС. Лет обоим было уже не мало и оба прекрасно понимали, что для каждого это, наверное, последний шанс в жизни создать свою семью.
Любви не было (в смысле эмоциональной привязанности). Было взаимоуважение. Друг другу в души не лезли, жить не мешали. Разговоры были чисто бытовые, без эмоций. Их взгляды на жизнь во многом сходились. Отношения выяснять не любили оба и все возникающие разногласия решали сразу, обговаривая мелочи. Притерлись, привыкли друг к другу. Юля рассудила, что если разногласия не большие, всегда можно найти компромисс, без повышения голоса, если разногласия будут серьезные и принципиальные, то продолжение их союза будет невозможно и не нужно, это будет разрыв на всегда. Миша, наверное, тоже это понял, поэтому оба берегли свой небольшой спокойный мирок, прощая друг другу какие-то мелкие оплошности.

Когда появились дети, у Юли начались проблемы: для нормального развития детей с ними нужно много разговаривать вслух, обо всем, а такого опыта у нее не было, она разговаривала «внутри» себя. Зная о своей проблеме, она старалась разговаривать с детьми везде и всегда, особенно пока те были маленькие.  Это было трудно, но она хотела быть хорошей матерью.
Самой большой трудностью для Юли было постоянно находить повод для разговора, она не умела говорить «ни о чем», нужно было постоянно находить информационный повод и постоянно быть в центре внимания детей, отвечая на их бесконечные: «Мама, а как? А почему? А зачем?». Несколько лет мечтала только об одном: побыть наедине с собой и привести свои мысли в порядок, на это свободного времени у нее совсем не оставалось.
Когда дети стали по старше ей повезло, в школе, в которой они учились, был хороший психолог. Своими советами он очень помогал Юле понять своих детей и справиться с собой. Она продолжала много общаться с детьми, с интересом расспрашивала, что происходило на уроках, вместе обсуждали, что получается, что не очень. Всячески поощряла внешкольные  увлечения детей и старалась не навязывать им свои пристрастия.
На выпускном вечере классная руководительница ее сына по благодарила ее.
- За что? - не поняла Юля.
- Вы были самыми приятными родителями в классе, - ответила та, -  всегда выполняли наши рекомендации и никогда не задавали вопросов.
На какое-то время (лет на 20) дети стали ее главными друзьями и собеседниками, и даже ее Дневник «канул в лету».
Сейчас дети выросли, разлетелись по стране, у них появились свои интересы и своя жизнь и Юля не хотела им мешать строить свою судьбу, довольствуясь редкими телефонными разговорами.

Юля задумчиво улыбнулась, вспоминая, что на работе ее тоже считали незаменимой сотрудницей, она была идеальным исполнителем: лишних вопросов не задавала, работала четко, грамотно, каждую цифру могла объяснить и доказать, повышения зарплаты не просила. Правда и инициативу не проявляла, не нужна была ее инициатива никому. Всегда считала, что самое трудное на работе — это участие в различных корпоративах и праздниках. Должность обязывала на них присутствовать. Ее напрягала и угнетала публичность, но за долгие годы работы в одной фирме она даже научилась произносить тосты, которые придумывала заранее, короткие, в одну-две фразы, на больше ее смелости не хватало.
Выйдя на пенсию она практически перестала общаться с коллегами, общих интересов больше не было.

Юля давно пробовала разобраться, почему ей так трудно общаться с людьми. Попыталась отделить свою интроверсию от последствий детской психологической травмы, кризиса среднего возраста, зажатости и неуверенности в себе, простила всех и вся, и только со своим поведенческими стереотипами справиться не удалось. Со своими привычками бороться на много сложнее.
Наверное она бы давно сделала и это, но четыре года назад из деревни пришлось забрать восьмидесятилетнего свекра, у которого диагностировали болезнь Альцгеймера. Пока свекровь была жива, его болезнь не очень замечали, так, старческие особенности. После смерти супруги состояние его резко ухудшилось и оставлять деда одного стало опасно.
Два года она ухаживала за больным стариком 24 часа в сутки. Муж помогал, но он работал, дома был не всегда. Юля терпела причуды свекра, его крики по ночам с требованием выпустить его из квартиры, бесконечные поиски чего-то и обвинения в несовершенном, и признания в любви и многое другое, чем характеризуется это заболевание. Свекр очень любил свекровь и никак не хотел смириться с ее уходом, он часто принимал Юлю за свою жену. Это все выматывало и снова погружало Юлю в такую пучину депрессии, что все ее старые заморочки казались детской игрой. Сразу все вернулось: и чувство одиночества, и нежелание ни с кем разговаривать, и прочие «прелести». Дневник уже не вела. Любая запись — это память, а запоминать, то что происходило, она не хотела. Деда не стало год назад и только недавно Юля почувствовала, что у нее получается выкарабкаться из той пучины, в которую загнала ее болезнь свекра и ее собственные «тараканы в голове».
За последние годы Юля твердо усвоила одну истину: «У меня есть только я сама!» Она давно привыкла жить одна, ни с кем практически не общаясь, так пара фраз в день с мужем, иногда короткий разговор с сыном или дочкой по телефону и все. Ее это не тяготило, и только оглядываясь назад она иногда думала, что возможно было бы прожить свою жизнь как-то по другому, да бесполезно теперь об этом сожалеть.

Она посмотрела на часы и подумала:
- Почти одиннадцать. Надо будет перечитать этого автора, интересно. Пора звонить сантехнику.
Взяла телефон и набрав номер замерла, решаясь на разговор:
- Боже, как страшно сказать незнакомому человеку «Алло», - подумала она.
Договорились на завтра. Юля, как ребенок, радовалась, что мастер ее ни куда не «послал» и сразу согласился придти, даже цену назвал вполне адекватную.

Она стала одеваться, пора идти за продуктами в магазин. Это проще, это не рынок, где нет ценников на продукты и нужно каждый раз спрашивать, что сколько стоит, а каждая торговка вещами считает своим долгом прикрикнуть на тебя: «Чего щупаете, спросите, я все покажу!» От таких окриков Юля вся сжималась и быстро отходила от прилавка. Желание с кем либо общаться пропадало вообще.

Наклоняясь обуться, Юля снова вспомнила про одноногую девочку, представить, как обувается она, что чувствует при этом, ей было сложно. Ей не хватало информации, каких-то бытовых мелочей, из которых и состоит жизнь, чтобы прочувствовать, «пощупать», ощутить на себе внутреннее состояние этого человека. Обычно «вживаясь» в образы других людей, она, опираясь на весь свой предыдущий опыт, логикой выстраивала похожую на правду бытовую ситуацию, которая позволяла приблизиться к понимаю человека. Сейчас это не работало, у нее не было нужного опыта. 
- Вот так и меня ни кто не поймет, потому, что у других людей нет моего опыта жизни взаперти со своими «тараканами в голове», - подумала она и снова вспомнила кричащий на нее класс, тепло бабушкиных объятий: - А ведь мне тогда, в четвертом классе, часть души ампутировали. И уже не важно кто: одноклассники, бабушкин совет или я сама. Жизнь прошла с пустотой внутри. Так я и не узнала, что такое настоящая дружба, взаимная любовь. Видела у людей издалека, в книгах читала, а так хотелось рядом ощутить присутствие человека, который понимал бы малейшие порывы моей души, - Юля снова задумалась, почему-то вспомнилась фраза из давних лекций по философии, -  вот оно — «единство противоположностей» в действии, - она грустно улыбнулась, - мою психологическую травму никак нельзя сравнивать с травмой этой девочки, они не сопоставимы, но эти травмы круто изменили и ее и мою жизнь, только отношений у нас к своим травмам разное. У нее не полноценно тело, и изменить ничего нельзя, но если бы была возможность сделать его целым, она бы, не задумываясь, согласилась. У меня не полноценна психика, изменить это, наверное, можно, но…, - Юля снова задумалась, представила, что сможет после занятий с психологом свободно общаться с людьми и ей стало... страшно, она будет жить совсем в другом мире самоощущений, не знакомом и чужом, и придется снова все начинать с начала: привыкать к себе, к людям, к обстоятельствам, это будет похоже на последствия пожара или переезда, после которого каждой мысли придется искать новое место в голове — нет! Я не хочу потерять то единственное, что у меня сейчас есть — моё «Я», моё мировоззрение, мою само идентичность, мои убеждения, потому, что именно с этим работает психолог. Не на столько мое одиночество меня тяготит, чтобы так круто менять свою жизнь.